ГЛАВА LV

— Сэмивел, — сказал мистер Уэллер, обращаясь к своему сыну утром после похорон, — я нашел его, Сэмми. Я так и думал, что оно там.

— Что вы нашли и где? — осведомился Сэм.

— Завещание твоей мачехи, Сэмми, — отвечал мистер Уэллер. — В нем сделаны распоряжения насчет оболгаций, о которых я тебе говорил вчера.

— А разве она вам не сказала, где оно лежит? — спросил Сэм.

— Ни словечком не обмолвилась, Сэмми, — отвечал мистер Уэллер. — Мы улаживали наши маленькие свары, а я старался ее подбодрить и совсем забыл спросить о завещании. И, пожалуй, я бы и спрашивать не стал, даже если бы вспомнил, — добавил мистер Уэллер. — Нехорошее это дело, Сэмми, надоедать больному вопросами об его деньгах, когда ухаживаешь за ним. Это все равно, что усаживать в карету наружного пассажира, слетевшего с крыши, вздыхать и спрашивать, как он себя чувствует, и в то же время запустить ему руку в карман.

Иллюстрировав свою мысль таким примером, мистер Уэллер достал из бумажника грязный лист почтовой бумаги, исписанный каракулями, беспорядочно лепившимися друг к другу.

— Вот он — документ, Сэмми, — сказал мистер Уэллер. — Я нашел его в маленьком чайнике на верхней полке буфета. Бывало, еще до замужества, она хранила там свои банковые билеты, Сэмивел. Я много раз видел, как она снимала крышку с чайника, когда нужно было платить по счетам. Бедняжка! Она могла бы наполнить своими завещаниями все чайники в доме и не почувствовала бы никакого неудобства, потому что последнее время почти не интересовалась этим напитком, вот только в вечера трезвости они закладывали фундамент чаем, чтобы залить его спиртным.

— Что же тут сказано? — спросил Сэм

— Точь-в-точь то самое, что я тебе говорил, сын мой, — отвечал родитель. — «Двести фунтов оболгациями модему пасынку Сэмивелу, а все остальное мое имущество, какое бы оно ни было, моему мужу Тони Вэллеру, которого я назначаю моим единственным душеприказчиком».

— И это все? — осведомился Сэм.

— Все, — сказал мистер Уэллер. — А так как только мы с тобой заинтересованы и для нас все ясно и понятно, то мы преспокойно можем бросить эту бумажку в огонь.

— Что вы делаете, сумасшедший! — закричал Сэм, выхватывая бумагу, когда его родитель в простоте душевной начал разгребать угли, чтобы перейти от слов к делу. — Нечего сказать, хорош душеприказчик!

— А чем плох? — осведомился мистер Уэллер, сердито оглядываясь, с кочергой в руке.

— Чем плох! — воскликнул Сэм. — Да тем, что ее нужно сперва заверить, утвердить и присягу принести и всякие формальности проделать.

— Ты это не шутя говоришь? — спросил мистер Уэллер, опуская кочергу.

Сэм старательно спрятал завещание в боковой карман и взглядом дал понять, что не только не шутит, но говорит очень серьезно.

— Тогда я вот что скажу, — объявил мистер Уэллер после недолгих размышлений, — с этим делом надо идти к закадычному другу лорд-канцлера. Пелл должен обмозговать его, Сэмми. Он мастер разбираться в трудных юридических вопросах. Эту самую штуку мы сейчас же предъявим в Суд состоятельных, Сэмивел.

— Никогда еще я не видывал такого безмозглого старика! — вспылил Сэм. — Олд-Бейли, Суд состоятельных, алиби и всякая чепуха забили ему башку! Надели бы вы лучше парадный костюм да отправились бы по этому делу в город, вместо того чтобы проповедовать о том, чего не понимаете.

— Очень хорошо, Сэмми, — отвечал мистер Уэллер, — я на все готов, чтобы покончить с этим делом. Но заметь, мой мальчик, никто, кроме Пелла, не годится в юридические советчики.

— Я никого другого и не хочу, — отозвался Сэм. — Ну что, готовы?

