XIX
СЛЕДЫ МАТЬЁ
Вбежав в дом, молодой человек сделал знак присутствующим оставаться на месте; все поняли, что Франсуа принес важные новости.
За исключением Бернара, все сделали шаг назад.
Матьё мешал отступить камин, у которого он пристроился, хотя, казалось, ему было трудно держаться на ногах и он не мог прийти в себя.
— Уф! — произнес Франсуа, бросив, вернее, уронив куртку на пол и прислонившись с измученным видом к дверному косяку.
— Что такое еще? — спросил мэр. — Этак мы, видно, сегодня не закончим. Жандармы, да ведите же его в Виллер-Котре!
Но аббат Грегуар понял, что забрезжило спасение. Он выступил вперед и сказал:
— Господин мэр, этот молодой человек хочет нам сообщить нечто очень важное. Выслушайте его. Франсуа, ты принес нам важные новости, не так ли?
— Спасибо, не беспокойтесь, — сказал Франсуа мамаше Теллье и Катрин, подбежавшим, чтобы помочь ему; аббат, мамаша Ватрен и Гийом смотрели на него, как потерпевшие в океане кораблекрушение смотрят с маленького плота на плывущее с горизонта спасительное судно.
Потом, обращаясь к мэру и жандармам, молодой лесник спросил:
— А куда это вы все собрались?
— Франсуа, Франсуа, — зарыдала мамаша Ватрен, — они уводят моего сына, моего бедного Бернара в тюрьму!
— О! — произнес Франсуа, — успокойтесь. Он еще пока не в тюрьме: ведь отсюда до Виллер-Котре не меньше полутора льё. Не говоря уже о том, что папаша Сильвестр спит сейчас сном праведника и ему нелегко будет проснуться в такой час, чтобы отпереть тюрьму!
— А! — с облегчением произнес Гийом, поняв, что Франсуа больше не тревожится за Бернара, раз заговорил таким тоном.
И Гийом принялся набивать свою трубку, о которой совсем забыл в последние полчаса.
Что касается Матьё, не привлекавшего к себе внимания, он незаметно проскользнул от камина к окну и уселся на подоконник.
— Что это, в самом деле! — рассвирепел мэр. — Мы должны слушаться господина Франсуа?! Жандармы, не задерживайтесь, отправляйтесь!
— Извините, господин мэр, — сказал Франсуа, — но я должен возразить против этого.
— Против чего?
— Против того приказа, что вы только что отдали.
— Да неужели ты что-то сообщишь, из-за чего им стоит задерживаться?
— Да, господин мэр, и вы сами в этом убедитесь. Предупреждаю только, что слушать придется довольно долго.
— Как?! Еще и долго слушать! Так приходи завтра, тогда и поговорим.
— О нет, господин мэр! — настаивал Франсуа. — Вы совершите огромную ошибку, если не выслушаете меня именно сегодня.
— Друг мой, — покровительственным тоном заявил мэр, — при расследовании преступления к дополнительному расследованию допускаются только достоверные факты. Я полагаю, вы сочтете справедливым, что я пренебрегаю вашим заявлением. Жандармы, уведите арестованного!
— Ну, так вот, — рассердился на этот раз Франсуа, — в таком случае вы обязаны меня выслушать, господин мэр, потому что те факты, которые я собираюсь сообщить, носят самый достоверный характер.
— Господин мэр! — вмешался аббат Грегуар. — Во имя религии и человечности заклинаю вас выслушать этого юношу.
— А я, сударь, во имя правосудия приказываю остановить ваше распоряжение, — произнес папаша Гийом.
И мэр, столкнувшись с такой суровой и властной силой — силой отцовской любви, невольно стих, но не желал признать себя побежденным.
— Сударь, — сказал он, — но коль скоро есть убитый, есть и убийца…
— Извините, господин мэр, — прервал его Франсуа, — да, действительно имеется убийца, но нет убитого.
— Как это — нет? — изумился мэр.
— Нет убитого? — повторили все присутствующие.
— Что он говорит? — спросил Матьё.
— Хвала Создателю! — произнес священник.
— Итак, — продолжал Франсуа, — даже если бы я ограничился одним этим сообщением, то и оно было бы достаточно хорошей новостью.
— Объясните же нам все это поподробнее, молодой человек, — приказал мэр начальственным тоном. Втайне он был доволен, что под таким предлогом уступает Франсуа, не роняя своего достоинства.
— Дело в том, что господин Шолле был сбит с ног силой выстрела, а упав, потерял сознание. Пуля ударилась о кошелек, набитый золотом, который он держал во внутреннем кармане, и срикошетила вдоль ребер.
— О-о! — вскричал потрясенный мэр, — вы утверждаете, друг мой, что пуля ударилась о кошелек?!
— Вот ведь какое удачное помещение денег, — рассмеялся Франсуа, — не так ли, господин мэр?
