Глава тринадцатая

Выставляя засаду у дома Полийчука, Батов не был уверен, что между последним визитом бухгалтера в Старгород и ожидающимся переходом через границу нарушителя возможна какая-то связь. Он принял такое решение, руководствуясь скорее интуицией, нежели объективными предпосылками. Граница есть граница, — гляди в оба и не зевай. Засада у дома Лютого отнюдь делу не помешает.

Если Рудаков еще гадал, каким флангом нанести главный удар — левым или правым, — то опытный Батов, разложив «по клеточкам» все «за» и «против», принял единственно правильное решение. У нарушителя дорога одна, у меня же их много. Охрана границы не шахматная игра!

Застава работала, как совершенный часовой механизм. И полковник вложил все свое умение, чтобы этот механизм не подвел в нужную минуту. Контролировался каждый участок. Бодрствовали дозоры, стояли наготове лошади, машины…

Ночь вместе с табачным дымом уходила в распахнутое окно… Сигнала не поступило.

Давно остывшая кружка чаю стояла на столе рядом с пепельницей, доверху наполненной окурками… Под потолком расплывалось сизое облако дыма. Бледно-желтым язычком пламени горела керосиновая лампа. Успело закоптиться стекло. Батов сидел, склонившись над картой… И вдруг на рассвете два сообщения: одно от Рудакова, вышедшего на участок, другое — от лейтенанта Сергеева, возглавлявшего засаду. Капитан сообщил, что идет по следу «Барсука», сохранившемуся на росистой траве. Сергеев докладывал с места: нарушителя принял Полийчук. Засада не обнаружена.

Приближался самый ответственный момент операции.

Застава ожила. Мерно гудят моторы автомобилей, подтянуты подпруги седел. Еще и еще раз проверено оружие.

Заторопился Батов:

— Машину!

Через несколько минут крытый газик выехал за ворота заставы и свернул на полевую дорогу, ведущую в село. Дребезжа всеми своими частями, машина подпрыгивала на ухабах. Батов сидел рядом с шофером и напряженно смотрел вперед. На заднем сиденье разместился инструктор с розыскной собакой.

— Быстрее! — скомандовал полковник.

Шофер выжимал из машины все, что она могла дать. Натужно завывал мотор.

Вылетели на бугор. За ним открылась панорама села, окутанного предрассветным туманом.

Огонь в плите разгорался плохо. Сырые дрова шипели и дымились. В сердцах Полийчук сплюнул, потянулся за лежавшей у окна кочергой и обмер, — в окне мелькнул пограничник.

«Пропал!» — обожгла страшная догадка.

Леденея от ужаса, бухгалтер беспомощно оглянулся на гостя, словно ища у него совета. Ничего не подозревая, Горлориз храпел на кровати, оттопырив тонкие губы. Полийчук мельком взглянул на худое лицо злополучного гостя со странно вдавленными висками.

— Ой, божечку, что же делать? Что делать? — шептал Полийчук, оцепенев. — Бежать? Поздно, догонят! Отстреливаться? Бессмысленно! Выдать Горлориза за жителя соседнего села? Глупо…

Сотни раз Лютый попадал в переплеты, похуже этого, и находил выход. Как найти выход сейчас? Как спастись?

Глазами загнанного волка Полийчук уставился на дверь, ожидая, что сейчас ворвутся пограничники. Инстинктивно протянул руки вперед, будто защищаясь от нападения. Он случайно посмотрел на кочергу, затем на гостя, и решение пришло неожиданно. Одним прыжком очутился у кровати и с силой ударил Горлориза по голове. Что-то хрустнуло, и алые пятна крови поползли по подушке. Горлориз и не вскрикнул, только рот раскрыл. Полийчук тут же стащил гостя с кровати. Безжизненное тело глухо ударилось об пол.

— А-а-а! Люди, рятуйте! Помогите! На помощь! — бухгалтер вопил во весь голос.

С шумом распахнулась дверь. Первым ворвался Рудаков, за ним с автоматом наготове Маслов.

