Книга: А. Дюма. Собрание сочинений. Том 34. Предводитель волков. Женитьба папаши Олифуса. Огненный остров
Назад: XV СЕНЬОР ДЕ ВОПАРФОН
Дальше: XVII ГРАФ ДЕ МОН-ГОБЕР

XVI
СУБРЕТКА ЗНАТНОЙ ДАМЫ

Увидев, какая неприятность произошла с драчливым молодым сеньором, за несколько секунд до того наградившим его ударом хлыста, от которого еще вздрагивали плечи Тибо, этот последний со всех ног побежал взглянуть на сеньора Рауля де Вопарфона.
Неподвижное тело лежало поперек дороги, рядом с фыркающей лошадью.
Тибо оно показалось не тем, что проехало мимо пять минут назад и стегнуло его плеткой, и это было самым удивительным.
Во-первых, одежда на этом теле была крестьянская, а не дворянская.
Кроме того, Тибо показалось, что эта самая одежда только что была на нем самом.
Его изумление продолжало возрастать и дошло до предела, когда он заметил, что не только одежда, но и голова, венчавшая это совершенно бесчувственное тело, прежде принадлежала ему, Тибо.
Естественно, удивленный башмачник перевел глаза со своего двойника на себя самого и обнаружил, что его костюм претерпел существенные изменения.
Его ноги вместо башмаков с гетрами оказались обутыми в пару изящных высоких французских сапог, мягких, словно шелковые чулки, собранных на подъеме и украшенных тонкими серебряными шпорами.
Его кюлоты были не из плиса, но из самой лучшей темно-коричневой замши, какую только можно найти, и подвязки стягивались маленькими золотыми пряжками.
Его оливкого цвета редингот грубого сукна из Лувье превратился в изысканный зеленый охотничий костюм с золотыми бранденбурами, под которым виднелся тонкий белый пикейный жилет, а между его отворотами, поверх искусно плиссированной рубашки, струился батистовый галстук.
Даже его мужицкая шапка превратилась в элегантную треуголку, украшенную галуном, таким же самым, из какого были сделаны бранденбуры на рединготе.
Кроме того, вместо длинной палки (так мастеровые называют свое боевое оружие), которую минуту назад Тибо держал в руке то ли для опоры, то ли для защиты, он помахивал легким хлыстом и, слушая его свист, испытывал истинно аристократическое наслаждение.
Наконец, тонкую талию нового тела стягивал пояс, на котором висел длинный охотничий нож — нечто среднее между прямым тесаком и мечом.
Тибо рад был чувствовать на себе такой изысканный костюм, и естественное в подобных обстоятельствах кокетство вызвало у него желание немедленно увидеть, к лицу ли ему этот костюм.
Но где он мог посмотреть на себя среди ночи, темной, словно нутро печи?
Оглядевшись, Тибо понял, что стоит в десяти шагах от собственной хижины.
— Ах, черт возьми, нет ничего проще, — сказал он. — Разве у меня нет зеркала?
И Тибо кинулся бежать к дому, собираясь, подобно Нарциссу, насладиться собственной красотой.
Но дверь хижины оказалась запертой.
Напрасно Тибо искал ключ.
В его карманах были лишь туго набитый кошелек, коробочка ароматных пастилок и маленький перочинный ножик с золотой, отделанной перламутром рукояткой.
Куда он мог деть ключ от своей двери?
В его голове сверкнула догадка: ключ мог лежать в кармане у другого Тибо, того, что остался лежать на дороге.
Вернувшись, он порылся в кармане штанов двойника и извлек оттуда ключ вместе с несколькими двойными су.
Тибо взял грубое орудие кончиками пальцев и вернулся к своей двери.
Однако в доме было еще темнее, чем снаружи.
Тибо ощупью нашел огниво, трут и кремень и стал высекать огонь.
Через несколько секунд воткнутый в пустую бутылку огарок уже освещал комнату.
Но, зажигая свечу, Тибо не мог не коснуться ее пальцами.
— Фу! — сказал он. — Что за свиньи эти крестьяне! Как могут они жить в такой грязи!
