Существует способ оценить достоверность прогноза: так сказать, «спрогнозировать прогноз». Это можно сделать с помощью измерения одиннадцати элементов. Эти элементы, которые я предлагаю рассмотреть здесь, позволяют понять некоторые стратегии, которые мы в фирме применяем для всех типов прогнозов, а не только вероятности насилия. Я знаю, насколько они универсальны, потому что многие корпоративные клиенты, которых мы консультировали по рискам и угрозам, просили нас помочь с прогнозами другого типа: например, как может поступить противоположная сторона во время судебного процесса.

Начнем мы с ответа на следующие вопросы.

Насколько поддается измерению результат, который вы хотите предсказать? Будет ли понятно, произойдет это событие или нет? Например, представьте себе, что вопрос прогноза звучит так: «Произойдет ли взрыв бомбы в зале в тот момент, когда там соберутся на митинг сторонники абортов?» Этот результат поддается измерению (т.е. будет очевидно, если это случится).

Однако, если вопрос прогноза звучит как «Хорошо ли мы проведем время в ходе предстоящей поездки на Гавайи?», то у нас нет универсального определения понятия «хорошо провести время». Мое «хорошее время» неочевидно для вас и потому не поддается проверке. Поэтому прогноз, вероятно, будет менее удачным по сравнению с тем, чьи результаты легко измеряемы.

Находится ли человек, делающий прогноз, в положении, позволяющем видеть индикаторы, предшествующие происшествию, и всю ситуацию? Например, чтобы спрогнозировать, что произойдет между двумя людьми во время ссоры, хорошо бы находиться в пункте, откуда вы можете их хорошо видеть и слышать.

Вы предсказываете результат события, которое произойдет скоро или в отдаленном будущем? В идеале хорошо бы прогнозировать будущее, которое имеет для нас значение. Ответить на вопрос «Попытается ли кто-нибудь нанести ущерб сенатору Смиту на следующей неделе?» проще, чем на вопрос «Попытается ли кто-нибудь нанести ущерб сенатору Смиту через тридцать лет?». Правильный ответ на первый вопрос найти проще, потому что на ситуацию на следующей неделе не будут оказывать влияние так много внешних факторов, как на ситуацию через тридцать лет.

Мы используем наши прогностические ресурсы наилучшим образом тогда, когда предсказываем результаты событий, пока они имеют значение. Может быть, сенатору Смиту неприятно это слышать, но для людей сегодня, скорее всего, неважно, нанесет ему кто-нибудь ущерб через тридцать лет.

Похожая ситуация с прогнозами по более личным вопросам, например: «Убьет ли меня курение?» Курильщики могут с легкостью предсказать, что курение с большой степенью вероятности станет причиной их смерти, но это событие случится в такой отдаленной перспективе, что прогноз теряет свою значимость.

Ясен ли контекст ситуации для человека, делающего прогноз? Возможно ли оценить сопутствующие условия и обстоятельства, взаимодействие сторон и событий?

Существуют ли определяемые индикаторы, предшествующие событию, которые с большой степенью вероятности появятся до того, как произойдет предсказываемое событие? Это самый важный элемент. Если эксперт прогнозирует, станет ли губернатор объектом покушения во время произнесения речи, то индикатором, предшествующим событию, можно назвать, например, прорыв убийцы с пистолетом на сцену (но этот индикатор не особенно полезен, так как оставляет слишком мало времени для реагирования). Рождение убийцы тоже является индикатором, но оно произошло слишком давно и не будет учтено в прогнозе. Несмотря на то что эти два события (самое раннее из тех, что можно обнаружить, и то, что произошло непосредственно перед событием) представляют собой важные вехи на карте прогноза, мы надеемся, что между ними есть еще какие-то обстоятельства. Полезными индикаторами вероятного покушения могут быть, например, попытка преступника изучить рабочий график губернатора, разработка плана, покупка оружия, ведение дневника или когда убийца говорит знакомым: «Скоро кое-что случится».