414

— Подожди минутку, Сэмми, — сказал мистер Уэллер, который повязывал шарф перед маленьким зеркалом у окна, а затем с превеликим трудом начал напяливать верхнюю одежду. — Подожди минутку, Сэмми. Когда доживешь до моих лет, сын мой, тебе не так просто будет влезть в жилет.

— Если мне такого труда будет стоить в него влезать, будь я проклят, коли стану носить жилет, — отвечал сын.

— Это тебе теперь так кажется, — возразил отец с важностью, соответствующей его возрасту, — а вот подожди: начнешь толстеть — начнешь умнеть. Толщина и мудрость, Сэмми, всегда произрастают вместе.

Произнеся эту непогрешимую сентенцию — результат многолетнего опыта и наблюдений, — мистер Уэллер, ловко изогнувшись, заставил нижнюю пуговицу сюртука исполнять свои обязанности. Отдышавшись, он почистил локтем шляпу и объявил, что готов.

— Два ума хорошо, а четыре еще лучше, Сэмми, — сказал мистер Уэллер, когда они в охотничьей двуколке катили по лондонской дороге, — это-вот имущество — лакомый кусок для юридического джентльмена, а потому мы прихватим с собой двух моих приятелей, которые на него напустятся, если он позволит себе что-нибудь… не тово… Возьмем тех двоих, которые провожали нас тогда во Флит. Они — первейшие знатоки, — вполголоса добавил мистер Уэллер, — первейшие знатоки в лошадях.

— И в юристах? — полюбопытствовал Сэм.

— Кто знает толк в животных, тот знает толк во всем, — отвечал отец таким авторитетным тоном, что Сэм не посмел опровергать его замечание.

Во исполнение этого важного решения они обратились за помощью к джентльмену с пятнистым лицом и еще к двум очень толстым кучерам, которых мистер Уэллер выбрал, должно быть, за их толщину и соответствующую ей мудрость. Заручившись их согласием, они отправились в трактир на Портюгел-стрит, откуда и направили посланца в Суд по делам о несостоятельности, находившийся через дорогу, с приказанием немедленно вызвать мистера Соломона Пелла.

К счастью, посланец нашел мистера Соломона Пелла в суде; по случаю затишья в делах он подкреплялся холодной закуской: эбернетиевским бисквитом и колбасой. Лишь только приглашение было ему передано, он сунул остатки колбасы в карман, где лежали различные юридические документы, и перебежал улицу с таким проворством, что явился в трактир раньше, чем посланный успел выбраться из суда.

— Джентльмены, — сказал Пелл, приподняв шляпу, — я весь к вашим услугам. Я отнюдь не намерен вам льстить, джентльмены, но нет на свете ни единого человека, кроме вас пятерых, для которого я бы ушел сегодня из суда.

— Так много дел? — осведомился Сэм.

— Пропасть! — отвечал Пелл. — Дела у меня по горло, как не раз говаривал мне, джентльмены, мой друг, покойный лорд-канцлер, выходя из палаты лордов после рассмотрения апелляций. Бедняга! Он быстро уставал, ему очень тяжело приходилось от этих апелляций. Уверяю вас, я частенько думал, что они его доконают.

Тут мистер Пелл покачал головой и умолк, после чего старший мистер Уэллер, подтолкнув локтем соседа, словно предлагая ему обратить внимание на связи законоведа с высокими особами, спросил, не отразились ли вышеупомянутые обязанности пагубно на здоровье его благородного друга.

— Мне кажется, он так и не мог оправиться, — ответил Пелл, — да, я в этом уверен. «Пелл, — говорил он мне не раз, — для меня остается тайной, как, черт побери, вы справляетесь с таким умственным трудом». — «Да, — бывало, отвечал я, — честное слово, я и сам не знаю, как я это делаю». — «Пелл, — со вздохом прибавлял он и посматривал на меня с завистью — с дружелюбной завистью, джентльмены, с самой дружелюбной, — Пелл, вы изумительны, изумительны!» Ах, как бы он вам понравился, джентльмены, если бы вы его знали! Принесите мне на три пенса рому, моя милая.

Горестным тоном обратившись с этой просьбой к служанке, мистер Пелл вздохнул, посмотрел на свои башмаки, а затем на потолок; тем временем ром был подан и выпит.

