Я была разбужена малайцем, стучавшим в дверь, запертую мною изнутри. Я легла, как уже говорила вам, одетой и потому тотчас встала, чтобы отодвинуть засов. Слуга открыл ставни, и я, увидев в своей комнате свет и солнце, бросилась к окну.

Это было утро одного из прекрасных дней осени, когда солнце, прежде чем закрыться облачной вуалью, бросает последнюю улыбку на землю. Все было так тихо и так спокойно в парке, что я начала сомневаться в самой себе. Но происшествия ночи были так живы в моем сердце, к тому же вид из окна напоминал мне малейшие подробности их. Опять я увидела ворота, которые отворяли, чтобы дать пройти трем мужчинам с их ношей, аллею, по которой они шли, следы, которые оставались на песке, более заметные в том месте, где жертва сопротивлялась, потому что те, кто нес ее, ступали тверже, чтобы побороть ее рывки. Эти следы вели по описанному уже мною направлению и терялись в липовой аллее. Тогда я захотела увидеть, если возможно, еще что-нибудь, что еще более убедило бы меня. Я пошла в библиотеку: ставня была полуоткрыта, как я оставила ее, опрокинутый стул валялся посреди комнаты — это его падение я слышала. Я подошла к перегородке и, тщательно рассмотрев ее, увидела незаметную выемку, по которой она двигалась. Я попробовала отодвинуть ее и почувствовала, что она поддается. В эту минуту дверь комнаты отворилась. Я успела только задвинуть перегородку и схватить книгу в библиотеке.

Это был малаец; он пришел сообщить, что завтрак готов, и я пошла за ним.

Войдя в залу, я вздрогнула от удивления: я была уверена, что увижу там Ораса, но его не было, а стол был накрыт на одну персону.

«Граф не возвращался?» — спросила я.

Малаец отвечал мне знаками отрицательно.

«Нет?» — прошептала я, изумленная.

«Нет!» — повторил он жестом.

Я упала на стул; граф не возвращался!.. Однако я видела его, он подходил к моей кровати, поднимал занавеси через час после того, как эти три человека… Но эти трое — не были ли это граф и его друзья Анри и Макс, похитившие женщину?.. В самом деле, одни они могли иметь ключ от парка и войти так свободно, никем не замеченные и никем не потревоженные. Несомненно, это так. Вот почему граф не хотел, чтобы я приехала в замок, вот почему он принял меня так холодно и удалился под предлогом охоты. Похищение женщины было задумано до моего приезда, теперь оно исполнено. Граф не любит меня, он любит другую, эта женщина в замке, и, без сомнения, в павильоне.

Граф, чтобы увериться, что я ничего не видела, ничего не слышала, что, наконец, ничего не подозреваю, вошел по лестнице библиотеки, отодвинул перегородку, поднял мои занавеси и, увидев меня спящей, возвратился к своему любовному развлечению. Все было для меня так ясно и точно, как будто я сама все это видела. В минуту моя ревность осветила темноту, проникла сквозь стены; мне нечего было узнавать еще, и я вышла, задыхаясь.

Следы шагов уже загладили и метла разровняла песок. Я направилась к липовой аллее, дошла до дубовой рощи, увидела павильон и обошла его. Он был заперт и казался необитаемым, как и накануне. Вернувшись в замок, я поднялась в свою комнату, бросилась в кресло, на котором прошедшей ночью провела столько ужасных часов, и удивилась своему страху!.. От него осталась лишь тень, мрак или, скорее, опустошенность после неистовой страсти, которая так ослабила мое сердце.

Я провела часть дня, прохаживаясь по своей комнате, открывая и закрывая окно и ожидая вечера с таким же нетерпением, с каким страхом накануне ждала его приближения. Пришли доложить, что обед готов. Я спустилась и, войдя в столовую, увидела, как и утром, опять один прибор; подле него лежало письмо. Узнав почерк Ораса, я поспешно разломала печать.

Он извинялся, что оставлял меня одну в продолжение двух дней, но он не мог возвратиться: с него взяли слово еще до моего приезда, и он должен был сдержать его, как бы дорого оно ему ни стало. Я смяла письмо в руках, не дочитав его, и бросила в камин, потом заставила себя есть, чтобы не вызвать подозрения у малайца. Окончив обед, я вернулась в свою комнату.

Как и накануне, приказание мое не было оставлено без внимания: в камине горел большой огонь, но в этот вечер не он занимал меня. Я хотела составить себе план и села, чтобы поразмыслить. Вчерашний страх был совершенно забыт.

