Поскольку причины, приведшие капитана Поля к бретонским берегам, касаются нашей истории лишь в силу событий, о которых только что было рассказано, мы оставим наших читателей в той же неизвестности, что и обитателей Пор-Луи, и, хотя описывать происшествия на суше нам приятнее и интереснее, дня два-три будем вынуждены следовать за опасным бегом «Индианки» по океану.

Погода была самая прекрасная, какая только может быть в западных водах в начале осени. «Индианка», подгоняемая попутным ветром, летела как на крыльях, и матросы, беспечно полагаясь на ясный и спокойный вид неба, за исключением нескольких человек, занятых на вахте, расселись всюду по судну и убивали время кто как умел. Вдруг откуда-то, будто с неба, раздался голос:

— Эй, внизу!

— Есть внизу! — ответил стоявший на носу боцман.

— Парус! — с высоты мачты произнес наблюдавший за морем матрос.

— Парус! — повторил боцман. — Господин вахтенный офицер, прикажите предупредить капитана.

— Парус! Парус! — закричали матросы на верхней палубе: в это время волна приподняла появившийся на горизонте корабль, и моряки тотчас его заметили, хотя пассажиры и сухопутные солдаты, вероятно, приняли бы эту белую точку не за корабль, а за крыло чайки, мелькающее над океаном.

— Парус?! — выкрикнул радостно молодой человек лет двадцати пяти, по трапу поднявшийся из кабины на верхнюю палубу. — Где парус, Вальтер?

— Впереди, капитан, — ответил лейтенант, который показывал корабль графу д’Оре.

— Дайте-ка мне трубку, — сказал капитан, выхватив ее у лейтенанта и прикладывая к глазам. — Да, да, — согласился он, — точно парус. Спросите господина Артура, что он об этом думает.

— Эй, господин Артур! — крикнул по-английски лейтенант, воспользовавшись рупором, чтобы напрасно не утомляться, — капитан спрашивает ваше мнение об этой ореховой скорлупке.

Вопрос был обращен к юному гардемарину, поднявшемуся на марс, как только возвестили о неизвестном корабле.

— Насколько я могу судить, — ответил он на том же языке, — это большой корабль, идущий бейдевинд и собирающийся направиться в нашу сторону. A-а, он распускает грот!

— Да, да, — сказал молодой человек, кого Вальтер назвал капитаном. — Да, точно. Наверно, они так же хорошо видят, как и мы: нас заметили. Хорошо. Если они любят поговорить, то найдут здесь собеседника. Наши пушки, я думаю, давно задыхаются — столько дней стоят с заткнутыми ртами! Предупредите командира батареи, — продолжал капитан, — у нас по курсу подозрительный корабль, пусть постарается. Ну, господин Артур, что вы думаете о ходе этого корабля? — спросил он, тоже перейдя на английский и подняв голову к фор-бом-брам-рею, где продолжал вести наблюдение гардемарин.

— У него вполне военный ход, капитан, вполне военный. И хотя его флага еще не видно, бьюсь об заклад, что на борту у него есть составленный по всей форме приказ короля Георга.

— Да, не правда ли, приказ, предписывающий командиру преследовать фрегат, который называется «Индианкой», а за победу ему обещан чин капитана, если он лейтенант, и коммодора, если он капитан? A-а, вот и брамсели подняты! Видно, ищейка нас учуяла и хочет за нами погоняться. Прикажите и у нас поднять брамсели, господин Вальтер, и двинемся не отклоняясь ни на линию в сторону; посмотрим, осмелится ли он встать у нас на пути!

Приказ капитана тотчас был повторен лейтенантом; корабль, шедший до этого только под марселями, развернул брамсели, похожие на три белых облака, покрылся парусами и, словно ожив при виде неприятеля, хищно нагнулся вперед и глубже врезался носом в волны, раскидывая на обе стороны шипящую пену.

На фрегате наступила минута безмолвия и ожидания. Мы воспользуемся ею, чтобы обратить внимание наших читателей на молодого человека, которого Вальтер называл капитаном.

