Книга: Дюма. Том 45. Жорж. Корсиканские братья. Габриел Ламбер. Метр Адам из Калабрии
Назад: XIV ПОСЛЕДСТВИЕ ИСПОВЕДИ
Дальше: XVI КАТАСТРОФА
XV
ЦВЕТОЧНИЦА
Три дня спустя я уехала; мой отец думал, что я пребываю в Кане, и только Тома Ламбер с кюре знали, что я отправилась в Париж.
Я заехала в деревню, где был мой ребенок, и взяла его с собой. Несчастная дурочка, я не понимала, что и меня одной будет чересчур много!
Через день я была в Париже.
Я добралась до улицы Старых Августинцев, к гостинице "Венеция": это была единственная гостиница, название которой я знала. Именно здесь он останавливался; сюда я ему писала.
Там я расспросила о нем; его хорошо помнили: он все время сидел взаперти в своей комнате, постоянно работал с гравером по меди — но не знали, над чем.
Очень хорошо помнили там и о том, что некоторое время спустя после его отъезда из гостиницы приходил какой-то мужчина лет пятидесяти, похожий на крестьянина, и задавал те же вопросы, что и я.
Я спросила, где находится Опера. Мне сказали, как туда пройти, и я впервые пустилась в путь по улицам Парижа.
Вот какой план я составила себе: Габриель ходит в Оперу, я буду поджидать все кареты, которые останавливаются перед ней. Если Габриель выйдет из какой-нибудь из них, я сразу его узнаю, спрошу адрес у слуги, а на следующий день напишу ему, что я в Париже и хочу его видеть.
С первого же вечера моего приезда в Париж я начала приводить свой план в исполнение. Это было неделю тому назад, во вторник. Я не знала, что представления в Опере дают только по понедельникам, средам и пятницам.
Напрасно прождала я открытия театра. Когда я спросила, что означает это отсутствие и света, и публики, мне объяснили, что представление будет только на следующий день.
Я возвратилась в гостиницу, где оставалась весь следующий день одна с моим бедным ребенком; я его видела так мало, что была рада этому уединению и одиночеству. В Париже, где меня никто не знал, я осмелилась, по крайней мере, быть матерью.
Вечером я вышла снова.
Я думала, что смогу подождать у колонн, но полицейские не разрешили мне этого.
Я видела, как две или три женщины ходили повсюду свободно, и, когда спросила, почему им разрешают, а мне нет, последовал ответ, что это цветочницы.
Посреди всей этой сумятицы подъезжало много карет, но я так и не смогла увидеть, кто из них выходит; возможно, там был и Габриель.
Это был потерянный вечер. Значит, придется ждать еще два дня, но я смирилась. Я возвратилась в гостиницу с новым планом.
Он состоял в том, чтобы на следующий день, взяв в руки по букету, выдать себя за цветочницу.
Купив цветы, я сделала два букета и пошла к театру; на этот раз мне позволили ходить свободно.
Я подходила ко всем останавливающимся каретам и внимательно разглядывала выходящих.
Было около девяти часов; казалось, все прибыли, когда вдруг появилась еще одна карета и проехала мимо меня.
За дверцей, мне показалось, я узнала Габриеля.
Меня вдруг охватила такая дрожь, что пришлось опереться на тумбу, чтобы не упасть. Лакей открыл дверцу — молодой человек, похожий на Габриеля, поспешно вышел из нее. Я сделала шаг, чтобы подойти к нему, но почувствовала, что сейчас упаду на мостовую.
"В котором часу?" — спросил кучер.
"В половине двенадцатого", — сказал он, легко поднимаясь по ступенькам лестницы.
И он исчез под колоннадой, а карета быстро удалилась.
Это были его лицо, его голос; но каким образом элегантный молодой человек с непринужденными манерами мог быть несчастным Габриелем? Такая перемена казалась мне невозможной.
И тем не менее по волнению, которое я испытала, я поняла, что это был не кто иной, как он.
Я стала ждать.
Часы пробили половину двенадцатого. Из Оперы начали выходить зрители, кареты отъезжали одна за другой.
К одной из карет подошли мужчина лет пятидесяти, молодой человек и две дамы: молодой человек — это был Габриель — подал руку даме постарше. Та, что была помоложе, показалась мне очаровательной.
Однако он не сел с ней в карету, а только проводил их до подножки, затем, попрощавшись, отошел на несколько шагов назад и стал ждать на ступеньках, когда подъедет его экипаж.
