46. Черная неблагодарность

От следов пожара осталась только копоть на стене мертвецкой. Больных давно развели по палатам, пожарные лужи впитала трава, а санитар Шадрин бегал с охапками больничного белья. Аккуратно сложенные дрова были теплыми и сухими. Чего оказалось вполне достаточно. В ожидании Ванзаров устроился на них, как кот, который греется под лучами долгожданного солнышка. Господин, за которым он послал Шадрина, нарочно не спешил. Прошло с полчаса, когда было отправлено приглашение. Тут требовалось терпение. Нельзя, чтобы сыскная полиция заявилась в палату и вытащила доктора за шкирку. Пусть лучше сам придет. Покажет характер, но придет. Деваться-то ему некуда. А времени у чиновника полиции было до самого вечера.

Терпение принесло плоды. Из больничного корпуса вышел Затонский и прямиком направился к поленнице. Он встал, демонстративно спрятав руки в карманах халата.

— Что вам угодно? — тон не оставлял сомнений: доктор не питает нежности к полиции вообще, а к чиновнику для особых поручений в особенности.

— Господин Затонский, — начал Ванзаров чрезвычайно добродушно. — Если вас не устраивает беседа на свежем воздухе без протокола и формальностей, можем поступить по-другому. Конвой городовых проведет вас по всему городу, я особо позабочусь, чтобы вас провели как можно более кривым путем. После чего в полицейском доме вы будете допрошены по всей строгости закона. Выбор за вами.

Редко кто может выбрать худшее. Затонский не относился к таким оригиналам.

— Говорите, — сказал он совсем другим тоном. — Меня пациенты ждут.

— Это вы говорите, господин Затонский.

— О чем? Вы все видели своими глазами…

— Например… — Ванзаров сделал паузу, как будто у него было из чего выбирать. — Как вы предали вашего друга и учителя на растерзание особой медицинской комиссии.

Выдержку доктор воспитал в себе на зависть опытным ворам.

— Откуда вы… — только проговорил он.

— Значит, согласны, что предали учителя.

— Он мне не друг и не учитель, — ответил Затонский. — Я был лекарский помощник, который должен всем кланяться, а Горжевский — полный доктор. Что я мог сделать?

— А что вы сделали?

— Дал показания комиссии, ответил на их вопросы. Разве я обязан принять чужую вину на себя?

— В чем была вина? Говорите мне, как отвечали комиссии.

— Я допускал Горжевского к своим пациентам. Никакого обмана не было, они сами давали согласие.

— Надежд на исцеление у них не оставалось?

— Именно так. После чего Горжевский принимался за них…

— Что именно он вводил больным?

— Вы же видели отчет комиссии?

— Господин Затонский… — Ванзаров сменил позу, поленья стали чувствоваться уж очень отчетливо. — От вашей искренности зависит ваша судьба. Без преувеличения. Вам повторить вопрос?

Любому упорству есть предел. Особенно когда давит сила неимоверная. Доктор окончательно сдался, чтобы поскорей прекратить эти мучения.

— Горжевский делал укол особым составом, — сказал он тихо. — Моя роль заключалась в том, чтобы фиксировать то, что происходило с больными. Он всех ординаторов заставлял, не подумайте, что только мне это выпало. Всех… А козлом отпущения сделали меня.

— Что было в составе?

— Я не знаю… Честное слово, господин Ванзаров, не знаю! — Затонский даже руку к сердцу прижал, так хотел, чтобы ему поверили. — Он никогда не говорил, все держал в секрете, записывал в свои блокноты, хранил их при себе, никогда не показывал. Я спросил однажды, он зло меня высмеял…

— Какой был эффект?

— Да никакого. Больным становилось лучше на несколько часов, у них поднималось настроение, а потом наступал неизбежный конец. Скорее всего, эти составы только его ускоряли.

— Чего он хотел добиться?

— У него была теория, красивая, но ошибочная: если организму дать сильный толчок, как в паровозную топку забросить слишком много угля, этот толчок позволит мобилизовать скрытые ресурсы, которые одолеют болезнь. Выходило наоборот.

— Как в случае с девушкой? — Ванзаров кивнул на мертвецкую.

— Я не знаю, чем ее накачали! — чуть не крикнул Затонский.

— Ее состояние было похоже на то, что вы видели у своих пациентов?

— Конечно, нет!

— Горжевский использовал какие-то наркотические средства?

— Не знаю и знать не хочу… Если позволите, у меня больные…

Ванзаров, как видно, не знал жалости к пациентам.

— Как вы с ним уживались в таком маленьком городе? — спросил он.

— Ужасно, — вырвалось из души доктора. — Он нарочно мучил меня. Каждый день приходил к больнице и просто смотрел. Как немой укор. Как будто я виноват…

— Ваши муки кончились с его смертью.

— Считайте, как вам будет угодно.

— У него было больное сердце?

Стало заметно, как Затонский что-то хочет сказать. И он решился.

— Знаете, раз такое дело… — начал он. — Во всем виновата его жена, страшная ведьма. Наверняка нашептывала, что он гений, которому все позволено. А когда гений пал с высот, взяла и убила.

— Полагаете, Горжевского убили?

— Что же еще!

— Но ведь заключение подписал Дубягский?

Впервые на лице Затонского показалась улыбка.

— Это же просто смешно… Вы его видели?

— Кстати, у вас случайно не осталось снимков Горжевского? Может, общая фотография врачей?

— Никогда не было.

— Описать его смогли бы?

— Кого?

— Вашего друга Горжевского.

— Он мне не друг! — Затонский вовремя сдержал удила. — Я плохо запоминаю лица. Если они не мои больные…

— И все-таки. Постарайтесь…

— Обычно выглядел. Ничего примечательного. Не косой, не кривой.

— Вскрытие кто делал после обнаружения тела?

— Вскрытия не было. Горжевская запретила, а полиция не настаивала. Я бы взрезал его с большим удовольствием.

— На похороны ходили?

— Еще чего!

Ванзаров ловко соскочил с поленницы, не обрушив ее, — как будто вырос в деревне и делал это сотни раз.

— Благодарю, господин Затонский, за ценные сведения, — сказал он, отряхивая руки от крошек коры. — Излишне напоминать, что о нашей беседе не следует говорить никому.

Доктор молча повернулся и пошел к больнице. Так соскучился по оставленным больным.