Глава 11
Ночь с пятницы на субботу
Дверь в «Отделение радиобиологии» была не заперта. Когда Николай навалился, она, громко и протяжно скрипнув, подалась.
Изнутри пахнуло как из покойницкой.
Николаю сразу бросилась в глаза дорожка из ошметков грязи на полу, явно оставленная чьими-то сапогами. Кто-то был здесь до него. Он вспомнил, что уже видел подобные следы на лестнице. Сам он всегда тщательно чистил свою обувь, потому как знал, что в этих комках грязи прятались вредные изотопы.
В углу Николай увидел канистры. Вряд ли они были тут всегда. Он принюхался. «Вроде не бензин. Но жидкость с резким запахом. Что-то горючее. И их явно принесли сюда совсем недавно».
Свет фонаря выхватывал из темноты очертания длинного коридора.
Бывшему ученому чудились голоса: постоянное бормотание, будто кто бубнил у него над ухом.
Но когда он прислушивался, неведомый суфлер замолкал, и биолог опять уверял себя, что это шум крови в висках и шорох его плохо смазанных старческих суставов.
Возле стола в углу стоял старый компьютер: допотопный монитор с электронно-лучевой трубкой оплетен паутиной, системный блок вскрыт. Рядом валялся разбитый жесткий диск. Дальше по коридору, слева за загородкой, стояло большое металлическое кресло с фиксаторами для рук, похожее на экспонат из музея истории психиатрии. От этого места у Малютина по коже прошел мороз.
«Такого в районной больнице не сыщешь. Да что за хрень тут была? Родильное отделение?»
Он наступил в лужу и поморщился. Даже тут, в чреве здания, вода капала и сочилась отовсюду.
В одном закутке он наткнулся на горы бумаг. Было такое ощущение, что кто-то делал в них, как крысы, гнезда из обрывков. И эти бумажные гнезда были повсюду. Часть из них промокла, но были и целые.
Бум. Раздалось где-то у потолка.
Ученый от неожиданности дернулся. Поднял глаза: луч фонаря скользнул по ребристому боку трубы. Шум мог доноситься только из нее.
«Опять «крысы»? Только их не хватало. Чем они могут питаться в давно покинутом людьми здании? Или они здесь только гнездятся, а пищу добывают снаружи?»
Бум-бум.
Малютин затаился.
Теперь ему показалось, что тот, кто полз сейчас по трубе, размером гораздо больше, чем те, кто побеспокоили его день тому назад.
Ему даже почудилось, что труба на потолке чуть вздрогнула.
Нет, не почудилось. Даже сейчас, через минуту после удара, она все еще продолжала вибрировать, покачиваться.
«Попытаться отпугнуть их так же, как в тот раз?»
– Я не боюсь вас, – вслух произнес он. Но не стал стучать по батареям.
За последней из дверей был еще один коридор. Снявши голову, по волосам не плачут, поэтому Малютин решил исследовать и его. Коридор был разбит на секции. В каждой из них стояла старинная кровать с панцирной сеткой. Волглые сгнившие матрасы были навалены горой, будто из них пытались построить шалаш.
Их набивка была вырвана, будто их вспороли – как Джек Потрошитель свои жертвы. Во все стороны торчали пружины.
Под ноги Николаю попалась штука, которая заставила его вздрогнуть. Это была детская игрушка. Пупс из пластмассы, черты лица которого были стерты, будто его погрызли.
Чувствуя, как страх внутри нарастает, Малютин дошел до конца коридора. В последней из клетушек он снова заметил на полу что-то белое.
Луч фонарика с трудом пробивался через завесу тумана, но наконец Малютин смог разглядеть очертания костей. Рядом с человеческими – теперь уже не скажешь, мужскими или женскими – вперемешку лежали совсем крохотные косточки.
«Новорожденный? Нет. Такого черепа у человека быть не может. Это примат, но не хомо, а обезьяна. И не человекообразная. Макака. Точнее, резус. Иногда полезно быть кандидатом наук».
Даже его отмороженность и презрение к смерти имели свои границы. Они заканчивались там, где смутные страхи превращались в ощущение чужого присутствия.
Что бы там ни говорили, но человек чувствует, когда на него смотрят. Мистики тут нет никакой. Просто в обычной обстановке сознание «выводит на монитор» далеко не всю инфу, которую человек воспринимает органами чувств. Оставшееся за рамками, отсеянное сознанием как мусор, может анализироваться вторично. И если в этом хламе мозг находит признаки угрозы, а любой взгляд есть потенциальная угроза, то он дает сигнал тревоги.
В вагоне московского метро, уткнувшись в экран «читалки», он ни разу не ошибся, когда внутренний звонок оповещал его, что сосед или соседка напротив – пялится на него.
И вот сейчас у него было то же ощущение, только во много раз более сильное.
***
Закрыв от греха подальше странную комнату, которую он окрестил «палатой № 6», ученый вернулся к столу с компьютером. По часам прошло четыре минуты, как он покинул спальник, и у него оставалась еще от силы одна. Нельзя было слишком надеяться на лень часовых…
Вероятно, это был его последний шанс узнать одну из главных тайн умирающего мира.
Из всех идей, пронесшихся у него в эти минуты в голове, он выбрал самую бредовую: высыпал на столешницу кучу обрывков и начал при свете фонарика отбирать из них схожие между собой по цвету и фактуре.
Но он быстро понял, что это практически невыполнимая задача. Кто-то здорово потрудился над этими бумагами, нашинковав их не хуже шредера. Плюс ко всему, бумаги сильно размокли, отчего буквально расплывались в руках.
А у него было очень мало времени.
Наконец Николаю удалось отложить несколько кусков, явно имевших общее происхождение. Это были части какой-то цветной иллюстрации, напечатанной когда-то на глянцевой бумаге.
«Журнал. Или вырезка из него. Неужели во времена форматов «jpeg» и «pdf» кто-то еще делал вырезки из печатных изданий? Или у них так полагалось?»
Самый крупный кусок оказался частью большой фотографии с изображением чего-то похожего на надувного игрушечного мишку.
Статья была на английском языке. Что-то по генетике, хотя ему было трудно судить о содержании текста по двум фразам под фотографией. В глаза Николаю бросились два слова, выделенные жирным шрифтом: «CRISP» и «Tardi».
Он начал сопоставлять бумажные клочки друг с другом, искать пару к этому куску. И почти сразу нашел. Это был обрывок с левой половиной фотографии – со словом «grada» под ней. Теперь было видно, что это не игрушечный мишка, а живое существо.
«Tardigrada. Что за шарада?»
И вдруг Малютин хлопнул себя по лбу – его осенило.
Тихоходка. Микроскопическое животное, родственное членистоногим. В обычной капле воды может быть множество таких. И они действительно похожи на игрушечных мишек – при многократном увеличении. Правда, еще они обладают невероятной устойчивостью к вредным факторам среды. Могут ожить после недели пребывания в вакууме и переносить чудовищные дозы радиации без особых последствий.
А crisp, вернее CRISPR – это не хрустящие чипсы. Это прямые повторы, обнаруженные в ДНК многих бактерий и архей. Повторы, которые разделены так называемыми «спейсерами» – чужеродными генетическими элементами, с которыми сталкивалась клетка и которые она заимствовала. Эти элементы обеспечивали ей адаптивный иммунитет, вместе с так называемыми белками Cas.
В последние довоенные годы много писалось о том, что системы CRISPR-Cas можно использовать для направленного редактирования генома. Именно об этом и была статья.
А он-то всегда считал тех, кто был против ГМО – истеричками и безграмотными дурнями! Жаль, уже нельзя было извиниться перед теми, кого он смешал с грязью в Интернете в свое время. Ах да, они еще и в телегонию верили. И считали, что прививки «подселяют» православным младенцам геном пришельцев-рептилоидов.
Но в этом сумасшедшем мире даже параноики могли оказаться правы, а люди с так называемой рациональной картиной мира – жестоко ошибаться.
– Сукины дети. Они все-таки сделали это…
Он просмотрел еще несколько кусков. То и дело его разум выхватывал из этой мешанины то, что человеку незнающему показалось бы наукообразной абракадаброй, но ему – не ахти какому светилу – говорило о многом.
Гены регуляции группового повед…
…ение участков генома посредством…
…репарация ДНК при помощи Cas-1.
…робнее – см. отчет группы «Север» за 01.10.2012 г. № 91.
…ционируют аналогично системам токсин-антитоксин, запуская покой и последующую смерть клеток при фаговой инфек…
Бритва Оккама гласит, что не следует плодить лишние сущности там, где годится простое объяснение.
«Это ничего не значит, – говорил в Николае его внутренний «адвокат дьявола». – Они могли выдавать желаемое за действительное, просто чтобы получить финансирование. Они могли честно пытаться, но сесть в лужу… Они могли быть не единственными в мире разработчиками такой хрени».
Он знал, что в стране еще со времен отца советской атомной бомбы (не Сахарова, а товарища Берии) умели работать и с открытыми, и с закрытыми зарубежными источниками.
– Скажите мне, что я ошибаюсь…
Но он не мог игнорировать тот факт, что живые подтверждения этих теорий чуть не съели их на завтрак. И бродили где-то неподалеку – размером от кошки до слона. Даже если тихоходка была не виновата, она задала им направление. А может, не только им.
«Зло не в знаниях. А в людях, которые используют его во вред другим, – подумал Малютин. – Эти технологии могли спасти миллионы жизней. Приблизить людей к бессмертию. А вместо этого…»
Он наугад вытащил из кучи бумаг еще один крупный, более-менее сохранившийся кусок – тоже глянцевый.
Он тоже был глянцевый, потому что был напечатан на фотобумаге.
«Приложение № 3 к Протоколу вскрытия № 25-УВ. Объект № 4»…
Краем глаза он заметил какое-то движение света за дверью, ведущей в главный коридор. Тут ученый вспомнил, что находится не в самом подходящем месте для штудий по перспективной генетике. Он попытался спрятаться в коридорчике, разделенном на секции. Но наткнулся на поваленный стул и упал, опрокинув разбитый компьютер. Грохот раздался адский.
Пока он поднимался, дверь распахнулась.
– А ну стой! – раздался резкий окрик, сопровождающийся металлическим лязгом.
Малютин медленно повернулся. Но листка из руки не выпустил.
– Не надо было тебя брать, – услышал он голос Якута. – Я людей нутром чую. Ты из тех, кому неймется. Копать, вынюхивать. Ну кто тебя сюда звал? Ты же не шпион.
