XV
ВОРА ДЕЛАЕТ СЛУЧАЙ
Всадник остановился шагах в пятидесяти от кабачка мамаши Теллье, огляделся вокруг и, не видя ничего, что внушало бы тревогу, спрыгнул с лошади, привязав ее затем к дереву, после чего, бросив еще один внимательный взгляд в темноту, направился к дому.
— Вот он, — прошептал Бернар. — Он приехал!
И он хотел броситься тут же навстречу Луи Шолле, но его удержал Матьё:
— Потише! Если он вас сейчас заметит, вы уже ничего не увидите.
— А! Да, да, ты прав.
И Бернар обогнул дерево в поисках местечка потемнее. Тем временем Матьё проскользнул под изгородью подобно змею, роль которого он так успешно выполнял.
Парижанин подошел поближе и оказался в круге света, отбрасываемого свечами, которые оставались на столах, хотя посетители мало-помалу разошлись.
Кабачок, казалось, был совершенно пуст, и Луи Шолле мог решить, что кроме него, здесь никого нет.
— Ей-Богу, — сказал он, оглядывая все вокруг, — по-моему, это кабачок мамаши Теллье, но, черт меня побери, если я знаю, где этот Принцев источник!
Бернар находился так близко от него, что слышал каждое слово.
— Принцев источник! — тихо повторил он.
И он посмотрел вокруг в поисках Матьё.
Но Матьё исчез из поля его зрения: он пролезал под изгородью.
— Эй, мамаша Теллье! — крикнул Луи Шолле. — Мамаша Теллье!
На его зов вышла девушка, помогавшая мамаше Теллье обслуживать посетителей (как мы говорили, ее звали Бабетта).
— Вы звали мамашу Теллье, господин Шолле? — спросила она.
— Да, милая моя, — ответил он.
— А ее нет!
— Так где же она?
— Она пошла в Новый дом, что на дороге в Суасон, к Ватренам.
— Черт! — воскликнул молодой человек, — лишь бы она не столкнулась с Катрин, не помешала бы ей прийти!
— С Катрин! Не помешала бы ей прийти! — взволнованно прошептал Бернар, не упустивший ни одного слова Парижанина.
— Хотя, — продолжал Парижанин, — может статься, все сложится удачно.
И он обратился к Бабетте:
— Поди сюда, милая моя.
— Чем могу служить, сударь?
— Может быть, ты мне поможешь найти то место, которое я ищу.
— Говорите, сударь.
— Принцев источник далеко отсюда?
— О нет, сударь! — ответила девушка. — Это вон там, всего в ста шагах отсюда, самое большее.
— В ста шагах?
Девушка показала рукой на дуб, стоявший напротив кабачка.
— Если встанете у этого дуба, вы его увидите.
— Ну так покажи мне его, милая моя.
Бабетта поднялась вместе с Парижанином на пригорок, где возвышался великолепный дуб, современник Франциска I; за время существования этого дуба вокруг него сменилось уже двенадцать поколений деревьев.
— Смотрите вон туда, где вода поблескивает серебром при свете луны, — это и есть Принцев источник.
— Спасибо, милая моя, — поблагодарил молодой человек.
— Не за что.
— Нет, есть за что, вот тебе и доказательство — плата за труд.
Счастье сделало Луи Шолле щедрым, он вынул туго набитый деньгами кошелек и стал искать в нем подходящую монету.
Но тяжелый кошелек выпал у него из рук, и часть содержимого высыпалась на землю.
— Ну вот, — сказал Шолле, — я уронил кошелек.
— Ой, подождите, я сбегаю за свечой, ни к чему сеять деньги, господин Шолле, они все равно не взойдут!
— О! — пробормотал Бернар, вздрогнув от звука упавшего кошелька. — Значит, Матьё был прав…
Вернувшаяся со свечой Бабетта низко опустила ее, осветив около сотни золотых монет, рассыпавшихся по песку; сквозь ячейки сетчатого длинного кошелька поблескивала вдвое большая сумма.
Шолле опустился на одно колено и стал собирать золото.
Если бы он не был так поглощен своим занятием, то заметил бы Матьё, высунувшегося из-за изгороди и жадно следящего за ним.
— О, вот и золото! — прошептал бродяга. — Подумать только, у одних его так много, тогда как у других…
Но достаточно было Шолле приподняться, как Матьё опять спрятался, подобно черепахе, втягивающей свою голову под панцирь.
Молодой человек собрал свой золотой урожай; последнюю монету в двадцать франков он не стал класть в кошелек, а вручил Бабетте.
— Спасибо, малышка! — сказал он. — Это тебе.
— Целых двадцать франков! — радостно воскликнула девушка. — Но вы ошибаетесь, сударь, это, наверно, не мне.
— Нет, тебе. Это положит начало твоему приданому.
Из деревни донесся бой башенных часов.
— Сколько же это времени? — спросил Парижанин.
— Девять часов, — отвечала Бабетта.
— О! Так я могу и опоздать.
Похлопав себя по груди, чтобы удостовериться, что деньги на месте — в боковом кармане сюртука (карман жилета был для кошелька слишком узок), — Шолле взбежал на пригорок, на мгновение прислонился к дубу, стараясь получше разглядеть дорогу, и стал быстро спускаться в маленькую долину, где поблескивала вода источника.
