Книга: А. Дюма. Собрание сочинений. Том 34. Предводитель волков. Женитьба папаши Олифуса. Огненный остров
Назад: VIII ПОЖЕЛАНИЯ ТИБО
Дальше: X БАЛЬИ МАГЛУАР
IX
ПРЕДВОДИТЕЛЬ ВОЛКОВ
Спасаясь от угроз мельничихи и от оружия ее слуг, Тибо инстинктивно устремился к опушке леса.
Он собирался, как только покажется враг, скрыться в лесу, куда в такой час никто не решится последовать за ним, боясь засады.
Впрочем, Тибо был наделен полученной от черного волка дьявольской властью и никаких врагов не боялся.
Ему достаточно было послать их туда, куда он отправил свинью вдовы Поле.
И он был уверен, что избавится от них.
Но сердце у него сжималось при воспоминании о Маркотте, и он говорил себе, что никогда больше у него не хватит смелости отправить человека в преисподнюю, как он поступил со свиньей.
Размышляя о своей страшной власти и все время оглядываясь, чтобы узнать, не придется ли воспользоваться ею, Тибо вышел к окраине Пислё, когда уже стемнело.
Наступила мрачная и грозная осенняя ночь, ветер с жалобным воем носился по лесу, срывая с деревьев пожелтевшие листья.
Время от времени уханье сов перекрывало эти мрачные завывания; казалось, это окликали друг друга заблудившиеся путники.
Все эти звуки были привычными для слуха Тибо и не производили на него особого впечатления.
Впрочем, оказавшись на опушке леса, он предусмотрительно вырезал каштановую палку в четыре фута длиной: умея обращаться с таким оружием, он мог один справиться с четырьмя противниками.
Он смело вошел в лес около того места, которое до сих пор еще называют Волчьим Вереском.
Несколько минут он пробирался вдоль темной и узкой просеки, проклиная причуды женщин, без всякого на то основания предпочитающих робкого и тщедушного мальчика сильному и смелому мужчине. Внезапно он услышал, что позади него, шагах в двадцати, зашуршали листья.
Он обернулся.
Прежде всего он увидел во мраке два глаза, светящиеся, словно раскаленные угли.
Затем, приглядываясь и напрягая зрение, чтобы видеть в темноте, он различил большого волка, следовавшего за ним по пятам.
Это был не тот волк, что приходил в его хижину.
Тот волк был черным, а этот — рыжий.
Их нельзя было спутать ни по цвету шерсти, ни по размеру.
У Тибо не было оснований считать, что все волки относятся к нему так же благожелательно, как тот первый, с которым он имел дело.
Поэтому он покрепче перехватил обеими руками палку и сделал несколько мулине, проверяя, не разучился ли обращаться с ней.
Но, к большому его удивлению, волк бежал следом, не обнаруживая никаких враждебных намерений, останавливаясь, когда останавливался Тибо, и снова трогаясь с места, если тот продолжал путь; только время от времени волк подвывал, как будто звал подкрепление.
Эти завывания немного беспокоили Тибо.
Внезапно ночной путник увидел перед собой еще два огня, вспыхнувшие во все более сгущающейся мгле.
Подняв палку, готовый ударить, он пошел прямо на эти неподвижные огни, но споткнулся о лежавшее поперек дороги тело.
Это был второй волк.
Не думая о том, что опасно первым нападать на этих животных, башмачних сильно ударил волка своей дубиной.
Удар пришелся в голову.
Волк жалобно взвыл.
Затем, встряхнувшись, словно прибитая хозяином собака, он пошел впереди башмачника.
Тибо оглянулся посмотреть, куда девался первый волк.
Первый продолжал идти не приближаясь и не отставая.
Но, снова взглянув вперед, Тибо обнаружил справа от себя третьего волка.
Непроизвольно он повернул голову влево.
С этой стороны его сопровождал четвертый волк.
Он не прошел и четверти льё, как его уже окружили кольцом двенадцать волков.
Положение становилось опасным.
Тибо понял, насколько это серьезно.
Сначала он попробовал петь, надеясь, что звук человеческого голоса прогонит зверей.
Напрасно.
Ни один из них не покинул своего места в круге, как будто очерченном циркулем.
Тогда он решил забраться на первое же дерево с густой кроной и, сидя на ветке, ждать рассвета.
Но, хорошенько поразмыслив, он решил идти к дому — до него было уже не так далеко, — поскольку волки, хотя теперь их было много, проявляли к нему не больше враждебности, чем первый.
Если они переменят свое поведение по отношению к нему, забраться на дерево он всегда успеет.
Надо сказать, Тибо был так взволнован, что, оказавшись перед своей дверью, он не увидел ее.
Наконец он узнал свою хижину.
Но, к большому удивлению Тибо, когда он подходил к ней, волки, которые шли впереди, почтительно расступились, пропустив его, а затем уселись в ряд.
Тибо не стал терять времени на то, чтобы поблагодарить их за любезность.