– Что это за место?
– Я в этом полный индюк. Знаю только, что это гостайна. Тебе не надо было совать сюда шнобель.
Малютин рассмеялся. Хрипло, истерически.
– Ну вы, перцы, даете. Да просто баклажаны, а не перцы. Страны нет! Человечеству каюк. И тайн нет! Все это говно уже никому, кроме меня, не интересно. Да и мне интересно только как экспонат кунсткамеры. Вместе с вами, господа.
– Страны нет. А тайны надо хранить даже сейчас, – произнес второй голос. – Следи за коридором. С этим я сам управлюсь.
Последняя фраза была адресована якутскому снайперу.
Это был еще один боец из окружения майора, который до этого молчал и никак к себе внимания не привлекал. Невысокого роста и плюгавый, он казался Малютину просто сморчком. Но теперь было похоже, что именно он – второй человек после майора.
Малютин напрягся. Он почувствовал, что этот неприметный мужик наставил на него пистолет.
Третий стоял чуть дальше, но именно у него был фонарь, который, как помнил Малютин, был на цевье автомата.
– Вы никакие не пэвэошники, да? Те остальные – может быть. А вы с майором совсем из другого ведомства. Или из разных? ГРУ? ФСБ? ФСО? А вас не смущает, что вам уже двадцать лет зарплату не платили?
«Почему я еще жив? Почему мне еще не вышибли мозги?»
Мысль эта его совершенно не пугала. Жизнь в обреченном мире сделала бывшего ученого в какой-то степени камикадзе. Да, глупо было бы погибнуть, впутавшись туда, куда тебя никто насильно не тянул. Но не более глупо, чем смерть любого из тех, кто умер на его глазах за последние двадцать лет и за последние пять дней.
По крайней мере, он попытался докопаться до правды. Узнать, что случилось с этим миром, что разрушило их жизни. Даже если он всего лишь ухватился за ниточку, а не размотал этот клубок.
– Надеюсь, ты последнее желание придумал, – бесстрастно произнес плюгавый.
Спиной Малютин почувствовал едва заметное движение воздуха. Это Якут озирался, резко поворачиваясь из стороны в сторону. Видимо, тоже что-то услышал.
«Они не убьют меня до тех пор, пока не отведут к майору. Но после того, как он меня допросит, мне не жить».
Малютин закашлялся. В этот момент Якут отобрал у него клочки обрывки фотографии и сноровисто заломил руки.
– Иди.
Обрывки журнала плюгавый тоже забрал с собой, убрав в карман. Всю оставшуюся кипу он облил жидкостью из ближайшей канистры, но зажигать пока не стал.
Ученому вдруг показалось, что труба в коридоре еще раз колыхнулась и затихла. И где-то за стеной раздался слабый звук, похожий на скрип половицы.
Шаркая ногами, Малютин зашагал под конвоем майорских прихвостней. Это все больше напоминало ему эпизод из известной книжки за авторством Франца Кафки.
– Что вы со мной сделаете?
– Заткни пасть. Просто иди, ноги переставляй.
Шорох. Он услышал его снова?
В этот момент облезлая дверь одного из кабинетов с шумом распахнулась. Малютин почувствовал налетевший сквозняк. И вдруг оттуда со скоростью пушечного ядра вылетело нечто. Ученый в силу инерции зрения даже не смог разглядеть, что это было – настолько быстро оно двигалось. Тихоходным оно точно не было.
Плюгавый как раз оказался на пути создания, которое и его сбило с ног, как кеглю. Пистолет звякнул об пол. Тварь бросилась на бойца сверху. Человеческий крик потонул в низком скрежещущем реве.
Только сейчас Малютин смог разглядеть, что это было такое же существо, как то, что смотрело на него через окно в Клубе пару дней назад, – пародия на человека, но все-таки человек. Без одежды, покрытый чем-то вроде шелушащейся чешуи, под которой просматривались бугры и канаты мышц. С абсолютно лысой головой. Когда создание подняло ее вверх, оторвавшись от уже неподвижного тела солдата, на измазанной кровью морде Малютин увидел горящие, будто фосфоресцирующие глаза.
Тварь оскалила зубы и зашипела.
В это время третий боец, лица которого Николай так и не увидел, вскрикнул. Луч фонаря заметался. Автомат его сделал несколько выстрелов куда-то в темноту, а потом тоже со стуком упал на пол. Фонарь замигал. Через секунду упало на пол и чье-то тело с мокрым тяжелым хлюпом. Упало так, будто его сначала располосовали саблей, а потом сбили с ног.
Все это время Якут так и продолжал держать Малютина, вывернув ему руку до хруста, но хватка его ослабла, а сам он застыл как статуя. Освободив руку рывком, биолог что было сил побежал по коридору к главной лестнице.
Последним, что он увидел перед тем, как потух фонарь, был неподвижный глазок камеры, висящей на потолке в углу.
В темноте, держась за стену рукой, как слепой, он услышал вдалеке захлебывающийся крик. Вопль человека, в котором смешались ужас и боль. Так мог кричать только тот, кого разрывали на куски. Затем прозвучал низкий рев, который могла бы исторгнуть человеческая глотка, если бы человек вдруг перенял повадки хищного зверя.
Потом все стихло.
Николай пробежал еще метров тридцать, слыша только звук собственных шагов. Было темно – хоть глаз выколи. Лишь в одном месте выступил из темноты висящий на стене план эвакуации. Видимо, он был покрыт люминесцентной пленкой.
Где-то рядом была и дверь на главную лестницу. Похоже, он пробежал мимо.
Малютин чуть не ударился головой об огнетушитель, когда ему показалось, что он слышит еще чьи-то шаги. Уже знакомые ему – асинхронные.
Сказать, что он испугался, было бы, как говорят англоязычные люди, – an understatement. То есть – слишком слабо сказано.
Потому что шаги быстро приближались и становились все более резкими и дробными, будто кто-то набирал скорость и уже бежал. Слегка клацали по полу то ли когти, то ли ногти.
Николай нащупал дверь в тот момент, когда его отделяло от существа – источника этих звуков – не больше пяти метров. Рывком он распахнул ее и буквально влетел на лестничную площадку. И тут же всем весом навалился на дверь, чтоб закрыть ее.
Вовремя. Металл дверного полотна наткнулся на что-то твердое. Это была рука. Или лапа. Она была серо-зеленого цвета. Под бородавчатой кожей, похожей на резину, что-то пульсировало.
Несколько острых когтей впились ему в рукав. Малютин услышал, как рвется и расходится прочная ткань. Но он уже навалился всем весом на дверь и почувствовал, что хватка твари слабеет. Тогда он немного отвел дверь назад и с размаху захлопнул снова, ударив по страшной конечности там, где у человека находится локтевая мышца. Раздался дикий вой. Малютин еле удержал створку. Рука убралась назад, и он захлопнул дверь и закрыл ее следом на задвижку. Дверь тут же затряслась от мощных ударов. Но Малютин теперь был уверен, что спасен, потому что дверь была не декоративной, а стальной. По идее она должна была сдерживать даже распространение пожара, а уж противостоять желающим ее взломать или выбить – и подавно.
Но дверь тряслась так, что Николай решил не проверять ее способности.
«Надо бежать к остальным, на первый этаж. Пусть даже навстречу психопату майору. Не все с ним не заодно. Полковник выглядит адекватным человеком, хоть и немного жаден. Но это нормальное человеческое качество. Когда я расскажу товарищу Бунчуку, кто бродит по зданию, они явно решат бросить все и поскорее убираться отсюда. А майора никто и не спросит. Тем более теперь, когда эту троицу разорвали и от его компании осталась всего пара человек. И баланс сил явно сместится. Да и в любом случае… там люди, какие бы они ни были. А тут монстры».
Он уже спустился на полтора пролета и видел площадку второго этажа – дверь наверху перестали трясти, видимо, отступившись, – когда внизу, на первом, вдруг началась какофония.
Слух немного адаптировался к адскому шуму, и биолог понял, что там орут и стреляют длинными очередями. Слышен был топот ног и звон, похожий на звук падения чего-то железного. И сквозь панические крики людей пробивался все тот же вой, звенящий недоступными голосовым связкам человека нотами.
«Опоздал!»
Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что там произошло. Те твари с лягушачьей кожей, что на его глазах растерзали троих вооруженных солдат, напали теперь на их импровизированный лагерь.
Вскоре крики стихли, стрельба стала менее интенсивной. Казалось, она смещалась в другое крыло здания. Он еще не мог определить для себя, хорошо это или плохо. По большому счету эти люди были ему не нужны. Они для него были просто чужаками. И даже тем, кто не желал его здесь угробить, он тоже ничем не был обязан. Грузовик водить он и сам умел. Поэтому он принял циничное, но правильное, как ему казалось, решение – пробираться к выходу. Например, к запасному, с этой стороны здания. Судя по плану, этот выход должен был там быть.
Где-то внизу, на первом этаже, очень близко к лестнице, раздались громкие, но странно мягкие шаги – шаги босых ног.
Малютин застыл, стараясь даже не дышать. Собственный пульс вдруг показался ему очень громким. Ученый подумал, что если хотя бы одна из этих тварей решит сунуться наверх – он пропал. На третьем этаже только что закончили кровавую расправу минимум два таких монстра, и они до сих пор могли стоять за дверью. На четвертый этаж и выше ему было не попасть. Лестница туда была перекрыта решеткой. Он пробовал ее дергать, но нужен был ключ, да и замок давно проржавел. Крыша, видимо, протекала.
На мгновение ему показалось, что один из них поднимается, и шаги звучат уже на первом, нижнем пролете лестнице. Но нет – задержались возле нее недолго и зашлепали дальше. Прочь.
Вдалеке прозвучало несколько выстрелов.
О том, что там творилось и как складывалась ситуация для людей полковника, можно было только гадать. Но, по крайней мере, их не разорвали спящими, что было вполне ожидаемо, если вспомнить расслабленное состояние часовых. «Иначе все закончилось бы без такого шума», – подумал Малютин, пробираясь по темному лестничному пролету, подсвечивая время от времени путь только своей зажигалкой.
Стрельба между тем прекратилась.
Малютин начал спускаться, решив добраться до лестницы в левом крыле здания, расположенной симметрично той, по которой они поднимались к радиоузлу. «Внизу, в торце здания, должна быть дверь, которая выведет меня на свободу. Правда, у меня нет пистолета. Но я же не такой дуболом, как некоторые».