Впрочем, свечка горела, а это было самым главным.
Тибо снял со стены зеркало, поднес его к свечке и посмотрел на себя.
Едва встретившись взглядом со своим отражением, он изумленно вскрикнул.
Это был не он; вернее, его душа была в чужом теле.
Его дух вселился в тело красивого молодого человека двадцати пяти-двадцати шести лет, голубоглазого, со свежими яркими щеками, пурпурными губами, белыми зубами.
Одним словом, это было тело барона Рауля де Вопарфона.
Только теперь Тибо вспомнил о своем желании, вырвавшемся у него в минуту гнева, после того как его ударили хлыстом и сбили с ног.
Он захотел на двадцать четыре часа стать бароном де Вопарфоном, а барон де Вопарфон на тот же срок должен был стать Тибо.
Теперь он понял то, что прежде казалось ему необъяснимым: почему бесчувственное тело, лежавшее посреди дороги, было одето в его платье и имело его лицо.
— Черт! — сказал он. — Надо в этом разобраться: кажется, что я здесь, а на самом деле я там. Примем меры, чтобы за те двадцать четыре часа, на которые я так неосторожно себя покинул, со мной не случилось бы непоправимого несчастья. Ну-ну, умерьте свое отвращение, господин де Вопарфон; перенесем сюда беднягу Тибо и устроим его поудобнее на постели.
И в самом деле, хоть эта работа и оскорбляла аристократические чувства r-наде Вопарфона, Тибо подобрал себя с дороги и на руках отнес в постель.
Уложив себя, Тибо задул свечу, боясь, как бы с ним не случилось беды, пока он лежит без сознания; затем он тщательно запер дверь и спрятал ключ в дупле, как делал всякий раз, когда не хотел носить его с собой.
После этого он поймал коня, схватив его за повод, и сел в седло.
Вначале он слегка беспокоился: Тибо гораздо чаще передвигался пешком, чем верхом, и не был опытным всадником.
Он боялся, что, если лошадь сдвинется с места, он не сможет сохранить равновесие.
Но похоже было на то, что вместе с телом Рауля он унаследовал его навыки: как только умное животное попыталось воспользоваться минутной неловкостью седока и сбросить его, Тибо инстинктивно подобрал поводья, сжал колени, вонзил шпоры в бока коню и два или три раза огрел его хлыстом, призвав непокорного к порядку.
Сам не зная как, Тибо оказался умелым наездником.
Эта победа над лошадью помогла ему осознать свою двойственность.
По внешности он с головы до ног был бароном Раулем де Вопарфоном.
Душой он остался Тибо.
Не было сомнений в том, что в бесчувственном теле Тибо, лежавшем в хижине, дремала душа молодого дворянина, одолжившего ему свое тело.
При этом обмене телами у Тибо осталось весьма смутное представление о том, что он должен был делать.
Он прекрасно знал, что графиня письмом пригласила его в Мон-Гобер.
Но что говорилось в этом письме?
В котором часу его ждали?
Как ему проникнуть в замок?
Это оставалось совершенно неизвестным, следовательно, это предстояло точно выяснить.
Тогда у Тибо возникла мысль.
Рауль, несомненно, держал письмо графини при себе.
Ощупав себя со всех сторон, Тибо и в самом деле почувствовал в боковом кармане куртки что-то напоминавшее формой тот предмет, который он искал.
Остановив коня, он порылся в кармане и вытащил маленький бумажник из надушенной кожи, на белой атласной подкладке.
В одном из отделений этого маленького бумажника лежало несколько писем, в другом — всего одно.
Скорее всего, из этого письма он и узнает все, что ему надо знать.
Оставалось только прочесть его.
Тибо был всего в трех или четырех сотнях шагов от деревни Флёри.
Он пустил лошадь галопом, надеясь застать свет в каком-нибудь доме.
Но в деревне спать ложатся рано, а в те времена ложились еще раньше, чем теперь.
Проехав улицу из конца в конец, Тибо не увидел ни одного огонька.
Наконец ему показалось, что он слышит шум из конюшни трактира.
