– Вот, – сказала Эфра.

– Читай, – разрешил Питфей. – Только кратенько, чтобы самый сок.

Некоторое время Эфра молчала. Смотрела, как отец чистит баклажаны. Шкурка цвета сочной гематомы лентами сползала под ножом, обнажая мякоть: зеленоватую, чуточку подкрашенную синькой. Когда баклажанный стриптиз подходил к завершению, шкурка ложилась на газету, заблаговременно подстеленную аккуратистом-Питфеем, а голый баклажан отправлялся в глубокую миску, почти таз, к собратьям по несчастью.

Каждые три баклажана газета с отходами сворачивалась в компактный пакет – и отправлялась в мусорное ведро, стоящее возле правой Питфеевой ноги. Крышка ведра открывалась, закрывалась, и процесс чистки возобновлялся.

Отец делал это так медленно, что Эфре захотелось его ударить. Её всегда тянуло на насилие, когда отец готовил пищу. Кулинарный бзик Питфея из Трезен яснее ясного говорил о том, что Паучок нервничает. Он нервничал с олимпийским спокойствием, переживал с отрешённостью монаха, ушедшего в медитацию; движения его обретали убийственный ритм, раздражая окружающих, в первую очередь Эфру. Старик целиком уходил в монотонность стряпни, тихо улыбался, орудуя ножом или шумовкой, и это заканчивалось предсказуемым финалом: повод для переживаний исчезал, как правило, вместе с причиной повода.

Когда Питфей готовил еду, вскоре кто-то где-то умирал дурной смертью.

– Выборочная проверка, – Эфра опустила взгляд на планшет. Ей не требовалось зачитывать текст рапорта, но смотреть на отца она не могла, – трехсот шестидесяти пяти магнитно-резонансных томограмм головного мозга, сделанных в клиниках Кекрополя за девять месяцев текущего года. Наличия «рогов» не зафиксировано.

Питфей кивнул:

– Разумеется. Полагаю, случай с букмекером – единичный прокол. Недоглядели в спешке, потом устроили подмену…

– Тогда зачем ты велел организовать проверку?

– Всё спрятать нельзя. Что нашли проверяющие?

– Ничего.

– Не ври мне. По твоему лицу я вижу, что ты принесла мне вишенку на торт.

– Моё лицо? У меня мигрень, папа.

– Это правда, – согласился Питфей, очищая предпоследний баклажан. – Тебя с утра мучит мигрень. Десять минут назад пошел дождь, и тебе полегчало. Ты злишься, тебе хочется схватить мусорное ведро и надеть его на голову старенькому отцу. Так, чтобы очистки посыпались на пол. Давай, не стесняйся. Но сначала я хочу попробовать вишенку. Что же все-таки нашли проверяющие?

– Ничего. Они просто сбросили собранный материал и озвучили результат. Вишенку сорвала я, папа. Вот, слушай: ножевое ранение. Язва желудка. Грибок на пенисе. Пломбирование зуба, нижней пятерки. Перелом большеберцовой кости без смещения. Сведение бородавок….

– Тебе собрали данные по всем больным Кекрополя?! За девять месяцев?!

– Нет, только томограммы. Всем этим людям делали МРТ головного мозга. Ножевое ранение – МРТ. Грибок на пенисе – МРТ. Сведение гадских бородавок – МРТ. Сто четыре случая из трехсот шестидесяти пяти. Треть без малого. Улавливаешь?

Нарезав баклажаны кругляшами, Питфей сложил их в средних размеров казанок. На дне казана уже лежала «подушка» из лука со сладким перцем, а на ней – заранее обжаренные бараньи ребрышки, остро пахнущие молотой зирой. Баклажаны закрыли ребра, будто слой рыхловатых мышц, и Питфей посыпал их куркумой.

Эфра ждала. Ожидание доводило её до бешенства, но Эфра ждала.

– Больным делали томограмму мозга, – наконец произнес отец. – Больным, которые не нуждались в томограмме. Что ещё?

– Восемьдесят шесть пациентов – бесплатники или малоимущие. Из ста четырёх – восемьдесят шесть.

– Томограмму мозга делали больным, которые не в состоянии оплатить процедуру. Делали за счет лечебного учреждения. Недешёвую процедуру, замечу. Ты умница, девочка моя. Что ещё?

– Все томограммы, несоответствующие диагнозу, сделаны в одном центре.

– Отлично.

– Угадай, где?

– Клинический центр доктора Прокруста.

– Гад! Гад, гад, гад…

Эфра схватила ведро. Крышка свалилась на пол, Эфра замахнулась ведром, рассыпав вокруг себя часть очистков – и с громким стуком вернула орудие возмездия на прежнее место.

– Ты знал! Ты всё знал с самого начала!

– Я не знал. Я догадывался. Ты проделала хорошую работу, просто я вышел на доктора Прокруста с другой стороны. Не злись, я тебя боюсь, когда ты злая.

– Боишься? Меня? Ты даже смерти не боишься, папа.

– Смерти не боюсь, а тебя – да. В конце концов, ты моя дочь, кого мне ещё бояться? Итак, у доктора Прокруста обожают делать беднякам МРТ головного мозга. Ноготь врос в палец, и тебя уже тащат к томографу.

