Глава 12
Суббота… Или уже воскресенье?
Он помнил, как его обступили. Один из них вышел вперед, и Малютин узнал того, что носил кепку полковника. Николай заметил оскал на морде этого существа, похожий на ухмылку.
Воздух заколебался. Существо говорило. Его сородичи стояли вокруг как истуканы и смотрели на пленника немигающими глазами. Находясь в окружении тварей, вид даже одной из которых мог привести неподготовленного человека в шок, Николай принял от них мысленно-звуковой сигнал, простой и грубый.
«Ты умеешь ходить, хилый. Везде. Помоги нам, хилый. Мы хотим есть. Мы всегда хотим. Приведи таких же, как ты. Гладкокожих. Вкусных. Приведи, тогда ты будешь жить, жалкий червяк».
Возможно, монстр не врал. Возможно, он даже не умел врать.
Возможно, такая форма сотрудничества позволила бы ему, Малютину, прожить какое-то время. Он умел быть убедительным. И мог бы заманить сюда, как крысолов, многие десятки людей из тех общин, о которых они слышали из обрывков радиопереговоров. Ему бы доставались вещи, а тварям – мясо.
«А можно просто сделать вид, что согласен, и уйти навсегда. Мир большой. В нем наверняка есть места и получше, и почище этого. И если есть грузовик с заправленным бензобаком, то почему не рискнуть? Обмануть их проще, чем украсть конфету у ребенка».
Да они и были детьми. А у него за плечами были шесть тысяч лет цивилизации, которая поднялась и выросла на обмане одних другими. Отец лжи – Люцифер – был эгрегором людей, а не этих тварей. Их богом был скорее Вельзевул, Повелитель Мух, злой дух слепого разрушения.
Изобразить согласие было несложно. Что они могли понимать в человеческих эмоциях?
– Я сделаю все. Только не убивайте меня, – сказал он тогда вслух.
А сам подумал: «Да, это даст лишь отсрочку. Но и отсрочка – большой плюс…»
Николай очнулся от собственного крика. Какой жуткий сон… Вокруг царил полный мрак, из глубины которого раздался сердитый шепот:
– Тсс! Да не ори ты! А то эти придут…
Не сразу, но до сознания ученого дошел смысл этих слов.
С трудом Малютин повернул голову: кругом только темнота. Но через какое-то время глаза слегка привыкли к ней. Наконец он увидел что-то вроде перегородки, а за ней – какое-то шевеление. Он сфокусировал зрение, но говорящего не разглядел – те кванты света, которые все-таки просачивались в темницу, позволяли только примерно определять расстояние до предметов.
Он понял, что лежит одетый. С его одеждой ничего не случилось, это уже плюс.
Руки его были по-прежнему стянуты проволокой, но он избавился от нее за пять минут, благо проволока оказалась очень ржавой.
Малютин сунул руку в карман и нащупал давно забытый брелок, на котором раньше висел ключ от его комнаты, каким-то чудом валявшийся в кармане уже второй год. В брелоке имелся крохотный светодиод.
– Я думал, ты уже всё, – услышал он знакомый голос.
Ученый нажал на кнопку фонарика, и увидел, что сквозь прутья решетки – точнее, проволочной сетки – на него смотрит Воробьев. Лицо сержанта было грязным, почти черным. Они оба были в квадратных клетках, похожих на вольеры, с длиной грани около полутора метров. Больше ничего разглядеть не получилось.
– Я труп, – пробормотал Малютин. – Ходячий. Впрочем, нет. Пока лежачий…
Неудачно повернувшись, он вскрикнул от боли в спине. Мышцы болели настолько, что он был не уверен, сможет ли ходить. Биолог попытался встать и грохнулся на пол с кровати.
Он увидел, как дернулось лицо сержанта, и тут же услышал какой-то хриплый свист в коридоре и шлепающие приближающиеся шаги. Будто кто-то шел, хлюпая мокрыми ластами от акваланга.
– Тише, я же сказал! – зашипел Воробьев. – А то… придут.
Было странно видеть, как этого брутального здоровяка поглотил такой страх – дикий, кроличий, на грани истерики.
Малютин погасил фонарик и замер как статуя, подражая сержанту. Через минуту шаги зашлепали в противоположном направлении. Только тогда ученый позволил себе залезть обратно на кровать.
– Пронесло, – сержант выдохнул. – Говори шепотом. И не включай больше фонарь. Тебе повезло, что они его оставили.
– Где остальные?
– Я их не видел, с тех пор как нас пятерых засунули сюда. Может, сидят. А может, забиты на мясо. Или просто так разорваны, – голос сержанта был готов сорваться на плач.
– Ты сказал, пятеро…
– Жека и Серёга тут. Один рядом с тобой, другой в следующей клетке от меня.
Малютин повернулся. Пружины кровати жалобно скрипнули. Забыв про запрет, он нажал кнопку фонарика, и тот выпустил слабый луч.
Николай услышал испуганный вскрик сержанта, и убрал свет как можно скорее. Этих секунд ему хватило, чтобы рассмотреть соседнюю «камеру».
