Ветер трепал лужи, как тузик – тряпку. Метались, плясали в воде отражения фонарей. Родившийся и возмужавший в лабиринте узких, заставленных мусорными баками переулков на восточной окраине Кекрополя, ветер был из местных, гнилой сявотской породы. Налетчик, воришка, жулик, он выныривал из подворотен, выскакивал из-за угла, отвешивал затрещину: сбить с толку, выхватить, что подвернется – и наутек, пока жертва не опомнилась, не бросилась в погоню.

Тезей надвинул шляпу на брови. Не помогло. Тогда он сунул руки в карманы и втянул затылок в плечи, но шага не замедлил. Ну-ну, издевательски присвистнул ветер. Не свисти, сказал ему Тезей. Денег не будет, понял? Это ветер понял и, разочарованно фыркая, унесся искать добычу посговорчивей. Блики в луже, которую он задел крылом, рябили ядовитым багрянцем. Выше и дальше, намекая, что поздним гостям следует поторопиться, рдела вывеска бара «У Силена»: неоновый контур, хитрая физиономия сатира.

Сатир щурился, надвинув на глаз косматую бровь.

Дверь, шлюха-притворщица, взвизгнула, жалуясь на насилие, когда Тезей толкнул ее. С костяным перестуком колыхнулась коралловая завеса: окаменевшие останки существ, населявших теплые моря планеты миллионы лет назад, без жалости нанизали на прочные флюорокарбоновые нити и подвесили к низкому потолку. Дробный шепот прозвучал еще раз, и завеса сомкнулась за Тезеевой спиной. Лестница, ступени ведут вниз, поворот налево; второй ряд кораллов, близнец первого. Щуриться, уподобясь сатиру, не понадобилось: вряд ли тут было намного светлее, чем на улице. Сумрак бара, разместившегося в цокольном этаже дома, хаотично подсвечивал лишь тусклый неон да угольки сигарет. Сатир, рогатый хитрец, охранял последний оплот вольных курильщиков, не позволял океану запретов и ограничений, расплодившихся без числа, сомкнуться над пристанищем изгнанников.

Тезей не курил, но здесь ему нравилось.

Электролазурь. Мрачный кармин. Болотная зелень. Мазки противоестественного, мертворожденного света выхватывали из клубов табачного дыма фрагменты, детали, наброски без завершения. Чей-то резко очерченный, карикатурный профиль в обрамлении черных провалов теней; рука со стаканом, где вязко колыхалась адская смола; дряхлый музыкальный автомат, стеллаж с рядами пыльных бутылок…

– Как всегда?

Бармена приметил бы не всякий. Лысая макушка пигмея едва возвышалась над потертой, но чистой стойкой. В бело-голубой пыльце, сыпавшейся из люминесцентной трубки, исцарапанный пластик выглядел хирургически стерильным. Бармен был копией сатира с вывески, только без рогов. Звали бармена Силеном, а было это имя или прозвище, Тезей не знал.

Не все ли равно?

– Спасибо, Силен.

Он взобрался на высокий табурет. Любимое место: сидишь, царь горы, у всех на виду, ни от кого не прячешься – и потому никто не обращает на тебя внимания. А еще – он это выяснил при первом же посещении бара – здесь находился акустический фокус помещения. При желании, если уметь отсекать посторонние шумы, можно услышать любой разговор.

Что-что, а отсекать Тезей умел.

Плащ он снимать не стал, только расстегнул. Шляпа вспорхнула птицей и опустилась на антикварную вешалку: мореный дуб, крайний крючок обломан. За это время Силен успел поставить перед ним высокий стакан: грубая керамика, шершавая и теплая на ощупь. Из стакана тянуло пряной горечью осени. Фирменная Силенова отрава: анисовый узо со специями, кофейный ликер, сок грейпфрута. Что-то еще. У каждого бармена есть свои секреты. Тезей пригубил осень и неосознанным, с детства привычным жестом отбросил назад прядь волос. Прядь вернулась – с упрямством, заслуживающим лучшего применения, она норовила попробовать коктейль. По правде говоря, Тезей давно состриг бы своевольную алкоголичку, если бы не знал, как быстро, а главное, как болезненно отрастают волосы на этом месте. У каждого свои секреты, не только у барменов. Вздохнув, он повязал бандану из тонкой тисненой кожи, которую всегда носил с собой. Убранная с лица прядь, бандана вместо шляпы, лицо наполовину скрыто стаканом – четверо из пяти знакомых прошли бы мимо, равнодушно скользнув по Тезею взглядом и не узнав.

Впрочем, он и не прятался.

Хриплый баритон тек из недр музыкального автомата, бродил по бару, слоистыми волнами дыма омывал посетителей. В застарелый запах крепчайшего киликийского «Адьямана» вплетались сладковатые, чуть терпкие нотки марихуаны. Казалось, кто-то в углу жжет разлохмаченный конец веревки. К тем, кто подмешивал в табак для самокруток толику каннабиса, в баре относились с пониманием: проблем такие клиенты не создавали. Но травкой здешние вольности и ограничивались: «солевиков» или «белоснежек» вышвыривали на улицу без лишних разговоров.