Зато у него была связка ключей из комнаты, помеченной на плане как кабинет коменданта – то есть зама по хозяйственной части. Он позаимствовал их еще вчера, в тот краткий момент, пока пользовался свободой передвижения. «Авось среди них найдется нужный», – подумал он тогда.
Он собирался пройти через второй этаж. Здесь тоже было темно. В кабинетах были окна, но света они не давали – ночь была и безлунной, и беззвездной. Слабый огонек зажигалки – все, что отделяло его от темноты.
Внезапно Малютин увидел, как ручка одной из дверей прямо по направлению его движения начала поворачиваться. Сначала медленно, а потом рывком, будто чьи-то непослушные пальцы были к таким действиям непривычны.
Не желая увидеть, кто находится за дверью, Малютин резко развернулся, но в этот момент где-то наверху что-то загрохотало. Он не сразу сообразил, что было источником такого шума, а когда понял, мысленно уменьшил свои шансы на выживание вдвое.
«Они выбили железную дверь. Они только что выбили долбаную железную дверь с черт знает какими степенями защиты. Без всяких инструментов. Просто высадили ее, как фанерную».
Но мгновение спустя он и про это забыл, потому что прямо перед ним из раскрытой двери вышел гуманоид. Именно это слово в первую секунду пришло в голову Малютину, когда в свете огонька зажигалки он увидел отливающую зеленью кожу со странными наростами и «лицо», в котором человеческими можно было бы назвать, и то – с натяжкой, только рот, плоский нос и два глаза. Какой-то «морской» походкой, вразвалочку, как может ходить тот, у кого совсем по-другому устроены суставы ног, создание это направилось к ученому. Малютин почувствовал на себе взгляд двух уже знакомых глаз однородного цвета. Глаз без зрачка. Тварь моргнула, и это было похоже на то, как моргает крокодил. Кожа существа матово блестела, будто была скользкой и липкой.
Существо приближалось не торопясь, чуть согнувшись, будто напружинившись.
«Они не глупы. Они не животные. Он… или она знает, что я могу выстрелить, и готовится уйти с линии огня».
И почему-то от этого ему стало еще страшнее.
«Хорошо, что оно не знает, что у меня даже оружия нет».
Впервые в душе у него зажглась ненависть к этим созданиям, которых до этого он воспринимал как проявление слепой силы природы, а не как мыслящих врагов. Но теперь Малютин подумал, что бегать от них, как барышня-блондинка из фильма ужасов, было бы унизительно.
«Не был бы я безоружен, вы у меня получили бы».
По лестнице с третьего этажа зашлепали шаги. На первом тоже что-то происходило.
«Окружили!»
Мутант впереди застыл, буравя Николая взглядом и явно готовясь к прыжку. В нос ученому ударил мерзкий запах: тухлые яйца, прогорклый пот, гниющее болото, подвальная плесень.
«Они не дадут добежать до окна. Да и в темноте прыжок во двор, замусоренный обломками, почти наверняка закончится увечьем. Что толку, если я стану их добычей не здесь, а там, внизу, изрезанный стеклами, шифером и кусками железа, да еще и с переломанными ногами? Остается лестница, ведущая вниз. Там не только твари, но и люди. Там всё еще стреляют. Вон как раз прогремел выстрел. Там есть шанс спастись».
Малютин нырнул обратно на лестницу, когда через перила уже можно было разглядеть уродливые ноги спускающихся чудищ.
В два прыжка Николай достиг первого этажа. Здесь пахло порохом и еще чем-то противным – медным, сладковатым. Но даже эти запахи были лучше, чем гнилостная вонь тварей.
В фойе он увидел первый труп. Это было тело человека. Малютин узнал в нем бородатого радиста. Тот лежал у самой двери на лестницу. Горло у него было разорвано так, словно хозяйка или повариха второпях не до конца отрубила голову курице. Оружия при нем не было. По позе, в которой он лежал, можно было предположить, что его догнали бегущим и повалили, а уже после этого загрызли, как делают это волки. Видимо, его застали врасплох, когда автомат был далеко. Все вокруг было в темных потеках крови.
Чуть подальше у стены лежал еще один солдат. За ним тянулся кровавый след, как если бы он какое-то время полз. Кровь натекла откуда-то из области его живота. Похоже, ему выпустили кишки или разорвали артерию и оставили, зная, что он все равно умрет, а сами пошли за другими.
«Хитрые. Хитрые, как динго, и злобные, как пираньи».
Чуть поодаль он споткнулся, наступил на еще один труп, и чуть не упал. Но это было тело не человека.
Существо лежало на боку. Кровоточащая рана (кровь в темноте казалась зеленой, но бывший ученый знал, что у существ с гемоглобином она не может отличаться от человеческой) была явно нанесена пулей.
Нет. Не труп. Стоило ему подойти всего на пару шагов, как тварь пошевелилась. А затем попыталась подняться, упираясь лапами в пол.
Глаза сфокусировались на человеке. Тварь зашипела, показав ряд желтоватых зубов, из которых острыми были только клыки. Остальные по форме были почти человеческими. То есть она рвала мясо за счет силы челюстей, а не за счет остроты зубов.
И вот она начала подниматься.
«Ах ты падаль живучая!»
Малютин поднял лежавший на полу огнетушитель – не маленький автомобильный, а увесистый, килограммов на десять. Вроде бы порошковый, но Николай не собирался использовать его по назначению.
Удар сбил уже стоявшую на четвереньках тварь с ног. Ученый размахнулся еще раз и ударил снова, целясь в бесформенную лягушачью морду. На этот раз огнетушитель врезался в плоский безгубый рот, но даже не выбил ни одного зуба.
С клекотом, пуская кровавые пузыри, создание протянуло к нему руки, будто собираясь обнять. Каждый его палец оканчивался когтем, который по форме напоминал разросшийся, загнутый человеческий ноготь, никогда не знавший маникюра, и просто обламывался, дорастая до определенной длины.
И тогда Николай ударил снова, целясь в височную часть черепа. Хрустнуло, брызнула кровь. Тварь упала, и тогда биолог ударил ее сверху, вложив в удар весь свой вес, в полупрыжке. Хрустнуло снова. Тело монстра содрогнулось и застыло. Страшно представить, что было бы с головой обычного человека от удара такой силы, но вроде бы существо было наконец-то мертво.
Выпустив забрызганный слизью и кровью огнетушитель, Малютин, пошатываясь, двинулся дальше, к выходу.
Мысль о том, что они смертны, придала ему сил.
Но появившийся было настрой на победу в очередной раз подорвал попавшийся на пути изгрызенный труп человека. Без головы. Она лежала чуть поодаль и слабо светила светодиодным фонариком, который так и остался на лбу, закрепленный эластичной лентой.
Малютин снял фонарик, хотя видел, что батарейки в нем уже садятся.
Где-то впереди забрезжил настоящий свет. Это могла быть только с трудом пробивающаяся сквозь тучи пепла луна, которая светила в окно.
Приглядевшись, ученый смог различить впереди контур дверного проема.
До него оставалось совсем немного, когда светлый прямоугольник вдруг перекрыла черная тень.
В проходе, заслоняя его почти целиком, стоял гигантский силуэт. С огромной, будто раздутой головой. С мощным туловищем. С ногами как столбы.
«Таких людей не бывает. Разве что один на миллион».
Два с лишним метра ростом. Дверной проем был для него и низок, и узок. Среди тех «серых», которых Малютин уже видел, – в том числе самого первого в окне клуба и убитого им сейчас, – этот выглядел гигантом.
Существо заревело. И в реве его ученому почудилась не просто животная злоба, а настоящая ярость, жажда мести. Ему вторили другие. Из разных концов фойе из-за колонн начали появляться силуэты. Они были не так велики, как этот. Но не менее опасны. И было в их движениях что-то пугающе похожее, какая-то неестественная синхронность. Они стягивались к центру помещения, где стоял один-единственный человек.
Погасить свой источник света ученый не решался. Он был почти уверен, что их глаза видят в темноте куда лучше, чем его. А еще они могли чуять его запах. Он чувствовал, что рука кровоточит в том месте, где ее едва задели когти в тот момент, когда ему порвали рукав.
«Надо будет прижечь – чем угодно. Не будет спирта или перекиси – огнем. Спрятаться не выйдет. Надо бежать».
И снова, как тогда в Клубе, Николай понял, что бежать нельзя, пока точно не определился – куда именно.
Тут у него родилась догадка. Словно искра последнего уголька затухающего во мраке костра.
Он бросил огнетушитель в сторону уцелевшей стеклянной перегородки, отделявшей ту часть, где когда-то бил небольшой фонтан и стояли два диванчика и кресла.
Звон разбитого стекла и грохот тяжелого огнетушителя по плиткам мозаичного пола на время отвлекли врагов. Он успел заметить, как все они одновременно повернули головы в ту сторону.
А сам метнулся в противоположную – туда, где была лестница, под которой находилась дверь в убежище. А оно, по словам Токарева, было открыто.
Николай сам не знал, что вело его туда. Догадка? Ангел-хранитель? Последняя надежда утопающего?
Дверь убежища действительно была распахнута. Но когда он, запыхавшийся, прыжками сбежал по лестнице в подвал – она начала закрываться прямо на его глазах. Ее тянули с той стороны.
– Это я!! Малютин, блин! Вашу мать! Не закрывайте дверь! Не закры…
Створка двери на секунду остановилась, и ученый уже было воспрянул духом, когда прямо у него перед носом она захлопнулась, надежно отрезав его от последнего шанса на спасение.
Фонарик между тем погас. Николай попытался чиркнуть зажигалкой, но огонек тут же потух от дуновения воздуха, а новый зажигалка давать не хотела. Видимо, боги пропана и бутана отвернулись от Малютина.
Колени у него стали ватными, как и голова, когда за его спиной на лестнице раздались шаги, будто кто-то обутый в ласты решил выйти на берег.
Штурвал двери с его стороны не поворачивался, стоял как приваренный. Он честно попытался, и можно было с чистой совестью умирать.
– Откройте. Здесь их нет. Они далеко! – он забарабанил по двери. – Откройте, я вам, мля, еще пригожусь. – Малютин понимал, как глупо это звучит, но не мог остановиться.
И вдруг дверь вздрогнула, раздался звук ее запорного механизма.
Она начала открываться. Появилась полоска света, которая делалась все шире.