В клетушке слева от него прямо на полу, рядом с кроватью, лежал человек. Он был еще жив – это было заметно по слабому дыханию – но явно не просто спал. Николай узнал одного из бойцов, которые стояли на вахте, когда он уходил в отделение радиобиологии. Если этот солдат спал, то сон его был близок к коме.
– Был еще полковник. Его увели незадолго до тебя.
– Я его видел, – ответил Николай. – Он мертв. Они подвесили его под потолком, как елочную игрушку. Уж не знаю, знак ли это уважения или, наоборот, презрения.
– Уроды, – сплюнул сержант. – Добраться бы до них.
Впервые в его голосе прорезалась злость. Но она быстро исчезла.
– Серега кончается, – сказал сержант. – А Жека уже всё. Лежит, лицо покрыто какой-то коркой.
– Что с ними произошло?
– Еще час назад живой был, – казалось, сержант вопрос проигнорировал. – Орал: «Пристрелите меня, не хочу, не буду». Я сказал, что не могу. Не из чего… А недавно окликнул – он уже не дышит вообще. Отмучился. Да ты меня не слушай. Включи свет! Хоть на секунду… А то у меня уже крыша едет. Эти падлы нормально видят без света.
Малютин на время зажег фонарик и увидел, что боец выглядит очень плохо: гематома в пол-лица и длинная царапина на лбу. Да нет, не просто царапина, – кожа была глубоко рассечена, в ране виднелась кость черепа. Края раны вздулись и покраснели – наверняка инфекция.
– Когда они напали, у нас даже не все автоматы взять успели. А эти… уже посыпались как горох сверху. Лазучие, твари. Странно: такие здоровые, а бегают чуть ли не по потолку. Мы стреляли, а потом кто-то из них догадался погасить костер. В темноте мы пытались стрелять на звук, но нас всех заломали… за минуту или две. Ну и силища у них. Я сам видел, как они руки вырывали из суставов и позвоночники ломали.
Чувствовалось, что разговор помогает Воробьеву хоть немного прийти в себя. Исчезли из его голоса истерические нотки. Перед Николаем снова был нормальный мужик, хоть и побитый, и раздавленный морально.
– Смогли хоть кого-то убить?
– Попадать попадали. Я лично видел, как двое из них упали и не поднялись. Они не призраки. Они, падлы, очень живучие, но грохнуть их можно.
– А вы сомневались?
– Черт его знает. Когда это началось, я чуть в штаны не наложил, – признался сержант. – Но и теперь не лучше. Кто они такие, эти звери?
– Я называю их «серыми», – ответил Малютин. – Думаю, когда-то они были людьми. Но то, чем занимались ученые в этом месте… их изменило. И не в лучшую сторону. Ты фильмов, что ли, не смотрел? Они не совсем звери. Я видел у одного на голове фуражку полковника. Не уверен, что он их главный. Скорее это просто обезьянничанье. Но они не дураки.
– Ч-что они с вами делали? Там, куда вас уносили.
– Кололи шприцем какую-то дрянь, – Малютин решил не скрывать страшной правды, даже если это отразится на отношении других к нему. – Я бы предпочел попасть к животным, которые снаружи. Они бы нас просто растерзали. А тут… не знаешь, чего ждать. Но на меня, похоже, не подействовало.
– Тебе повезло. А вот на них, видать, подействовало… – Воробьев кивнул в сторону соседних клеток.
«Ужас, конечно. Бедолаги, – подумал Малютин. – Но сейчас надо думать, как отсюда ноги сделать. Эх… говорил я им, надо валить. Чувствовал одним местом, что это все не к добру. И надо же, угадал».
– Да что это за фигня вообще? Откуда эти «серые» взялись? – услышал он шепот Воробьева.
– Никто не знает. Думаю, даже Малдер и Скалли тут не помогли бы.
Своей безобидной шуткой он попытался подбодрить товарища по несчастью, но, похоже, сделал только хуже.
Оба замолчали. В разговоре образовалась пауза, и Малютин воспользовался ей, чтобы лучше осмотреть помещение. Как он и думал, выбраться из него было нельзя. Внешняя стена за его спиной была железобетонной, впереди от сквозного коридора его отделяла настоящая тюремная решетка с дверцей в ней, а от соседних клеток его камеру отгораживала туго натянутая сетка-рабица. Решетка была довольно ржавой, но прочной, а сетка и вовсе оказалась из нержавеющей стали. Нечего было и думать о том, чтобы проделать в ней дыру без инструментов. Да и что это дало бы, кроме попадания в соседнюю камеру?
Если бы у них было в запасе несколько дней, можно было бы выломать какую-нибудь деталь из кровати и попытаться открыть дверцу в решетке. Но ученый чувствовал, что им остались считаные часы. К тому же любой шум мог привлечь тварей.
Пол был цементный, низкий потолок – похоже, раньше покрашенный зеленой краской – впитал в себя столько грязи, что стал бурым.
Внезапно в глаза Малютину бросились черные линии на стене на уровне человеческих глаз. Приглядевшись, он заметил тонкие, выцарапанные чем-то вроде гвоздя, буквы. Они складывались в слова.
«ПОД КРОВАТЬЮ».
Заинтригованный, Николай наклонился и заглянул под свою койку, светя фонариком. И почти сразу увидел, что один кусок цемента рядом с ржавой железной ножкой легко вынимается.