Бухгалтер стремительно обернулся, — руки и одежда его были в крови. Он тяжело дышал.

— Вот, бандита стукнул, — выдавил он, судорожно дыша, и притворно застонал. — Ох, собака, насилу отбился, холера его возьми… Хорошо, что вы, братики, подоспели, а то бы мне крышка. Чуть не застрелил, сволочь.

Возле подвернутой руки Горлориза лежал новенький парабеллум. «Курьер» не подавал признаков жизни.

— Да это ж «Барсук», товарищ капитан! — вскрикнул Маслов, узнав Горлориза.

— Потом разберемся кто! — Рудаков строго посмотрел на солдата покрасневшими от бессонницы глазами. — Обыщите…

Появление Батова оборвало его на полуслове. Полковник остановился в проеме двери, взглядом окинул комнату.

— Здорово у вас получилось, бухгалтер, — сказал он, шагнув через порог. — Как по нотам!

Полийчук осклабился, стыдливо прикрыл рукой голую грудь.

— Для нашей дорогой советской власти жизни не пожалею. Вы ж меня знаете.

Батов подошел к столу, уставленному свеженарезанным хлебом, колбасой. Пол-литра водки стояло здесь же.

— Рановато завтракаете. На работу, видать, торопитесь? — спокойно спросил полковник.

— Стараюсь. Дедов много… Да и время уже. Не по часам работаем.

За окном алел рассвет. Оранжевое солнце величаво выкатывалось из-за горизонта. Но полковнику некогда было любоваться зарей.

— Кроме этой штуки, у нарушителя было что-нибудь? — Батов поднял парабеллум, не торопясь разрядил его.

Полийчук отрицательно мотнул головой:

— Кроме пистоли, ничего… Може нож где сховал.

— Так и пришел с одним пистолетом?

— Да где! Покойник, видать, налегке пришел.

— Посмотрим, посмотрим, — пробормотал Батов, опустился возле распростертого тела Горлориза и, наклонившись, приложил ухо к его груди, долго прислушивался. Сердце еще билось.

Полийчук, со злорадством наблюдавший за полковником, был уверен, что гость богу душу отдал.

Батов перехватил полный ненависти и ехидства взгляд бухгалтера. Из-под полуприкрытых веками щелочек глядели неспокойные глаза, выражение их часто менялось. Глаза шарили по лицам пограничников, перебегая с одного на другого.

Сосредоточенный и суровый Батов поднялся с пола.

— Рудаков, — позвал он. Склонившись к уху начальника заставы, что-то шепнул. Рудаков понимающе кивнул головой и вышел.

Полийчук был уверен, все вышло наилучшим образом. Дорогому гостю выдано сполна. Теперь-то возьмет Полийчук реванш за пережитый испуг. И вдруг его хлестнули слова полковника:

— Рановато обрадовались, бухгалтер. Поторопились…

— Я? Обрадовался? Господь с вами, товарищ начальник…

Батов повернул к бухгалтеру побледневшее от гнева лицо, привычным движением положил в карман носовой платок.

— Рановато, говорю, обрадовались, — отчеканил полковник и усмехнулся. Он один знал, какой ценой удавалось видимое это спокойствие и усмешка. — Дружок-то ваш жив, дышит он. Слышите… Лютый!

Полийчук бешено рванулся вперед, обнажив в оскале плотный ряд зубов. Маслов устремился наперерез.

— Сидеть! — прикрикнул полковник.

По-бычьи пригнув голову, Полийчук возвратился к кровати.

— Я ж только срам хотел прикрыть, а вы подумали, що тикать собрался. Що ж, по вашому, я так и утик бы в одних исподних?

Батов закурил папиросу, немного успокоился. Усмешка собрала сетку морщин:

— А кишка у вас тонковата, Лютый, выдержки нет. Я-то думал «гроза Карпат» покрепче… Пусть оденется, — бросил он пограничникам. — Все равно тряпьем своим не прикроет срама. — И уже выходя, полуобернувшись, не сдержался:

— Ничего, дружка вашего на ноги поставим, подлечим, он много о чем расскажет.