Граф Орас и его друзья — а это были они — вошли в ворота и пронесли эту женщину к павильону, потом граф вошел потайной лестницей, чтобы увериться, спала ли я и не слышала или не видела ли чего-нибудь. Итак, мне остается только спуститься по лестнице, пройти той же дорогой туда, откуда он приходил; я решилась следовать этому плану.

Часы показывали четверть девятого. Я подошла к ставням: они не были заперты. Без сомнения, этой ночью смотреть будет нечего, потому и не приняты вчерашние меры предосторожности; я отворила окно.

Эта ночь была бурная; были слышны отдаленные раскаты грома. Шум волн, разбивавшихся о берег, доносился до замка. В моем сердце была буря ужаснее, чем за окном, и мысли, теснившиеся в моей голове, были мрачнее и стремительнее, чем волны океана. Два часа прошло, а я не сделала ни одного движения и смотрела на небольшую статую, скрытую деревьями. Правда, я смотрела невидящим взглядом.

Наконец, мне показалось, что время уже наступило: я не слышала никакого шума в замке. Тот самый дождь, который в вечер с двадцать седьмого на двадцать восьмое сентября вынудил вас искать убежище в развалинах, начал низвергаться потоками; я подставила на минуту голову под небесную влагу, потом закрыла окно и прикрыла ставни.

Я вышла из своей комнаты и сделала несколько шагов по коридору. В замке было тихо. Малаец, без сомнения, спал или прислуживал своему господину в другой части здания. Я вернулась и заперла дверь на засов. В это время пробило половину одиннадцатого. На дворе слышен был только рев урагана, и шум его помогал мне скрывать тот, который сама я могла произвести. Я взяла свечу и подошла к двери, ведущей в библиотеку: она была заперта на ключ!..

Меня видели там утром, боялись, чтобы я не обнаружила лестницу; поэтому путь был закрыт. К счастью, граф прошлой ночью показал мне другой вход.

Обойдя сзади свою постель, я отодвинула перегородку и очутилась в библиотеке.

Затем я направилась твердыми шагами, без размышлений, к потайной двери, вынула том, скрывавший кнопку, надавила ее, и дверь отворилась.

Лестница была тесной для прохода даже одного человека; я спустилась по ней на три яруса, прислушиваясь на каждом из них, но все было тихо.

Внизу я нашла вторую дверь, она не была заперта на замок и при первой же попытке отворить ее открылась.

Я оказалась под сводом, углублявшимся почти отвесно. Пройдя его примерно за пять минут, я обнаружила третью дверь и открыла ее также без труда; она выходила на другую лестницу, подобную первой, но в ней было только два яруса. Приоткрыв железную дверь, я услышала голоса. Я погасила свечу и поставила ее на последней ступени. Заметив щель, образованную сдвинутой каминной плитой, я скользнула в нее и, отодвинув плиту еще немного, очутилась в помещении, напоминавшем химическую лабораторию и очень слабо освещенном: сквозь закрытое занавесками круглое окошко над дверью сюда проходил свет из соседней комнаты. Окна были так плотно закрыты, что даже днем ни один луч света не мог туда проникнуть снаружи.

Я не ошиблась, сказав, что мне послышались голоса. Кто-то громко разговаривал в соседней комнате: то были голоса графа и его друзей. Пододвинув стул к двери, я встала на него и смогла через стекло окошка заглянуть в это помещение.

Граф Орас, Макс и Анри сидели за столом, однако пиршество подходило к концу. Малаец прислуживал им, стоя позади графа. Каждый из пирующих был одет в голубую блузу, имел при себе охотничий нож за поясом и пару пистолетов, лежащих рядом с тарелкой. Орас встал, как будто желая уйти.

«Уже?» — сказал ему Макс.

«Что же мне здесь делать?» — спросил граф.

«Пей!» — предложил Анри, наливая ему стакан.

«Большое удовольствие пить с вами, — возразил Орас, — третья бутылка, а вы уже пьяны, как грузчики».

«Будем играть!»

«Я не мошенник, чтобы обыгрывать вас, раз вы не в состоянии оберегать свои деньги», — сказал граф, пожимая плечами и отворачиваясь.

«Так поухаживай за нашей прекрасной англичанкой; твой слуга принял меры, чтобы она не была жестока. Клянусь честью, малый знает в этом толк. Возьми, мой милый».

Макс дал малайцу горсть золота.

«Великодушен, как вор!» — сказал граф.

«Хорошо, но это не ответ, — возразил Макс, тоже вставая. — Хочешь ли ты эту женщину или нет?»

«Не хочу!»

«Ну, так я беру ее».

«Постой! — закричал Анри, протягивая руку. — Мне кажется, что я здесь тоже что-нибудь значу и имею такие же права, как другой… Кто убил мужа?»

«В самом деле, он прав», — сказал, смеясь, граф.