Малютин вытащил его, не сумев сдержать кривой усмешки: это был уже второй найденный им за неделю тайник. В выемке пола обнаружился потертый дешевый блокнот размером с ладонь, завернутый в какой-то пакетик. Бумага покоробилась, но была сухая, и слова, написанные на ней, еще можно прочесть. Буквы были кривыми, тонкими и пляшущими, будто писали их не ручкой, а только стержнем от нее.
«Я Петр Свечников. Радиобиолог, психолог. Они заперли меня здесь, эти люди… (которые никакие не люди). Они ничего не говорят, только рычат на меня. И совсем не дают еды. Один из них прокусил мне руку. Буду записывать все, что увижу. Они не мешают. Не понимают, что я делаю…».
Чуть ниже располагалась вторая запись. Тут почерк был уже ровнее:
«Прошло два дня. Голодаю. Пью воду, которая капает из трубы. Не понимаю, что творится снаружи. Про меня как будто забыли. Твари сейчас проходили за дверью. Тащили какого-то человека. Кинули в одну из клеток. Он молчит и не шевелится. Почему не пришел спецназ и не выкурил отсюда эту нечисть? Может, выставили оцепление, ожидают команды из Москвы? Или ждут специальной группы для зачистки? Я тут сдохну, пока они там тянут кота за хвост. Сообщите Тулякову. Он должен знать. Нельзя допустить утечки в СМИ».
Дальше следовал номер мобильного телефона. Малютин подумал, что там, где, несомненно, был сейчас его обладатель, слишком дорогой роуминг. Видимо, в тот момент пленник надеялся, что блокнот увидит кто-нибудь из внешнего мира. Он еще не знал и не догадывался о Катастрофе.
Еще ниже следующая запись:
«Четвертый день. Все внутри зверски болит. Думаю, мне недолго осталось. Слышал дикие крики в здании. Будто кого-то рвут на куски живьем. А снаружи по-прежнему тишина. Да что там случилось? Власть свергли? Оккупация? Пол ледяной, из щелей дует холодом, и отчего-то тошнит. Твари заходили ко мне. Один из них посмотрел мне в глаза, и я понял, зачем я им нужен».
Следующая запись была самой длинной:
«Я понял, что не выйду отсюда, и смирился. Мои кости сгниют в этой темнице, если прежде их не разгрызут зубы этих тварей. Снаружи, похоже, случилось что-то ужасное. Видимо, была война, и враги победили. Может, хоть кто-то прочитает эти записи. Мне остается изучать своих тюремщиков. Насколько они разумны? Сначала я подумал, что они почти как люди. Потом, что они тупые животные. Теперь думаю, что они разумны, но на уровне гориллы или шимпанзе. Есть среди них один или два, которые отличаются от других. Именно они приходили ко мне. Пытались наладить контакт. Один принес еды. Это мясо».
Последние слова были написаны криво, будто у писавшего тряслись руки.
– Тут у меня на стене тоже каракули, – кивнул мрачно Воробьев, увидев Николая за чтением, и показал ему на стену своей камеры.
– Почитай.
– Не могу, – отмахнулся тот. – Видимо, у меня что-то с глазами. Не понимаю, блин, как ты хоть что-то видишь.
«Так… – Николай начал размышлять. – Видимо, пленник не меньше месяца провел в этих застенках. Причем не только в этой камере. А значит, минимум один раз его выводили. Зачем?»
Малютин старался не думать, каково было этому человеку. И чем закончилась его жизнь.
Он читал блокнот дальше.
«Особи не говорят. Не умеют. Возможно, их голосовые связки слишком огрубели. Но они как-то общаются между собой. Я понял, что гипотеза Сепира-Уорфа в ее сильном варианте неверна. Разум зависит от речи, но может существовать без нее. Разница между человеком и животным не в наличии абстрактного мышления и речи, а в силе самоконтроля. И в этом они, безусловно, звери. Я видел, как они разорвали человека на куски».
Строчки стали ровными. Видимо, человек снова успокоился. Но разум его улетел куда-то далеко. Половина из написанного была полным бредом, среди которого попадались обрывочные куски связных мыслей:
«Да! Джина выпустили из бутылки. От вируса нет лекарства, уж я это знаю. Но чем это хуже проекта «Манхэттен» и ядерной бомбы по Хиросиме? Ничем.
Задание на завтра: подумать о факторах, влияющих на превращение. Концентрация вируса? Штамм? Внешняя среда?».
Малютин без зазрения совести пропустил строчек пять. Это был никак не относящийся к данной ситуации истерический поток чужого воспаленного сознания. И вдруг его взгляд зацепился за одну строку, неожиданно четкую.
«Это не чтение мыслей. Они понимают друг друга по совокупности невербальных знаков и звуков, издаваемых горлом – но не голосовыми связками. Их псевдоречь представляет собой инфразвук и ультразвук с небольшими вкраплениями звуков слышимой длины волны. В ней нет слов, нет слогов, только отдельные фонемы, передающие эмоции разного типа».
А вот это уже было полезно. Должен был существовать способ оглушить их, нарушить их коммуникацию или хотя бы напугать, отвлечь. Резкий шум?