У меня было достаточно времени его разглядеть, и никакого сомнения больше не оставалось: это, конечно, был он. Он шумно проявлял свое нетерпение и, когда кучер подъехал, отругал его за то, что тот заставил его ждать пять минут.
Неужели это был смирный и робкий Габриель? Его ли в детстве я защищала от других детей?
"Куда едет господин?" — спросил лакей, закрывая дверцу.
"Домой", — сказал Габриель.
Карета тотчас же тронулась и, доехав до бульвара, свернула направо.
Я вернулась в гостиницу, не понимая, сплю я или бодрствую и не было ли все, что я видела, сном.
Через день все происходило точно так же. Только на этот раз, вместо того чтобы ждать, когда карета отъедет от выхода из Оперы, я ждала ее на углу улицы Лепелетье; за несколько минут до полуночи карета проехала по бульвару, потом по второй улице справа от меня. Я дошла до этой улицы, чтобы узнать, как она называется: это была улица Тэбу.
Еще через день я ждала карету на углу улицы Тэбу, рассчитывая узнать, где она остановится.
Действительно, карета подъехала к дому номер одиннадцать: несомненно, он жил там.
Я подошла к дому, когда консьерж закрывал створки ворот.
"Что вам угодно?" — спросил он меня.
"Не здесь ли, — спросила я голосом, которому хотела придать побольше твердости, — не здесь ли живет господин Габриель Ламбер?"
"Габриель Ламбер? — переспросил консьерж. — Я такого не знаю, никого с таким именем в этом доме нет".
"Но тот господин, который только что вернулся, как его зовут?"
"Какой?"
"Тот, кто был в карете".
"Его зовут барон Анри де Фаверн, а не Габриель Ламбер. Если вы это хотели знать, крошка, то я вам все сказал".
И он закрыл передо мной ворота.
Я возвращалась в гостиницу не вполне понимая, что мне делать. Это, конечно же, Габриель, у меня не было никакого сомнения, но разбогатевший Габриель, скрывающий свое истинное имя, а следовательно, ему мой визит должен быть вдвойне нежелателен.
Я написала ему. Только адресовала свое письмо так: "Господину барону Анри де Фаверну для передачи господину Габриелю Ламберу".
Я просила о свидании и подписалась: "Мари Гранже".
На следующий день я отправила письмо с посыльным, наказав ему дождаться ответа.
Посыльный вскоре вернулся, сказав, что барона не было дома.
На следующий день я пошла к нему сама; естественно, меня не пустили: слуги сказали, что господин барон не принимает.
Еще через день я снова пришла туда. Мне сказали, что господин барон меня не знает и запретил меня принимать.
Тогда я взяла на руки ребенка, пришла и села на тумбу перед воротами.
Я решила оставаться там до тех пор, пока он не выйдет.
Так я сидела там целый день, потом наступила ночь.
В два часа ночи прошел патруль и спросил, кто я и что здесь делаю.
Я ответила, что жду.
Тогда начальник патруля приказал мне следовать за ним.
Я пошла за ним, не зная, куда он меня ведет.
Как раз в это время пришли вы и вступились за меня.
Теперь, сударь, вы знаете все; вы пришли по его поручению, и мне в Париже не к кому обратиться, кроме вас. Вы мне кажетесь добрым человеком; что мне делать? Скажите, посоветуйте.
— Сегодня вечером мне нечего вам сказать, — ответил я. — Но завтра утром я его увижу.
— Есть ли у вас какая-нибудь надежда для меня, сударь?
— Да, — ответил я, — надеюсь, что он не захочет вас видеть.
— О! Боже мой! Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, мое дорогое дитя, что лучше быть, поверьте мне, бедной Мари Гранже, чем баронессой де Фаверн.
— Увы! Вы думаете, значит, как и я, что…
— Я думаю, что он презренный негодяй, и почти уверен, что не ошибаюсь.
— Ах, моя дочь, моя малышка, — сказала несчастная мать, бросившись на колени перед креслом и закрывая своего ребенка руками, как бы защищая от ожидавшего его будущего.
Было слишком поздно возвращаться в гостиницу на улице Старых Августинцев.
Я позвал свою экономку и поручил ей позаботиться о матери и ребенке.
Затем я послал одного из слуг сказать хозяйке гостиницы "Венеция", что мадемуазель Мари Гранже почувствовала себя плохо во время обеда у доктора Фабьена и сможет вернуться только на следующий день.
Назад: XIV ПОСЛЕДСТВИЕ ИСПОВЕДИ
Дальше: XVI КАТАСТРОФА