Это был уже не тот молодцеватый и насмешливый лейтенант, что привез графа д’Оре на фрегат, и не тот старый морской волк с согнутым станом, с грубым и хриплым голосом, что принимал его у себя в каюте: то был красивый молодой человек, как мы уже говорили, лет двадцати четырех-двадцати пяти; сбросив свой маскарадный костюм, он появился в причудливом платье, в каком ходил всегда, когда он бывал в плавании и никто не мог его узнать, кроме моря, ураганов и Бога. На нем был полукафтан из черного бархата с золотыми шнурами; за турецким кушаком были заткнуты два пистолета — не абордажные, а дуэльные, с резьбой, чеканкой, инкрустациями, как то роскошное оружие, что кажется украшением, а не защитой. Кроме того, на капитане были белые казимировые панталоны и короткие сапоги со складками, не доходившие до колен. Вокруг шеи был повязан подобно свободному галстуку индийский платок, полупрозрачный, с яркими, словно живыми, цветами. Вдоль щек молодого моряка, потемневших от солнца и раскрасневшихся от надежды, ниспадали длинные волосы; избавленные от пудры, они были черными как смоль и приподнимались от каждого дуновения ветра. Подле него, на кормовом орудии, лежала стальная каска с застегивавшейся под подбородком цепочкой — это был его боевой доспех и единственное оборонительное оружие. Глубокие рубцы на стали ясно показывали, что каска эта уже не раз охраняла голову капитана от страшных ударов абордажных сабель, обыкновенно идущих в ход, когда два корабля сцепятся борт о борт. На остальных членах экипажа была форма французского военного флота во всей ее строгости и изяществе.

Между тем корабль, минут двадцать назад казавшийся белой точкой на горизонте, начал превращаться мало-помалу в пирамиду парусов и снастей. Глаза моряков устремились на него, и, хотя капитан молчал, чувствовалось, что все внутренне приготовились к бою, как будто уже отдан был приказ драться. На «Индианке» воцарилось то торжественное и глубокое молчание, какое на военном корабле всегда предшествует первым решительным приказаниям капитана.

Неприятельский корабль все рос, и через несколько минут корпус его показался из воды, как прежде постепенно выступали паруса. Стало видно, во-первых, что по водоизмещению судно это больше «Индианки» и на нем тридцать шесть орудий, и, во-вторых, что шло оно, как и фрегат, без флага на гафеле, а команда спряталась за бортовыми коечными сетками, так что разве только по каким-нибудь дополнительным признакам можно было угадать, какому государству принадлежит корабль. Капитан сразу заметил оба эти обстоятельства, причем обратил внимание, казалось, лишь на второе из них.

— Видно, у нас будет маскарад, — сказал он, обращаясь к лейтенанту. — Поднимем несколько флагов, Артур, и покажем этому незнакомцу, что наша «Индианка» — кокетка, любящая менять наряды. А вы, господин Вальтер, распорядитесь приготовить оружие. В этих водах нам некого встретить, кроме неприятеля.

Ответом на приказания было исполнение. Через минуту гардемарин взял с полок на юте с дюжину разных флагов, а лейтенант раздал оружие и велел разложить повсюду на палубе пики, топоры и ножи; потом он опять подошел к капитану. Каждый член экипажа, словно повинуясь инстинкту, занял свое место, потому что сигнала готовиться к бою не было. Кажущийся беспорядок, что до этого был заметен на фрегате, мало-помалу устранили; все внимательно смотрели на капитана.

Корабли шли сходящимся курсом, и расстояние между ними быстро сокращалось. Когда они сблизились примерно на расстояние трех пушечных выстрелов, капитан сказал:

— Теперь, Вальтер, я думаю, начнем интриговать нашего нового знакомого: покажем-ка ему шотландский флаг.

Лейтенант сделал знак сигнальному старшине, и на корме «Индианки», будто пламя, взвился красный флаг с синей каймой; однако не видно было, что неизвестный корабль обратил внимание на этот маневр.

— Да, да, — пробормотал капитан, — знаем: три английских леопарда так подпилили зубы и обстригли когти шотландскому льву, что теперь не хотят и глядеть на него; ему нечем защищаться, а они думают, что он сделался ручным. Покажите ему другой флаг, Вальтер, может, язык у него развяжется.