«Они общаются не жестами, а звуком. Их рече-крик, рече-вой… оказывает угнетающее действие на психику людей… провоцируя состояния от тревожности до паники. Я видел, как он действует на других пленных, которых они держат как мясной скот. Это побочный эффект, который они научились использовать. Не слушайте его! Ставьте беруши, затыкайте уши ватой, тряпками, чем угодно, но не слушайте!».
Малютин мысленно поблагодарил давно погибшего узника. И сразу же начал выдирать из старого матраса кусочки набивки. Скатанные комочки он спрятал так, чтобы они были под рукой. Он вспомнил, как внезапно в разгар боя с мутантами солдаты застыли, безвольно выпустив оружие. Но тогда он списал это на обычный страх. А теперь сопоставил подобное поведение с тем, что они чувствовали во время визита «серых» в Мирный.
Он опять вернулся к блокноту, чтоб прочитать последнюю запись. Она была лаконична, но понятна.
«Почему они такие? Они – наше творение. Они – это мы. Вот и весь ответ».
Внезапно то самое иррациональное чувство давления на разум начало накатывать на него волнами. Но это уже был не страх, а отчаяние. В соседней клетке Воробьев схватился за голову и начал раскачиваться, бормоча. Видимо, боец чувствовал то же самое.
– Ну вот, опять эта дрянь… – шептал сержант. – Опять. Да лучше сдохнуть.
Казалось, чей-то палец грубо ковырялся в мозгу, или ржавый рыболовный крючок цеплялся то за одно место в голове, то за другое. Это было отвратное ощущение, и Малютин решил проверить, сработают ли поставленные в уши затычки.
Чужое воздействие не исчезло, но стало слабее. И вернулся трезвый взгляд на действительность.
Между тем в коридоре опять раздались шаги. Ученый ощутил, как слегка вибрирует пол под весом идущих.
Малютин лег на кровать, скрючившись в позе зародыша и изображая апатию и беспомощность. Нельзя было давать им знать, что он разгадал их оружие.
Вскоре из-за поворота показались двое «серых». Видимо, в коридоре света было чуть больше, поэтому Малютин смог разглядеть их.
За исключением кепки на голове у одного, оба были без одежды, но голыми не выглядели из-за грубой бородавчатой шкуры. Никаких половых признаков. Зато у обоих была чудовищно гипертрофированная мускулатура – такие «кубики» и бугры, от которых любой культурист умер бы от зависти. Руки их настолько длинные, что почти доставали до пола.
«Меряться силой с ними бесполезно», – подумал Малютин.
Первого он сразу узнал. Кепка полковника, мятая и очень грязная, вдобавок ко всему теперь была покрыта еще и подозрительными бурыми пятнами. Второй был низкорослым и приземистым. Если первого Малютин мысленно назвал Вождем, то второго окрестил Коротышкой.
Ученый уже приготовился к худшему. В голове его созрел простой и не самый, скорее всего, удачный план: ударить ближайшего «серого» в лицо железной скобой, которую может быть удастся вырвать из стены, и бежать что есть духу. Но они пришли не за ним.
Загремела дверь одной из клеток.
– Нет! Не надо! А-а-а-а! – услышал он крик Воробьева, переходящий в нечленораздельный вой. – Пожалуйста!
Но и не за сержантом они явились.
Краем глаза поглядывая в коридор, Малютин видел, что две тени остановились перед камерой, где лежал мертвец. Пару секунд они постояли, сипло дыша и будто обдумывая что-то, потом Вождь подошел к двери и начал возиться с засовом.
Малютин видел, как тяжело это ему дается. Видимо, мешали острые когти, да и само строение кистей и пальцев было не таким, как у людей.
«Вот еще одно ваше слабое место. Мелкая моторика, – подумал он. – То, чему в первую очередь учат маленьких детей. А вы неспособны к ней. Вы не сможете пользоваться оружием, даже если бы знали, как».
Между тем Коротышка издал фыркающий звук и зашел в камеру, где лежал умерший после укола боец. Малютин, смотревший одним глазом за происходящим, слегка удивлялся, что так хорошо видит в темноте.
Коротышка вышел из камеры, волоча за ногу безжизненное тело.
«Что они делают с мертвыми? Элементарно, Ватсон».
Малютин вспомнил груды костей, усеивающих убежище. В одном месте кости висели под потолком, образуя что-то похожее на сложный орнамент. В другом – стену покрывала туго натянутая высушенная кожа. Николай хотел бы думать, что она принадлежала животному вроде коровы, – в конце концов, человеческая кожа слишком тонкая.
«Но что все это означает? Это их культура? Их искусство?»
Сержант, наконец, стих. Видимо, впал в панический ступор.
Загрохотала решетка камеры, где лежал полумертвый Серёга.
Оставив труп валяться в коридоре, Коротышка шагнул внутрь и вскоре появился, волоча солдата. Тот слабо охнул, когда его голова ударилась об порог.
В коридоре приземистый мутант схватил одной рукой (лапой?) ногу мертвеца, а другой – ногу живого. Вождь даже не пошевелился, предоставив это спутнику, сам же продолжал переводить взгляд с клетки на клетку. Постояв так пару минут, процессия направилась в обратную сторону.