— А впрочем, — сказал Пелл, придвигая стул к столу, — человек моей профессии не имеет права размышлять о своих друзьях, когда к нему обращаются за юридической помощью. Кстати, джентльмены, с тех пор как мы с вами в последний раз виделись, произошло одно прискорбное событие, заставившее нас проливать слезы.

Произнося слова «проливать слезы», мистер Пелл достал носовой платок, но воспользовался им только для того, чтобы вытереть каплю рома, повисшую на верхней губе.

— Я прочел объявление в «Адвертайзере», мистер Уэллер, — продолжал Пелл. — Подумать только, что ей было всего пятьдесят два года! Ах, боже мой!

Эти вдумчивые замечания были обращены к человеку с пятнистым лицом, с которым мистер Пелл случайно встретился глазами, после чего пятнистый джентльмен, не отличавшийся живым умом, беспокойно заерзал на стуле и высказался в том смысле, что оно, конечно, не разберешь, почему такие дела на свете делаются, — такую сентенцию, выражавшую весьма тонкую мысль, трудно было оспаривать, и никто против нее не возражал.

— Я слыхал, что она была очень красивой женщиной, мистер Уэллер, — соболезнующим тоном сказал Пелл.

— Да, сэр, — отозвался мистер Уэллер-старший, которому был не особенно приятен этот разговор; однако он полагал, что законовед, состоявший в близких отношениях с покойным лорд-канцлером, должен прекрасно знать правила хорошего тона. — Она была очень красивой женщиной, сэр, когда я с ней познакомился; в ту пору, сэр, она была вдовой.

— Как странно! — сказал Пелл, с горестной улыбкой осматриваясь вокруг. — И миссис Пелл была вдовой.

— Поразительно! — вставил пятнистый джентльмен.

— Да, любопытное совпадение, — заметил Пелл.

— Ничуть, — проворчал старший мистер Уэллер. — Вдовы выходят замуж чаще, чем девицы.

— Совершенно верно, — согласился Пелл, — вы правы, мистер Уэллер. Миссис Пелл была очень элегантной и образованной женщиной, ее манеры вызывали всеобщее восхищение в нашем кругу. Я с гордостью смотрел, как эта женщина танцевала; в ее движениях было что-то смелое, величественное и в то же время непринужденное. Она держала себя, джентльмены, удивительно просто. Да! Простите, что задаю вам такой вопрос, мистер Сэмюел, — понизив голос, добавил законовед, — ваша мачеха была высокого роста?

— Не очень, — отвечал Сэм.

— А миссис Пелл была рослая, — сказал Пелл. — Великолепная женщина с благородной осанкой, джентльмены, с гордым носом, которая как будто создана была для того, чтобы повелевать. Она была привязана ко мне, очень привязана, и происходила из прекрасной семьи. Брат ее матери, джентльмены, обанкротился на восемьсот фунтов, когда держал магазин судебных канцелярских принадлежностей.

— А не заняться ли нам делом? — промолвил мистер Уэллер, который проявлял признаки нетерпения во время этого разговора.

Для Пелла его слова прозвучали как музыка. Он долга старался угадать, будет ли ему поручено какое-нибудь дело, или его пригласили только для того, чтобы предложить стакан грога, бокал пунша или какое-нибудь другое профессиональное угощение, и вот теперь все сомнения рассеялись без малейших усилий с его стороны. Глаза у него заблестели, он положил на стол свою шляпу и спросил:

— Какое же дело предстоит решить? Быть может, один из джентльменов желает предстать перед судом? Мы настаиваем на аресте; понимаете — дружеский арест. Полагаю, мы здесь все друзья?

— Дай мне бумагу, Сэмми, — сказал мистер Уэллер, беря завещание у сына, который явно наслаждался всем происходящим. — Нам требуется, сэр, затвердить это-вот.

— Утвердить, дорогой сэр, — поправил Пелл.

— Ладно, сэр, — резко отвечал мистер Уэллер, — затвердить и утвердить — это одно и то же, а если вы не понимаете, что я имею в виду, сэр, так авось я найду более понятливого человека.

— Прошу вас, не обижайтесь, мистер Уэллер, — смиренно отвечал Пелл. — Вы, я вижу, душеприказчик, — добавил он, просмотрев бумагу.