– …отбил свои, и еще сверху…

– …новичок заявился. Говорят, ногастый.

– Завтра гляну, что да как…

– …сходи к Прокрусту, говорю. Проверься…

– …а она?

– …покочевряжилась да сходила. Бесплатно ж!

– Залетела?

– Отбой тревоги, говорит. Пустая…

– …нет, завтра не могу. Халтурку нашел…

Гул бара он фильтровал рефлекторно – вычленял отдельные фразы, подолгу не задерживаясь ни на одной, и слух Тезея скользил дальше бесплотной тенью. Три месяца, и ничего. Дохлый номер, дед ошибся…

Хриплый вопль входной двери. Шепот, нет, заполошная трескотня кораллов. Тощий мозгляк прошмыгнул мимо, сунулся к Силену. Острый нос, губы трубочкой, глазки бегают. Крыса и есть крыса. Влазис, припомнил Тезей имя крысы. Наведывается время от времени, сплетни в зубах носит.

– Привет, Си! Пива!

Пиво у Силена тоже было фирменное. Тезей однажды попробовал из интереса – и больше пива не заказывал. Бармен отметил, но не обиделся. Он вообще был не из обидчивых.

Схватив кружку, увенчанную шапкой пены, Влазис полоснул взглядом, словно бритвой, по бару, кого-то заприметил и удрал в дальний угол. Багровая паутина на стене потрескивала, мигала, выхватывала из тьмы троицу завсегдатаев, оккупировавших круглый стол, и вновь погружала угол во мрак. Не ожидая сенсаций, Тезей на всякий случай срисовал лысеющего бородача (мясистый нос картошкой, серьга в ухе) и двух субтильных парней (патлы, фенечки, куртки из дешевого кожвинила).

Влазис плюхнулся на стул напротив бородача, без спроса выхватил самокрутку из открытой коробки – и, понизив голос, забурчал, забормотал, брызжа слюной. Фокусник, он ухитрялся все делать одновременно: курить, говорить и хлебать пиво. Тезей сосредоточился: мешал треск неоновой паутины. Да и имя свое крыса оправдывала с лихвой: Влазис, «плохая дикция».

– …весь табун!

– Так уж и весь?

– Ага! В клочья! Были «Лизимахи», и нету…

– Обкурился, Влаз? – с насмешкой рокотнул бородач.

– Я? Обкурился?! – крысюк яростно затянулся чужой самокруткой, выпустил густой клуб дыма. – Да ты бы обделался, если б такое увидел!

– А ты, значит, крутой? Ты не обделался?

– Чуть не обделался, – признал Влазис. Утробно булькая, он с жадностью припал к кружке с пивом. – Чуть не считается!

– И не сбежал?

– Я? Сбежал?! И сбежал бы, да ноги отнялись!

Ухмылка сползла с лица бородача:

– Рассказывай. Где, когда?

– Сейчас, дурила! Перекресток у Козьего въезда знаешь?

– Ну?

– «Лизимахи» тёлку отловили. Ты ж в курсах, они телок голышом катают? Начали обдирать, гогочут…

Песня закончилась. Словно пробудясь от дремоты, музыкальный автомат изверг из себя пронзительный диссонансный аккорд, за ним второй. Автомат быстро входил во вкус: сиртаки в синт-хоп-обработке, хит сезона. Теперь рассказ крысы Тезей мог ловить лишь урывками. Мог, но не очень-то хотел. Он уже знал, о чем поведает крыса городу и миру. Надо же, свидетель! Где только и прятался…

– …а этот: «Пусти ее!» Ну, думаю…

– Думаешь? Ты?!

– …байк – хрясть! «Лизимахи» ваще охренели…

– …а ты?

– Я и сам охренел!..

Клокочет, булькает, льется в глотку пиво. Почему-то бульканье слышно прекрасно, никакой сиртаки его не берет. Зато человеческую речь глушат взвизги недорезанной гитары.

– …свалил он. Я тоже валить собрался…

К стойке вразвалочку подошел небритый гигант. Парусиновая блуза навыпуск, поверх штанов из того же материала: небритый походил на парусник в шторм. Волосатая ручища легла на стойку, открыв наколку на запястье – якорь, обвитый морским змеем.

– Еще рецины, – угрожающим тоном объявил парусник.

Забрав полулитровую медную кружку со «смоляным», заранее охлажденным вином, он утопал обратно в дым, слился с тенями.

– …в клочья?

– Кости – хрясть! хрясть! «Лизимахи» орут…

– …девка?

– Ну!

– Одна?!

– Ну!

– Всех?!!

Тезей вздрогнул. Свидетель или врал напропалую, или у хорошо известной Тезею истории объявился неожиданный, откровенно фантастический финал. Жаль, у самого тонкого слуха есть предел. Кашель: кто-то поперхнулся пойлом, а может, табачным дымом. Грохот: кто-то отодвинул тяжелый стул. Звякнула бутыль о край стакана. Победно взвихрился финал ненавистного сиртаки…

– …и давай его пользовать!

– Она? Его?!

– Ага! Как заведенная…

– Баба?! Мужика?!