Эфра присела на корточки, собирая мусор:

– Я уверена, что на оригиналах снимков буйно растут «рога». Не снимки, а бычье стадо. Другое дело, что оригиналов мы не увидим. Их подменили на обычные, как в случае с букмекером. Как ты думаешь, в центре Прокруста отбирают людей с «рогами» – или подсаживают «рога» кому ни попадя?

– Думаю, что подсаживают.

– И ты даже можешь сказать мне, что значат эти милые рожки?

– Нет, не могу.

– Даже не догадываешься?

– Даже не догадываюсь. Что ты нарыла по Прокрусту?

– Папа, ты все-таки сволочь. Да, я рыла. Да, нарыла. Откуда тебе это известно?

– Я – твой отец. Я чищу кабачки, – Питфей выложил в миску полдюжины молодых кабачков, расстелил свежую газету и взялся за нож, – а ты приносишь мне новости. Валяй, хвастайся.

– Хвастаться особо нечем…

Выдвинув из планшета узкую подставку, Эфра разместила его на столе, дисплеем к отцу:

– Вот, выжимка. Самый сок.

Возникший на дисплее мужчина в белом халате был точной копией инспектора Синида. Плечи поу́же, кисти рук изящнее, избыток жирка на боках и животе, а так отец и сын были на одно лицо, учитывая, что записи стукнуло четверть века, если не больше.

– Наши тела, – доктор развернулся вполоборота, разговаривая с невидимым собеседником, скорее всего, ведущим научно-популярной телепередачи. – Это для нас они – плоть и кровь, мышцы и внутренние органы. Для информбога тело человека, которое он захватил в качестве аватары – просто большой объём разнообразной информации. И поверьте мне, он умеет работать с информацией. Работать быстро, очень быстро, выходя за рамки наших убогих представлений о метаболизме. Заживление ран – данные о процессе заживления, расчёт конечного результата, оптимизация процесса, ускорение, воплощение. Действие – расчёт экстремальных возможностей, опасных или безопасных, построение цепи причин и следствий, воплощение, результат. Идеальное здоровье аватар – не чудо. Это будни информбога, исследующего чуждый для него мир, а значит, заботящегося о своем батискафе для погружений…

– Информбог, – пробормотал Питфей. – Как давно я не слышал этого термина! От него отказались в пользу богов цифрала. Не помню, кто первый это придумал: астрал, ментал, цифрал…

– А кто первым придумал бога? – ядовито поинтересовалась Эфра, ставя запись на паузу.

– Я, – ответил старик. – На заседании директоров региональных отделений (О)ДНБ.

В летней кухне было зябко. За кружевами стен, сплетенных из прутьев ивы, приплясывал дождь. В россыпях декоративных камней скапливались лужицы. Кусты тамариска блестели от капель. Эфра пожалела, что вышла без кофточки. Это отец двужильный, сидит в шортах, в фуболке, спортивная «мастерка» небрежно накинута на плечи, а нам только и не хватало застудить спину…

– Держи! – Питфей кинул «мастерку» дочери. – Значит, информбог, батискаф, здоровье аватар. Не вижу криминала. Что там дальше?

– Похороны.

Планшет открыл для зрителей зимнее кладбище. Шёл дождь, размывая свежий, еще рыхлый холмик над могилой. Скорбные друзья и родственники чихали, ёжились, поднимали воротники плащей и курток. Всем хотелось разойтись побыстрее.

– Заботливая мать, любящая супруга, – бубнил кто-то за кадром. Оратор страдал насморком, речь выходила гнусавой, как у плохого клоуна. – Сегодня мы провожаем в последний путь…

– Жена, – прокомментировала Эфра. – Рак матки, скоротечный. Сгорела за восемь месяцев.

И добавила, суеверная, как все женщины:

– Не про нас будь сказано. Тысячу раз не про нас…

«Я суеверен, – вспомнил Питфей слова доктора, произнесенные в кабинете прокурора Миноса. – Могу лишь сказать, что в случае удачи все наши прежние достижения покажутся детской игрой в песочнице…»

Оператор взял лицо Прокруста крупным планом. По щекам доктора катились блестящие капли, и вряд ли это был дождь. Дрожали, шевелились белые, обмётанные лихорадкой губы. «Я, – прочел Питфей по их движению. – Я виноват. Я…» Как нейрохирург мог спасти онкобольную, Питфей не знал.

Проморгал болезнь на ранних стадиях?

Камера отъехала назад. Рядом с Прокрустом стоял мальчик лет шести. Будущий инспектор Синид не плакал, не прижимался к отцу. Стоял безучастно, втянув затылок в плечи, словно и не на похоронах. Прокруст опустил руку на плечо сына, и Синид кивнул, отвечая на немой вопрос. Всё, мол, в порядке, папа. За меня не переживай. А может, просто так кивнул, без особого смысла.

– Хватит. Дальше!