Он старался не слушать звуки за спиной и не думать, почему тварь не прыгает ему на горло, а медленно идет, переставляя ноги, как отдыхающий на пляже.
Дверь раскрылась на тридцать сантиметров.
– Давай бегом! – крикнули ему оттуда, и он протиснулся в узкий просвет, ободрав ухо и чуть не порвав одежду. К счастью, он был довольно худощав.
Перед ним стоял последний, кого он ожидал здесь увидеть. Майор Токарев.
Впрочем, рядом с ним стоял полковник и в руке у него был пистолет.
Один из солдат – сутулый, с неправильной формы лысиной – крутил штурвал, задраивая дверь.
Раньше, чем она была полностью герметизирована, в нее с той стороны ударилось тяжелое тело. Но каким бы сильным ни был этот удар, дверь, уже застопоренная, не поддалась.
Воздух сотряс утробный рев, но лысый продолжал крутить, пока помещение полностью не было отрезано от внешней части подвала. Теперь звуки оттуда до них почти не доносились. Кто-то продолжал там буянить. Но удары не могли поколебать изделие из металла, изготовленное на заводе в далеком сибирском городе.
Через пять минут они прекратились, и рев тоже. Дальше с той стороны периодически доносилось лишь легкое поскребывание.
Место, где они находились, Малютин сразу определил как шлюз-тамбур стандартного убежища.
Остальные бойцы стояли полукругом. Все в руках держали автоматы. Было их не больше двадцати человек.
«Половина погибла».
– Товарищ полковник… – начал Токарев. – За каким чертом он тут? – И указал на Малютина. – От него одни проблемы.
– Я пока вижу, что это от тебя проблемы, – фыркнул Бунчук. – А этот пусть остается. Тем более, нас теперь так мало… Что, ты думаешь, они с остальными сделали, а?!
– Я предупреждал, – Токарев поморщился. Похоже, у него что-то было с рукой.
– Ты нас втянул в это! – Таким злым полковника Малютин еще не видел. – Ты, мать твою! Когда ты пришел год назад со своими охламонами, у тебя ни хрена не было, даже жратвы! Зато понтов – на целого генерала: я, блин, государев человек.
«Значит, догадка моя была верной. Люди майора и он сам к противовоздушной обороне отношения не имеют», – подумал Николай.
Вдруг на глазах у всех штурвал начал поворачиваться. Будто кто-то крутил его с той стороны. Один из бойцов, высокий и мосластый, попытался бороться с этим, начав крутить в другую сторону, но тут же отскочил от штурвала, будто тот был горячим.
– Не могу… – прохрипел он. – Ну и силища…
– Заблокируйте! – закричал Бунчук. – Рычаг дерните, ёклмн!
Малютин стоял ближе всех к единственному рычагу. Но тот не шевельнулся, даже когда ученый со всей силой нажал на него. «Механизм заржавел? Или сломался?»
– Дай я, салага.
Сержант Воробьев… вернее, даже старший сержант, отодвинул Малютина плечом и навалился на рычаг. И тот наконец-то передвинулся в другое положение с резким щелчком, включив механическую блокировку двери.
Только после этого вращение штурвала прекратилось. Дверь застыла в том состоянии, в котором была. Через узкий сантиметровый просвет сочился зловонный дух и было слышно тяжелое дыхание.
– Валите, откуда пришли. Или я вам кишки выпущу, уроды, – полковник хотел сказать это грозно, но на самом последнем слоге голос его сломался, сбился. И трудно было осуждать его за это.
За дверью зарычали. Протяжно и замогильно. Люди отпрянули от двери. Малютину на секунду показалось, что через узкую щель он видит, как скользнули по металлу знакомые неровно обломанные когти.
«Они, черт возьми, поняли, что дверь им не открыть… Они умнее многих людей, которых я знал по прежней жизни. Умнее моего соседа по этажу и моего начальника. На какие еще сюрпризы они способны?»
Сюрпризы не заставили себя долго ждать. Вскоре горловой рык прекратился, а потом шаги мягко зашелестели прочь. Малютину показалось, что шагающих было минимум трое. Они могли ходить бесшумно, когда хотели. Просто сейчас они не видели нужды скрываться. Это место, как понял Николай, было их домом. Логовом.
Когда люди уже расслабились, что-то снова с грохотом ударило в дверь. Нечто вроде тяжелой скамьи, какие стояли в холле. С потолка посыпалась пыль, дверь загудела колокольной медью, но не сдвинулась и не погнулась.
Новый удар прогремел минут через пять. Еще один тяжелый предмет ударил в дверь убежища, как таран. С тем же результатом.
Потом в нее вдруг ударилось что-то твердо-мягкое, размером с футбольный мяч. Потом еще один такой же предмет, и еще…
Малютин увидел: другие тоже догадались, что это было. Кого-то на его глазах вырвало.
«Тоже мне, неженка… А они хорошо придумали… решили, что напугают. Да люди делали такие вещи на протяжении всей истории. И куда более массово, чем вы, косорылые жабы».
Еще минут пять за дверью раздавалось фырканье и тяжелое дыхание, а потом все затихло.
Твари опять ушли.
«У них все вдохи глубокие. Им нужна постоянная гипервентиляция легких… Наверное, их тканям требуется больше кислорода. Думай. Это только в книжках неведомые твари регенерируют на бегу и не нуждаются в сне и пище. У них должно быть слабое место, обусловленное их анатомией и физиологией. Надо только хорошо подумать… подумать…»
После этого их оставили в покое. Надолго ли?
– Пойдемте в соседнее помещение. Нечего тут торчать…
Полковник был прав. Нечего было их дразнить и провоцировать. Ясно было, что твари здесь не пройдут, а горстка людей – не выйдет. Вот и патовая ситуация. Надо было искать другой выход и уносить скорее ноги.
– Веди, Роман Альбертович, – приказал, а на деле скорее попросил полковник Бунчук, впервые официально назвав помощника по имени отчеству. – Ты же говоришь, что все здесь вчера осмотрел.
– Не хотел панику нагнетать, – произнес майор, как показалось Малютину, с вызовом. – Чтобы мы быстрее свалили отсюда. Не всё осмотрел. Мне хватило краешка, чтобы понять… Смотрите сами.
Только сейчас Малютин осознал, что из распахнутой гермодвери, ведущей из тамбура в чрево убежища, устойчиво тянет аммиачным запахом деревенской выгребной ямы или вокзального туалета.
Но первые бойцы уже входили через нее в огромное помещение, противоположная стена которого терялась во мраке.
Посреди зала стояли ряды того, что Малютин сначала принял за полки или стеллажи – как в супермаркете. Но нет. Это были двухъярусные нары.
– Это помещение для укрываемых, – объявил Токарев. – Оно предназначалось для трехсот-пятисот человек.
Вначале ученому показалось, что на некоторых полках кто-то сидит. Но, приглядевшись, он понял, что это были ворохи одежды: старые пуховики, дубленки, даже штаны и свитеры.
И такие же тряпичные кучи лежали на полу – на первый взгляд без всякого порядка, но при ближайшем рассмотрении – по какой-то системе. Чем ближе к центру зала, тем плотнее. Их было около двадцати.
«Тут их лежбище», – понял Николай.
Лоб его покрывала испарина. От плесени хотелось чихать. Было не так уж холодно, но его бил озноб.
«Неужели кому-то могло быть здесь уютно?»
Малютин огляделся. Справа и слева от него солдаты шли, держа свои «калаши» наготове. У многих магазины были скреплены изолентой по два. С тварями эти парни собирались воевать, как с «духами» в Чечне или Афгане.
Изо рта вырывался пар. Здесь было холоднее, чем наверху.
Огромный подвал, казалось, никогда не закончится. Он располагался под большей частью здания. Но даже его размеры не мешали воздуху здесь быть затхлым и смрадным настолько, что даже у привычного к этому после своих дальних вылазок Николая тошнота подступала к горлу и глаза начинали слезиться.
В воздухе клубился туман, казавшийся густым, как клейстер. Фонарей было явно недостаточно. Даже идущего в трех шагах человека было трудно разглядеть.
– Попробуйте врубить генератор, – приказал полковник. – Вдруг еще фурычит.
Несколько человек кинулись в генераторный отсек, который нашелся за ближайшей дверью. Там же была и фильтровентиляционная камера.
Через минуту лампы мигнули и зажглись. Не все, но больше половины.
Темнота сразу отступила, затаившись только в самых дальних углах.
Маленький отряд двинулся вперед. Полковник, окончательно стряхнувший с себя апатию, овладевшую им наверху, отдавал команды больше жестами, чем словами, – взмахами руки. Но все его понимали. Ступали легко, так что в тишине было хорошо слышно, как где-то капает вода.
Вдоль стен и по потолку змеились трубы разных цветов. Некоторые проржавели до трухи, другие были абсолютно целые. В некоторых местах на стенах и трубах Малютин заметил странный мох, который был не зеленого цвета, а серого. Он казался засохшим, но только на первый взгляд. Скорее всего, он был живым и рос. В тех местах на полу, где скапливалось много влаги, попадались колонии грибов, похожих на amanita phalloides, известную большинству как бледная поганка.
Все вместе это вызывало у Малютина всего одну ассоциацию. Первобытная пещера.
Токарев держался чуть в стороне от всех. Когда он остался без своей свиты, его ореол альфа-самца потускнел. При нем теперь находился только Юрий, который вроде бы был не только слесарем, но и сапером. Они обменялись парой фраз. У обоих, как заметил Малютин, были рюкзаки, тогда как большинство свои вещи забрать в суматохе не успели.
Остальные подчинялись Токареву только с оглядкой на полковника. По сигналу майора пять человек – другие, не те, которые обследовали генератор, – отделились и осмотрели небольшой отсек, скрывавшийся за незапертой стальной дверью – в противоположной стороне от тамбура, из которого они попали в убежище.
Малютин был бы рад пойти с ними, потому что на табличке значилось «Медицинская комната».
Но они вернулись очень скоро, мотая головами.
По их словам, ничего полезного там не было. Только битое стекло, пустые блистеры и склянки, а также ржавые приспособления вроде стетоскопов и скальпелей.
Когда тьма отхлынула, Малютин увидел грязные, покрытые потеками воды стены с частично обвалившейся штукатуркой и краской, из-под которой проступали голые кирпичи и бетон. Но кроме потеков, вызванных, очевидно, грунтовыми водами, там было что-то еще.