Когда они проходили мимо камеры Малютина, тот зажмурился, вжался в гнилой матрас и постарался не дышать.
Существа прошли мимо, даже не остановившись. Шаги их были мягкими, даже у того, который тащил за собой тяжесть в сто пятьдесят – сто шестьдесят килограммов.
Слышалось лишь постукивание бесчувственных тел двух людей об пол. Видимо, Серёга был оглушен или в находился в глубоком обмороке.
На истерику и бормотания Воробьева существа не обратили внимания.
Но это было еще не все. Малютин продолжал лежать неподвижно, когда они пришлепали обратно. На этот раз с их шагами чередовались дробные шаги человека, обутого в обувь с твердой подошвой, а может, с каблуками.
Кто-то вскрикнул, тонко и высоко, как ребенок. Загремела решетка – в освободившуюся камеру Сергея тварь в кепке грубо втолкнула женщину. Обычную человеческую женщину. Малютин узнал ее. Это она была пленницей в убежище, вместе с двумя мужчинами, один из которых умер, а второй повредился умом. Кажется, они были из города Пушкино.
Маша.
Николаю показалось, что через все лицо у нее тянулся глубокий порез.
Вождь снова долго возился с дверью, запирая ее, а потом монстры пошли прочь, в полном молчании, прерываемом только их тяжелыми сиплыми вдохами. Немудрено, что им, таким здоровенным, требовалось много кислорода. Которого в атмосфере теперь наверняка было меньше, чем до войны.
Они ушли, и вскоре стихла атака на мозг. Малютин вдохнул с облегчением. Сержант перестал бормотать и поднялся на ноги.
– Эй! Новенькая! Ты в порядке? – прошептал в темноте ученый.
– Н-нет, – раздался ответ через пару секунд. – Они моего брата убили. И…
Она захлебнулась слезами, и ее речь превратилась в жалобное причитание:
– У них там… комната… головы… головы… кости… снова головы.
– Прости, – попытался успокоить ее Малютин. – Не торопись. Дыши глубже. Если они нас еще не убили, значит, шансы есть. А теперь расскажи мне: где вас держали?
– На первом этаже.
– Были там другие пленные? Наши, которые в форме?
Он не задумываясь назвал людей полковника «нашими».
– Были. Но вчера их… – она закашлялась, – растерзали. Кто-то попытался бежать, ранил одного из… уродов. И они перебили…
– Всех?
Она замолчала.
– Отвечай. Пожалуйста.
– Не знаю… многих.
– Неважно. Жаль их. Но лучше уж так, – зло бросил Малютин. – Согласен, сержант? Чем быть покорной скотиной.
Сержант, похоже, считал иначе.
– Не шуми, – попросил Воробьев. – А то они придут. И лампу свою убери…
Малютин понял, что на помощь бойца рассчитывать не стоит.
– Люди, – внезапно заговорила пленница, которая там, в убежище, показалась ему симпатичной. – Там были и другие люди…
– Какие?
– Женщины, мужчины… их привели сегодня. Много.
Вот это уже было интересно. Значит, пленных прибавилось. Малютин лихорадочно обдумывал план побега. Он не мог поверить, что ему, человеку, кандидату наук, не удастся обхитрить этих бородавочников, похожих на уродов из Кунсткамеры.
Пленники беспомощно смотрели друг на друга, чувствуя себя попавшей в западню дичью. Малютин махнул рукой и выключил фонарик – знал, что солнечную батарейку еще не скоро удастся зарядить.
Больше за весь вечер к ним никто не приходил. Малютин мог ориентироваться во времени лишь приблизительно, ведь часов у него не было.
Всю ночь были слышны душераздирающие крики, проникающие, несмотря на хорошую звукоизоляцию, в этот закуток с нижних этажей. Можно было представить, насколько громкими были крики там, внизу.
Уснуть было бы невозможно, да никто из пленных о сне и не помышлял.
Несколько раз сержант начинал с остервенением бить по стене кулаком, будто пытаясь проломить ее. Маша тихо плакала, забившись в угол. Малютин не мог точно понять, кто из них сильнее угнетает его психику.
Потом девушка вдруг начала нараспев причитать – почти речитативом:
– Скоро. Скоро мы все будем там. Будем носиться и завывать в водосточных трубах. Залетать в дома и на стартовые площадки ракет, в супермаркеты, в офисы. В метро. В канализацию. Скрежетать зубами и поджидать тех, чей черед еще не наступил. Будем забирать с собой души тех, кто остался. Кто замерз в снегах или выпил яд. Кого застрелил и ограбил сосед. Кого съели «эти». Йети. Эти. Йети. Они ведь милые, да? Они любят людей, ха-ха.
– Да заткнись ты, кликуша, – зло зашипел Малютин на женщину, которая казалась ему такой милой совсем недавно. Хотя в чем она была виновата, если сломался, как прут, даже суровый солдат?
Николай думал о том, что внешняя дверь лабораторного блока (а они явно находились именно в нем, судя по отсекам для опытов и клетушкам для подопытных) должна быть открыта. Иначе не было бы так хорошо слышно, что происходит на нижних этажах.
