Жизнь гедониста-романтика
Маркс был довольно заурядным юристом и блестящим журналистом. Наверное, мог бы стать вполне неординарным юристом — с его-то логическим умом. Но у него было легкое перо, яркий саркастический талант публициста. Он умел хлестко и безжалостно обнажать суть явлений, и это занятие, похоже, нравилось ему больше, чем удел сытого адвоката, набивающего карманы крошками чужого богатства, которыми с ним поделились за выигранные дела.
Жизнь вокруг бурлила и кипела. Он чувствовал, что имеет право на все — интрижки, студенческое распутство, попойки и драки, жизнь взаймы, карты, вечеринки и флирт. Маркс постоянно увлекался женщинами, что совершенно не противоречило его Большой и Единственной Любви.
Еще подростком он полюбил Женни фон Вестфален, которую знал с пеленок, ведь их отцы дружили. В 1835 году Женни и Карл обручились — ей было 21, ему 17. Как водится, наперекор родителям. Богатому семейству баронов фон Вестфален уже тогда было ясно, что Карл — юноша одержимый, не знает меры ни в чем. Женни осталась в Трире, их родном городе, а Карл отправился учиться в Бонн… Оттуда он — после драк и попоек — перевелся в Кельнский университет, потом — в Берлинский и снова в Бонн. Везде было одно и то же — памфлеты в студенческих и местных газетах, гульба и женщины. И любовь к Женни, с которой они переписывались шесть лет. И письма отцу, в которых он только требовал денег. А отцовские ответы рвал. Тот призывал сына хоть как-то соразмерять свои аппетиты со скромными доходами семьи.
Женни и Карл упали друг другу в объятья в Бонне за два года до брака. Согласитесь, в те времена для девушки из хорошей семьи это был поступок! Маркс с браком не торопился, но когда решился, то устроил свадьбу, конечно, на курорте, за ней — свадебное путешествие по Рейну с его дивными замками. Путешествие закончилось только тогда, когда молодожены спустили все, что дали им родители для начала новой жизни. А тут — ребенок, дочка. Ее, конечно, назвали Женни, но молодые мать с отцом не представляли, как обращаться с малышкой, и после того, как чуть ее не уморили, отправили младенца к бабушке, баронессе фон Вестфален.
Зять — это зять, а дочь, тем более внучка — совсем другое дело. Когда баронесса фон Вестфален-старшая сочла нужным напомнить молодым о родительском долге, то в придачу к младенцу отправила безалаберной семейке служанку — Елену Демут, которая прожила в семье Марксов всю жизнь. Вела дом, готовила, растила детей и даже играла с Марксом в шахматы, чтобы семейная рутина не так его тяготила. При этом семья то и дело переезжала — Маркса постоянно высылали за его статьи и научные работы.
В Париже он познакомился с Энгельсом, и они уже не расставались никогда. Их объединяли не только идеи, но и отношение к жизни. Ярко-голубые глаза Энгельса вспыхивали огнем, как только намечалась возможность дебоша, протеста, а еще лучше — сексуального приключения. Он так понимал Маркса! Любовь Карла к Женни, да и прочие его увлечения были, по сути, сентиментальными чувствами немецкого романтика. Впрочем, и сама Женни понимала и принимала именно такого мужа.
Когда Маркса выслали из Парижа, он на какое-то время осел в Брюсселе, куда переехал и Энгельс. Они вместе взялись за работу «Немецкая идеология». Речь в ней шла о том, насколько обветшали все идеи немецких философов, которые писали о чем угодно — и весьма глубоко, особенно Гегель, — но браться за переделку мира не считали нужным. А вот Маркс и Энгельс, в отличие от них тут же примкнули к тайному пропагандистскому обществу Союз коммунистов, организованному немецкими эмигрантами. Составили для него программу — тот самый «Манифест коммунистической партии». Дело было в разгар промышленных революций в Европе, и они вбили себе в голову, что рабочие — которые уже тогда порывались ломать машины, лишавшие их работы, — совсем скоро перейдут к революциям коммунистическим.