Линии. Нетвердые, кривые, змеящиеся. Нанесенные куском угля, а может жирного мыла, который кто-то держал нетвердой рукой. В нескольких местах линии сливались во что-то узнаваемое, похожее на круг, квадрат и короткие штрихи, в которых Малютин, приглядевшись, увидел солнце, домик и силуэт человека.
«Чушь собачья! Всего лишь трещины на штукатурке и…»
Малютин не успел это обдумать, потому что лампы внезапно погасли. Снова стало темно.
– Его не оживить, – покачал головой майор. – Там не солярка уже в баке, а вода.
В наступившем мраке Николай чуть не споткнулся о детский велосипед, тревожно звякнувший. Перешагнул триммер для стрижки лужаек. Шедший поблизости Воробьев случайно пнул старый чайник, который покатился по полу с грохотом, заставившим кого-то из бойцов выстрелить в потолок из автомата. Хорошо хоть одиночным. Эхо еще долго рокотало в зале, и заглушил его только мат самого сержанта.
Внезапно с шипением зажглась яркая звездочка.
Помещение осветилось красным огнем. Это полковник зажег фальшфейер.
Все вокруг ржавело, гнило и распадалось. Кучей лежали глянцевые журналы о машинах, моде и кинозвездах.
Тут же валялся распахнутый атташе-кейс. Раскрытый ноутбук с покрытым паутиной трещин экраном. Дохлой змеей свернулась сдутая велосипедная камера.
Игрушечный самосвал подвернулся кому-то под ногу…
Джезва… Подвесной шкафчик. В нем – нераспечатанный набор ножниц и грязная крышка от кастрюли или сковороды.
Большая кукла с оторванной головой. Рядом другая с вырванными глазами, изжеванная, будто ее грызла акула.
Тут же громоздилась большая пачка газет с портретом какого-то кандидата на выборах, которые прошли за пару лет до войны. Вроде бы он обещал бороться с коррупцией.
Взгляд Малютина невольно притянула к себе горка банкнот. Они были в упаковках по сто штук – крупные купюры и совсем не рубли. Размокшие и скукожившиеся – вряд ли такие приняли бы в банке… «Хотя часть – вполне могли бы…» Впрочем, он тут же посмеялся над собой за этот инстинктивный порыв.
Смех пропал, когда он увидел другой артефакт. В нем было что-то странное, притягивающее взгляд.
Малютин коснулся его так, будто он был сделан пришельцами из других миров.
На рукоятку, сделанную из обычной скалки, был надет футбольный мяч. Против воли ученый протянул руку и ухватился за нее. Потряс предмет.
Внутри перекатывались то ли камешки, то ли шарики от подшипника. Эта штука, легкая и пустотелая, напоминала погремушку. Прошло долгих три секунды, прежде чем он отбросил ее и отдернул руку. А после оглянулся в надежде убедиться, что никто из военных не видел его ребячества. Потом тщательно вытер руку тряпкой, смоченной в капающей с потолка воде.
Они шли, а вокруг них кучи тряпья и завалы хлама на полу образовывали странные концентрические круги почти правильной формы. Словно психически больные люди взялись воссоздать в этом подвале Стоунхендж.
От этих кругов шло несколько нитей, сходившихся в центре зала.
Там, под потолком, висело нечто, сначала показавшееся Малютину манекеном из магазина одежды. Веревка была перекинута через широкую трубу.
***
Дышать было трудновато, но какая-то вентиляция здесь явно была. И, поскольку фильтровентиляционная камера давно не работала, проветривание шло, похоже, естественным путем. Откуда-то тянуло свежей струей прохладного воздуха, который Малютин вдохнул почти с наслаждением. Он предчувствовал, что пребывание в этом месте может затянуться. И этот воздух, пусть даже радиоактивный, был для них символом недосягаемой теперь свободы.
– Тут должен быть запасной выход, – заговорил Токарев. – Думаю, он открыт и именно оттуда тянет… Но я до него не дошел.
Многие предметы вокруг могли быть в чьих-то руках опасными.
Разделочный топор. Пожарный багор. Кухонный нож. Обрезок водопроводной трубы.
Впрочем, твари обходились без них. Их оружие было всегда с ними.
Среди хлама на полу огромной комнаты помимо колюще-режущих предметов попадалось и огнестрельное оружие. Но почти все оно было в ужасном состоянии и вряд ли могло стрелять. Малютин увидел ржавое помповое ружье, заросшее грязью настолько, что он сначала принял его за игрушечное. Рядом лежал настоящий автомат Калашникова, наполовину утонувший в луже, тоже сильно заржавевший и с погнутым стволом. Обходя ряды нар, они с разных сторон приближались к повешенному. В том, что это был не манекен, Малютин убедился, когда увидел, как натянулась под массой висящего веревка.
Человек этот был явно не из людей полковника и не из жителей Мирного. Это лицо с давно не стриженной бородой было Малютину незнакомо. Вначале Николаю показалось, что тело было голым, но потом он заметил спортивные штаны и выцветшую майку, разорванные и прилипшие к телу. Все это было располосовано, так что было неясно, где заканчивается рваная одежда, и начинаются лоскуты разодранной кожи. Веревка глубоко врезалась в плоть мертвеца. Руки и ноги его распухли и стали синими. А веревка при ближайшем рассмотрении оказалась железным тросом. Там, где он врезался в кожу, та лопнула как бумага.
– Умер пару суток назад, – только и сказал Малютин.
– Суки, – только и смог произнести полковник. – Звери.
– Не звери, – тихо произнес Малютин. – Они разумны. Им нравится чужая боль.
Его слова сопровождались гробовым молчанием.
– Мы идиоты… – заговорил Бунчук, присев на табурет, который будто специально его здесь дожидался. – Дебилы, блин. Зачем мы сюда вообще залезли?
Пожилой офицер – только сейчас ученый задумался о том, насколько тот немолод – сгорбился и закрыл ладонями лицо.
– Не надо было сюда приезжать. Ни за какими сигналами. Ни за какими, блин, сокровищами…
Малютин давно заметил, что Бунчук был нетипичным офицером. Он умел признавать свои ошибки.
– Идите сюда! – раздался голос Токарева.
Оставив полковника, Малютин с несколькими солдатами подошел к майору.
Тот стоял возле северной – если он не перепутал направления и стороны света – стены помещения для укрываемых. На бетоне выделялась темно-серая поверхность с металлическим блеском.
– На плане в этом месте стены нет. Тут и двери не должно быть. Только длинный проход. Это и есть запасной выход…
– Но они его заделали, – закончил за него Малютин. – Заделали, уходя по своим делам. Я видел этот металлопрокат наверху. Рядом с бытовкой, метрах в двухстах от здания. Я вам уже говорил, что это не звери. Еще не люди… или уже не люди. Но и не животные.
– Ты что, хочешь сказать, что они…
– ИКЕА больше не работает, вот они и решили провести дизайн интерьера своими силами. Начали с того, что украсили все креативными дизайнерскими вещами, – ученый указал на «стоунхендж» из мусора. – А потом смастерили себе дверь из нержавейки.
Малютин помнил откуда-то из глубин памяти, что вес одного квадратного метра стали такой толщины – около восьмидесяти кило. Здесь было почти вдвое больше. Чтобы поднять этот лист, понадобилось бы несколько взрослых человек. Да и нести его было бы неудобно… А они протащили. Почти триста метров. «Вот кого в олимпийскую сборную надо было брать», – подумал он.
– Чего мы ждем? – спросил ученый. – Ставлю миллион долларов, что запасной выход там. Ну-ка, все дружно!
И первым ухватился за край стального листа. Им, в отличие от монстров, не надо тащить его так далеко. Достаточно было повалить.
Но даже этого он сделать не смог. Не сдвинул даже на пару сантиметров.
– Твою мать! – вскрикнул Николай, внезапно почувствовав «прострел» в позвоночнике. Да, старость не радость. Он уже хотел отпустить железяку и присесть, когда к работе подключились еще несколько человек, в том числе Воробьев, который, поплевав на руки, сразу сдвинул «дверь», как заправский домкрат. Другие кинулись им на помощь, подставляя руки.
– Разойдись! А то задавит на хрен! – заорал старший сержант.
Лист из нержавеющей стали упал на бетонный пол с оглушительным грохотом, подняв столб пыли.
Незнакомый Малютину боец, которого любопытство или дурость заставили первым шагнуть в коридор, вдруг отскочил назад. На лице его было написано отвращение.
Одуряющая вонь ударила в нос – гораздо более сильная, чем в помещении с нарами. Запах тлена уже давно неприятно щекотал им ноздри, но здесь он просто валил с ног.
«Видимо, они, как медведи, любят тухлятинку», – подумал Николай.
– Респиратор мне дайте. Хоть какой.
Ни у кого не оказалось даже повязки, наподобие той, которую носил стоматолог из Мирного во время их патрулирования. Чертыхнувшись, Малютин закрыл нос тряпкой и двинулся вперед, в темноту, зажигая свой фонарь. Уже скрываясь за поворотом, он оглянулся и увидел, что никто не последовал его примеру.
***
Он вернулся через четверть часа, когда его уже потеряли.
– Там трупы? – спросил полковник. Малютин сел на голый пол, прислонившись к стене. Лицо полковника было бледно-зеленым, словно он тяжело отравился. Как будто это ему довелось все там увидеть.
– Да, – ответил Малютин. – Частично съеденные. В разных стадиях разложения. Обычные люди и животные. Чертовски странные животные. Но у меня особо не было времени на изучение этой кунсткамеры. Вы наверно поняли, почему.
Своего лица Николай, конечно, видеть не мог, но чувствовал себя терпимо. Наверное, сказались несколько дней практики в морге. Разве что голова немного кружилась. Коридор был длиной метров сто, и все это время он дышал только ртом. Хотя запах все равно воспринимался мозгом как густой ядовитый смрадный туман.
– Это их холодильник. Там, впереди, похоже, не задраены заслонки, потому что холодно зверски, и ощущается сильный сквозняк. Но это не мешает телам портиться. А еще там лежит тело одного из них. И они уже начали хоронить его… по-своему.
– Хватит!
Полковника передернуло. Малютин не мог не испытать легкого злорадства, хотя считал Бунчука не таким уж плохим мужиком.
– А выход? Выход там есть?