И это давало надежду.
«Когда откроют дверь, надо бежать или драться. Раздобыть оружие. Выпустить пленных и убить всех монстров. Или добежать до грузовиков и катить отсюда одному, не оглядываясь. Все, что угодно, но не ждать, когда забьют, как овцу».
Мысли роились у него в голове.
«Эти кости в убежище. Скольких же эти твари сожрали? Случайные путники, охотники. А может, целые поселения. Поселения?»
Неприятная догадка начала ворочаться у него в голове, но он прогнал ее.
Николай не заметил, как начал погружаться в забытье, словно в мягкую вату. Это казалось невозможным. Но в какой-то момент он, лежа на отвратительном матрасе, который впивался в тело всеми пружинами, без одеяла, с капающей с потолка водой, почувствовал, как начало куда-то уплывать его сознание.
Сказались усталость и нечеловеческий стресс.
«Им нет разницы, убить меня во сне или бодрствующим», – подумал и уснул.
Он проснулся от тихого шороха.
Николай прислушался, но стояла полная тишина. Только слышно было, как сопит сержант и всхлипывает во сне Мария. Они тоже спали.
Но что-то было в этой темноте подозрительное и нехорошее. Чье-то глухое, присвистывающее дыхание, которое никак не могло принадлежать кому-то из пленных.
Малютин нажал на кнопку фонарика и обомлел. По ту сторону решетки неподвижно стоял огромный темный силуэт. А дверца в ней была широко распахнута. Чтобы зайти внутрь, этому «серому» пришлось бы сложиться вдвое. И все же Малютин не сомневался, что тот сможет пролезть внутрь.
Но тот не делал даже попытки.
Запах… Николай вспомнил, что уже чувствовал такой – в здании Клуба, а потом и еще раз, раньше… когда он вышел из своего дома в понедельник. Но только сейчас понял, что тот исходил от этих тварей. Пахло мокрой псиной и болотной травой.
Слабый луч фонарика осветил чудовище, и то дернулось, закрутив огромной головой. Малютин смог рассмотреть его, но лучше бы он этого не делал.
Гигант был уродлив даже на фоне своих собратьев. На его короткой шее держалась огромная голова – в полтора раза больше головы обычного человека. Большой волдырь, похожий на вздувшийся чирей, украшал его шею. У него был выпуклый лоб, ассоциировавшийся с наличием интеллекта, но выступающая нижняя челюсть портила это впечатление. В приоткрытом рту просматривались зубы, совсем не похожие на человеческие – темные и чуть изогнутые.
Это был тот самый мутант, которого он видел на втором этаже. Во время своего бегства.
Огромная ручища взялась за дверцу камеры… и открыла ее пошире. Сам гигант отошел в сторону, будто освобождая дорогу.
«Он меня… выпускает?»
Тот глухо заворчал, будто выказывая нетерпение.
В этот же момент Малютин ощутил, как в его мозг снова проникло что-то чужое, давящее, но не такое, какое атаковало его разум несколько часов назад. Сейчас это не было нападением или угрозой. Ему словно пытались втолковать что-то, донести какую-то очевидную вещь, но делали это так грубо, будто били по голове окованной железом палкой. Если бы не самодельные беруши, он бы сейчас, наверное, корчился от боли.
Все еще подозревая подвох, Малютин встал и, пошатываясь, пошел к дверному проему, прямо навстречу монстру. Он увидел, что двери камер Маши и сержанта по-прежнему закрыты. Но ему некогда было думать о них.
Мутант продолжал стоять, как изваяние, как голем. Только голова его чуть качнулась, будто изображая кивок.
Николай прошел в двадцати сантиметрах от него, почувствовав исходящий от тела гиганта резкий звериный дух.
– Ну, спасибо тебе, добрый… э… человек, – тихо пробормотал он, стараясь не смотреть туда, где были у «серого» глаза. – Если ты не против, я открою своих. Тебе-то это трудно с твоими граблями.
И вдруг мутант напрягся, тряхнул огромной головой. Со стороны выхода из лабораторного блока раздались быстрые, уже знакомые шаги. Кто-то хрипло рявкнул. Мутант-переросток издал ответный рык и повернулся навстречу приближающимся звукам.
Секунду спустя два знакомых силуэта влетели в дверь, в их плавных, но быстрых движениях читалась огромная звериная сила. Малютин сделал шаг назад.
Гигант же, наоборот, выступил вперед, будто заслоняя собой человека. Свои огромные ручищи он приподнял, словно принимая боевую стойку.
Вождь и Коротышка – а ученый не спутал бы их уже ни с кем – бросились к человеку по самой короткой траектории. Видимо, недооценив своего сородича.
А тот был настроен решительно.
Они сцепились. Все происходило настолько быстро, что Малютин не мог следить за этим без боли в глазах. Он рефлекторно отскочил – и правильно – потому что Коротышка попытался поднырнуть под руку великана и достать человека когтями. Даже за спиной гиганта Николай не был в безопасности.
Тот яростно отбивался, но и его противники были не робкого десятка. Они кружили вокруг громилы как две охотничьих лайки вокруг медведя. На рожон не лезли, но зажимали, окружали, прижимая к стенке. В ход шли и зубы, и «когти», похожие на ороговевшие наросты на их пальцах.