— Да, сэр, — сказал мистер Уэллер.

— А эти джентльмены, полагаю, наследники? — осведомился Пелл с праздничной улыбкой.

— Сэмми — наследник, — возразил мистер Уэллер, — а эти джентльмены — мои друзья, пришли посмотреть, чтобы дело было чисто сделано: вроде как бы третейские судьи.

— О! — сказал Пелл. — Прекрасно. Разумеется, я не возражаю. Но, раньше чем приступить к делу, мне понадобится от вас пять фунтов, ха-ха-ха!

Комитет постановил уплатить вперед пять фунтов, и мистер Уэллер выдал эту сумму, после чего началось длительное совещание неведомо о чем, в течение которого мистер Пелл, к полному удовольствию джентльменов, следивших, чтобы все было чисто сделано, доказал, что будь это дело поручено кому-нибудь другому, оно не привело бы к добру по причинам, изложенным туманно, но, несомненно, убедительным. Выяснив этот важный пункт, мистер Пелл подкрепился тремя отбивными котлетами и напитками, как содовыми, так и спиртными, за счет наследника, а затем вся компания отправилась в Докторс-Коммонс.

На следующий день снова пришлось нанести визит в Докторс-Коммонс; на этот раз дело осложнилось по вине конюха-свидетеля, который был пьян и отказывался говорить что бы то ни было, а только кощунственно ругался, к великому возмущению проктора и представителя церкви.

На следующей неделе было сделано еще несколько визитов в Докторс-Коммонс и один визит в Контору по оплате наследственных пошлин, кроме того писались договоры по передаче арендных прав и торгового предприятия, утверждались договоры, составлялись описи имущества, устраивались завтраки и обеды, обделывалось так много выгодных дел, и накопилось так много бумаг, что мистер Соломон Пелл, его мальчик и синий мешок в придачу чрезвычайно растолстели, и вряд ли кто признал бы в них того самого человека, мальчика и мешок, которые слонялись по Портюгел-стрит несколько дней назад.

Наконец, со всеми этими важными делами было покончено, и назначен день продажи, передачи имущества и посещения маклера Уилкинса Флешера, эсквайра, проживавшего где-то недалеко от банка и рекомендованного для этой цели мистером Соломоном Пеллом.

Событие было знаменательное, и вся компания нарядилась по-праздничному. Сапоги мистера Уэллера были вычищены, туалет совершен с особой тщательностью; у пятнистого джентльмена торчала в петлице большая далия с листьями, а сюртуки двух его друзей были украшены бутоньерками из лавра и других вечнозеленых растений. Все трое щеголяли в праздничных костюмах — иными словами, были закутаны по самый подбородок и напялили на себя всю имеющуюся верхнюю одежду, что соответствует и всегда соответствовало представлению кучеров о полном параде — с той поры, как были изобретены пассажирские кареты.

В назначенный час мистер Пелл поджидал их в обычном месте их сборищ. Даже мистер Пелл надел перчатки и чистую рубашку, которая от частой стирки была весьма потерта у ворота и манжет.

— Без четверти два, — сказал Пелл, взглянув на стенные часы. — Если мы явимся к мистеру Флещеру в четверть третьего, это будет как раз вовремя.

— Что скажете, джентльмены, не подкрепиться ли нам пивом? — предложил человек с пятнистым лицом.

— И холодным ростбифом, — сказал второй кучер.

— Или устрицами, — добавил третий джентльмен с хриплым голосом и очень толстыми ногами.

— Правильно! — подхватил Пелл. — Надо поздравить мистера Уэллера с введением в права наследства, ха-ха-ха!

— Я согласен, джентльмены, — отвечал мистер Уэллер. — Сэмми, позвони.

Сэм повиновался. Портер, холодный ростбиф и устрицы появились немедленно, и все отдали должное завтраку. Каждый принимал в нем такое горячее участие, что кажется почти непристойным отдать кому-либо предпочтение, но если кто и проявил большие способности, чем все остальные, то это был кучер с хриплым голосом, проглотивший как ни в чем не бывало пинту уксуса со своей порцией устриц.