Он крикнул; вышел слуга с фонарем.
— Друг мой, — сказал Тибо, совершенно забывший, что на время он стал знатным дворянином. — Не могли бы вы посветить мне минутку? Вы оказали бы мне услугу.
— И для этого вы вытащили меня из постели? — грубо ответил конюх. — Ну и болван же вы!
Он повернулся к Тибо спиной и собрался уйти.
Тибо понял свою ошибку.
— Эй, мерзавец! — сказал он, повысив голос. — Неси фонарь и свети мне, не то получишь двадцать пять ударов плеткой!
— Ой, простите меня, монсеньер, — ответил конюх, — я не знал, с кем говорю.
И, встав на цыпочки, он поднял фонарь повыше, чтобы Тибо мог читать.
Тибо развернул письмо и прочел:
«Мой милый Рауль,
решительно, богиня Венера покровительствует нам. Не знаю, что за большая охота готовится завтра у Тюри, но знаю, что он уезжает сегодня вечером.
Выезжайте в девять, и Вы будете здесь в половине одиннадцатого.
Вы знаете, где войти; Вас встретит известная Вам особа и проводит в известное Вам место.
Мне показалось — не в упрек Вам, — что в прошлый раз Вы очень задержались в коридорах.
Джейн».
— Ах, черт! — выругался Тибо.
— Что угодно, монсеньер? — спросил конюх.
— Ничего, мужлан, кроме того, что больше ты мне не нужен и можешь убираться.
— Счастливого пути, монсеньер! — низко кланяясь, пожелал слуга.
И ушел.
— Черт! — повторил Тибо. — Немного же я узнал из этого письма — богиня Венера покровительствует нам, «он» уезжает сегодня в Тюри, графиня де Мон-Гобер ждет меня в половине одиннадцатого, и графиню зовут Джейн. Что касается остального, я знаю, где войти, знаю, кто меня встретит и куда меня проводят.
Тибо почесал за ухом; этот жест в любой стране свойствен людям, оказавшимся в крайне затруднительном положении.
Ему захотелось разбудить сеньора де Вопарфона, спавшего на его постели в оболочке Тибо.
Но, кроме того, что это означало бы потерять время, у этого средства были и другие неудобства.
Дух барона Рауля, увидев свое тело так близко, мог пожелать вернуться в него.
Но тогда — борьба, в которой Тибо сможет защищаться лишь с риском причинить вред себе самому.
Надо было найти другой способ.
Тибо не раз приходилось слышать похвалы мудрости животных, и сам он не раз в продолжение своей деревенской жизни имел возможность восхищаться их инстинктом.
Он решил довериться коню.
Тибо вывел коня на дорогу, повернул его головой в сторону Мон-Гобера и отпустил поводья.
Конь понесся галопом.
Конечно, он понял, что от него требуется.
Тибо больше не о чем было беспокоиться: за него все сделает конь.
У поворота ограды парка конь встал, но не потому, что не был уверен в дороге: он насторожил уши и казался встревоженным.
Тибо показалось, что он видит две тени; наверное, это и в самом деле были тени, потому что, сколько он ни поднимался в стременах, желая стать повыше, сколько ни оглядывался, ровно ничего не увидел.
Он подумал, что это браконьеры, которые хотят проникнуть в парк, чтобы составить конкуренцию прежнему Тибо в поисках дичи.
Никто не пытался преградить ему путь, и Тибо оставалось лишь предоставить коню свободу действий.
Он снова отпустил поводья.
Конь скакал крупной рысью вдоль ограды парка, ступая по вспаханной земле, и ни разу не заржал, как будто догадывался, что должен двигаться как можно тише.
Пробежав таким образом вдоль одной стороны ограды, конь свернул за угол и остановился у пролома.
— Несомненно, мы пройдем здесь, — сказал Тибо.
Конь принюхался и поскреб землю копытом.
Это был утвердительный ответ.
Тибо снова отпустил повод, и конь, из-под копыт которого посыпались камни, перепрыгнул через пролом.
Они оказались в парке.
Одно из трех затруднений счастливо разрешилось.
