7

Он проснулся с тяжелой головой. Его обуревали самые противоречивые эмоции — какие-то он хотел прогнать прочь, а другие жаждал испытать вновь. Несмотря на поддержку Эмили, перед ним все время стояло мучимое душевной болью лицо Окли, а в ушах звучал его умоляющий голос.

Я — шлюха.

Я не знал.

Я знал, но все равно ему подыгрывал.

Я не знал, но должен был догадаться.

Все вокруг знали, кроме меня.

И самая тревожная, не отпускающая его ни на секунду мысль: как я мог быть таким идиотом после Гамбурга? Почему был уверен, что у всех свои потребности и нет ничего страшного в том, что в результате пострадал лишь один Джайлз?

И одновременно с этими размышлениями Тоби оценивал сведения, которые сообщил ему (или скрыл от него) Окли, и прикидывал, насколько он успел “засветиться” во время своих разъездов. Если Чарли Вилкинс или его друг в полиции — информаторы Окли, то, скорее всего, о поездке в Уэльс и встрече с Бриджит уже всем известно.

Но оставались еще фотографии. Их-то никто не видел. И о Коротышке тоже никто не знал. А его поездка в Корнуолл? Наверное, и о ней они уже знают. Даже не наверное, а наверняка — если вспомнить, какую бучу полицейские или прикинувшиеся ими неизвестные устроили в клубе Кита. Скорее всего, известно им и то, что Эмили приехала вызволять отца в сопровождении некоего друга семьи.

И что же из этого следует?

Из этого следует то, что изображать из себя при разговоре с Коротышкой уэльского журналиста и просить его о разоблачительном интервью — поступок не самый умный. А точнее — самоубийственно глупый.

Так почему же ему не плюнуть на все и не последовать совету Джайлза? Сделать вид, будто ничего этого и не было вовсе?

Или не выпендриваться, перестать мучиться вопросами, на которые не существует ответов, и поехать в Милл-Хилл на встречу с Коротышкой. Потому что ему позарез нужен живой свидетель, готовый говорить. Либо Коротышка согласится, и тогда они с Китом проделают то, что собирались сделать с Джебом, либо скажет “нет”, побежит к Криспину за похвалой, и тогда пиши пропало.

Но, что бы ни произошло в итоге, Тоби все-таки выйдет на поле боя и сразится наконец с врагом лицом к лицу.

Тоби позвонил своей помощнице Салли. Наткнулся на автоответчик, что даже неплохо. Заговорил героическим тоном борца с неизлечимой болезнью:

— Салли, это Тоби. Боюсь, у меня плохие вести — режется зуб мудрости. Через час иду к зубной фее на лечение, так что на утреннем совещании меня точно не будет. Может, попросишь Грегори, чтобы заменил меня на встрече НАТО? Извинись, пожалуйста, за меня перед всеми. Я еще позвоню, буду держать тебя в курсе событий. Еще раз извини.

Теперь предстояло решить еще одну проблему: что надеть? Как нарядился бы на его месте провинциальный журналист, собираясь на интервью в Лондон? В конце концов Тоби остановился на джинсах, кроссовках, легкой куртке. Он захватил с собой и записную книжку с шариковыми ручками, порадовавшись своей предусмотрительности.

Собирался он взять и телефон, но вовремя вспомнил, что на нем хранятся фотографии Джеба — которые принадлежали и Коротышке тоже.

Обойдусь и без телефона, решил Тоби.

Кафе-кондитерская “Золотой теленок” располагалось на середине улицы, зажатое между магазином халяльного мяса и лавкой кошерных деликатесов. На витринах, подсвеченных розовыми лампами, возвышались торты на дни рождения и свадьбы, окруженные россыпями меренг размером со страусиное яйцо. Внутри медный поручень отделял стойку кафе от столиков с посетителями. Разглядев все это с противоположной стороны улицы, Тоби свернул в переулок, чтобы закончить осмотр припаркованных поблизости машин и грузовиков и еще раз окинуть взором толпы прохожих, заполонившие тротуары.

Подойдя к кафе во второй раз, Тоби убедился, что не ошибся: внутри в это время и впрямь не было ни одного посетителя. Выбрав столик в углу, смотрящий прямо на входную дверь, — его преподаватели называли такие столики “местами для телохранителей”, — Тоби заказал себе капучино и принялся ждать.

