43. Врачебная тайна

Аполлон Григорьевич провел тщательную подготовку. Потребовал, чтобы во время приема у светила медицины доктора Юнгера позволили говорить только ему самому. А Ванзаров пусть ведет себя не как чиновник полиции, а очень скромно. И лучше ему вообще рта не открывать. Ванзаров обещал вести себя как барышня, выпущенная из Смольного института благородных девиц.

Звезда медицины согласился принять в своем кабинете на Литейном проспекте. Доктор Юнгер оказался довольно милым и мягким в общении человеком, рост которого позволял обнять Лебедева, как равного.

— Ах, Аполлон Григорьевич, каким бы чудесным врачом вы стали, если бы не соблазнились государственной службой, — сказал он, указывая гостям на широкие уютные кресла и располагаясь напротив них.

— Да что уж теперь, — скромно отвечал великий криминалист.

— Чем же я могу помочь уважаемой полиции?

Чуткое ухо уловило бы тонкую иронию, прозвучавшую в вопросе. Лебедев, обычно прямо и решительно переходящий к делу, стал наворачивать дипломатические круги. Доктор усиленно старался понять, куда клонит его старый знакомый, но сделать это было непросто. Плести словесную паутину тоже надо уметь. В конце концов Аполлон Григорьевич запутался, смутился и обиделся. Он бросил сердитый взгляд на того, кто послушно не открывал рта. Что означало: «Сами разбирайтесь».

— Господин Юнгер, дело у нас деликатное, — начал Ванзаров с осторожного подхода, но это ничуть не смутило доктора. — Наш разговор нигде не будет зафиксирован, и в сведениях, которые мы, возможно, получим от вас, никогда не будет указан истинный источник. Даю вам слово…

— Благодарю вас, — ответил Юнгер с легкой улыбкой. — Вы уже достаточно показали хороших манер, переходите к делу.

— Это не дело, а скорее предположение. Позвольте изложить?

— Жду с нетерпением.

Аполлон Григорьевич издал звук, который означал, что великому криминалисту решительно не нравится, что здесь происходит.

— Предположение следующее, — начал Ванзаров. — Некий врач по собственному почину начал проводить эксперименты над больными, которые нельзя было проводить в открытую, а официальная медицина никогда бы их не позволила. Иных подробностей у меня нет.

Врачи быстро учатся скрывать свои чувства. Без этого нельзя лечить. Часто больному нельзя знать, что с ним происходит. Поэтому доктора — отменные лжецы. В выдержке и умении держать лицо Юнгер мог бы посоревноваться с лучшими карточными шулерами. Только мельчайшие движения мышц лица выдали, как он удивлен.

— Если бы вас не привел Аполлон Григорьевич, — начал доктор после тягостного молчания, обращаясь к Ванзарову, — и если бы я не был уверен в честности ваших слов, то никогда бы не ответил напрямик. Ваш вопрос касается не только тем врачебного мира, закрытых для посторонних, но и затрагивает жизни людей.

— Вынужден говорить об этом потому, что речь как раз идет о жизни людей, — сказал Ванзаров. — Еще живых людей. Которых нам трудно будет защитить без вашего совета.

Юнгер принял ответ благосклонно.

— Хорошо, я поведаю эту историю. Многие подробности будут опущены, — предупредил он. — Только самое общее… Года два, нет, почти три назад из одной столичной больницы стали поступать сведения, что больные умирают совсем не от тех диагнозов, которые им ставят. Поначалу решили, что с выводами ошибаются прозекторы. Но случаи участились. Тогда была собрана неофициальная врачебная комиссия, которая занялась проверкой обстоятельств неправильных, так сказать, смертей. Быстро выяснилось, что с больными проводились дополнительные манипуляции, которые не были отражены в истории болезни…

— Какого рода манипуляции? — спросил Ванзаров.

— Это врачебная тайна, — последовал резкий ответ. — Скажем так: над больными проводились опыты. Совершенно незаконные. Я бы назвал их безнравственными. Какую бы пользу для медицинской науки и пациентов они ни принесли в будущем. Никакие открытия медицины не стоят загубленной человеческой жизни. Для экспериментов есть мыши, кролики, собаки, в конце концов.