Он бросился в дом и поспешил захлопнуть за собой дверь.
Заперев дверь на все задвижки, он придвинул к ней хлебный ларь, чтобы укрепить ее на случай осады.
Затем он упал на стул — и только теперь смог вздохнуть полной грудью.
Немного отдышавшись, он подошел к окну, выходившему в лес, и выглянул.
Цепь горящих глаз указала ему на то, что волки не только не ушли, но выстроились в ряд перед его жилищем.
Такое соседство испугало бы кого угодно; но Тибо всего несколько минут назад шел в сопровождении этой грозной компании, и его успокаивала мысль о том, что он отделен от своих мрачных спутников стеной, пусть даже тонкой.
Тибо зажег маленькую железную лампу, поставил ее на стол.
Собрав в кучу разбросанные в очаге головешки, он навалил сверху стружек и разжег большой огонь, надеясь, что его отблески заставят волков уйти.
Но это были, несомненно, особенные волки: они не боялись огня и не сдвинулись с выбранных мест.
С первыми лучами солнца Тибо, который так и не смог уснуть от страха, увидел их и пересчитал.
Как и вчера, они, казалось, чего-то ждали — одни лежа, другие сидя; кто дремал, кто, словно часовой, ходил взад и вперед.
Наконец когда последняя звезда растаяла в потоке алого света, разлившегося на востоке, волки разом поднялись и, издав унылый вой, каким ночные животные встречают день, разбежались в разные стороны.
Когда волки исчезли, Тибо принялся размышлять о своей вчерашней неудаче.
Почему мельничиха не захотела предпочесть его кузену Ландри?
Не перестал ли он быть красавчиком Тибо, не произошла ли в нем какая-нибудь неблагоприятная перемена?
У Тибо был только один способ это узнать: посмотреть на себя в зеркало.
Он взял в руки висевший над камином осколок зеркала и, повернув его к свету, кокетливо улыбнулся своему отражению.
Но едва он увидел свое отраженное в зеркале лицо, как у него вырвался крик, в котором смешались изумление и страх.
Он был все тем же красавчиком Тибо.
Но там, где из-за неосторожно вырвавшегося у него пожелания появился лишь один красный волос, теперь оказалась целая прядь, отблески которой смело могли поспорить с самым ярким пламенем его очага.
На лбу у Тибо выступил холодный пот.
Зная, что совершенно бесполезно пытаться вырвать или отрезать проклятые волосы, он решил хотя бы не увеличивать их число и в будущем выражать как можно меньше желаний.
Надо было прогнать все честолюбивые мысли, роковым образом воздействовавшие на него, и вернуться к работе.
Тибо попробовал это сделать.
Но душа у него не лежала к делу.
Он попытался воскресить в памяти ноэли, что распевал в доброе старое время, когда быстро вырезал сабо из березовых и буковых чурок, но напрасно: работа не шла, и инструмент часами неподвижно лежал в его руке.
Размышляя, он спрашивал себя, стоит ли выбиваться из сил только для того, чтобы продолжать влачить жалкое существование, если, разумно управляя своими желаниями, он может добиться чего угодно.
Готовить себе завтрак уже не было для него развлечением, как прежде: он с отвращением съедал, почувствовав голод, кусок черного хлеба, и зависть, прежде ощущавшаяся им лишь как смутная тяга к благополучию, понемногу превращалась в его сердце в глухую ярость, в злобную ненависть к ближнему.
Каким бы долгим ни показался Тибо этот день, он прошел как и все другие.
В сумерках Тибо отошел от верстака, уселся перед дверью на скамью, которую когда-то сколотил своими руками, и опять погрузился в мрачные раздумья.
Едва стало темнеть, из кустов вышел один волк и улегся, как вчера, неподалеку от хижины.
За ним, тоже как вчера, последовал второй, потом третий; наконец вся стая расположилась на тех же местах, что и прошлой ночью.
Тибо ушел, когда появился третий волк.
Он забаррикадировался так же тщательно, как вчера.
Но он был печальнее, чем вчера, и совсем пал духом.
И не было у него сил бодрствовать.
Он зажег огонь; устроив так, чтобы камин горел всю ночь, улегся в постель и заснул.
Когда Тибо проснулся, было совсем светло.
Солнце поднялось на две трети.
Его лучи трепетали на желтеющих листьях, окрашивая их в пурпур и золото.
Тибо подбежал к окну: волков не было.
Но на влажной от росы траве можно было сосчитать отпечатки тел, лежавших на ней ночью.
Вечером волки опять собрались у хижины башмачника. Тибо уже стал привыкать к их присутствию.
Он предположил, что, связавшись с черным волком, снискал себе дружбу нескольких представителей той же породы, и решил раз и навсегда выяснить, чего можно ждать от них.
Сунув за пояс только что заточенный садовый нож, с рогатиной в руке, башмачник распахнул дверь и решительно направился к стае.
К большому его удивлению, волки не бросились на него, а завиляли хвостами, как собаки, увидевшие хозяина.