— Для закона не имеет значения, жив господин Шолле или нет. Имела место попытка убить его.
— Да, конечно, — согласился Франсуа. — Кто же утверждает обратное?
— Тогда ближе к делу! — заявил мэр.
— А я и не хочу ничего другого, да вы сами меня то и дело прерываете.
— Давай, говори, говори, Франсуа! — закричали все присутствующие.
Молчали только двое, но по разным причинам. Это были Бернар и Матьё.
— Итак, господин мэр, слушайте, как было дело, — объявил Франсуа.
— Но, — недоверчиво прервал его магистрат, — откуда ты можешь знать, как все происходило в полульё отсюда, если ты в это время находился с нами за столом в этом доме и никуда не выходил?
— Да, я вас не покидал, это верно. Ну и что же? Когда я говорю: "Вот кабан, это самец, это самка, этот трехлеток, этот двухлеток, а тот одинец" — разве я этих кабанов вижу? Нет, я вижу их следы в лесу, и это все, что мне нужно.
Франсуа даже не посмотрел в сторону Матьё, но тот почувствовал, как по спине его прошел озноб.
— Итак, я продолжаю, — сказал молодой лесник. — Вот как все произошло. Господин Бернар поначалу пришел в кабачок мамаши Теллье… Это так, мамаша Теллье?
— Да, верно, — ответила женщина. — И что же?
— Он был очень взволнован…
— Да, — подтвердила она, — так и было.
— Помолчите! — остановил ее мэр.
— Он ходил вот так, — продолжал Франсуа, изображая крупными шагами по комнате походку Бернара. — Затем он потерял терпение и два или три раза топнул ногой возле стола, который стоит в кабачке против двери.
— Он требовал себе вина! — воскликнула мамаша Теллье, возведя руки к небу в знак восхищения проницательностью Франсуа, граничащей с чудом.
Матьё вытер рукавом пот, выступивший на лбу.
— О, это совсем было нетрудно увидеть, — заметил Франсуа в ответ на восторг доброй женщины, — на песчаной почве выделяются следы башмаков, и три или четыре отпечатка оказались глубже других.
— Как же ты смог разобрать все это ночью?
— Ну, а луна? Вы думаете, она висит в небе только затем, чтобы на нее выли собаки? Через некоторое время господин Шолле верхом на лошади прибыл со стороны Виллер-Котре, спешился в тридцати шагах от кабачка матушки Теллье и привязал лошадь к дереву. Потом он прошел мимо господина Бернара. Я предполагаю также, что он искал на земле что-то, может быть, упавшие деньги. На этом месте виднеются кусочки застывшего свечного сала, значит, надо было посветить… Все это время господин Бернар прятался за буком, что против дома, и, видимо, продолжал сердиться, а доказательство тому — несколько мест на стволе дерева, с которых сорван мох как раз на уровне человеческой руки. Парижанин, найдя то, что искал, удалился в сторону Принцева источника и уселся там в четырех шагах от воды. Потом он поднялся и успел сделать двадцать два шага к дороге на Суасон, и вот тут-то в него выстрелили и он упал.
— Да, да, это было так! — воскликнула Катрин.
— Завтра, — подытожил этот рассказ мэр, — мы выясним, кто стрелял — поищем пыжи и пулю.
— Для этого не надо ждать завтрашнего дня: я их принес, — сказал Франсуа.
Луч радости осветил мертвенно-бледное лицо Матьё.
— Как? — промолвил мэр. — Вы их принесли? И пыжи и пулю?
— Да… Пыжи, как вы понимаете, найти было нетрудно, но вот с чертовой пулей пришлось повозиться. Она несколько отклонилась то ли из-за удара о кошелек с деньгами, то ли задев ребро. Как бы то ни было, я нашел ее в стволе бука… Вот, смотрите!
И Франсуа показал мэру лежащие на его ладони два пыжа и сплющенную пулю.
Мэр попросил жандармов посветить ему.
— Вы видите, господа, — объявил он, — эти пыжи сделаны из войлока, а что касается пули, то пусть сплющенная и бесформенная, но она сохранила отметину в виде креста.
— Черт возьми, — воскликнул Франсуа, — это удача! Ведь это пыжи Бернара и крест тот самый, которым он метил свои пули сегодня утром.
— Бог мой, что он говорит? — прошептал папаша Ватрен, с трудом удерживая трубку во рту.
— О, он же губит его! — вне себя крикнула Катрин.
— Ах, вот именно этого я и боялся, — пробормотал Матьё, силясь придать жалость своему лицу. — Бедный господин Бернар!
— Но вы тем самым признаете, что выстрел был произведен из ружья Бернара?
— Конечно, признаю, — ответил Франсуа, — это ружье господина Бернара, это пуля господина Бернара, это пыжи господина Бернара, но все это вовсе не означает, что из ружья стрелял именно господин Бернар.
