Москва который день гудела и «плескалась», словно густое, нажористое хрючево в корыте, норовя выплеснуться и обляпать все вокруг. Убийство семьи царя не удалось утаить. Да, Годуновы в народе не пользовались особой популярностью, особенно Мария Федоровна, но это была царская семья. Не все поняли и приняли. Одно дело, когда ядом потравили в обычаях старых. А другое дело, когда вот так — грубо и вульгарно, как разбойники.

Чтобы хоть как-то увести мысли людей в сторону, люди Шуйского носились по городу и всячески распускали слухи один трагичнее другого. Их объединяло одно — Дмитрий погиб и войско Сигизмунда движется к Москве. Чего там только не было! И отравление врагами, и подосланные убийцы, и гибель в бою, и казнь после попадания в плен, а местами и все вместе и две порции. Но главное — Дмитрий Иванович Шуйский выставлялся как последняя надежда перед неизбежно накатывающим злом — поляками. Дескать, придут, ограбят, перекрестят в свою нечистую веру да заставят козлов под хвост целовать. И так далее, и тому подобное. Все это выглядело бессмысленно и глупо. Однако люди в те годы были весьма не искушены в переваривании лапши ушами, поэтому верили, но, к счастью, кто во что.

Патриарх паниковал и метался, не зная, как выкрутиться. Ведь если Дмитрий действительно погиб — это конец. Шуйский в его представлении мог сделать только одно — спустить все царство в выгребную яму. А иных внятных кандидатов не было. Иов прямо так натурально чувствовал, как царство погружается в хаос. Хоть монарха со стороны приглашай, а то ведь все окончательно прахом пойдет…

И тут прибыли огненники с письмом от Дмитрия и самыми радостными новостями. Иов даже поначалу не поверил. Вся та болтовня, что учинили Шуйские, и на него действовала тоже. Она была довольно заразительна и даже, в какой-то мере, убедительна. Люди вообще легче поддаются негативным эмоциям. Вот он и поддался. Однако когда осознал масштаб произошедших событий, не медля побежал по Москве делиться с людьми «сей благой вестью».

Тут у толпы с подводы выступил. Там на бочку взобрался и речь толкнул. Полдня не прошло, как в столице наступил натуральный коллапс. Ведь Шуйские, вольно или невольно, умудрились сформировать образ народного героя из Дмитрия. Получалось, что царевич живота не пожалел ради счастья народного, так не посрамим же и мы его! Отстоим Москву от армий, исторгнутых из самой Преисподней!

А тут еще и патриарх со своими речами задорными. Дескать, Всевышний не оставил детей своих. Явил чудо и позволил трем тысячам московской рати разгромить в пух и прах несметное множество врагов. Да почитай без потерь, ибо сам Господь Бог оборонил их. А сам король Сигизмунд бежал в одном исподнем, едва успев скрыться.

И все бы ничего, да только на очередном микро-митинге патриарха попытались схватить неизвестные. Но его легко отстояли. Как оказалось, в толпе внимающей импровизированной проповеди имелось с полсотни казаков — они и порубили в капусту тех, кто поднял руку на патриарха. Не всех. Кое-кто смог вырвать и бросится бежать.

Озверевшая от крови толпа двинулась следом.

Конечно, убивали не обычные горожане. Но разве это кого-то когда-то остановило? Чувство сопричастности — опасная игрушка! Откровенно бедственное положение бегунов спасли ворота, обычные кремлевские ворота, что затворились за их спинами, отсекая от ревущей толпы….

— Отче, — обратился к Иову старший среди казаков, когда основной накал спал. Отвел чуть в сторону, да и решил полюбопытствовать. — А что, верно ли побил ляхов царевич?

— Верно, — кивнул уставший патриарх. — Побил. Иначе и не сказывал бы. В трех битвах под Смоленском. В первой держал оборону. Там гусар крылатых их посек да пехоте урон великий причинил. Во второй — разгромил лагерь их временный, куда те раны зализывать отошли. А в третьей — захватил пушки, прикрывающие покой основного лагеря под городом, и устроил страшный погром. Сам Сигизмунд с сотней рейтар бежал, да в засаду угодил. Царевич загодя в обход отряд послал с малыми пушками. Вот те короля польского и встретили картечью. Уйти-то ушел, но половину рейтар положил. Великая победа! Чудо!

— Да, — кивнул мужчина с удивительно ржавым голосом, который словно скрежетал. — Настолько, что не похожа она на правду. Не привык я грешный к чудесам.