– Увы, – развел руками ученый. – В конце коридора, где должна быть лестница, – все закупорено землей. Дует только из нескольких отверстий, куда и кошка не пролезет. Но это не похоже на завал от ударной волны или подвижек грунта. Земля рыхлая и мягкая. С листьями и перегноем. Ее накидали совсем недавно. Наши друзья. Или они решили похоронить нас заживо, или просто выжидают, чтоб сцапать мышку в мышеловке. А где майор? Я и его хотел порадовать.
Оказалось, что Токарев с Воробьевым пошли проверить последнее – вроде бы – место в убежище, где они еще не бывали, – санитарно-бытовой отсек. Словно майор стремился загладить свою вину за то, что не завершил этот осмотр вчера.
Вернулись они с перекошенными лицами и долго молчали. А заговорили, только выкурив по одной из неизвестно как припасенных полковником сигарет.
– Что там? А ну говори, Рома! – в пятый раз повторил Бунчук. На лице его было написано желание услышать хоть что-нибудь ободряющее. Например, что там нашлись спрятанные коробки с продуктами. Или что нашелся замаскированный выход. Хотя это было маловероятно.
Но майор явно видел что-то другое.
– Просто закройте… и не ходите. Поверьте мне.
Старший сержант тоже ничего не сказал. Но лицо его было красноречивее любых слов. Он, как говорили, еще будучи срочником, успел на Северном Кавказе повоевать. А теперь не мог найти слов для описания того, что увидел.
– Не надо туда ходить, – наконец, проговорил он. – Если хотите дальше спокойно жить.
Лицо его было серым даже в свете догорающего файера. Вскоре зажгли новый – этот видимо отсырел, поэтому горел тускло и неровно.
Больше из них ни слова не вытянули.
Но вряд ли там было что-то хорошее.
Внезапно раздавшийся стук заставил их всех дернуться, а некоторых и подпрыгнуть. Вслед за этим донесся слабый приглушенный крик. Будто кто-то звал их.
Все взгляды устремились на эвакуационный туннель, между тем звук явно донесся с противоположной стороны. Там, откуда только что пришел Токарев.
Странный шум раздался снова. И голос. Теперь уже точно голос, а не просто нечленораздельный крик.
Почему-то это вызвало еще большую панику. Прошло несколько минут, прежде чем бойцы образовали неровный полукруг, направив автоматы кто на нары, кто на туннель запасного выхода. Но большинство – на черный проем двери санитарно-бытового отсека. Потому что звуки, похоже, раздавались именно с той стороны.
Еще один удар. Кто-то из бойцов вскрикнул. Малютин понял, что от всеобщей паники их отделяет только один шаг. Впрочем, солдат быстро взял себя в руки. И лишь боязливо косился на товарищей: заметили или нет? Но никто его не высмеивал.
Лязгнул чей-то автомат, выскользнувший из рук и упавший на цементный пол. Прошла пара секунд, прежде чем боец подобрал свое оружие.
Не сговариваясь, Токарев, Малютин и полковник двинулись вперед.
В юго-восточном углу большого зала они увидели железную дверцу. Подсобка. Не отмеченная на плане. Дверь была заперта на засов. Малютин его отодвинул.
– Здесь люди. Живые! – закричал он.
Связанные скользкими веревками, на полу крохотной комнатушки лежали двое мужчин и женщина.
Один из мужчин – тот, что постарше, – не шевелился. Другой был жив, но смотрел затравленно, исподлобья, и странно дергался всем телом, покачивая головой из стороны в сторону.
– Вы откуда? – обратился полковник к женщине.
Похоже, именно ее крики они слышали. И это она стучала по трубе куском арматуры, который судорожно сжимала в руке. Как будто у нее были бы какие-то шансы, окажись здесь их «знакомые».
– Из Пушкино. На подземной парковке жили…
– Что с твоими товарищами?
– Отец… – Она перевела взгляд на того, который лежал неподвижно. – Он еще вчера умер. А Лёша. Брат, – она кивнула в сторону того, что дергался. – Он, по-моему, с ума сошел.
Именно так, без лишних эвфемизмов она сказала.
«В наше время мы привыкли называть вещи своими именами».
– Все хорошо. Вы в безопасности. – Бунчук не уточнил, что сами не знают, как отсюда выбраться.
Пленников освободили от веревок и помогли подняться, потом под руки вывели из грязной подсобки. Тело мертвеца оставили, накрыв куском брезента.
Николаю, который помог женщине перешагнуть высокий порожек, показалось, что ее было бы правильнее назвать девушкой. Он подал ей чистую тряпицу и показал, где в баке убежища оставалась вода, которую они нашли и проверили радиометром совсем недавно. Девушка посмотрела – как ему показалось – с благодарностью, но это могло быть и простое облегчение после пережитого кошмара, когда будешь рад кому угодно.
Если мужчина – Алексей – судя по всему, был его ровесник, то она – Мария, Маша – явно была из родившихся незадолго до Катастрофы. Ей было лет двадцать пять, а может и двадцать. У нее было круглое лицо с правильными соразмерными чертами, темные волосы, серые живые глаза, в которых прятался страх маленькой мышки. Стандарты красоты в их время предельно упростились, и в них укладывались все женщины, у которых не было лишних органов или конечностей, а кожа не была покрыта жабьими бородавками или еще чем похуже. Поэтому Маша казалась очень милой…
Между тем у него из головы всё не шли те рисунки на стене.
«Неужели они держали в плену еще и детей?» – подумал Малютин, но сразу же отмел эту мысль как бредовую. И догадался, что на самом деле все гораздо страшнее.
«Они сами могли… Они сами были… до того, как стали… совсем такими».
Тогда все вставало на свои места. Это были рисунки тех, кто по всем признакам должны были быть неразумными животными. Но им хватало ума использовать подручные предметы как таран и чертить на стенах им одним ведомые знаки. Рисунки были сделаны до того, как их разум окончательно погрузился в пучину дикости.
С этими новыми данными ситуация выглядела еще безнадежнее.
А он ведь не рассказал отряду про то, что нашел в туннеле заскорузлый и рассыпающийся от тления пиджак. Во внутреннем кармане которого кое-что лежало.
Внешний «винчестер» в пластиковом боксе. С надписью красным маркером вдоль бока: «Отчеты южной группы». Но ученый сомневался, что ему удастся добраться хоть до какого-то компьютера и подсоединить к нему эту штуку USB-шнуром.
Он усадил Машу на ящик, который принес из наваленной монстрами кучи хлама, а еще дал ей найденное там же одеяло из синтетики, которое казалось сухим, хотя и было покрыто бурыми пятнами и порвано в нескольких местах.
Никто из солдат ни слова не сказал про самоуправство, хотя они уже отошли от шока, вызванного атакой и бойней. Чувствуя, что после отстранения майора от власти и после его собственных решительных действий он приобретает авторитет, Малютин старался вести себя соответственно.
Он немного разбирался в психологии и знал, что с людьми определенного типа – будь то уличные хулиганы или люди, имеющие отношение к власти, – лучше вести себя так, будто у тебя есть непоколебимая уверенность в себе. Даже если ее нет. И тогда это убеждение может передаться им.
– Посиди тут немного. Найдем еды и воды. И твоему братцу тоже.
– Николай! Малютин, – услышал он голос полковника. – Есть разговор.
Он повернулся, ожидая каких-то неприятных замечаний, но по лицу Бунчука понял, что тот не собирается его в чем-либо обвинять, а наоборот, нуждается в его помощи. Изможденное лицо немолодого офицера выражало тревогу и усталость.
– Что будем делать?
Они уселись на деревянные ящики, в которых раньше хранились противогазы. Несколько бойцов, включая Воробьева, сели рядом. Токарев демонстративно не стал к ним подходить, а продолжал ходить из стороны в сторону, делая широкие, как у журавля, шаги.
«Чудны дела твои, Господи».
Малютин с удивлением наблюдал за изменением своего статуса. Еще недавно он был пленником, чуть ли не смертником. И вот уже стал своим и почти равным. Конечно, общая беда сближает. Был даже популяризованный Киплингом миф о том, что в засуху хищники и травоядные соблюдают «перемирие».
Да, Николай рассказал о том, как спасся, не уточнив, что побывал в лаборатории и увидел там много интересного. Рассказал, как прикончил тварь. Все это вкупе с его предыдущими заслугами и аурой колдуна-шамана в глазах этих не очень образованных людей сработало как магнит, и роль неформального лидера, похоже, перешла к нему.
При столкновении с неведомым они, как дети, не хотели оставаться одни. И вот уже его спрашивают, что делать, – как «взрослого», человека от науки, чье слово имеет вес. Хоть он и не был академиком – только кандидатскую защитил…
А ему теперь шили лавры первого ксенобиолога, зоопсихолога и патентованного борца против нечисти.
«Ну шо, не будем их разочаровывать. Как там говорил Остап Бендер… черт, не помню, как говорил. Ну да ладно».
– План простой, как два пальца. Дождаться утра и идти на прорыв.
– И где, интересно? – Токарев остановился рядом с ним.
– В дверь, через которую мы сюда попали. Я видел лопаты, кирку, ломы. Можно отвлечь их шумом, будто мы пытаемся прокопаться через завал до эвакуационного выхода. Если я правильно понимаю их мышление, они съедят эту наживку и соберутся ждать нас там.
– А если не съедят наживку?
– Тогда съедят нас. Но никто вам сейчас не даст никаких гарантий, вы не в банке. Главный выход, может, и останутся сторожить несколько… существ. Но с ними мы сможем разобраться. И бегом к грузовикам…
– Точно! Молоток ты. Так и сделаем! – Его идеи приветствовали так громко, что Малютин мог только порадоваться, что твари не понимают речи.
В этом он был уверен.
– Прежде чем пойдем на это, – снова заговорил полковник, жестом требуя от всех внимания, – надо узнать, с кем мы вообще имеем дело. Сейчас притащим их «двухсотого» из того коридора. А ты его вскроешь. Чтоб все было по науке. Инструмент, – он поставил ударение на звук «У». – Инструмент тут имеется. Хочу, чтобы все поняли, что это не призраки, мать их за ногу. Что у них есть слабые места. Что их можно того… убить, как ты одного замочил.
Малютин не был бы собой, если не успел бы об этом рассказать, даже чуть приукрасив. Оказалось, что он едва ли не единственный, кто мог этим похвастаться. Остальные в суматохе внезапного нападения, может, и попадали в кого, но не видели наверняка, чтобы твари падали и умирали.
Не то чтобы Николая так уж радовала перспектива стать первым на Земле ксенопатологоанатомом. Но взялся за гуж – не говори, что не муж.