Около прилавка, по другую сторону медного поручня, толпились посетители, набиравшие пластиковыми щипцами в картонные коробки пирожные и булочки. Но никто из них не соответствовал описанию Коротышки, мужчины ростом под два метра — которого Джеб лягнул под коленки и, пока тот падал, сломал ему нос.

Часы показывали уже десять минут двенадцатого. Он струсил, решил Тоби. Или они решили от него избавиться и теперь он сидит в грузовике с простреленной черепушкой и пистолетом не в той руке.

В окне показался крупный лысый мужчина с рябоватой кожей оливкового оттенка и маленькими круглыми глазками: сначала он смотрел на пироги и торты, выставленные в витрине, затем глянул на Тоби, потом вновь принялся изучать выпечку. Взгляд тяжелый, не моргающий. Накачанные плечи — видно, любит тягать железо. Модный темный костюм без галстука.

Наконец мужчина ушел. Может, он присматривался к нему? Или просто раздумывал, не полакомиться ли эклером, но потом решил, что фигура ему дороже?

И вдруг Коротышка совершенно неожиданно для Тоби материализовался прямо у него за столиком. Видимо, все это время он отирался в туалете позади кафе. Об этом Тоби не подумал, хотя надо было бы. Очевидно, что Коротышке-то эта мысль как раз пришла в голову.

Он казался выше своих двух метров роста, наверное, из-за того, что сидел выпрямившись, положив тяжелые крупные ладони на стол, сцепив пальцы. У него оказались сальные черные волосы, коротко стриженные по бокам и на макушке, высокие красивые скулы и всегда приподнятые, словно в улыбке, уголки губ. Смуглая кожа блестела, как будто он долго-долго тер ее щеткой. На переносице Тоби заметил небольшую впадинку — видимо, удар Джеба не прошел бесследно. Коротышка был одет в тщательно выглаженную голубую джинсовую рубашку с застегнутыми на пуговицы карманами — из одного виднелся краешек пачки сигарет, из другого торчал кончик расчески.

— Значит, вы Пит? — лениво выплевывая слова, спросил он.

— А вы — Коротышка. Могу я вас угостить? Чай, кофе?

Коротышка вскинул брови и медленно оглядел кафе. Интересно, он всегда так выпендривается? Или это просто сказывается сочетание жгучего нарциссизма и высокого роста?

Все еще размышляя на этим вопросом, Тоби заметил — или ему показалось? — в окне того же лысого толстяка, страдающего над эклером, который прошел мимо кафе с подозрительно беспечным видом.

— Я вам честно скажу, Пит, — начал Коротышка.

— Да?

— Мне тут что-то не нравится. Если честно, я бы предпочел место чуть поуединенней. Здесь слишком много народу.

— Как хотите, Коротышка, это вам решать.

— А вы, случайно, не намерены меня надуть? Может, у вас тут за углом уже фотограф с камерой притаился?

— Нет, Коротышка, я тут один, и с собой у меня никакой техники нет. Скажите, куда хотите пойти, туда и отправимся.

Над бровями Коротышки собрались бусинки пота. Он трясущейся рукой потянулся за пачкой сигарет в карман, но так ни одной и не достал.

Он что, только что завязал? Или просто вчера перебрал с выпивкой?

— У меня тут на углу мой новый грузовичок припаркован. “Ауди”. Я пораньше приехал на всякий случай. Может, отъедем отсюда куда-нибудь подальше, в парк, например? Где мы не будем так бросаться в глаза. А то я что-то нервничаю. Но готов выложить вам все, как есть, ради этой вашей газеты. “Аргус”, кажется?

— Верно.

— А это крупная газета или нет? Вы только в районе у себя выходите или по всей стране?

— Это местная газета, но у нас еще есть сайт, — ответил Тоби. — В целом у нас довольно много читателей.

— Ну вот и здорово, да? Значит, вы не против? — шмыгнув носом, спросил Коротышка.

— Не против чего?

— Уйти отсюда куда-нибудь?

— Разумеется, нет.

Тоби отправился к стойке заплатить за капучино. Коротышка встал за ним, как будто тоже в очередь. По его лицу ручьем струился пот.

Как только Тоби расплатился, Коротышка, обогнав его, уверенным шагом направился к выходу, размахивая длинными руками.

Когда Тоби вышел на улицу, Коротышка уже ждал снаружи, готовый провести его сквозь толпу торопливых прохожих. Взглянув налево, Тоби опять заметил лысого толстяка-сладкоежку. На этот раз он стоял спиной к нему и разговаривал с двумя мужчинами, тщательно отводящими глаза от Тоби.