— Мистер Пелл! — начал мистер Уэллер, размешивая свой грог, когда были убраны устричные раковины и всем джентльменам подали по стакану грога. — Мистер Пелл, сэр! У меня было намерение провозгласить по этому случаю тост за оболгации, но Сэмивел шепнул мне…

Тут мистер Сэмюел Уэллер, который до этого молчал, безмятежно улыбаясь и глотая устрицы, громко крикнул:

— Правильно!

— …шепнул мне, — продолжал его отец, — что лучше посвятить этот напиток вам, выпить за ваш успех и благополучие и поблагодарить вас за окончание этого самого дела. За ваше здоровье, сэр!

— Эй, затормозите! — вмешался пятнистый джентльмен, неожиданно проявив энергию. — Смотрите на меня, джентльмены!

С этими словами пятнистый джентльмен встал, а за ним и все остальные. Пятнистый джентльмен обозрел присутствующих и медленно поднял руку, после чего все (не исключая и пятнистого) перевели дух и поднесли бокалы к губам. Спустя секунду пятнистый джентльмен опустил руку, и все поставили на стол осушенные до дна бокалы. Поразительный эффект этой замечательной церемонии не поддается описанию. Благородная, торжественная и внушительная, она потрясала своим величием.

— Джентльмены! — начал мистер Пелл. — Я одно могу сказать: такие знаки доверия весьма лестны для джентльмена моей профессии. Я бы не хотел, чтобы вы меня заподозрили в эгоизме, джентльмены, но я очень рад, имея в виду ваши интересы, что вы обратились именно ко мне, вот и все. Пригласи вы какого-нибудь недостойного представителя нашей профессии, я глубоко убежден и могу вас в этом уверить, вы давным-давно попали бы в беду. Хотел бы я, чтобы мой благородный друг был среди нас и видел, как я справился с этим делом. Говорю так не из тщеславия, но считаю… а впрочем, джентльмены, не буду вас утруждать такими рассуждениями. Джентльмены, меня всегда можно застать здесь, но если случайно меня не найдут ни здесь, ни напротив, то вот мой адрес. Как вы сами убедились, мои требования очень скромны и разумны, никто не уделяет своим клиентам больше внимания, чем я, и льщу себя надеждой, что и в профессии своей я кое-что смыслю. Джентльмены, если вам представится случай рекомендовать меня кому-нибудь из ваших друзей, я буду вам весьма признателен, да и они также, когда узнают меня ближе. За ваше здоровье, джентльмены!

Излив таким образом свои чувства, мистер Соломон Пелл положил перед друзьями мистера Уэллера три маленьких визитных карточки, написанных от руки, и, снова взглянув на часы, заявил, что пора трогаться в путь. После такого замечания мистер Уэллер расплатился по счету, и душеприказчик, наследник, законовед и третейские судьи направили свои стопы в Сити.

Контора биржевого маклера Уилкинса Флешера, эсквайра, находилась на втором этаже, во дворе за государственным банком; дом Уилкинса Флешера, эсквайра, находился в Брикстоне, по ту сторону Темзы; лошадь и фаэтон Уилкинса Флешера, эсквайра, находились на соседнем извозчичьем дворе; грум Уилкинса Флешера, эсквайра, находился на пути в Вест-Энд по какому-то делу; клерк Уилкинса Флешера, эсквайра, ушел обедать, а потому сам Уилкинс Флешер, эсквайр, крикнул, «Войдите!» — когда мистер Пелл и его спутники постучались в дверь конторы.

— Здравствуйте, сэр, — сказал Пелл с подобострастным поклоном. — С вашего разрешения, мистер Флешер, мы пришли по одному дельцу.

— О, входите! Присядьте на минутку. Сейчас я вами займусь!

— Благодарю вас, сэр, — ответил Пелл. — Нам не к спеху. Садитесь, мистер Уэллер.

Мистер Уэллер сел на стул, Сэм сел на ящик, остальные сели где попало и принялись созерцать с таким благоговением календарь и две-три бумаги, приклеенные к стене, словно это были лучшие картины старых мастеров.

— Ну-с, я готов держать с вами пари на полдюжины кларета! — объявил Уилкинс Флешер, эсквайр, возобновляя разговор, прерванный на секунду появлением мистера Пелла.