«Помочь ему? – мелькнула мысль, совершенно безумная. Но человеческие кулаки и ноги тут были бесполезны. – Надо найти что-нибудь режущее или тяжелое…»
«Беги, дурак», – перевел он для себя брошенный взгляд абсолютно чужих бездонных глаз.
«Беги!» Голова заболела от силы этого послания. Даже если он придумал его сам для своего оправдания. Додумал то, чего не было. «Проклятый антропоморфизм».
Малютин начал пятиться к дверям, за которыми тянулся коридор, где он уже бывал совсем недавно. Где его чуть не убили люди Токарева. Пятился, продолжая наблюдать за смертельной пляской чудовищ.
Закричали – почти одинаково горестно и умоляюще – Воробьев и Маша. Даже непонятно было, где вопль мужской, а где женский. Они поняли, что их бросают тут, и никто им двери не откроет.
Между Малютиным и их клетками были сцепившиеся в смертельной схватке мутанты, загораживающие собой почти весь узкий проход.
«Забудь о них. Может быть, ты сможешь привести помощь… Если останешься жив…»
Малютин бросил последний взгляд на людей.
Но где-то снаружи – пока еще довольно далеко – уже был слышен топот других «серых». И уж конечно, шли они не на помощь великану. Ученый понял, что даже если сумеет добежать до решеток, то просто не успеет их открыть.
Не оглядываясь больше, он выбежал в коридор. У самого выхода сильно ударился ногой о деревянный стол. Но даже это не заставило его замедлить бег.
Темнота. Малютин бросился бежать по уже знакомому маршруту. Главная лестница находилась по правую руку от этого блока. И именно оттуда приближались «серые». Значит, ему надо было бежать налево.
Туда он и припустил что было духу. Он помнил расположение коридоров, но боялся налететь на какой-нибудь перевернутый стул, забытое ведро или оторвавшуюся стенную панель. Поэтому подсвечивал себе фонариком несколько раз, но тут же выключал снова.
То, что у него появилась способность хорошо ориентироваться в темноте, биолог списал на общую мобилизацию ресурсов организма.
Так он и бежал, пока рев дерущихся тварей и топот их сородичей не остался позади. Но и здесь, в коридоре со множеством дверей, он не позволил себе остановиться, а продолжал идти почти бегом, пока не уперся в тупик. Тут бывший ученый прислонился к стене и отдышался.
В этом месте было светлее. Немного света пробивалось сквозь окна. «Видимо, скоро рассветет. Но прыгать из окна третьего этажа… – Это он опять оставил на крайний случай. – Лучше поискать запасной выход».
Малютин подумал, что у него есть пара минут до того, как обезвредят гиганта, который явно вышел из-под контроля, хоть и не ясно было, почему. После этого им надо будет как-то определить, куда побежал пленник, и как-то объясниться друг с другом.
Он надеялся, что если они тупые звери, то потеряют его.
Но его не потеряли. Не прошло и двух минут, как Малютин почувствовал, что в голове его снова ковыряют. Тупая боль в висках нахлынула волной, с ней пришли усталость и отчаяние. Мысль о бегстве казалась уже не такой умной – если он все равно обречен, то зачем?
«Неужели только в окно?»
Шаги послышались снова.
Они приближались. Мутанты не таились, не крались, а просто бежали со всей скоростью, на которую были способны.
Николай вспомнил схему здания. Где-то здесь должна была быть лестница запасного выхода. А внизу – дверь, через которую пару дней назад ворвался в здание их отряд.
Но на лестнице он услышал приближающиеся снизу знакомые шаги и увидел несколько темных фигур. «Один, два, три! Окружили».
Его заметили. Вой и рев заставили его дернуться. Но он быстро сориентировался, и побежал по лестнице вверх, на четвертый этаж, – даже не думая о том, что делать дальше.
Внизу на площадке соединились «серые», бегущие за ним из Лаборатории, и тройка, которая поднималась по лестнице. Теперь их было минимум пять-шесть.
Лестница на пятый этаж была отгорожена решеткой. Видимо, здесь это было традицией, а пожарные инспектора сюда не забредали.
Четвертый этаж во всем напоминал третий, только был пуст и гол – без стенных панелей и какой-либо отделки, без табличек на потертых дверях кабинетов. То ли он находился тогда в процессе ремонта, то ли работавшее здесь отделение было незадолго до Катастрофы расформировано.
Ученый захлопнул за собой дверь, по опыту зная, что твари справятся с ней быстрее, чем за минуту.
И все же интуиция говорила ему, что выход есть. Добежав до конца коридора, он уперся в очередной тупик. Но прямо перед ним на стене висел деревянный ящик, выкрашенный красным. В нем была стандартная веревочная пожарная лестница. Передняя стенка ящика была стеклянной, ее покрывала паутина трещин. Ручкой от стоящей рядом швабры Малютин выбил стекло. Уворачиваясь от брызнувших осколков, он протянул руку, чтобы убрать зацепившийся осколок и случайно порезал ладонь. Но думать об этом было просто некогда.