Если Тоби и хотел броситься куда подальше, то сильнее всего именно сейчас. Вся его предыдущая подготовка, весь его опыт кричал ему: беги, это же классическая подстава! Доверься инстинктам и беги, потому что через какой-нибудь час-два ты наверняка обнаружишь себя прикованным к батарее и без ботинок.

Но желание во всем разобраться оказалось куда сильнее инстинкта самосохранения, и Тоби позволил Коротышке отвести себя за угол на улицу с односторонним движением, где и впрямь стоял блестящий голубой фургон “Ауди”. Сразу за ним был припаркован черный “Мерседес”.

Учителя Тоби сразу согласились бы, что это — еще один классический прием: одна машина для похищения человека и вторая для прикрытия. Ну а когда Коротышка в метре от машины нажал на брелок и открыл заднюю дверь “Ауди” вместо пассажирской, покрепче сжав локоть Тоби, а из-за угла появился тот самый толстяк с двумя мужиками, все сомнения окончательно развеялись.

Исключительно из самоуважения Тоби решил подать голос, хоть и без особого энтузиазма:

— Вы хотите, чтобы я сел сзади?

— Ну, у меня еще полчаса свободных осталось, верно? Жалко будет потратить их на дорогу. Так что давайте поговорим прямо тут. Хорошо?

Тоби все еще медлил, хотя, как всякий нормальный человек, намеревающийся поговорить со знакомым вдали от толпы, мог бы возмутиться, что его усаживают не на пассажирское сиденье.

Он все-таки забрался внутрь. Коротышка проследовал за ним, и в это же мгновение лысый толстяк проскользнул на место водителя и закрыл все четыре двери. В боковом зеркале отражались два дружка толстяка, которые устраивались поудобнее в “Мерседесе”.

Лысый не завел двигатель, но и к Тоби не повернулся, предпочитая поглядывать на него маленькими глазками в зеркало, пока Коротышка нарочито пристально смотрел в окно на прохожих.

Толстяк схватился за руль. Учитывая то, что двигатель не работал и машина стояла на месте, выглядело это странно. У него были сильные и ухоженные руки. Пальцы украшали перстни с драгоценными камнями. Как и Коротышка, он прямо сиял от чистоты. Губы казались в зеркале ярко-розовыми. Прежде чем заговорить, толстяк облизал их, и Тоби решил, что он нервничает, как и Коротышка.

— Сэр, я правильно понимаю, что мы имеем честь говорить с мистером Тоби Беллом из министерства иностранных дел? — спросил он с сильным южноафриканским акцентом.

— Имеете, — согласился Тоби.

— Сэр, меня зовут Эллиот. Я — коллега Коротышки. Сэр — или мне позволено называть вас по имени? — мне поручено передать вам искреннюю благодарность от мистера Джея Криспина, на которого мы имеем счастье работать. Он просил извиниться перед вами за любые неудобства, которые мы могли доставить вам в прошлом, и заверить вас в его добром к вам расположении. Он рекомендует вам откинуться на сиденье и насладиться поездкой и очень надеется, что, когда мы прибудем на место, вы выразите готовность к конструктивному и дружескому диалогу. Быть может, вы желаете лично побеседовать с самим мистером Криспином? — предложил он.

— Нет, Эллиот, благодарю вас. Могу и подождать, — так же вежливо ответил Тоби.

У него в голове зазвучал голос Окли, каким он был в тот вечер, когда они потягивали кальвадос после ужина: “Наполовину грек, наполовину албанец. Раньше называл себя Иглесиасом. Служил в южноафриканских спецслужбах, потом убил какого-то хмыря в баре в Йоханнесбурге и приехал в Европу “поправлять здоровье””. Вот, значит, этот самый Эллиот?

— Пассажир на борту, — буркнул Эллиот в микрофон и показал в боковое зеркало большой палец — так, чтобы увидели пассажиры черного “Мерседеса”.

— Бедный Джеб, да? — беспечно обратился к Коротышке Тоби, но тот лишь еще пристальнее начал рассматривать прохожих.

Беседу внезапно подхватил Эллиот.

— Мистер Белл, — заявил он, — у каждого человека в этом мире своя судьба. Каждому отведено свое время. Что суждено, то суждено, и переспорить судьбу невозможно. Вам удобно там сзади, сэр? А то мы, водители, частенько грешим тем, что пренебрегаем комфортом пассажиров.

— Не беспокойтесь, мне очень удобно, — ответил Тоби. — А вам, Коротышка?