– Ну что, пацаны, пойдемте. Хорошо, что вы ничего не жрали, а то с обедом пришлось бы расстаться.
И в сопровождении троих из людей полковника Малютин пошел в злополучный замурованный коридор, жалея, что не успел поставить в нос затычки из ваты.
– Возьмите носилки, – бросил он им.
Тело лежало на единственном в медицинском отсеке столе. Было оно синюшное, дряблое и совсем, казалось, не страшное. Если не смотреть в «лицо» и на пальцы – его можно было принять за человека.
– Никто не хочет мне ассистировать? Ну, тогда хотя бы инструменты подайте. Спасибо!
Скальпель, разделочный нож, туристический топорик и обычная ножовка – вот и весь инвентарь, который он сумел найти.
«Жаль, что нет диктофона и нельзя сохранить это для истории», – подумал Малютин, чувствуя волнение, когда натягивал перчатки.
По его сигналу брезент отдернули, и ученый невольно встретился с широко распахнутыми глазами мертвого монстра.
Естественно, Николаю было не по себе, но вида он не подал.
– Итак, начнем, – голос ученого звучал уверенно и гулко раздавался эхом в подземелье с голыми стенами. – Уже сейчас ясно, что смерть наступила полтора-три дня назад, судя по тому, что трупное окоченение уже прошло и мышцы расслаблены. Нет оснований думать, что мускулатура устроена принципиально иначе, чем у нас. А вот трупных пятен не заметно. Возможно, их просто не видно через кожу.
Он взял со столика радиометр «Белла».
– Радиационный фон превышен незначительно. А поскольку никто из присутствующих, как я понимаю, не собирается доживать до шестидесяти или заводить детей – на это можно не обращать внимания.
Он убрал рентгенометр от трупа, вытер тряпкой и отдал дозиметристу Паше. Тот скривился, но прибор принял.
– Весит субъект… объект – на глазок – примерно сто двадцать килограммов. С… кхм… недостающими частями весил бы все сто тридцать. При этом жировой ткани практически не наблюдается. Эпителий имеет жесткую волокнистую структуру…
Малютин демонстративно ткнул скальпелем в серую кожу на животе твари.
Все увидели, что ему понадобилось приложить усилия, чтобы «кожа» расступилась. А человеческая лопнула бы от простого нажима инструмента.
Потекла фибринолизная или кадаверная – проще говоря, трупная – кровь.
Кожные покровы мутанта были очень прочными, а кости – ребра в частности – и вовсе заставили ученого попотеть, когда он работал топориком. В буквальном смысле попотеть – несмотря на гуляющие здесь сквозняки.
Клубок внутренностей плюхнулся в эмалированный таз. Органы брюшной полости он разделять не стал – они вроде бы ничем особенным не выделялись.
– Сердце подержите, – обратился он к кому-то, кто слишком близко подошел к нему сзади и уже практически дышал в ухо.
Настырный зритель сразу отскочил.
Не дождавшись ответа, ученый бросил орган в тазик.
– Что примечательно, так это его размер. Хотя это немудрено – раз нужно снабжать кровью такую мускулатуру… Так, в тканях присутствуют первичные признаки разложения… Примерно в таком же объеме, как должны быть у homo vulgaris. Ага!
Он искал нечто подобное – то, что окончательно подтвердило бы его догадку и сняло все вопросы. Например, шов от аппендицита. Или татуировки. Но вместо этого на левом плече трупа нашел странную штуку, похожую на оспину. Она была закрыта наростом, но от взгляда биолога не ускользнула. Новая «псевдокожа» затянула этот след, как жемчужина закрывает песчинку слоями перламутра. Но не скрыла.
Это был след от прививки БЦЖ, которую ставили всем детям, родившимся в бывшем СССР. Против туберкулеза.
– Кто бы это ни был, родился он человеком. И был им – по крайней мере, лет до семи. Далее, субъект является самкой, либо половой член по каким-то причинам атрофировался. Но первое – более вероятно. Никаких вторичных половых признаков тоже не наблюдается. Волосяной покров отсутствует. Расовый тип определить невозможно. Черты лица… определяются словосочетанием «редкое страховидло». Что еще можно сказать? У существа была отличная регенерация тканей. Даже беглого взгляда хватает, чтоб увидеть следы от заживших ран. Кожа на них более грубая. Что это – порезы, укусы? – теперь уже никто не скажет. – Малютин указал скальпелем на несколько точек на теле мутанта: на груди и на левом боку.
– Но вот эти следы могут быть только следами от мелкой дроби. Да-да! В него… в нее… уже стреляли люди и не смогли убить. Где они сами – думаю, вопрос риторический.
Малютин сам себе удивлялся. В грязном бомбоубежище, в окружении чудом выживших людей, он вещал, как в университетской аудитории на какой-нибудь научной конференции.
– От чего же наступила смерть? А смерть наступила вследствие травматической ампутации левой руки и последующей кровопотери. – Он раскрыл мешок и достал из него тяжелую конечность, кисть которой скрюченными пальцами напоминала птичью лапу. – Учтем это: артериальное кровотечение для них так же опасно, как для людей. И, естественно, его-её не ели, как я вначале подумал. Просто притащили сюда в таком виде, в каком нашли. Думаю, это – результат встречи с каким-нибудь агрессивным хищником. А то, что они чтут мертвых, о многом говорит.
– Может, они сами хотели ее сожрать, – возразил Токарев, заглядывая в комнату, где проходило вскрытие. Ясно было, что он все слушал. – Для этого и притащили.
Малютин повернул голову, но сделал вид, что не слышит.
– Еще могу сказать, что я им не завидую. Из-за такой массы тела они, должно быть, страдают от большой нагрузки на суставы и диски позвоночника. После тридцати лет у них, вероятно, возникают проблемы со спиной.
Малютин, к сожалению, знал эти проблемы на своей шкуре.
– Ага. Совсем немного осталось подождать, – ввернул словечко Воробьев.
– Головной мозг… Трепанацию проводить будем, товарищ полковник?
– Нет, а на хрена? – в голосе полковника звучал страх и благоговение.
– Я тоже так думаю. Среди нас нет нейробиологов, поэтому это будет сродни гаданию на кофейной гуще… или, как делали римские авгуры, на птичьих потрохах. Другое дело, что черепная коробка очень толстая, – он постучал пальцем по голове твари. – Хотя вроде сериалов не смотрят. Мне еще повезло, что я смог одному ее пробить.
– Хватит, – махнул рукой прагматичный Токарев. – И так все ясно. Нам сейчас не до анатомического театра. Давайте лучше повесим жмура на стену. Тогда можно проверить, насколько его шкура держит выстрелы. От этого будет куда больше пользы. Начнем с моей «Гюрзы».
Никто не нашел, что ему возразить.
***
Выстрелы звучали минут пять. Малютин не очень хотел в этом участвовать, но не ушел, пока не убедился, что никакой особой защиты от огнестрельного оружия существа не имеют. Дыра во лбу и снесенный напрочь затылок мертвой твари красноречиво об этом свидетельствовали.
Токарев стоял, картинно убирая пистолет в кобуру. Он, пожалуй, сдул бы с него дымок, как ковбой с Дикого Запада, но порох был бездымный.
Значит, все трудности в процессе уничтожения тварей были связаны только с парализующим страхом, охватывающим людей, и тем, что тяжело было попасть в голову или в сердце монстров – при их-то мутантской подвижности.
Получив ответы на вопросы, Малютин умыл руки и вышел.
Маша сидела в том же положении, в каком он ее оставил, и задумчиво смотрела в стену. Разве что голову подперла руками. И завернулась в плед.
– Привет, – начал он, невольно улыбнувшись. – У тебя все в порядке?
Она обернулась, недоверчиво глядя на него исподлобья. Наверно, тренер по «пикапу» – скоростному знакомству с девушками – поставил бы Николаю за такой подход «неуд». Спросить «все ли в порядке?» у той, которая провела несколько дней в плену у тварей-людоедов…
Но он не собирался знакомиться поближе. Он хотел просто перекинуться парой слов, чтобы прояснить для себя один вопрос.
– Здравствуйте, – голос ее показался Малютину приятным, но звучал очень сухо. Она явно не хотела общаться. – Да нормально все.
У него было проверенное средство, чтобы расположить к себе девушку. Банка тушенки. А еще фляга с чистой водой.
– Вот. Как и обещал. Увы, хлеба нет. Зато есть отличная вилка-ложка. – Он протянул ей провизию и свой столовый прибор из мельхиора.
Дважды предлагать не пришлось. Она набросилась на еду, как голодная волчица, и со свойственным любой женщине изяществом быстро расправилась с этим нехитрым обедом. А воды оказалось даже мало – попросила добавки. Похоже, тюремщики держали пленников в черном теле и совсем не заботились об удовлетворении их потребностей.
– Расскажи, Маша, как вы сюда попали? – спросил он, подсаживаясь рядом. – Если не хочешь, не отвечай. Я просто хочу понять.
– Искали грибы в лесопосадках. И тут эти…
– Грибы? Да разве их можно есть?
– Если долго вымачивать, то можно.
– И много вас? В Пушкино?
– Человек сто… в убежище в бывшей администрации. Теперь уже меньше. А может, вообще никого…
– Вы там долго жили?
– С самого начала.
– Когда вы заметили неладное?
– Два месяца назад люди начали пропадать. Сначала по одному. А однажды эти монстры пришли ночью… – Она затряслась, и Николаю стало стыдно. Он понял, что разбередил душевную рану девушки.
Но все равно был благодарен ей за ответ.
«Вот это я понимаю: сразу к делу», – подумал Малютин. Приобняв Машу, чтобы хоть немного успокоить, мысленно он прочертил от Лаборатории до Пушкино линию. Потом прочертил линию от Лаборатории до Мирного. Потом попробовал наложить их на окружность. И совсем не удивился, что они оказались ее радиусами.
Расстояние было почти одинаковым.
Твари не случайно пришли. Они искали. Искали плоть и кровь. Методично проверяли деревню за деревней, район за районом. Не по карте, конечно. По следам. По следам тех немногих, кто отваживался выходить за пределы безопасных стен. По дорогам, протоптанным «сталкерами», они находили горстки уцелевших. Выслеживали. Отмечали для себя маршруты тех, кто делает вылазки. Смотрели из засады и ждали своего часа.