Тибо прошел внутрь, зная, «где войти».
Оставалось найти «известную особу».
Через пять минут конь встал в сотне шагов от замка, перед дверью одной из тех хижин, которые выстроены из неотесанных бревен и глины и украшают пейзажи парков, изображая развалины.
Дверь приоткрылась: внутри услышали стук копыт.
Вышла хорошенькая горничная.
— Это вы, господин Рауль? — шепотом спросила она.
— Да, дитя мое, это я, — спешившись, ответил Тибо.
— Госпожа ужасно боялась, что этот пьяница Шампань не передал вам письмо…
— Напрасно боялась: Шампань очень исполнителен.
— Оставьте коня здесь и идите за мной.
— А кто о нем позаботится?
— Как всегда, метр Крамуази.
— Верно, — сказал Тибо, словно о чем-то ему известном, — Крамуази займется им.
— Ну, скорее, — поторопила служанка, — а не то госпожа снова скажет, что мы задерживаемся в коридорах.
После этих слов, напомнивших Тибо фразу из адресованного Раулю письма, горничная засмеялась, показав жемчужные зубки.
Тибо захотелось остановиться — на этот раз в парке, а не в коридорах.
Но горничная замерла, прислушиваясь.
— Что случилось? — спросил Тибо
— Мне кажется, у кого-то под ногой хрустнула ветка.
— Ну и что! — сказал Тибо. — Это была нога Крамуази.
— Для вас это лишний повод быть умником, господин Рауль… по крайней мере, здесь.
— Не понимаю.
— Разве Крамуази не жених мне?
— Ах да! Но каждый раз, как я остаюсь с тобой наедине, малютка Роза, я об этом забываю.
— Теперь меня зовут Роза! Господин барон, я в жизни не встречала более забывчивого человека, чем вы.
— Я тебя называю Розой, прелестное дитя, потому что Роза — царица цветов, а ты царица служанок.
— Право же, господин барон, я всегда находила вас остроумным, но сегодня вечером вы особенно в ударе.
Тибо приосанился.
Адресованная барону похвала досталась башмачнику.
— Надеюсь, твоя госпожа такого же мнения обо мне, — сказал он.
— О, со знатными дамами всегда есть способ казаться самым умным человеком в мире: молчать.
— Я запомню этот рецепт.
— Тише! — прошептала субретка. — Видите, там госпожа графиня смотрит из-за занавески своей туалетной комнаты. Так что скромно следуйте за мной.
В самом деле, им предстояло пересечь открытое пространство между деревьями парка и входом в замок.
Тибо ступил на лестницу.
— Несчастный, что вы делаете? — субретка удержала его за руку.
— Что я делаю? Право же, Сюзетта, признаюсь тебе, что не имею об этом ни малейшего понятия.
— Теперь я стала Сюзеттой! Господин барон оказывает мне честь, награждая именами всех своих возлюбленных. Идите сюда!.. Вы же не пойдете через парадные комнаты? Оставим этот путь для господина графа.
И горничная провела Тибо через маленькую дверь, справа от которой начиналась винтовая лестница.
На середине лестницы Тибо обвил рукой гибкую, словно уж, талию служанки.
— Мы уже в коридорах? — спросил он, ища губами щеку прелестной девушки.
— Нет еще, — ответила та, — но это все равно.
— Клянусь, — сказал Тибо, — если бы в этот вечер я звался Тибо вместо того, чтобы быть Раулем, клянусь, милая Мартон, я поднялся бы в мансарду вместо того, чтобы остаться во втором этаже.
Послышался скрип открывающейся двери.
— Ну, скорее! — сказала служанка. — Господин барон, госпожа уже беспокоится.
Потянув за собой Тибо, она вошла в коридор, открыла дверь, втолкнула Тибо в комнату и закрыла дверь за башмачником, совершенно уверенная в том, что впустила барона Рауля де Вопарфона, по ее словам самого забывчивого человека в мире.
Назад: XV СЕНЬОР ДЕ ВОПАРФОН
Дальше: XVII ГРАФ ДЕ МОН-ГОБЕР