— Какой прикажете, капитан?

— Первый попавшийся под руку: доверимся случаю.

Шотландский флаг был тотчас спущен, и вместо него взвился сардинский. Неизвестный корабль молчал по-прежнему.

— Понимаем, — сказал капитан, — видно, его величество король Георг живет в дружбе и согласии со своим братом королем Кипрским и Иерусалимским. Что нам их ссорить, продолжая шутку! Поднимите-ка, Вальтер, американский флаг да подкрепите его холостым выстрелом.

Прежний маневр был повторен: лазурное полотнище с красным углом щита и серебряным крестом упало на палубу, а звезды Соединенных Штатов, подкрепленные грохотом пушечного выстрела, медленно поднялись к небу.

Случилось то, что капитан и предвидел: как только этот стяг мятежников вызывающе взвился в воздух, неизвестный корабль раскрыл свое инкогнито, подняв флаг Великобритании. В ту же минуту облако дыма вырвалось из борта королевского корабля, и, прежде чем донесся звук выстрела, ядро, несколько раз срикошетив по волнам, погрузилось в воду, не долетев около сотни шагов до «Индианки».

— Велите бить сбор, господин Вальтер! — крикнул капитан. — Видите, мы угадали. Ребята, — продолжал он, обращаясь к экипажу, — ура Америке! Смерть Англии!

Матросы ответили ему единодушным возгласом, и не успел он затихнуть, как на борту «Дрейка» (так назывался английский корабль) прозвучал сигнал атаки. Барабанщик «Индианки» немедленно ответил тем же, и все разбежались по своим местам: канониры — к орудиям, офицеры — в батареи, матросы — на снасти. Капитан сразу поднялся на полуют с рупором — символом власти на корабле, морским скипетром, который командир судна во время бури или сражения всегда держит в руке.

Между тем роли переменились: теперь уже английский корабль выказывал нетерпение, а американский фрегат притворялся спокойным. Как только они сблизились на пушечный выстрел, длинное облако дыма взвилось по всему протяжению английского корабля, послышался грохот, подобный грому, но чугунные посланцы, несущие смерть мятежникам, были отправлены сгоряча, без учета расстояния, не сумели преодолеть расстояние между кораблями и упали сбоку от фрегата, причинив ему так же мало вреда, как град, гонимый ветром, какой-нибудь кровле. Фрегат, не удостоив ответом эту преждевременную атаку, продолжал идти бейдевинд, чтобы скорее сблизиться с неприятелем.

В это время капитан обернулся, чтобы бросить последний взгляд на свой корабль, и с удивлением увидел новое лицо, появившееся на сцене в эту страшную, торжественную минуту.

То был молодой человек лет двадцати двух-двадцати трех, не больше, с бледным и печальным лицом, одетый просто, но изящно; капитан прежде не замечал его у себя на корабле. Он стоял, прислонившись к бизань-мачте, сложив руки на груди и с меланхолическим видом посматривая на английское судно, приближавшееся на всех парусах. Это спокойствие в такую минуту, и притом в человеке невоенном, удивило капитана. Тут только вспомнил он о государственном преступнике, которого граф д’Оре привез к нему на борт в последнюю ночь якорной стоянки в Пор-Луи.

— Кто позволил вам выйти на палубу, сударь? — спросил капитан, смягчая свой голос так, что трудно было разобрать, обычный это вопрос или упрек.

— Никто, капитан, — спокойно ответил пленник. — Но я подумал, что в такой ситуации вы, может быть, не станете слишком строго исполнять приказания, данные вам на мой счет.

— Разве вы забыли, что вам запрещено общаться с экипажем?

— А я не для этого пришел сюда, сударь. Мне просто интересно, не вздумается ли какому-нибудь ядру унести меня с собой.

— Это легко может случиться, сударь, если вы будете стоять на этом месте. Послушайте меня, ступайте-ка лучше в трюм!

— Это совет или приказание, капитан?

— Вы вольны его воспринимать как вам угодно.

— В таком случае благодарю вас, — ответил молодой человек. — Я остаюсь здесь.

