XXXVI
Амори отправился подписывать паспорт, получил у своего банкира чеки и деньги, приказал, чтобы его дорожная коляска, запряженная почтовыми лошадьми, в половине седьмого ждала во дворе г-на д’Авриньи, и провел в мелких, но необходимых заботах остаток дня.
На встречу, тем не менее, он пришел без опоздания.
Садясь за стол, каждый посмотрел на стул, который прежде занимала Мадлен. В эту ужасную минуту взгляды отца, сестры и возлюбленного встретились.
Амори почувствовал, что он сейчас вновь зарыдает. Он встал, выбежал из столовой, пересек гостиную и спустился в сад.
Минут десять спустя г-н д’Авриньи сказал:
— Антуанетта, сходи за братом.
Антуанетта встала, в свою очередь прошла через гостиную и спустилась в сад, как это прежде сделал Амори.
Она нашла молодого человека под аркой из сирени, жимолости и розовых кустов. Ни одного цветка не было на ветвях, словно растения тоже надели траур. Амори сидел на скамье, на которой он поцеловал Мадлен, убив ее этим.
Одну руку он запустил в волосы, другой держал платок и неистово кусал его.
— Амори, — сказала девушка, протягивая ему руку, — вы причиняете нам с дядей боль.
Ни слова не говоря, Амори встал и, как послушный ребенок, последовал за Антуанеттой в столовую.
Они вновь сели за стол, но Амори отказался съесть что-либо. Господин д’Авриньи настаивал, чтобы Амори хотя бы выпил бульона, как он это сделал сам, но тот ответил, что это невозможно.
Господин д’Авриньи, с видимым усилием вышедший из своей задумчивости, вновь погрузился в нее.
После нескольких произнесенных слов наступило глубокое молчание. Господин д’Авриньи опустил голову на руки и, казалось, не замечал ничего вокруг, думая только о дочери.
Но молодые люди, сердца которых были, несомненно, исполнены большей нежности, думали не только о дорогой умершей, но и о тех живых привязанностях, которые они вот-вот потеряют. Вне всякого сомнения, кроме печали о смерти, они прочли в душах друг друга горечь расставания, потому что Амори сказал, прерывая молчание:
— Я все равно буду самым покинутым из троих. Вы сможете встречаться один раз в месяц, но, Боже мой, кто расскажет мне о вас, кто расскажет вам обо мне?
— Амори, не пишите мне, — сказал г-н д’Авриньи, которого этот вопль отчаяния вновь вывел из состояния глубокой задумчивости, — заранее вас предупреждаю, что я не буду читать письма ко мне.
— Вот видите, — подавленно сказал Амори.
— Но почему бы вам не писать Антуанетте? — продолжал д’Авриньи. — И разве Антуанетта не сможет вам отвечать?
— Вы разрешаете, мой дорогой опекун? — спросил Амори, в то время как Антуанетта с тревогой взглянула на дядю.
— По какому праву я могу запретить брату и сестре изливать в письмах их печаль и смешивать слезы, которые они проливают над одной могилой.
— А вы, Антуанетта, этого хотите? — спросил Амори.
— Амори, если это вас утешит хоть немного… — прошептала Антуанетта, опустив глаза и покраснев.
— О! Благодарю вас, Антуанетта, благодарю, — сказал Амори, — я уеду столь же печальный, но более спокойный.
Больше за обедом не было произнесено ни слова, настолько их души были угнетены.
В половине седьмого почтовая коляска Амори стояла во дворе г-на д’Авриньи. Коляска хозяина дома тоже уже была заложена. Жозеф доложил, что оба экипажа готовы. Господин д’Авриньи улыбнулся, Амори вздохнул, Антуанетта побледнела.
Господин д’Авриньи встал, молодые люди бросились к нему, он снова сел, и они опустились перед ним на колени.
— Дорогой опекун, обнимите меня, обнимите меня крепко! — воскликнул Амори.
— Дорогой дядя, благословите меня еще раз, — попросила Антуанетта.
Господин д’Авриньи со слезами на глазах обнял их обоих.
— Будьте спокойны и счастливы, мои дорогие, — пожелал он им, — спокойны в этой жизни, счастливы в вечной.
И пока он целовал их в лоб, рука Амори коснулась руки Антуанетты. Они вздрогнули и обменялись взволнованными и растроганными взглядами.
— Поцелуйте же ее, Амори, — сказал доктор, сводя лоб Антуанетты и губы молодого человека.
— Прощайте, Антуанетта.
— До свидания, Амори.
Их голоса дрожали так же, как и их сердца.
Господин д’Авриньи оставался самым спокойным из них троих. Он встал, чтобы положить конец тягостному расставанию. Они тоже встали, молча обменялись взглядами и рукопожатиями.
— Едем, — сказал г-н д’Авриньи, — едем, Амори, и прощайте.
— Едем, — машинально повторил Амори. — Не забывайте мне писать, Антуанетта.
Антуанетта не нашла в себе сил ни ответить, ни идти за ними. Они послали ей прощальные жесты, затем дверь за ними закрылась.
Но едва они вышли, как силы странным образом вернулись к ней, она побежала к окну своей комнаты, которое выходило во двор, и открыла его, чтобы взглянуть на отъезжающих еще раз.
Она увидела, как они обнялись и обменялись друг с другом несколькими словами, которые ей с трудом удалось разобрать.
— В Виль-д’Авре, к моей дочери, — сказал доктор.
— В Германию, с моей невестой, — сказал Амори.
— А я, — крикнула им Антуанетта, — я остаюсь в этом пустынном доме с моей сестрой… и с муками моей любви, — добавила она, отходя от окна, чтобы не видеть отъезжающие экипажи, и положив руку на сердце, чтобы заставить его замолчать.