При этих словах раздался стон. Я посмотрела в ту сторону, откуда он донесся. На постели под балдахином лежала женщина; ее руки и ноги были привязаны к поддерживающим его столбикам. Внимание мое было так поглощено мужчинами, что я не заметила ее сначала.

«Да! — продолжал Макс. — Но кто ожидал их в Гавре? Кто примчался сюда, чтобы известить вас?»

«Дьявольщина! — сказал граф. — Это становится затруднительным, и надо быть самим царем Соломоном, чтобы решить, кто имеет более прав — шпион или убийца».

«Следует, однако, это решить, — сказал Макс, — ты заставил меня думать об этой женщине, и вот я уже влюблен в нее».

«И я также, — сказал Анри. — Но так как ты сам не думаешь о ней, то отдай ее кому хочешь».

«Чтобы другой донес на меня после какой-нибудь пирушки, когда, как сегодня, не будет соображать, что делает? О нет, господа. Вы оба красивы, оба молоды, оба богаты, у вас есть десять минут, чтобы поухаживать за ней. Начинайте, мои донжуаны».

«Ухаживание, это, конечно, прекрасная мысль, — сказал Анри. — Но пусть она сама выберет того, кто ей больше нравится».

«Согласен! — отвечал Макс. — Но пусть поспешит. Объясни ей это ты, поскольку говоришь на всех языках».

«Охотно», — согласился Орас.

Потом, обратившись к несчастной женщине, он заговорил на чистом английском языке:

«Миледи, вот два разбойника, мои друзья, оба, впрочем, из знатных семей, что можно доказать старинными грамотами, если вам угодно. Воспитанные на принципах Платоновой школы, проповедующих раздел имущества, они начали с того, что промотали свое состояние; потом, находя, что в обществе все дурно устроено, возымели добродетельную мысль: чтобы умерить его несправедливости, исправить его ошибки и устранить присущее ему неравенство, засесть на больших дорогах, по которым это общество проезжает. Уже пять лет, к величайшей славе философии и полиции, они свято занимаются исполнением этой обязанности, что дает им средства блистать в салонах Парижа и приведет их, как это и случилось со мной, к какому-нибудь выгодному супружеству. Тогда они перестанут играть роль Карлов Мооров и Жанов Сбогаров. В ожидании женитьбы, так как в замке нет женщин, кроме моей жены, которую я не хочу отдать им, они покорнейше умоляют вас избрать того, кто вам больше нравится, в противном случае они возьмут вас оба. Хорошо ли я выразился по-английски, сударыня, и поняли ли вы меня?»

«О, если у вас есть хоть сколько-нибудь жалости в сердце, — воскликнула бедная женщина, — убейте меня! Убейте меня!»

«Что она говорит?» — пробормотал Макс.

«Она отвечает только, что это бесчестно, — сказал Орас, — и, признаюсь, я склонен согласиться с нею».

«В таком случае…» — сказали одновременно Анри и Макс, вставая.

«В таком случае делайте что хотите», — произнес граф.

Он сел, налил себе стакан шампанского и выпил.

«О, убейте же меня! Убейте же меня!» — закричала опять женщина, увидев двух молодых людей, готовых подойти к ней.

В эту минуту то, что легко было предвидеть, случилось: Макс и Анри, разгоряченные вином, стояли друг против друга и, раздражаемые одним желанием, все более ожесточались.

«Итак, ты не хочешь уступить ее мне?» — спросил Макс.

«Нет!» — отвечал Анри.

«Ну, так я возьму ее!»

«Посмотрим!»

«Анри, Анри! — сказал Макс, скрежеща зубами. — Клянусь честью, что эта женщина будет принадлежать мне».

«А я клянусь жизнью, что она будет моя, и я дорожу своей жизнью больше, чем ты честью».

Тогда они отступили назад, выхватили охотничьи ножи и снова стали друг против друга.

«Из жалости, из сострадания, во имя Неба — убейте же меня!» — в третий раз закричала связанная женщина.

«Что вы сейчас сказали?» — воскликнул Орас, сидя по-прежнему и обращаясь к молодым людям тоном начальника.

«Я сказал, — отвечал Макс, нанося удар Анри, — что я получу эту женщину».

«А я, — возразил Анри, нападая на противника, — я сказал, что она будет не его, а моя, и сдержу свое слово».

«Нет! — вполголоса произнес Орас. — Вы оба солгали, ее не получит ни тот ни другой».

Он взял со стола пистолет, медленно поднял его и выстрелил; пуля пролетела между сражающимися и поразила женщину в сердце.

При этом зрелище я испустила ужасный крик и упала без чувств, вероятно такая же мертвая на вид, как и та, которую убили.