В эту минуту снова раздался страшный грохот: корабли были уже на три четверти пушечного выстрела друг от друга, и поэтому весь чугунный ураган пронесся сквозь паруса «Индианки». Два небольших обломка рангоута упали на палубу, послышались стоны и приглушенные крики нескольких человек. Капитан в это время смотрел на своего пленника: ядро пролетело в двух футах над его головой и сделало выемку в бизань-мачте, у которой он стоял, но, несмотря на смертельную опасность, молодой человек остался по-прежнему спокоен, как будто ангел-губитель и не повеял ему в лицо своим крылом. Капитан знал толк в храбрости, и ему достаточно было увидеть один этот поступок, чтобы понять, что за человек перед ним.

— Прекрасно, сударь, — сказал он. — Можете оставаться на палубе, а когда мы пойдем на абордаж и вам наскучит стоять сложа руки, возьмите какую-нибудь саблю или топор и помогайте нам. Теперь извините, больше не могу заниматься вами: у меня много дел. Огонь, господа! — крикнул он, направив рупор в батарейный люк. — Огонь!

— Канониры, огонь! — как эхо, послышалось в ответ.

В то же мгновение «Индианка» сотряслась от киля до верхушек мачт; послышался страшный грохот, облако дыма распростерлось, как парус, по правому борту и поднялось, гонимое ветром. Капитан, стоя на скамье вахтенного, с нетерпением ждал, когда дым рассеется, потому что за ним нельзя было видеть действие первого залпа. Как только взгляд его смог проникнуть сквозь завесу дыма, он заметил, что грот-стеньга обрушилась и завалила корму «Дрейка» снастями, а все паруса грот-мачты изрешечены. Капитан поднял рупор и закричал:

— Славно, ребята! Теперь выходим из ветра, и живо! Пока они убирают паруса, им некогда будет прошить нас бортовым залпом. Дайте огня сколько можете и на этот раз побрейте их подчистую.

Матросы бросились исполнять приказание. Корабль, грациозно повернув корму, начал выполнять маневр и кончил его, как предвидел капитан, без помехи со стороны неприятеля. Потом фрегат снова дрогнул, как вулкан, и, как вулкан, извергнул пламя и дым.

Канониры точно исполнили приказ капитана, и все снаряды попали в цель — в нижние части мачт противника. Ванты, канаты и гардели были расстреляны. Две мачты еще стояли, но везде вокруг них висели и валялись лохмотья парусов. Видно, на корабле случилось и какое-то серьезное повреждение (о нем трудно было судить на таком расстоянии), потому что ответный залп последовал с некоторой задержкой и неприятель взял прицел не вдоль — с носа к корме, а вкось. Впрочем, залп этот был ужасен: он целиком попал в бок фрегата и на палубу, так что поразил и судно и экипаж, но по непостижимому везению все три мачты уцелели. Лишь несколько канатов было порвано, однако это было незначительное повреждение, и оно не мешало кораблю маневрировать. Поль с одного взгляда заметил, что отделался людскими потерями, что уничтожению подверглась человеческая плоть, а не дерево. Охваченный радостной дрожью, он снова поднес рупор ко рту и прокричал:

— Лево руля! Возьмем англичанина с раковины левого борта. На абордаж, рыцари абордажа! Последний залп, чтобы сделать палубу гладкой, как понтон, и потом возьмем его штурмом, как крепость.

При первом движении «Индианки» капитан английского корабля понял ее маневр и попытался проделать то же самое, но в это время на палубе его раздался ужасный треск: грот-мачта, надломленная последним залпом «Индианки», покачалась несколько минут и, как дерево, вырванное с корнем, обрушилась на палубу, завалив ее снастями и парусами. Тут капитан Поль понял, что замедлило залп английского корабля.

— Теперь он ваш, его отдают вам даром, ребята, — закричал он, — надо только взять его! Еще залп с расстояния пистолетного выстрела — и на абордаж!