Под тяжестью пожарной лестницы Николай согнулся, хотя и не понял: это он так ослаб, или лестница была настолько тяжелая.
Кое-как дотащив ее до ближайшего окна и закрепив крючьями, он услышал, как затрещала дверь. Дежавю – в Клубе было точно так же. Но там был только один упырь. А здесь – целая свора.
Деревянную дверь они выбили с лёту – и коридор наполнился неприятным запахом, щипавшим ноздри. Пот? Какой-то секрет желёз?
Не глядя вниз – там все равно было трудно что-либо разглядеть, – Малютин сбросил лестницу. Не тратя ни секунды, перегнулся через подоконник и повис на качающейся веревочной конструкции, чувствуя себя циркачом.
– Ну, бывайте. Не поминайте лихом.
«Архимандрит с утра хандрит и эмигрирует в Мадрид», – почему-то вспомнил он скороговорку.
Хорошо еще, что не было ветра. Вернее, был, но не очень сильный. Не такой, как несколько дней назад.
Лестница – никак не закрепленная внизу – качалась, когда он, неловкий и с пораненной рукой, начал спускаться вниз, оставляя на ступеньках кровавые отпечатки.
Время тянулось медленно. Этажи и перекладины лестницы плыли перед глазами со скоростью замедленного кино.
«Если я упаду, они соберутся надо мной уже через минуту».
Ежесекундно ученый ожидал рывка сверху. Или того, что к нему на спину приземлится прыгнувший вслед за ним урод.
«От этих тварей всего можно ожидать. Хорошо еще, что здесь нет тех, летающих».
Наконец, он увидел землю. Вернее, потрескавшийся асфальт. Жаль, конечно, что это был не грунт и не пожухлая трава. Было бы мягче падать.
Второй этаж. Но прыгать было рано. Даже с такой высоты он мог сломать ногу.
Но вот и последний участок вертикального пути был преодолен. Ноги Николая коснулись твердой поверхности.
Да не просто коснулись. Несмотря на всего его предосторожности, удар был болезненным.
Кругом было темно, очертания других корпусов терялись во мраке, хотя где-то на горизонте уже проступала светлая полоса. Николай понимал, что его преследователи имеют огромное преимущество. Там, где он бежал впотьмах, для них было светло как днем.
В сотый раз выматерившись, Малютин поднялся и побежал по дорожке из растрескавшегося асфальта в ту сторону, где по его прикидкам должен был находиться КПП. В следующую секунду он услышал звон бьющегося стекла, а затем – звук упавшего на землю тяжелого предмета.
Оглянувшись, Николай увидел, что совсем близко, на козырьке запасного выхода, чернеет силуэт ростом чуть ниже самого ученого, но гораздо коренастее. Он узнал Коротышку. В один прыжок тот оказался на крыше «УАЗа», а затем и на земле.
«На открытом месте я от него не убегу», – подумал Малютин, глядя, как выпрямляется во весь рост это подобие человека.
Полуразвалившийся низенький металлический заборчик, окружавший когда-то клумбу, привлек внимание Николая, когда тот чуть не налетел на него на бегу. Почти не сбавляя скорости, он выломал оттуда железную штакетину с острым концом, проржавевшую настолько, что ему понадобилось только рвануть ее на себя. «Не ахти какое оружие, конечно, но… Добежать бы до административного корпуса. Там можно спрятаться. А оттуда и до сторожки рукой подать».
Чтобы срезать путь, он свернул с пешеходной дорожки и помчался через бурелом парка, надеясь, что среди местных растений не было похожих на ядовитую плеть, которая встретилась им в здании. Но местная поросль если и была опасна, то только в зеленом виде. Сейчас, осенью, она ничем не отличалась от обычных растений.
Когда биолог оглянулся, он увидел, как несется за ним со скоростью гончей Коротышка. А из дверей центра выливается черный поток. Там было не меньше восьми мутантов, и все они бежали в его сторону по кратчайшему маршруту.
Николай ускорился. Несколько раз он чудом не споткнулся о разлапистые корни.
Он уже подумывал о том, чтобы бросить свое оружие, мешавшее бегу, и в этот момент грянул выстрел. Когда Малютин обернулся, он увидел, что уже пересекшего двор Коротышки не видно. Остальные существа теперь бежали не гурьбой, а длинной цепью, лавируя и выбирая складки местности, кусты и деревья в качестве укрытий.
Прозвучало еще несколько выстрелов. Но никто из монстров не упал. И расстояние между ними и ученым медленно сокращалось.
В тот момент, когда Малютин уже посчитал, что через пару минут его догонят, прозвучал еще один выстрел.
Верхняя половина черепа одного из мутантов исчезла, будто ее срубили топором. Монстр неловко упал через голову и исчез за кустами.
Только теперь остальные притормозили и бросились врассыпную. Вскоре Малютин потерял их из виду. Страх того, что они обойдут его с флангов, заставил ускориться. Зеленая полоса тем временем закончилась, и биолог, наконец, выбежал к административному зданию.
«Откуда стреляли? С этой крыши? Или из сторожки?»
– Сюда! – услышал он знакомый голос и увидел в окне второго этажа фигуру человека с винтовкой. – Лезь через то же окно – как в прошлый раз.