В идеале событию могут предшествовать несколько надежных индикаторов, но обязательно должна быть возможность их обнаружить. Появление у кого-то идеи убить и принятие решения убить являются в высшей степени важными индикаторами, предшествующими событию, но пока они существуют только в виде идей, их нельзя обнаружить. В последующих главах я буду говорить о насилии на работе, убийствах, совершаемых супругами, убийствах, совершаемых детьми, и нападениях на общественных деятелей. Они всегда «здесь», хотя это не всегда известно людям, которые делают прогнозы.

Имеет ли человек, делающий прогноз, специфический опыт в данной области? Укротитель львов более точно по сравнению со мной предскажет, нападет лев или нет, потому что имеет опыт обращения со львами. И тем лучше будет его прогноз, если он сталкивался с обоими возможными результатами (когда львы нападают и когда не нападают).

Можете ли вы изучить или рассмотреть события, которые сравнимы — хотя и не обязательно идентичны — с событиями, по которым вы делаете прогнозы? В идеале эксперт сумеет подобрать сходные по сути ситуации. Давая прогноз по вопросу, станет ли душевно больной человек стрелять в сенатора, эксперт мог бы изучить случаи, когда психически неуравновешенные люди стреляли в мэров, потому что это фактически очень похожие события. Эксперт может изучить вопрос об индикаторах в случаях покушений на мэров и посмотреть, можно ли использовать их в его прогнозе. С другой стороны, изучение случаев, когда сенаторов убивали их супруги или когда они покончили с собой, не будет полезным при подготовке прогноза о возможном покушении постороннего человека.

Объективен ли эксперт-прогнозист, т.е. готов ли признать возможность разных результатов? Люди, верящие в возможность только одного результата, свой прогноз уже сделали. Приняв простое решение принять решение, прежде чем был проведен весь спектр прогностических тестов, они зашли в тупик. Человек, который в ответ на вопрос, может ли конкретный работник прибегнуть к насилию, говорит, что этого никогда не произойдет, не годится в эксперты. Люди используют все доступные им для прогнозов ресурсы лишь при условии, когда допускается любой результат.

Насколько человек, делающий прогноз, интересуется его результатом? Другими словами, насколько сильно он хочет избежать этого результата или воспользоваться им? Есть ли у него причина желать, чтобы прогноз оказался верным? Если я прямо сейчас попрошу вас предсказать, не просплю ли я завтра, вы не станете применять лучшие ресурсы для подготовки прогноза, потому что вас не слишком волнует, в котором часу я встану. Однако, если мне предстоит отвезти вас завтра рано утром в аэропорт, тут уж вы призадумаетесь.

Имеет ли смысл при подготовке прогноза проводить конкретный тест? Если вас попросили спрогнозировать, вскипит ли вода в чайнике при нагревании, то у вас нет необходимости кипятить именно эту воду, чтобы улучшить прогноз. Вы можете провести эксперимент, точно воспроизведя ситуацию с кипячением другой воды. Это — дешевый эксперимент ради малозначимого прогноза. В то время как воспроизводимость является краеугольным камнем большинства научных прогнозов, она практически бесполезна в важнейших прогнозах, связанных с поведением человека. Я не могу проверить, выстрелит ли рассерженный сотрудник в своего начальника, вручив ему пистолет и понаблюдав за ним во время работы.

Имеет ли человек, делающий прогноз,точные знания? Если знание не точно, то оно может быть подобно тонущему кораблю, который премудрый дурак считает годным для плавания. Знание часто прикидывается такого сорта мудростью. Если должностное лицо знает, что большинство виновных в проявлении насилия на рабочем месте — белые мужчины в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти лет, он, скорее всего, проигнорирует аномальное поведение какого-нибудь сотрудника, потому что он «не соответствует формату».

(В моей фирме мы используем специальную шкалу, с помощью которой присваиваем выраженные в баллах значения каждому из одиннадцати элементов. Шкала и ее показатели приведены в приложении 5 вместе с примерами самых популярных прогнозов.)

