143
ДЖОНУ ФОРСТЕРУ

…Я хочу рассказать, какой странный сон мне привиделся в прошлый понедельник и о тех обрывках реальности, из которых, насколько я могу судить, он сложился. У меня был приступ ревматических болей в спине, и всю эту ночь я почти не спал — меня все время как будто стягивал раскаленный пояс. Наконец я все-таки заснул и увидел этот сон. Заметьте, на всем его протяжении я был так же реален, одушевлен и полон страсти, как Макриди (дай ему бог счастья!) в последней сцене «Макбета». В каком-то смутном месте, впрочем, весьма величественном, — меня посетил некий дух. Лица его я не разглядел и, кажется, не слишком-то стремился разглядеть. На нем была синяя мантия, словно у рафаэлевской мадонны, и никого из моих знакомых он не напоминал — только осанкой. Мне кажется (впрочем, я не уверен), что голос его я узнал. Как бы то ни было, я знал, что передо мной дух бедняжки Мэри. Я нисколько не испугался, — напротив, я в восторге, проливая слезы радости, простер к ней руки и позвал ее: «Милая!» Тут мне показалось, что она отшатнулась, и я сразу почувствовал, что не должен столь фамильярно обращаться к призраку, которому наша грубая природа стала чужда. «Прости меня, — сказал я. — Мы, бедные живые, умеем изъявлять свои мысли лишь при помощи взглядов и слов. Я воспользовался словом, наиболее естественным для наших чувств, а мое сердце тебе открыто». Она исполнилась такой жалости и сострадания ко мне (это я ощутил душой, так как лицо видения было от меня скрыто, о чем я уже упоминал), что я был совершенно потрясен и сказал, рыдая: «Ах, оставь мне знак, что ты действительно меня посетила!» «Пожелай чего-нибудь», — сказал дух. Я рассудил: «Если желание мое будет своекорыстно, она исчезнет!» Поэтому, отбросив мои собственные надежды и тревоги, я сказал: «Миссис Хогарт преследуют бедствия (заметьте, мне и в голову не пришло сказать «твою матушку», как если бы я говорил со смертной) — ты спасешь ее?» — «Да». — «И ее спасение будет знаком мне, что все это было на самом деле?» — «Да». — «Но ответь мне еще на один вопрос, воскликнул я с мольбой, томясь страхом, что она исчезнет. — Какая вера истинная?» Она молчала, словно в нерешительности, и я сказал — господи, как я торопился, стараясь удержать ее: «Ты, как и я, полагаешь, что форма религии не так важна, если мы стараемся творить добро? Или же, — добавил я, заметив, что она все еще колеблется, исполненная ко мне величайшего сострадания, — или, быть может, самая лучшая из всех — католическая? Ибо она чаще других направляет мысли человека к богу и укрепляет его в вере?» — «Для тебя, — сказал дух, полный такой небесной нежности ко мне, что у меня сердце разрывалось, — для тебя она лучше остальных!» Тут я проснулся. По щекам моим текли слезы, и все вокруг было точно так же, как в этом сне. Уже светало. Я позвал Кэт и тут же рассказал ей мой сон, повторив этот рассказ несколько раз, чтобы потом ничего бессознательно не упростить или не приукрасить. Все было именно так. Никакой суетности, бессмысленности, торопливости. Так вот, насколько я могу судить, Этот сон сплетен из трех нитей. Первая Вам известна из моего предыдущего письма. Во-вторых, в нашей спальне есть большой алтарь, у которого служились мессы для прежних обитателей этого дворца. А ложась спать, я обратил внимание на след на стене над алтарем, где висело какое-то священное изображение, и подумал: что это могло быть и какое лицо смотрело прежде с этой стены. В-третьих, всю ночь с перерывами звонили колокола, и я, наверное, думал о католическом богослужении. И все же представьте себе, что это желание сбудется без моего участия… не знаю, буду ли я тогда считать этот сон сном или подлинным видением!