«Индианка» повиновалась, как хорошо выезженная лошадь, и, не встречая сопротивления, приближалась к неприятелю; у «Дрейка» оставался единственный ресурс — рукопашный бой, потому что он не мог уже маневрировать и пушки были для него бесполезны. Судьба английского корабля полностью зависела теперь от неприятеля, и фрегат, держась в некотором отдалении, мог бы спокойно изрешетить и потопить его, но капитан Поль пренебрег такой легкой победой и, находясь в пятидесяти шагах от противника, послал ему последний залп, потом, еще не видя его результата, кинулся на врага. Реи фрегата спутались с реями английского корабля, и американцы забросили абордажные крюки. В ту же минуту марсы и шкафуты «Индианки» вспыхнули, будто стойки с плошками в дни праздничной иллюминации, и горящие гранаты, как град, посыпались на палубу «Дрейка». За пушечной пальбой последовали ружейные выстрелы, и посреди этой адской трескотни раздавался звучный голос капитана:

— Смелей, ребята, смелей! Прикрепите бушприт к портам его юта! Так! Свяжите их крепко, как повешенного с виселицей! А теперь к передним каронадам! Огонь!

Все эти приказания были исполнены словно по мановению волшебной палочки, и корабли оказались как бы связанными железными узами; пушки, стоявшие на носу и еще не стрелявшие, загремели и подмели неприятельскую палубу залпом картечи; потом раздался последний страшный крик:

— На абордаж!

Подкрепляя слово примером, капитан «Индианки» бросил свой рупор, ставший теперь бесполезным, накрыл голову каской, застегнул ее под подбородком, взял в зубы кривую саблю, что была у него на боку, и бросился на бушприт, чтобы оттуда соскочить на корму неприятельского судна. Однако, несмотря на то что все эти приготовления Поль проделал так же быстро, как гром следует за молнией, не он первый очутился на борту «Дрейка»: там уже был молодой пленник, тот, что стоял у бизань-мачты. Скинув с себя верхнее платье и схватив топор, он впереди всех бросился навстречу смерти или победе.

— Вы не знакомы с дисциплиной у меня на борту, сударь! — сказал ему Поль, засмеявшись. — Раньше меня никто не смеет ступить на неприятельский корабль; на этот раз я вам прощаю, но впредь прошу этого не делать!

В ту же минуту с бушприта, с бортовых сеток, с концов рей, с абордажных крюков, со всего, что могло служить опорой для прыжка, матросы «Индианки» стали падать на палубу, как спелые плоды с дерева. Тут англичане, отступившие к носовой части корабля, демаскировали каронаду, которую они успели повернуть. Сноп огня и чугуна пронесся сквозь толпу нападающих. При этом едва ли не четвертая часть экипажа «Индианки», бранясь или вопя от боли, легла на вражескую палубу… Но громче стонов и проклятий раздался крик капитана:

— Все, кто жив, вперед!

Тут началась ужасная свалка, всеобщий рукопашный поединок; гром пушек, стрельба мушкетонов, треск гранат — все прекратилось, и в дело пошло холодное оружие, беззвучное и надежное, особенно у моряков, которые оставили себе для этой борьбы наследство гигантов, изгнанных уже несколько веков назад с полей наших битв. Это топоры, которыми моряки разносят друг другу головы; тесаки, которыми они распарывают грудь неприятелю; широкие пики, которыми они его пригвождают к обломкам мачты. Лишь временами в безмолвной резне раздавался одинокий пистолетный выстрел, словно стыдящийся нарушить эту ужасную резню. Рукопашный бой, где все настолько перемешалось, что описать его невозможно, продолжался с четверть часа. Наконец английский флаг спустился, экипаж «Дрейка» бросился через люки в батареи и в трюм, на палубе остались только победители, раненые и мертвые. Капитан «Индианки» стоял в группе своих матросов, поставив ногу на грудь неприятельского командира; справа от него был лейтенант Вальтер, а слева — молодой пленник в окровавленной рубашке: он тоже завоевывал победу.

— Теперь все кончено, — сказал Поль, подняв руку. — Кто осмелится нанести еще хоть один удар, будет иметь дело со мной! — Потом, протянув руку своему молодому пленнику, он добавил: — Сударь, вы мне расскажете сегодня вечером вашу историю, не так ли? Чувствую, что здесь какие-то гнусные козни. В Кайенну ссылают только подлых преступников, а вы так храбры, что не можете быть подлым…