Самая продвинутая концепция прогнозирования вынуждена учитывать начало прогнозируемого события. Технология предсказывания землетрясений демонстрирует нам самый яркий пример: вопреки широко распространенному мнению, существуют надежные индикаторы, указывающие на предстоящее землетрясение. Проблема состоит в том, что продолжительность действия этих факторов может растянуться на десятки тысяч лет, и по этой причине, с точки зрения людей, землетрясения кажутся непредсказуемыми. Однако с точки зрения геологии справедливо высказывание, что следующее землетрясение в Лос-Анджелесе уже началось. В геологии назвать какое-либо явление катастрофой можно лишь постольку, поскольку оно произойдет в период времени, непродолжительный настолько, чтобы иметь значение для живущих в данный момент людей. Движение Земли не является проблемой, потому что мы знаем, что земная поверхность, по которой мы ходим, движется. Проблемой является внезапность землетрясения.

Что касается насилия, если индикатор, предшествующий событию, имеет большую продолжительность, возникает проблема выбора: должны ли мы ждать, пока не случится катастрофа или пытаться обнаружить ее приближение на полпути? Что считать за начало покушения: когда происходит выстрел в жертву? Когда достают оружие? Когда его проносят в зал? Когда его заряжают? Когда появляется идея совершить преступление? Прогнозирование превращается из науки в искусство, как только вы понимаете, что индикаторы, предшествующие происшествию, фактически являются частью происшествия.

Когда вы примените эту концепцию к людям, то увидите, что поведение подобно цепи. Мы слишком часто рассматриваем отдельные звенья. Когда мы задаем вопрос, почему человек совершил самоубийство, кто-то может сказать: «Он был подавлен из-за огромных финансовых потерь», — словно это могло бы все объяснить. Многие подавлены финансовыми потерями, но не совершают из-за этого самоубийство. Хотя мы предпочитаем верить, что насилие имеет причину и следствие, оно, на самом деле, представляет собой процесс, цепь, в которой жестокий исход составляет всего лишь последнее звено. Если бы вы прогнозировали, как может поступить ваш друг, когда потеряет работу, вы бы не стали говорить, что «он покончит с собой», пока не увидели бы много других индикаторов, указывающих на возможное самоубийство. Вы бы восприняли потерю им работы как единственное звено, а не как цепь целиком. Процесс самоубийства начинается задолго до акта самоубийства.

То же самое относится к убийству. Хотя мы можем попытаться объяснить убийство, используя простую причинно-следственную логику (например, «Он узнал, что его жена завела интрижку на стороне, поэтому убил ее»), но прогнозу такой способ мышления не поможет. Подобно землетрясению, насилие — это результат процесса, который начался еще до того, как этот человек женился.

К этому моменту вы много прочитали об успешных прогнозах, может быть, даже больше, чем сумеете вспомнить. Нет необходимости устраивать проверку вашей памяти, потому что информация вами уже усвоена. Я знаю это, потому что информация, в первую очередь, исходит от вас самих. Эти элементы прогнозирования — те же самые, на которые полагались наши предки, чтобы выжить. Если они кажутся вам необычными, то лишь потому, что современные обитатели Западного мира в значительной степени игнорируют их. Мы считаем, что не очень нуждаемся в них, потому что находимся на такой ступени эволюции, когда жизнь меньше ориентируется на прогнозирование рисков, а в большей степени на управление ими.

Одаренные мощным интеллектом, который нас защищает, мы разработали самые изощренные технологии выживания. Самая главная из них — современная медицина; несмотря на то что мы не меньше, чем наши предки, подвержены травмам, вероятность погибнуть от них в наше время значительно уменьшилась. Новые технологии позволяют быстрее вызвать помощь, поэтому мы редко оказываемся брошенными в чрезвычайной ситуации. Средства транспортировки помогают либо быстро доставить пациента туда, где ему окажут медицинскую помощь, либо доставить средства оказания медицинской помощи туда, где находится пациент. Но при всем том в наше время мы боимся сильнее, чем когда-либо прежде, и больше всего мы боимся друг друга.

Чтобы максимально освободиться от этих страхов, нам нужно вернуться к данным нам природой навыкам прогнозирования. В следующих главах я покажу на практике, как работают те элементы прогнозирования и интуиции, о которых я говорил. Вы увидите, что прислушиваться к интуиции — это значит всего лишь усваивать сигналы, которые мы подаем сами, а прогнозирование поведения человека — это всего лишь понимание сигналов, которые подают нам другие.