Наверняка и ближе к Лаборатории раньше тоже были поселки. Иначе здесь не было бы столько обглоданных костей, которые не могли быть костями старых высохших скелетов. А еще тут, внизу, было много предметов, которые пролежали под дождем явно не двадцать лет, а стояли в чьих-то обитаемых жилищах.
В этот момент странный грохот заставил их обоих вздрогнуть.
Это были не выстрелы, а удар чего-то тяжелого о бетонную или кирпичную стену.
Шум шел от восточной стены.
Следующий удар сопровождался треском и звуком, похожим на грохот падающих кирпичей.
Малютин вскочил на ноги и вспомнил, что безоружен. Даже тот пистолет, который дали ему в самом начале дня, забрал Токарев, когда решил, что «умник» неблагонадежен. А во время своего бега от тварей ученый хоть и видел несколько валяющихся автоматов, но ни один не успел подобрать.
Теперь он чувствовал себя голым против того, что пыталось ворваться в их ненадежное убежище. Он поднял обрезок трубы – все, что попалось на глаза. Раз уж огнетушитель смог быть оружием, то это – и подавно.
Не без проблем успокоив Машу и велев ей бежать в медицинский отсек, где были полковник, майор, Воробьев, Паша-дозиметрист и сапер Юрий, Малютин двинулся в сторону источника грохота.
Полковник высунулся из медицинского отсека, на ходу надевая свою кепку камуфляжной раскраски.
– Что за шум?
Девушка пробежала мимо Бунчука, едва не сбив того с ног.
– Где-то рухнула стена, – объяснил Малютин. – Поднимайте всех! Это они!
Грешным делом он подумал, что хорошо было бы забежать за Машей и за собой закрыть дверь. Но это означало бы, что остальные окажутся наедине с теми, кто прорвался в подвал.
Бунчук, Токарев и трое бойцов – все вооруженные – между тем выбежали из медотсека. Больше никого не было видно. Малютин вспомнил, что остальные солдаты кучковались между двумя рядами нар: сдвинули вместе стулья и лавки и натянули найденный там же брезент. Такая эрзац-палатка хорошо защищала от сквозняков, поэтому они и выбрали это место. Там бойцы развели костер, и на все попытки вытащить их оттуда отвечали так, будто были уже готовы к открытому бунту. А вот то, что их палатка загораживала обзор и что из нее будет не так просто выбраться в спешке, они как-то не подумали.
Какое-то движение привлекло его внимание. В отблесках двух костров, которые разожгли солдаты, чтобы разогнать темноту, Малютину померещились длинные изгибающиеся тени. Все сокровища мира отдал бы он сейчас за свой карабин.
Но он не успел запастись оружием, пока была возможность. Сейчас уже было поздно.
Прозвучали первые выстрелы. Похоже, Воробьев тоже заметил странные тени, которые стелились вдоль восточной стены.
Малютин понимал, что ему – безоружному – там делать нечего, и свернул к оставшимся здесь солдатам. У них были автоматы.
Николай поднял глаза и остолбенел. Прыгая по деревянным нарам, как обезьяны, к импровизированной палатке приближались три твари. Еще несколько отделились от другой стены и шли напрямик к людям.
Тут же по мутантам начали стрелять.
– Жрите, сукины дети!
Малютин увидел Воробьева, а секунду спустя тот куда-то пропал.
Затем он увидел, как прыгнувшая сверху тварь вгрызлась кому-то – похоже, Павлу – в шею. Дозиметрист упал, придавленный ее весом.
Дико верещала Маша, запершаяся в медицинском блоке на защелку.
Брезент, закрывавший «палатку», упал. Раздался чей-то испуганный вопль и треск одиночных выстрелов с разных сторон, будто отряд был уже окружен.
Один из костров погас: то ли его затоптали, то ли кто-то в него свалился. Стало почти темно.
Малютин видел, что майор и полковник уже пятятся назад к западной стене, на ходу разряжая обойму за обоймой одиночными. Застрочил автомат, но быстро замолчал.
Стрельба в другом конце тоже утихла. Только Маша продолжала кричать.
Ученый поднял голову, повинуясь странному первобытному чувству. В этот момент что-то черное пролетело в шаге от него, рухнув с верхнего яруса нар, к которым он стоял почти вплотную. Страшный удар в плечо заставил Николая потерять равновесие. Последнее, что он увидел, был приближающийся бетонный пол. А потом вокруг стало темно.
***
Он не смог бы сказать точно, сколько пролежал без сознания.
Возможно, долго, потому что ему ужасно хотелось пить и в туалет. Во рту стоял привкус крови, отдающий металлом. Прокушенный язык зверски болел.
Потом Николай понял, что лежит не на полу, а на чем-то пружинистом, как матрас. И это заставило его немного успокоиться – вряд ли они положили бы его на кровать.
Правда, пошевелить руками Малютин не мог. Сначала он подумал на наручники, но, похоже, руки были скручены чем-то жестким, похожим на проволоку. Кожа сильно болела в местах соприкосновения с колючим металлом.
Еще Николай понял, что он не один. В полумраке комнаты, освещаемой слабым светом, находился кто-то еще, и этот кто-то стоял рядом с кроватью.
Малютин попытался приглядеться, проклиная себя за то, что в свое время не скорректировал легкую близорукость упражнениями или операцией.
На столе стоял походный фонарь, показавшийся Николаю смутно знакомым. Слабый свет его желто-белых лучей едва разгонял темноту в одной части комнаты. Но кое-что все-таки можно было разглядеть.
Это был Бунчук.
«Какого черта он всегда ходит в этой кепке?» Почему-то у Николая полковник ассоциировался с актером Булдаковым из старого фильма «Особенности национальной охоты».
«Но почему он ничего не говорит, а просто смотрит – пристально, чуть покачивая головой. Какого хрена?»
– Товарищ генерал, – с трудом выговорил Малютин, заметив, что путается в званиях. – Вы в порядке?
«Крепко, до боли зажмуриться. Потом открыть глаза и поморгать. Потом прищуриться». Это всегда помогало ему разглядеть предметы – даже при слабом освещении.
И в этот момент зрение вернулось к ученому. Он увидел, что мятая кепка, заляпанная кровью, криво нахлобучена на голову, совсем не похожую на человеческую, – на голову плосконосого упыря с серым, как у ящерицы, лицом, на котором зияли узкие прорези ноздрей. Существо приоткрыло пасть в подобии усмешки, ощерив неровные желтые зубы. Хриплый звук мог быть и попыткой что-то сказать, и просто одним из бессмысленных звуков, которые издавали эти твари.
Почему-то Малютин склонялся к последней версии.
«Мы считаем их разумными. Но это просто… wishful thinking. Выдача желаемого за действительное».
Было холодно. Зверски холодно. По комнатке гулял не сквозняк, а настоящий ветер. И пахло здесь совсем по-другому. Ученый инстинктивно понял, что находится не в убежище, а в здании, наверху.
«Отделение радиобиологии», – догадался он и почувствовал, как становятся дыбом волосы.
Потому что теперь он был не экспериментатором, а объектом эксперимента.
И как бы дико ни звучала эта мысль, у нее было подтверждение: шприц в серой, шершавой даже на вид руке твари, надевшей кепку полковника. Обычный пятикубовый шприц. Не очень чистый и почти непрозрачный.
Мутная темно-красная жидкость, набранная в шприц, была неоднородной, будто плохо размешанный кисель. На дне виднелся осадок.
«Плазма. Кровь… Кровь одного из них».
В противоположном конце комнаты под потолком висел крюк. На крюке что-то раскачивалось – мерно, как маятник. Видимо, подвесили это совсем недавно, и оно еще сохраняло амплитуду.
Глаза привыкали к темноте – совсем не к его радости! – и он разглядел рядом еще одну старую койку с панцирной сеткой. Кто-то лежал на ней. Этот кто-то не шевелился и был накрыт с головой дерюгой, похожей на старый мешок. Видны были только ноги и руки, выпростанные из-под мешковины. Одна из рук была покрыта страшными язвами.
Малютин всегда считал, что умение терять сознание в нужный момент когда-то имело важный приспособительный смысл. Но у него с этим геном было что-то не так. Он даже от доз алкоголя, близких к критическим, не «вырубался».
Поэтому и сейчас сознание его оставалось чистым как горный родник, даже когда разум отказывался воспринимать происходящее, а инстинкты вопили.
Существо снова зашипело, забулькало горлом и поднесло шприц к его руке. Только сейчас Малютин почувствовал выше локтя мешавший кровотоку слабо и криво закрученный жгут. Так жгут мог затянуть только тот, кто видел подобную процедуру только на картинках.
«Книжки с картинками… для детей. «Я познаю мир»… Вот так они его и познали. Или не все из них. А только этот?»
Мысли помогали Малютину хоть немного держаться за зыбкую почву реальности, скользить по ее рельсам и не сваливаться под откос. Но все это были ходули, слабые подпорки для сознания. Реальным в мире был только страх.
Не было ничего позорного в том, если бы в такой ситуации он начал верещать как резаный поросенок. А он сохранял молчание, но только потому, что у него от ужаса отнялся язык.
«В лучшем случае я умру от того, что оно мне воздуха в вену вкачает. В худшем – от какой-нибудь инфекции. А что в самом худшем?..»
Внезапно ему вспомнилась еще одна фотография, которую он составил из четырех обрывков, но почему-то не запомнил, не воспринял, когда рылся там, в бумагах.
Лицо за стеклом. Заспиртованный зародыш. Вернее, уже почти ребенок. С чертами, похожими на черты того серого, который стоял сейчас рядом с ним, покачиваясь и бормоча под нос что-то нечленораздельное.
И вот это уже было слишком даже для Малютина. Он был в сознании, но утратил связующую с ним нить. Мир рассыпался, как порванные бусы, – на отдельные фрагменты, ощущения. Среди них было слишком много боли, из которой боль от прокола кожи иглой – явно ржавой – была самой незначительной.
Минуты складывались в часы. Серый какое-то время стоял рядом – неподвижный, как статуя. Малютин так и не заметил, когда он исчез. Просто открыл глаза в очередной раз и не увидел знакомого взгляда немигающих буркал.
Тело, подвешенное на крюк, перестало качаться и повисло неподвижно. Он даже узнал того, кому оно принадлежало. Но какое это теперь имело значение?
Когда Малютин наконец-то смог погрузиться в забытье, на грани бреда и яви, ему привиделась белая заснеженная равнина, по которой шла цепочка черных людей.
Назад: Интерлюдия 11 Житель столицы
Дальше: Интерлюдия 12 Большеголовый