Тогда Маркс еще не разобрал по винтикам капитал. «Коммунистический манифест» продиктован задором публициста. Он верил, что все будет именно так, потому что ему и Энгельсу так хотелось.
Годом позже семья переехала в Лондон. Маркс принялся за экономическую теорию… Когда талантливый философ берется за глубокое исследование, им движет не вера, но логика. Маркс честно открывает один за другим законы общества, основанного на капитале.
Пассажи о неизбежности пролетарских революций выглядят в Das Kapital как декларативные вставки: заклинания на тему эксплуатации, стенания о бедствиях рабочих и пауперов — есть у англичан такое словцо для обозначения нищих.
Конечно же, между капиталом и рабочими есть противоречие: у них постоянный конфликт, как делить прибавочную стоимость, созданную трудом рабочего. Но как же Маркс не мог додуматься, что это противоречие вовсе не является неразрешимым? Капиталу всего-то надо делиться — не сажать рабочих на хлеб и воду, а дать им человеческие условия жизни, достаток просто ради того, чтобы они выбросили из головы блажь насчет революций… Этого Маркс увидеть не захотел. А может, тому виной его собственное вечное безденежье? Вот уж кто никогда палец о палец не ударил, чтобы найти свой путь к деньгам.
Несмотря на переезды и нужду, Женни рожала без передышки — каждые полтора года. После двух дочерей наконец-то появился долгожданный сын, которого отец прозвал Фоксик. Одна из дочерей умерла в младенчестве, сын Фоксик — в год, когда мать уже снова была беременна дочерью, Франциской, умершей три года спустя. Почти одновременно с Франциской родился сын и у Елены Демут. Злые языки утверждали, что от Энгельса… Елена Демут вместе с сыном продолжала тем не менее жить в семье Марксов. Несмотря на неугасающую взаимную любовь Женни и Карла, обстановка в их тесной и запущенной квартире на Дин-стрит становилась все более напряженной. «Ты поймешь, насколько все запутано и что я погряз по уши в мелкобуржуазном дерьме», — жаловался Маркс в одном из писем Энгельсу.
Маркс пытался играть на бирже, но неудачно. Прожил наследство отца, а потом и дядюшки. Скрывался от кредиторов, закладывал вещи в ломбарде, порой не мог выйти на улицу — не было пальто. Кроме работы, жены и детей, его не интересовало ничего. Он ненавидел буржуа, но дружил с ушлым фабрикантом Энгельсом и без смущения брал у него деньги — потому что не придавал им значения. Ведь друг просто дает ему возможность работать, не отвлекаясь на бытовую муру!
Маркс сам был соткан из противоречий. Не делал ничего, чтобы разобраться в собственной жизни. Он не приехал ни на похороны отца, ни на похороны матери, но сам был прекрасным отцом. Дети его обожали — хотя бы за то, что он сочинял для них… чýдные сказки. Он мог часами возиться с ними, но заняться их образованием — на это терпения у него уже не хватало. Когда жена заболела оспой, Маркс ухаживал за ней как профессиональная сиделка. Его любовь не угасла оттого, что оспа обезобразила лицо жены. Но он не пошел хоронить Женни, когда она умерла…
Не приспособленный к жизни Маркс умел наслаждаться всеми ее дарами и тут же забывать о них, погружаясь в книги. Прекрасно разбирал ошибки и натяжки своих оппонентов, называя их вульгарными экономистами, а сам зациклился на вере в то, что пролетариат — нищий, как и он сам, — превратится в класс-гегемон.
Ничего не остается, кроме как предположить, что мы упустили тот самый тайный подвох — где-то в начале, в скучных рассуждениях о том, как зерно меняется на сюртуки, Маркс раскрыл секрет, который делает деньги и капитал неправедными. Как-то же он должен был объяснить, откуда берутся «угнетение» и «эксплуатация».