Дальше была запись выступления на симпозиуме в Фивах. Постаревший от горя, небритый Прокруст бубнил, уставясь перед собой:

– Нам хорошо известны свойства организма аватара после ухода информбога. Все процессы выводятся на потенциальный максимум, заложенный в человеке от природы. Сумма качеств возрастает единомоментно, в ослабленном виде эффект сохраняется до конца жизни. Бульварная пресса утверждает, что это результат действия ихора. Ихором репортеры называют управляющую информационную составляющую, которая подписывается в организм на клеточном уровне и продолжает на него влиять…

Объектив камеры скользнул по залу. Зал спал. Фивы славились своими ресторанами и ночными клубами, еще больше Фивы славились уступчивостью молодых фиванок, сгоравших от страсти прямо в холлах дорогих отелей, и почтенные светила медицины трудились до самого утра, не покладая рук.

– Что же касается так называемых полубогов, то есть детей, родившихся от аватара в состоянии одержимости, их организмы по основному набору качеств идентичны организмам аватаров. Но в случае полубога мы можем говорить о передаче частичных, сильно урезанных возможностей родительского информбога. Также полубоги рождаются с двумя двухкамерными сердцами, как на ранней стадии развития эмбриона. У обычного человека эта пара сердец при развитии плода сливается в одно четырехкамерное, у полубога – нет. Могу отметить, что люди с двумя сердцами здоровее и выносливее обычных людей, хотя при усталости нуждаются в более длительном отдыхе. Они реже болеют, на них оказывают меньшее влияние стресс и сердечно-сосудистые заболевания. Резюмирую: двусердие является признаком эволюционного развития человека…

– Развитие? – усомнилась Эфра. – Ерунда. Это эволюционный тупик. Иногда мне кажется, что у Тезея вообще нет сердца. На моих похоронах он не уронит и слезинки. И на твоих, папа, тоже.

– На моих похоронах, – вздохнул Питфей, – он спляшет сиртаки. Верни кладбище.

– Зачем?!

– Верни, пожалуйста. Да, хорошо.

– Ты некрофил, папа. Ты маньяк.

– Закольцуй этот эпизод. Ага, где лицо крупным планом…

«Я виноват, – тряслись губы доктора Прокруста. – Я виноват…»

– Чувство вины, – сказал Питфей. Он закончил с кабачками и взялся за морковь. – Страшная вещь – чувство вины. Из-за него ты лезешь в петлю, из-за него ты сворачиваешь горы. Уж я-то знаю… Что же ты выбрал, Прокруст: горы или петлю?

В окне главной кухни, расположенной в западном крыле дома, маячил повар Эвклид. Он глядел на Питфея с тревогой и раздражением. Эвклид тоже знал, что происходит в большом мире, если хозяину вдруг приспичит стряпать. Впрочем, чужие проблемы, будь то безвременные смерти или пожизненные заключения, мало беспокоили Эвклида. Куда больше он сердился, когда его собственная стряпня пропадала даром. Теперь хозяин неделю будет давиться вульгарным рагу из своего трижды проклятого казана, а к эвклидовым деликатесам, хоть ты тресни, и не притронется.

Горы горами, но в такие дни повар готов был наложить на себя руки.

– Тебе звонят, папа.

– Кто?

– Подавление номера абонента.

– Прими вызов. У меня руки грязные.

Дисплей вайфера показал тощего, как смерть, остролицего человечка, сидящего в инвалидном кресле. Пальцы калеки, длинные как у скрипача, впились в подлокотники кресла, словно хотели выцарапать из них признание в организации теракта.

– Ходят слухи, – калека, похоже, не любил прелюдий. Здороваться с собеседником он тоже не любил, считая это пустой тратой времени, – что у тебя парень в Кекрополе. Есть причины?

– Так, – отмахнулся Питфей. – Догадки.

– Ну-ну. Твои догадки идут с аукциона втридорога.

Из руководства (О)ДНБ Эврисфей Сфенелидис, шеф Микенского регионального отделения, больше всех возражал против ухода Питфея на пенсию.

– Если парня прижмут, – Эврисфей наклонился вперед. Черты его исказила болезненная гримаса, – звони в рельсу. Я пришлю близнецов, они разберутся.

– Спасибо, не надо. После твоих близнецов трупы некуда складывать. А что, – страшное подозрение закралось в душу Питфея, – близнецы в Кекрополе?

– Сейчас в Кекрополе. На днях вернутся в Микены.

– Мог бы и предупредить. Ты же в курсе, что бывает, когда агенты сходятся на одной дорожке? Особенно если они не знакомы друг с другом…

– У них своя дорожка. Питомник я открываю, служебное собаководство. Буду улучшать породу. Успокойся, не сойдутся.

У Питфея отлегло от сердца.

– Породу? Валяй, улучшай. Отзови близнецов, дай им по племенной сучке – они тебе улучшат…

– Смешно, – с каменным лицом сказал калека. – Очень смешно.

И отключился.

– Что теперь? – спросила Эфра.

– Томаты. Превосходные томаты, сорт «бычье сердце». Некоторые их заранее ошпаривают, чтобы слезла шкурка, но я так никогда не делаю. Я предпочитаю снимать шкурку сам, никуда не торопясь…

И Питфей взялся за нож.