"О! — подумал Матьё, — не подозревает ли он чего-нибудь?.."
— Как я вам уже говорил, — продолжал Франсуа, — господин Бернар был сильно рассержен, топал ногой, срывал мох, и, когда Шолле направился к Принцеву источнику, господин Бернар, следуя за ним, дошел до дуба. Здесь он прицелился и вдруг изменил свои намерения, отступил на несколько шагов и швырнул ружье на землю. Взведенный курок и край ствола ружья четко отпечатались на мягкой земле. Потом он бросился бежать.
— Господи Иисусе! — произнесла мамаша Ватрен. — Это просто чудо!
— Что я вам говорил, господин мэр? — заметил Бернар.
— Помолчи, помолчи, Бернар! — прикрикнул папаша Гийом. — Пусть говорит Франсуа. Ты же видишь, что он напал на верный след, как хороший охотничий пес!
"Ого! — сказал себе Матьё. — Дело начинает приобретать дурной оборот!"
— И вот тогда, — продолжал Франсуа, — появился другой…
— Какой еще другой? — спросил мэр.
— Этого я не знаю! — ответил Франсуа, подмигнув Бернару. — Был кто-то другой, это все, что я могу сказать.
"Уф, — обрадовался Матьё, — отлегло от сердца".
— Этот другой поднял ружье, оперся коленом о землю — значит, он не был таким умелым стрелком, как Бернар, — и выстрелил; вот тогда-то, как я уже говорил, господин Шолле упал.
— Но какой интерес имел этот появившийся другой убивать господина Шолле?
— А! Я не знаю, может, для того, чтобы обокрасть.
— Откуда же он узнал, что у господина Шолле были с собой деньги?
— Разве я не упоминал, что мне показалось, будто Парижанин уронил свой кошелек у самой изгороди, за которой мамаша Теллье ставит охлаждаться свое вино? И я бы не удивился, если бы узнал, что в это время убийца как раз и скрывался под изгородью. Я обнаружил следы, указывающие на то, что человек лежал там на животе, вырыв себе руками яму в песке.
— Так, значит, господина Шолле обокрали? — осведомился Гийом.
— Ну, конечно же! У него взяли ни много ни мало целых двести тридцать луидоров!
— О, прости меня, дорогой Бернар, — сказал папаша Гийом, — я не знал, что Парижанина обокрали, когда спрашивал тебя, не ты ли стрелял в него.
— Спасибо, отец! — сказал Бернар.
— Но кто же вор? — спросил мэр.
— Я уже говорил, что не знаю, кто этот человек. Только могу утверждать: подбегая к тому месту, откуда стрелял, этот человек нечаянно ступил в заячью нору и вывихнул себе левую ногу.
"Дьявольщина", — подумал Матьё, чувствуя, как его рыжие волосы зашевелились на голове.
— Ну, это уж слишком! — воскликнул мэр. — Как ты можешь знать, что он вывихнул себе ногу?
— А, невелика хитрость! — ответил Франсуа. — Шагов тридцать обе ноги оставляли одинаковый след, а остальную часть пути всю тяжесть тела несет одна правая нога, а след левой едва заметен. Значит, он вывихнул левую ногу и, когда наступает на нее, испытывает сильную боль.
"Ах!.." — испугался Матьё.
— Вот почему он и не убежал немедленно, — продолжал Франсуа. — Если б он убежал, то уж был бы теперь где-нибудь за пять или шесть льё отсюда, тем более что ноги у него крепкие и он явно хороший ходок. Но нет, он не удрал, а закопал свои двести тридцать луидоров в двадцати шагах от дороги, в ста шагах отсюда, меж двух кустов у подножия березы. Это место легко отыскать, там растет только одна береза.
Матьё снова обтер с лица пот и опустил одну ногу по другую сторону открытого окна.
— И куда же он оттуда отправился? — поинтересовался мэр.
— А! Оттуда он вышел на большую дорогу, а там столько следов, не счесть, тут я уже путаюсь.
— А деньги?
— Это были, господин мэр, золотые монеты по двадцать и сорок франков.
— Значит, вы выкопали все это золото и можете его представить в качестве доказательства?
— Ну нет! — воскликнул Франсуа. — Я воздержался от прикосновения к ворованному золоту — ведь оно обжигает!
И он помахал пальцами, словно действительно обжег их.
— Как же быть, однако?..
— Я сказал себе, — продолжал Франсуа, — что будет лучше прийти на это место с представителем правосудия. А так как вор не подозревает, что мне все известно, можно будет спокойно забрать все украденное.
"Ошибаешься! — мысленно произнес Матьё, с ненавистью глядя на Франсуа и Бернара. — Не найдете вы ничего".
Он тихонько перевалился через подоконник и растворился в ночи.
