4
Тезей
Наливное покрытие из полиуретана. Основание тщательно выровнено. Армированный бетон. Нижний, подвальный этаж гидроизолирован бентонитовыми матами. Это хорошо, у бентонита эффект «самозалечивания» при механических повреждениях. Каркасы трибун не внушают доверия. Слишком много народа, слишком, это опасно. Дед предупреждал, учил самоконтролю; мой мудрый, спокойный, если надо, бесчувственный дед…
Какой тут, к черту, самоконтроль?!
Напряженная ухмылка. Кислая вонь пота. Швунг едва не снес мне голову. Падение Керкиона едва не сломало мне ребра. Болевой на колено.
Проклятье! Он с самого начала хотел меня искалечить!
…Пирам Мерионидис: во время поединка с Керкионом Бранхидом произошел разрыв ключично-акромиального сочленения с последующим разрывом суставной сумки плеча…
…Хрисипп Гор: во время поединка с Керкионом Бранхидом произошел разрыв связочного аппарата коленного сустава: одновременное повреждение передней крестообразной и внутренней боковой связок, внутреннего и наружного мениска…
…Ил Манид: во время поединка с Керкионом Бранхидом произошло повреждение капсульно-связочного аппарата локтевого сустава…
Трибуны телескопические передвижные. Ограждений нет. Крепления кресел на четыре точки. Глубина первого ряда: ноль целых четыре десятых метра. Глубина со второго по последний ряд: восемь десятых метра. Высота кратна четырем десятым метра. Фронтальный электропривод с цепной передачей и колесными парами, эшелонированными по глубине. Нагрузка человеческой массы на трибуны. Крепление к полу первого ряда.
Это хорошо, это ближе к эпицентру.
Помост под клеткой: стальной каркас, фанерный настил, маты из пенополиуретана. Восьмиугольник, в вершинах – угловые столбы с металлическими фермами. Рабочее пространство ограничено щитами с сеткой. Два щита – входы с поворотными петлями. Второй помост – кольцо вокруг основного, для прохода бойцов и персонала.
Хочется верить, что выдержит.
Юбилей? Будет тебе юбилей.
Мальчик сидит в детском манеже. Мальчику девять месяцев. У мальчика в руках погремушка: смешной клоун на палочке. У клоуна рыжий чубчик. Если клоуна потрясти, в клоунском животике грохочет. Там прыгают камешки. Игрушечная лавина сходит с игрушечных гор.
Мальчик трясет погремушку.
На столе у окна дребезжит стакан с водой. Воды мало, едва ли треть стакана. Было бы больше, стакан бы не дребезжал. Плясал бы под клоунский ритм, и все. Дребезг усиливается. Мелко подпрыгивая, стакан приближается к краю.
Стакан падает, разбивается.
Вода течет по полу.
Мальчик хнычет, роняет погремушку. В дверях детской стоит мама. Она ничего не делает, чтобы успокоить сына. У мамы белые щеки. У мамы белый лоб. У мамы глаза на мокром месте. Мамины губы дрожат, словно мальчик продолжает трясти клоуна с рыжим чубчиком.
– Чем дальше, тем хуже, – говорит мама.
– Лучше, – поправляет дедушка. Он стоит за маминой спиной в коридоре. – Чем дальше, тем лучше, Эфра. Ему просто надо научиться с этим жить.
– Что будет завтра? – спрашивает мама. – Он уронит картину со стены? По стене пойдут трещины? Рухнет дом? Юго-восточная часть Трезен сползет в море?! Папа, ты вообще понимаешь, чем это грозит?!
Дедушка кивает. Он понимает.
– Не преувеличивай, – говорит дедушка. – Его возможности ограничены.
Мама горько улыбается:
– О да! Ребенок с ограниченными возможностями!
– Ему надо научиться с этим жить, – еще раз произносит дедушка. – Любой талант нуждается в самоконтроле. Думаешь, родители будущего великого пианиста не насилуют собственное дитя с утра до вечера?
Мальчик не понимает, о чем говорит дедушка. Мальчик хочет клоуна. Он поднимает погремушку с пола манежа, трясет. В клоунском животике грохочут камешки. Осколки стакана начинают дрожать, ерзать по линолеуму. Лужица воды идет мелкой рябью.
– Нет, – дедушка подходит к манежу. – Тезей, так нельзя.
Мальчик трясет клоуна.