– Я смотрю: пацан в отрубе, или кони двинул. А она слезла со штыря, два шага сделала и брык – легла пластом. Тут эти и подъехали…

Пауза длилась. Автомат, сжалившись, не спешил врубить новый трек.

– Синяки?

– Кто ж ещё?

Лихой пассаж саксофона заглушил дальнейшие слова Влазиса. Тезей еле сдержался, чтоб не выругаться. Болтовня Влазиса – неужели это начало? То, ради чего он здесь?!

– …загрузили в фургон и чики-пуки, укатили. Тут слышу: сирены. Подмогу вызвали или криминалистов. Ну, я и отмер – попустило! Хорошо, думаю, меня не срисовали. Отвалил за гаражи, чтоб не светиться…

– Синяки, – эхом отозвался Силен.

Бармен смотрел под стойку: там прятался монитор наружной камеры, установленной над входом. Синяками в Кекрополе звали полицейских – за цвет формы. «Крыше» Силен отстегивал, не жлобился, бар его лишний раз не шерстили, но мало ли кто заглянул на огонек? В карманах посетителей могло сыскаться всякое: от травки и чипов с хакерским софтом до ствола-нелегала. Пусть каждый решает сам: остаться или сгинуть по-тихому, не дожидаясь визита синяков.

Последних нашлось трое. Шустрый живчик накинул ветровку и брызнул к двери черного хода – за вешалкой, слева от стойки. Дверь сливалась со стеной, сразу и не приметишь. За живчиком в узкий проем протиснулся толстяк в куртке, теплой не по сезону. Левый бок куртки оттопыривала подозрительная, наверняка злокачественная опухоль. Следом уже торопился крысюк Влазис, утирая пену с мокрых губ.

Тезей потянулся за шляпой. Буду четвертым, подумал он.

Громкий лязг верхнего замка́. Масляный шелест и скупой щелчок нижнего. Дерматин обивки лопнул понизу, скребет по замызганным плиткам лестничной клетки. Сметает в сторону окурок, валяющийся под дверью.

Окурок Тезей клал под дверь, покидая квартиру. Раньше на месте окурка – вернее, на семь сантиметров левее – лежала крышечка от бутылки с газировкой. Крышечка пришла на смену коробку́ из-под мятных пастилок. Убирали в подъезде раз в месяц, не чаще.

Первая контрольная линия.

С панели в прихожей свет включался сразу во всей квартире. Вешая на крючок плащ, Тезей наметанным взглядом оценил «мозаику»: соринка там, ниточка тут, чешуйка отслоившейся краски на краю половичка.

Вторая контрольная линия.

Он шагнул в столовую. Пыль на ручке и на краю ящика буфета не тронута. Ящик выдвинут на два пальца, как и было перед уходом.

Три месяца тихой, незаметной жизни – если, конечно, так можно назвать бои в «пятиугольнике», обтянутом металлической сеткой, вечерние прогулки в трущобах и зависание в мутных, подозрительных барах. Иногда, если хочешь остаться в тени, надо шагнуть на свет, встать в перекрестье софитов. Да, гром побед. Слава. Экзальтация фанатов. Сексуальная истерика поклонниц. Все это, в сущности, значило, что до Тезея никому нет дела. Ни слежки, ни попыток навешать «жучков», проникнуть в скромную, двухкомнатную, честно снятую через бюро аренды квартиру; подстеречь в темном переулке, достать ствол…

Как бы то ни было, «мозаику» он проверял каждый день. Привычка въелась в плоть и кровь. Пару раз эта привычка спасала ему жизнь. Который час? Три минуты до полуночи. Дед спит, дед ложится рано и встает тоже рано. Стоит ли будить старика без веских причин? Тезей нутром чуял, как остывает след – вот только куда он ведет?

Что, если никуда?!

Он достал из холодильника банку пива: копчёный «Rauchbier». Пивная банка смахивала на дымовую гранату М18. Тезей выдернул язычок «чеки», отхлебнул прямо из банки, свободной рукой извлек из кармана вайфер. Черный противоударный корпус превращал гаджет в гробик для гнома-неудачника, угодившего под каток. Крышка гроба открылась беззвучно. Через год после того, как Землю накрыла спутниковая сеть глобального вай-фая, последний из операторов сотовой связи капитулировал под натиском прогресса. Кому нужен платный сервис, когда ту же услугу можно получить даром? Никаких сим-карт, никакого роуминга, и связь лучше. Смартфоны, айфоны, кнопочные мобильники – вайферы всех уложили в гроб.

Пальцы коснулись сенсоров вирт-клавиатуры:

«Привет, дед! Отдыхаю, развлекаюсь. Собираюсь в горы, полюбоваться видами. Твой внук.»

Это означало:

«Нужен доступ к «Аргусу». Срочно. Тезей.»

Палец завис над сенсором отправки. Одно касание, и запрос уйдет в облачный ящик, безликий и бесплатный. У деда стоит звуковое оповещение, сигнал поднимет старика с постели… Тезей вздохнул. Сохранил сообщение в память вайфера, захлопнул крышку.

Утром. Завтра.

Нет, уже сегодня.