Эти слова относились к франтоватому молодому джентльмену, который сдвинул шляпу на правый бакенбард и вертелся у конторки, убивая мух линейкой. Уилкинс Флешер, эсквайр, балансировал на двух ножках конторского табурета, целясь перочинным ножом в коробку для облаток и с большой ловкостью попадая в самый центр маленькой красной облатки, наклеенной сверху. У обоих джентльменов были очень открытые жилеты и очень отложные воротнички, очень миниатюрные ботинки и очень большие кольца, очень маленькие часы и очень толстые цепочки, хорошо сшитые невыразимые и надушенные носовые платки.

— Я никогда не держал пари на полдюжины, — возразил молодой джентльмен. — Согласны на дюжину?

— Идет, Симери! — воскликнул Уилкинс Флешер, эсквайр.

— Первого сорта, — заметил тот.

— Разумеется, — отвечал Уилкинс Флешер, эсквайр.

Уилкинс Флешер, эсквайр, занес пари в записную книжечку золотым карандашиком, а другой джентльмен записал его в другую книжечку другим золотым карандашиком.

— Сегодня утром была заметка о Бофере, — сообщил мистер Симери. — Бедняга, его выгоняют из дому!

— Держу пари на десять гиней против пяти, что он перережет себе горло, — сказал Уилкинс Флешер, эсквайр.

— Идет, — отвечал мистер Симери.

— Постойте. Я вношу оговорку, — задумчиво произнес Уилкинс Флешер, эсквайр. — Пожалуй, он может повеситься.

— Отлично, — отозвался мистер Симери, снова вынимая золотой карандаш. — Я не возражаю. Скажем — покончит с собой.

— Лишит себя жизни, — сказал Уилкинс Флешер, эсквайр.

— Вот именно, — подтвердил мистер Симери, записывая пари.

— «Флешер, десять гиней против пяти, что Бофер лишит себя жизни». Какой мы назначим срок?

— Две недели, — предложил Уилкинс Флешер, эсквайр.

— К черту! Не согласен, — возразил мистер Симери, отрываясь на секунду, чтобы убить муху. — Назначим неделю.

— Возьмем среднее, — сказал Уилкинс Флешер, эсквайр. — Пусть будет десять дней.

— Ладно, десять дней, — согласился мистер Симери.

И в книжечках было записано, что Бофер должен лишить себя жизни в течение десяти дней, в противном случае Уилкинс Флешер, эсквайр, должен уплатить Френку Симери, эсквайру, десять гиней, а если Бофер покончит с собой в указанный срок, Френк Симери, эсквайр, должен уплатить Уилкинсу Флешеру, эсквайру, пять гиней.

— Мне очень жаль, что он обанкротился, — сказал Уилкинс Флешер, эсквайр. — Чудесные он давал обеды!

— И портвейн у него был превосходный, — заметил мистер Симери. — Мы посылаем завтра дворецкого на аукцион, пусть купит несколько бутылок шестьдесят четвертого.

— Черт возьми, как бы не так! — воскликнул Уилкинс Флешер, эсквайр. — Я тоже посылаю человека. Держу пари на пять гиней, что мой перебьет цену вашему.

— Идет.

Новая запись была занесена золотыми карандашами в книжечки, и мистер Симери, истребив к тому времени всех мух и заключив все мыслимые пари, отправился на биржу посмотреть, что там делается.

Уилкинс Флешер, эсквайр, соблаговолил, наконец, выслушать инструкции мистера Соломона Пелла и, заполнив несколько бланков, предложил всей компании отправиться вместе с ним в банк, что и было исполнено. Мистер Уэллер и его трое друзей взирали с безграничным изумлением на все, что попадалось им на пути, тогда как Сэм относился ко всему происходившему с невозмутимым хладнокровием.

Пройдя через двор, где было шумно и людно, и миновав двух привратников, одетых, казалось, под стать красному пожарному насосу в конце двора, они вошли в контору, где предстояло закончить дело, и здесь Пелл и мистер Флешер покинули их на несколько секунд, а сами поднялись наверх в отдел завещаний.