Они так явно проявляли дружелюбие, что Тибо осмелился погладить одного волка по спине — и зверь не только позволил ему это, но и не скрывал своего удовольствия.
— Ну что ж, — сказал Тибо, обладавший живым и причудливым воображением, — если эти твари окажутся такими же послушными, как и любезными, у меня будет стая, какая и не снилась сеньору Жану, и я могу быть уверен, что заполучу любую дичь, какую мне только захочется.
Не успел он договорить, как четверка самых сильных и проворных волков отделилась от стаи и углубилась в лес.
Через несколько минут из-под деревьев послышался вой, а спустя полчаса один из волков вернулся; в зубах он тащил чудесную косулю, оставлявшую на траве длинный кровавый след.
Волк положил косулю у ног Тибо, который, вне себя от радости, что его желания не только исполняются, но предупреждаются, ловко разделал тушу и дал каждому его долю, оставив себе лишь часть спины и оба окорока.
Затем повелительным жестом, показывавшим, что лишь теперь он вошел в роль, Тибо отпустил волков до завтра.
Назавтра он еще до рассвета отправился в Виллер-Котре и продал окорока за два двойных экю трактирщику, хозяину «Золотого шара».
На следующий день Тибо отнес тому же трактирщику половину кабана и стал одним из его постоянных поставщиков.
Он пристрастился к этому промыслу, целые дни проводил в городе, шатаясь по кабакам, и совсем перестал делать сабо.
Кое-кто пробовал подшучивать над красной прядью, которая, как Тибо ни старался ее скрыть, всегда умудрялась приподнять лежавшие над ней волосы и выбиться наружу, но он решительно заявил, что не потерпит никаких насмешек над своим недостатком.
Между тем герцог Орлеанский и г-жа де Монтессон, к несчастью, решили провести несколько дней в Виллер-Котре.
Это подхлестнуло безумное честолюбие Тибо.
Все прекрасные дамы, все молодые сеньоры из соседних замков — Монбретоны, Монтескью, Курвали — съехались в Виллер-Котре.
Дамы были в самых богатых платьях, молодые сеньоры — в самых изысканных костюмах.
Рог сеньора Жана раздавался в лесу громче обычного.
Подобно чудесным видениям, проносились на великолепных английских лошадях стройные амазонки и стремительные всадники в роскошной охотничьей одежде — красной, обшитой золотым позументом.
Казалось, между высокими темными деревьями сверкают языки пламени.
Вечером картина менялась: все это высокое общество собиралось для пиршеств и балов.
Но между балами и пирами они катались в красивых раззолоченных колясках, украшенных разноцветными гербами.
Тибо всегда был в первом ряду глазевших.
Он пожирал взглядом облака атласа и кружев, которые, приподнимаясь, позволяли увидеть тонкую щиколотку, обтянутую шелковым чулком, маленькую туфельку на красном каблучке.
Все это проносилось перед изумленной толпой, оставляя за собой облака пудры а-ла-марешаль и нежные ароматы.
Тибо спрашивал себя: почему он не один из этих молодых сеньоров в расшитой одежде, почему у него нет любовницы среди этих шуршащих шелками прекрасных дам?
И тогда Аньелетта представлялась ему такой, какой была в действительности, — жалкой маленькой крестьянкой, и вдова Поле казалась той, кем была, — простой мельничихой.
Самые роковые размышления приходили в его голову в те часы, когда он возвращался домой через лес в сопровождении волчьей стаи, которая, стоило ночи наступить, а ему войти в лес, следовала за ним ни на шаг не отставая, словно телохранители короля.
Среди подобных искушений Тибо, уже вступивший на путь зла, не мог остановиться и должен был отбросить то, что еще привязывало его к честной жизни, — воспоминания о ней.
Что ему те несколько экю, который давал хозяин «Золотого шара» за дичь, добытую его друзьями — волками!
Деньги, собранные им за месяцы и даже за годы, не могли бы дать ему возможности осуществить самое скромное из бушевавших в его душе желаний.
Я не посмею утверждать, что Тибо, пожелавший для начала окорок оленя сеньора Жана, затем — сердце Аньелетты, затем — мельницу вдовы Поле, удовлетворился бы теперь замком Уаньи или Лонпон, — так сильно возбуждали его честолюбивое воображение все эти маленькие ножки и эти стройные округлые икры, так опьяняли его тонкие ароматы, исходившие от шелковых и бархатных платьев.
В один прекрасный день он сказал себе, что глупо продолжать жить в бедности, обладая такой властью, какая дана ему.
С этой минуты он решил пользоваться ею для осуществления самых необузданных желаний, какие у него появятся, пусть даже его волосы станут когда-нибудь похожи на огненную корону, пылающую по ночам над высокой трубой зеркальной мануфактуры Сен-Гобена.
Назад: VIII ПОЖЕЛАНИЯ ТИБО
Дальше: X БАЛЬИ МАГЛУАР