Никто, кроме Франсуа, не обратил внимания на его исчезновение.
— Это все, друг мой? — спросил мэр.
— Да, почти все, господин Руазен! — отвечал Франсуа.
— Ну, хорошо. Правосудие примет во внимание ваши показания. Но пока, поскольку вы никого конкретно не назвали и все строится на одних предположениях, то, как вы понимаете, обвинение с Бернара не снимается.
— Что касается этого, то я ничего не могу сказать, — промолвил Франсуа.
— Я выражаю вам искреннее сожаление, господин Гийом, я сожалею, госпожа Ватрен, но Бернар последует за жандармами в тюрьму.
— Ну что же, пусть так, господин мэр! Марианна, дай мне две рубашки и все остальное, что может понадобиться, — я останусь с Бернаром в тюрьме!
— И я тоже, я тоже! — воскликнула мать. — Я всюду последую за своим сыном!
— Поступайте как вам угодно, но пора в путь!
И мэр подал жандармам знак, как уже делал раньше, а они опять подтолкнули Бернара к двери.
Но тут снова на пороге перед ними возник Франсуа.
— Еще минуту, господин мэр, — попросил он.
— Если тебе больше нечего добавить к сказанному…
— Да, да, но не в этом дело. Давайте предположим…
Казалось, Франсуа ищет ускользающую мысль.
— Предположим — что?
— Ну, предположим, что я знаю, кто виновен.
Все присутствующие вскрикнули.
— Предположим, например, — продолжал молодой лесник, понизив голос, — что он сейчас был здесь.
— Здесь? — спросил изумленный мэр.
— Предположим, что, услышав, как я говорю об его спрятанной добыче, он тут же отправился перепрятывать ее в более надежное место.
— Но в таком случае, — воскликнул мэр, — от нас ускользнет доказательство и мы окажемся в прежнем положении!
— Это верно; но послушайте мое последнее предположение, господин мэр. Предположим, что я посадил в кустах у березы засаду: в правом кусте Бобино, в левом — Молодого. И в то самое мгновение, когда вор схватит свою добычу, они схватят вора! А?
С дороги послышался шум, с каким обычно тащат человека, не желающего идти.
— Вот, кстати, поглядите-ка! — сказал Франсуа со смехом, прекрасно завершившим его мысль. — Они схватили его, он упирается, и им приходится его тащить!
И вскоре на пороге появились Молодой и Бобино, тянувшие Матьё за ворот.
— Эх, черт побери! — кричал Бобино. — Да пойдешь ты наконец, бродяга?
— Иди, иди, негодяй, не ломайся! — вторил Молодой.
— Матьё! — воскликнули все в один голос.
— Вот кошелек, господин мэр, — сказал Молодой.
— А вот и вор! — добавил Бобино. — Поговори-ка с господином мэром, красавчик ты наш!
Он подтолкнул Матьё, и тот сделал несколько шагов, сильно хромая.
— Я был прав! — воскликнул Франсуа. — Он хромает на левую ногу. Ну как, в следующий раз поверите моим предсказаниям, господин мэр?
Матьё понял, что попался с поличным и что пытаться отрицать содеянное бесполезно, — оставалось скрепя сердце примириться с неизбежным.
— Да, — сказал он, — да, я это сделал. Ну и что? Я хотел только поссорить господина Бернара с мадемуазель Катрин за то, что господин Бернар дал мне пощечину; но, когда я увидел золото, у меня голова пошла кругом! А потом господин Бернар бросил свое ружье! Тут меня черт и попутал! Я его подобрал — и вот вам! Но, клянусь, я все это делал совершенно бессознательно! А поскольку Парижанин остался жив, я отделаюсь десятью годами галер!
Все с облегчением перевели дыхание, все потянулись к Бернару, но Катрин первая бросилась ему на шею.
Он хотел ее обнять, но его руки были еще связаны.
Аббат Грегуар заметил горькую усмешку Бернара.
— Господин мэр, — сказал он, — полагаю, что теперь вы прикажете отпустить Бернара на свободу, прямо сейчас.
— Жандармы, молодой человек свободен, — распорядился мэр, — развяжите ему руки.
Жандармы повиновались.
И родные, смеясь и плача от радости, окружили молодого человека.
Все были растроганы, и даже мэр смахнул слезу.
Общую картину портил своим присутствием лишь Матьё, и мэр приказал жандармам, указывая на него:
— Отведите этого человека в тюрьму Виллер-Котре и заприте хорошенько.
— А папаша Сильвестр? Тюремщик вряд ли скажет спасибо, если разбудить его в такое время! — сказал Матьё.
И, вырвав свои руки из рук жандармов, пытавшихся надеть ему наручники, он в последний раз издал крик совы.
Потом он покорно протянул руки, позволил их сковать и вышел вместе с жандармами.