— Это что за место? — прошептал пятнистый джентльмен, обращаясь к мистеру Уэллеру-старшему.

— Контора юрисконсолей, — шепотом ответил душеприказчик.

— А что это за джентльмены, которые сидят за прилавками? — спросил кучер хриплым голосом.

— Должно быть, консоли, которые пониже, — отвечал мистер Уэллер. — Сэмивел, это консоли чином пониже?

— Неужели вы думаете, что пониженные консоли — живые люди? — с презрением осведомился Сэм.

— А я почем знаю! — возразил мистер Уэдлер. — Я думал, что они такими и должны быть. Ну, а кто же эти люди?

— Клерки, — отвечал Сэм.

— Почему они все едят сандвичи с ветчиной? — спросил его отец.

— Должно быть, это входит в их обязанности, — ответил Сэм. — Такая, знаете ли, у них здесь система. Они только это и делают весь день.

Мистер Уэллер и его друзья едва успели обдумать это своеобразное правило, связанное с финансовой системой страны, как к ним уже присоединились Пелл и Уилкинс Флешер, эсквайр, и повели их к той части прилавка, над которой висела круглая черная доска с большой буквой У.

— А это что значит, сэр? — осведомился мистер Уэллер, привлекая внимание Пелла к вышеупомянутой мишени.

— Первая буква фамилии покойной, — пояснил Пелл.

— Послушайте, — сказал мистер Уэллер, обращаясь к третейским судьям, — тут что-то неладно. Ведь наша буква — В! Э, нет! Это не пройдет!

Третейские судьи тотчас же и решительно высказались в том смысле, что дело не может быть законно проведено под буквой У, и, по всей вероятности, произошла бы заминка еще на один день, если бы не стремительное, хотя на первый взгляд и непочтительное вмешательство Сэма, который, схватив отца за фалду сюртука, подтащил его к прилавку и удерживал здесь до тех пор, пока тот не скрепил своей подписью двух-трех документов, а так как мистер Уэллер имел обыкновение писать печатными буквами, то на это потребовалось столько усилий и времени, что дежурный клерк успел очистить и съесть три рибстонских ранета.

Так как мистер Уэллер-старший настаивал на том, чтобы немедленно продать свою часть, то из банка они отправились к воротам биржи, и Уилкинс Флешер, эсквайр, ненадолго удалившись, вернулся с чеком на пятьсот тридцать фунтов на Смита, Пейна и Смита; эта сумма причиталась мистеру Уэллеру по курсу дня за помещенные в акции сбережения миссис Уэллер-второй. Двести фунтов Сэма были положены на его имя, а Уилкинс Флешер, эсквайр, получив комиссионные, небрежно положил деньги в карман и вернулся в свою контору.

Сначала мистер Уэллер упрямо не хотел брать по чеку ничего, кроме соверенов, но когда третейские судьи доказали ему, что придется раскошелиться на покупку мешка, чтобы донести деньги до дому, он согласился получить пятифунтовыми билетами.

— У моего сына, — начал мистер Уэллер, когда они вышли из банка, — у моего сына и у меня остается на сегодня одно важное дело, и я бы хотел поскорее покончить с ним, а потому пойдемте прямехонько в такое место, где можно свести все счеты.

Вскоре они отыскали тихую комнату, и счета были предъявлены и проверены. Счет мистера Пелла был взят под подозрение Сэмом, и некоторые издержки не получили утверждения третейских судей; но, несмотря на заявление мистера Пелла, скрепленное торжественными клятвами, будто с ним обошлись слишком сурово, эта операция оказалась самой выгодной из всех его юридических операций и на полгода обеспечила ему стол, квартиру и стирку белья.

Третейские судьи, пропустив по рюмочке, пожали всем руку и удалились, так как им в тот же вечер предстояло уехать из города. Мистер Соложон Пелл, убедившись, что больше ничего не предвидится по части закуски или выпивки, дружески распрощался и ушел, оставив сына наедине с отцом.

— Ну вот! — сказал мистер Уэллер, пряча бумажник в боковой карман. — Тут у меня тысяча сто восемьдесят фунтов вместе с деньгами, полученными за продажу арендных прав. А теперь, Сэмми, мой мальчик, правь к «Джорджу и Ястребу».