— Ах! — прошептала девушка, разглядывая золотую монету перед свечой. — Желаю ему удачи! Вот что значит быть богатым и щедрым!
Она вернулась в дом и, поскольку новых посетителей больше не предвиделось, закрыла ставни, а затем и дверь. Послышалось, как заскрипел сначала замок, а потом двойной засов.
Бернар остался один в темноте, вернее, он полагал, что остался один, ибо больше не думал о Матьё.
Прислонившись плечом к стволу бука, он постоял так некоторое время, хмурый и печальный, пытаясь рукой, прижатой к сердцу, унять сердцебиение и судорожно сжимая ствол ружья в другой руке.
Матьё не спускал с него глаз, следя сквозь просвет, проделанный им в листве живой изгороди.
Минуты две, раздумывая, Бернар неподвижно стоял на месте: его можно было принять за статую.
Наконец, прийдя в себя, он огляделся вокруг и шепотом позвал:
— Матьё, Матьё!
Бродяга воздержался от ответа; определив по изменившемуся голосу Бернара, что тот сильно возбужден, он удвоил внимание.
— А, он ушел, — продолжал вслух рассуждать Бернар. — Видимо, испугался того, что может здесь сейчас произойти. Если Катрин придет на это свидание с Парижанином, страхи Матьё не напрасны…
И, выйдя из тени бука, Бернар сделал несколько шагов вслед ушедшему сопернику.
Затем, снова приостановившись, он стал размышлять:
— В конце концов разве только именно в мою Катрин мог влюбиться этот молодой человек? Кто мне докажет, что Матьё не ошибся? Может, Парижанин назначил свидание какой-нибудь девушке из Виллер-Эллона, из Кореи или Лонпона? Впрочем, мы сами все это скоро увидим. Для того я и здесь…
Но, чувствуя, что ноги у него подкашиваются, он подбодрил себя:
— Ну, Бернар, смелее! Уж лучше все узнать, чем так мучиться сомнениями. О Катрин, — произнес он, добравшись до дуба, — если ты так лгала, если ты обманула меня, никому я больше никогда не поверю. Никому на свете, никому! Боже мой, ведь я любил ее так глубоко, так искренне… жизнь за нее готов был отдать, если бы она потребовала!
Он оглянулся вокруг с невыразимым выражением угрозы на лице.
— К счастью, — добавил он, — никого нет, стемнело, все разошлись. И если что-то здесь произойдет, это останется только между мной и темной ночью.
Он двинулся к подножию дуба неслышными шагами волка, подбирающегося к овчарне, и по его выступающим корням достиг ствола.
Здесь он перевел дух.
Парижанин пока пребывал в одиночестве. Подобно охотнику, подстерегающему дичь с ружьем на изготовку, Бернар следил за каждым движением своего соперника.
"А если я, — произнес он про себя, по-прежнему вглядываясь в полумрак (та, которую он ожидал, должна была появиться, очевидно, со стороны дороги на Суасон), — пойду ей навстречу и пристыжу ее? Нет, она солжет, так я ничего не узнаю".
Вдруг Бернар обернулся в противоположную сторону.
— Э, там какой-то шум, — промолвил молодой человек. — То беспокоится лошадь этого человека, она бьет копытом. Впрочем, — равнодушно добавил он, — что мне до шума в той стороне? Вот сюда нужно мне смотреть, тут прислушиваться… Боже мой! Вот чья-то тень среди деревьев… Нет, показалось…
Бернар протер глаза, затуманившиеся от волнения.
— Да нет же, там кто-то есть, — продолжал он глухим голосом, казалось исходившим из самой глубины его груди. — Это женщина, она ступает так нерешительно… Теперь она остановилась… Вот пошла опять!.. Сейчас она выйдет на поляну, и я увижу ее яснее…
Наступила небольшая пауза, за которой послышался тихий сдавленный стон.
— О, это Катрин! — прошептал Бернар. — Он ее увидел, он встает; но ему не успеть до нее дойти.
И он опустился на одно колено со словами:
— Катрин! Катрин! Пусть кровь, что сейчас прольется, падет на твою голову!
Потом он медленно поднял ружье и приложил его к плечу.
Трижды щека молодого человека опускалась к прикладу, трижды его пальцы касались курка, но всякий раз он не мог решиться выстрелить.
Наконец, обливаясь потом, с кровавой пеленой перед глазами, он, задыхаясь, пробормотал:
— Нет, нет! Я не убийца! Я Бернар Ватрен. Я честный человек. Боже, Боже мой, дай мне силы, помоги мне!
И, отбросив ружье подальше, он как безумный бросился в лес, сам не зная куда.
На какое-то мгновение все стихло, и демон, внушивший Матьё его замысел, смог бы увидеть, как бродяга, сдерживая дыхание, высунул голову из своего укрытия под изгородью, приблизился к самому дубу, посмотрел в сторону источника и прошептал, схватив отброшенное Бернаром ружье:
— Что ж, тем хуже! Не надо было показывать столько золота. Вора делает случай!
Он прицелился в молодого парижанина.
Вспышка осветила ночь, раздался выстрел, и Луи Шолле, вскрикнув, упал на землю.
В ответ раздался другой крик — возглас Катрин: она остановилась в растерянности, обнаружив на месте свидания Парижанина вместо своего жениха. В ужасе она бросилась прочь, увидев, как упал соперник Бернара.