– Так нельзя, – дедушка ласков и терпелив. – Вот, смотри, как можно…
Он забирает игрушку у внука. Встряхивает раз, другой, показывает на неподвижные осколки, на спокойную лужу:
– Надо так. Так хорошо, правильно. Держи…
Получив клоуна обратно, мальчик с наслаждением гремит им. Осколки лежат без движения. Лужица блестит в лучах солнца. Скоро она высохнет.
«Конструкции полов и оснований под ними в залах для спортивных соревнований рассчитываются на дополнительную временную нагрузку от проезда двухосного грузового автомобиля. При расположении зала на перекрытии расчет последнего производится на временную равномерно-распределенную расчетную нагрузку не менее пяти килопаскалей (по наибольшей нагрузке).
Конструкция пола и расчет фундаментов в местах установки помостов для занятий с тяжестями осуществляются с учетом ударной нагрузки от штанги, падающей на помост с высоты два целых четыре десятых метра; масса штанги принимается двести пятьдесят килограммов, в помещениях для индивидуальной силовой подготовки – сто восемьдесят килограммов…»
* * *
«В конце концов, это тоже информация…»
Тезей не слышал эту реплику матери – Эфра произнесла ее в другое время и в другом месте. Но он, вероятно, понял бы, о чем говорит мать, не хуже, а то и лучше своего деда. Тоже информация – на все расчеты у него ушло полторы секунды, и считал он не рассудком, медлительным человеческим калькулятором, а чем-то другим, тем, что оставил ему в наследство Колебатель Земли, обитатель бестелесного цифрала.
Теперь настала очередь тела.
Давление на затылок было чудовищным. Справиться с ним – подвиг, но Тезею не предложили иного выбора. Преодолевая сопротивление Керкиона, он упал на правый бок – и наотмашь ударил кулаком в пол.
Армированный бетон. Наливное покрытие. Крепление к полу первых рядов трибун. Стальной каркас помоста. Мембраны перекрытий. Несущие конструкции стен.
Резонанс.
Зал тряхнуло. На кронштейнах содрогнулись прожектора, полоснув трибуны световыми лучами. Те зрители, кто вскочил со своих мест, желая лучше рассмотреть показательную схватку, не удержались на ногах. Одним повезло больше – они шлепнулись на сиденья, больно отбив задницы. Другие свалились в нижние ряды, на головы протестующих, бранящихся людей. Лязгнули крепления трибун. Звоном металла откликнулась сетка, которой была обтянута клетка. Кое-кто из бойцов, стоявших в строю, упал на колени. Пирифой в поисках равновесия сплясал короткий, вполне безумный танец, с разгону налетел на Иобета, раскрывшего парню объятия – и вместо того, чтобы завязать драку, хрипло поблагодарил недавнего противника. Зрители, бойцы, комментатор, судьи, обслуживающий персонал, звукооператор, распорядитель – все были заняты собой, своим испугом, выяснением последствий, и никто не обратил внимания, как толчок снизу подбросил вверх рыжего громилу Керкиона Бранхида: невысоко, максимум на полторы ладони, но этого хватило, чтобы при падении Керкион ударился копчиком, взвыл от боли – о да, при его-то массе…
– Хватит? – спросил Тезей.
Он стоял в метре от Керкиона. Колено, наверное, болело, но это никак не проявлялось в позе Тезея. Со свистом втягивая воздух, Керкион уставился в пол. Так он и поднялся: свистя, хрипя, клокоча глоткой – и не поднимая на Тезея глаз. Казалось, хозяин клуба всеми инстинктами крупного хищника чует, что взгляд – вызов, а сейчас не лучшее время для вызовов.
– Да, – согласился Керкион. – Закончили.
Тезей шагнул ближе:
– Кто приказал?
К чести Керкиона, он не стал юлить:
– Городской прокурор.
– Минос?!
– Ну, не лично. Человека прислал.
– Понимаю. Миносу не откажешь.
– Что ты понимаешь? – впору было поверить, что Керкион сейчас кинется на Тезея вопреки любому инстинкту. – Что?! Мне сказали: лучше ты с месяц полежишь в госпитале…
– Чем где?
– Чем в могиле, кретин! На кладбище!
Сгорбившись, Керкион побрел к выходу из клетки под оглушительный шквал аплодисментов. Трудно понять, как публика могла видеть в сутулом, несчастном, отяжелевшем с годами человеке великого Керкиона Бранхида, но публика видела, и хватит об этом.
– Так ты меня спасал, что ли? – пробормотал Тезей. – Спасал, да?
Его трясло, и Тезей знал, почему.