— Дмитрий писал, что как уладит все с Сигизмундом к Москве пойдет. Тогда все и прояснится. Вернется к стольному граду с воинами да трофеями — никто не усомнится.

— Уладит?

— Мир хочет заключить, ибо не с руки нам с ними сейчас воевать, — сказал Иов и растер лицо руками. Устал он очень. Спать хотелось. Голова болела. — И спасибо тебе. Если бы не ты да твои казаки — меня бы к Шуйскому уволокли.

— Пытать?

— Если бы, — зло усмехнулся Иов. — Злодейство они задумали. Шуйский же меня добром пытается уговорить венчать его на царство. Я отказываюсь, ибо не богоугодно это. Вот теперь силой попытается принудить. Хм. А звать-то тебя как? Мне кажется, я тебя уже видел.

— Может и видел, — усмехнулся казак. — Звали меня как-то в бытность минувшую Иваном по прозванью Кольцо.

Патриарх задумался на минуту, а потом вдруг побледнел.

— Неужто вспомнил? — Едким тоном поинтересовался собеседник. Сам Иов ему лично ничего дурного не делал, но был в той команде, к которой он имел счеты.

— Так убили же тебя! Два десятка лет как!

— Убивали да не убили, — кровожадно оскалился Иван. — Напасть — напали. Всех моих вырезали. Сам израненный остался — как выжил, не ведаю. Оклемался немного и понял — возвращаться обратно нельзя. Царь сил в поддержку прислал слезы. Ни людей, ни огненного припаса. Там и гадать нечего — перебьют нас всех. Года не пройдет, как перебьют. Ушел я на Днепр, подальше. Там и узнал о гибели Ермака Тимофеевича.

— Голосом таким тогда и обзавелся?

— Тогда.

— Так вот кто на царевича нападал… — После небольшого раздумья констатировал патриарх. — Обиду на Ивана Васильевича затаил?

— Затаил, — кивнул Иван Кольцо. — Годами жалел, что отомстить не вышло. Утек в могилу подлюка! Мы ему Сибирским царством поклонились, а он бросил нас там подыхать. И тут такой случай….

— А чего дело до конца не довел?

— Я Ивана Васильевича хорошо помню…. Он часто мне снится. Когда висел на дыбе тогда и запомнил крепко. Он ведь не верил, что я не лгу, желая от казаков поклониться Сибирским царством.

— Так чего не убил? — Повторил свой вопрос Иов.

— Когда он сопротивлялся, дрался — задор был. Парень сильно железом махал, хитро крутился. Охотником себя тогда чувствовал за дичью опасной. Прямо предвкушал, как с удовольствием перережу ему глотку, мстя за преданных товарищей. А как отвел он пистоль, да пальнул впустую — во мне что-то надорвалось. Рука не поднялась. Теперь вижу — не зря. Другой он, хоть и похож на отца. Я как первый раз увидел, так чуть сам не бросился с саблей. Едва сдержался. Лютая злоба, что годами копилась, проснулась…. Только ты, отче поменьше болтай. Иван Кольцо умер от татарской сабли два десятка лет назад. Не хочу былое ворошить.

— Понимаю, — кивнул патриарх. — Захаживать станешь, али уйдешь?

— На Дону Иван Болотников сын войско собирает. Представляется воеводой царевича Василия. Пойду к нему. Постараюсь образумить. Если Дмитрий ляхов так лихо побил, то и Ивана в лепешку раскатает. Да и не к чему это, мню.

— Ведаешь, что Василий сын царицы от окольничего? — Голосом заговорщика поинтересовался Иов.

— Нет. Откуда то известно?

— Дмитрий выпытал. Без пыток. Василий при людях признался. О том и бумага есть за подписями видаков. Как наших, так и ляхов с немцами.

— Так вот за что Иван Васильевич Анну в монастырь упек… — покачал головой Иван Кольцо. — Я бы убил.

— Иван, — серьезно сказал патриарх. — Не знаю, поверишь ты или нет, но царь не бросал вас. В том году только война завершилась тяжелая. Все царство та война опустошила да пожгла. У царя ни людей, ни оружия, ни припаса огненного почитай и не было. Послал все, что смог найти. Свеи, ляхи да татары угрожали Москве. Но он — послал вам припасов и людей. Последнее отдал. Сейчас не отвечай ничего. Просто подумай. И когда в следующий раз что удумаешь — вспоминай Дмитрия, что отвел свой пистоль да пальнул впустую. Ты даже не представляешь, как он похож на отца….