— Бедные животинки, — вставил Лебедев.

— Нет, Аполлон Григорьевич, — резко возразил Юнгер, — эти бедные животинки как раз спасают множество жизней. Они — герои. Хоть и безвестные.

— Так что же комиссия? — напомнил Ванзаров.

— По понятным причинам выводы ее не были преданы огласке.

— То есть засекречены?

— Можно назвать и так, — неохотно согласился Юнгер.

— А доктор-экспериментатор?

— Ему предложили подать в отставку. По-тихому, так сказать. Что он и сделал. По понятым причинам в медицинских кругах Петербурга он стал изгоем. Его не приняла бы ни одна больница, он не устроился бы участковым врачом, и даже патент на ведение частной практики ему бы не выдали. Ему оставалось только стать приказчиком. Печальная судьба.

— Но ведь вы не отказываете ему в таланте?

Вопрос оказался крайне неприятен, как раздавленная мышеловкой мышь.

— Талант врача заключается в том, чтобы исцелять, а не убивать.

— Какие же опыты он ставил? — спросил Ванзаров.

— Это врачебная тайна.

— Родион Георгиевич! — грозно предостерег Лебедев.

— Поставим вопрос по-другому: какой благой цели он хотел добиться?

— Скажем так… — Юнгер тщательно подбирал слова. — Он хотел значительно расширить возможности человеческого организма. Это все, что я могу вам сказать.

— Предположу, что врач этот уехал из столицы.

— Возможно.

— Например, в тихий и мирный городок Павловск…

Молчание Юнгера было лучшим ответом.

— Даже если вы каким-то невероятным образом разузнаете о нем, — наконец проговорил Юнгер, — поверьте, вам это ничем не поможет, господин Ванзаров.

— Жизни спасают не только доктора. Полиция тоже умеет помочь, если поспевает вовремя.

— К сожалению, я связан обетом молчания.

Лимит вежливости был исчерпан. Лебедев уже бросал огненные взгляды, а Юнгер демонстративно смотрел на часы. Ванзарову оставалось только выразить благодарность за столь ценную консультацию.

— Если решите спасти чью-то жизнь вопреки обету молчания, вы сможете найти меня в Управлении сыскной полиции на Офицерской улице, — сказал Ванзаров на пороге кабинета.

За что немедленно получил дружеский толчок в спину, который вынес его вон.

— Чтоб я еще раз согласился на вашу авантюру! — прорычал Лебедев, топая следом.

На свежем воздухе Литейного проспекта гнев его пошел на убыль.

— Нет, ну каков: «врачебная тайна»! — в сердцах проговорил криминалист, доставая сигарку. — И вы тоже хороши: видите, что стена. Нет, надо переть тараном.

— Мне теперь все равно, — ответил Ванзаров.

— А что так? Помирать собрались? Не надоело?

— Все было, все будет, и все предначертано. Шестеренка вертится, как ее вертят.

— Что-то вы, друг мой, совсем заработались…

Аполлон Григорьевич с истинным удовольствием выпустил облако зловоннейшего дыма. Ванзаров даже не поморщился.

— Юнгер прекрасно знает этого таинственного доктора, — сказал Ванзаров. — Если не ошибаюсь, он был в курсе этих опытов.

— Почему вы так решили?

— Потому, что он отказался о них говорить. Каждое слово выдавало бы его личный интерес.

— Главное, что угадали с Павловском, — сказал Лебедев. — Приходи и бери голыми руками. Никуда не денется.

Ванзаров согласился лишь из вежливости.

— Что, друг мой, — попытался взбодрить друга Лебедев, — обратно в тихий городок брать злодея тепленьким?

— Несомненно. Но для начала в канцелярию градоначальства.

— Это вам зачем?

— Нам, скромным чиновникам сыска, без справок — никуда. Справки — это все.

— Справки, значит, понадобились? Ну, ну, хитрите, — сказал Лебедев и подмигнул проходившей мимо даме.