Они ехали куда-то на юг. Тоби больше в разговоры не ввязывался, разумно решив, что лучше уж будет молчать, чем задавать действительно интересующие его вопросы вроде “А ты сам убил Джеба, Коротышка?” или “Скажите, Эллиот, а что именно вы сделали с трупами той женщины и ее дочери?”.

Миновав Фитцджон-авеню, они въехали на территорию шикарного района Сейнт-Джонс-Вуд. Может, именно этот “лес”имел в виду Фергус Квинн во время того разговора с Криспином с украденной записи?

Тоби увидел за окном армейские казармы, которые охраняли часовые с автоматами в британской форме. Затем мимо проплыло непонятное кирпичное здание с морскими пехотинцами уже в американской форме. Знак “тупик” у дороги. Виллы с зелеными крышами — миллионов по пять, а может, и дороже. Высокие каменные стены. Цветущие магнолии. Вишневые лепестки, ковром усыпающие дорогу, похожие на конфетти. Пара широко открытых зеленых ворот. А в боковом зеркале — черный “Мерседес”, идущий следом за фургоном.

Он не думал, что все вокруг будет таким белым. Сначала они проехали по гравийной подъездной дорожке, по краям выложенной белоснежными камушками, и остановились у невысокого белого дома, окруженного аккуратными лужайками. Белая веранда с колоннами казалась слишком большой для такого дома. С веток деревьев на них смотрели бесчисленные камеры. От дома отходили оранжереи из затемненного стекла. Мужчина в куртке и с галстуком придержал для них дверь машины. Коротышка с Эллиотом вылезли, а Тоби из вредности решил остаться внутри и дождаться персонального приглашения выйти. Правда, теперь он передумал и, выбравшись наружу, беспечно потянулся.

— Добро пожаловать в замок “Цитадель”, — поприветствовал его мужчина в галстуке, и сначала Тоби решил, что он шутит — пока не увидел возле входа металлический щит с изображением ладьи, увенчанной двумя перекрещенными мечами.

Все поднялись по ступеням наверх. Два охранника, состроив виноватые физиономии, обыскали Тоби, забрав шариковые ручки, записную книжку и наручные часы.

— Когда выйдете от Шефа, все ваши вещи будут дожидаться вас прямо здесь, — пообещали они, прогнав его через рамку металлоискателя.

Тоби решил поменять свой настрой — в конце концов, он тут не заключенный, он свободный человек, который просто идет по красивому коридору с испанской плиткой на полу и натюрмортами Джорджии О’Кифи на стенах. На обе стороны коридора выходили двери. Какие-то были приоткрыты, и изнутри доносились чьи-то веселые голоса. Эллиот шел позади Тоби, ханжески сложив за спиной руки, словно шел в церковь. Коротышка куда-то делся. В коридоре показалась хорошенькая секретарша в длинной черной юбке и белой блузке. Она кивнула Эллиоту и улыбнулась Тоби, который улыбнулся ей в ответ — он же свободный человек, верно?

В белом кабинете со скошенным потолком из белого стекла их поприветствовала серьезная седая дама где-то за пятьдесят:

— О, мистер Белл, как хорошо, что вы приехали. Мистер Криспин вас ждет. Спасибо, Эллиот. Мне кажется, Шеф хотел поговорить с мистером Беллом наедине.

Тоби тоже решил, что ему очень хочется поговорить с мистером Криспином, причем именно наедине. Но, к сожалению, входя в гигантский кабинет Криспина, он чувствовал лишь облегчение. Почти такое же чувство он испытал три года назад, когда зыбкая фигура, преследовавшая его в Брюсселе и Праге, материализовалась наконец в кабинете Квинна с мисс Мэйзи под мышкой и оказалась тем же, кто поднимался сейчас из-за стола, старательно изображая восторг и искренне улыбаясь мальчишеской улыбкой, — приятным мужчиной незапоминающейся наружности, слегка за сорок, похожим на успешного бизнесмена, каким их изображают в телесериалах.

— Тоби! — воскликнул Криспин. — Странный повод для знакомства у нас получился, правда ведь? Вот уж не подумал бы, что вы станете выдавать себя за провинциального журналиста, пишущего о смерти бедного Джеба. Впрочем, наверное, вы не могли признаться Коротышке, что вообще-то работаете в министерстве. Он бы со страха тогда помер.

— Я-то надеялся, что Коротышка расскажет мне об операции “Дикая природа”.

— Да-да, я понял. Коротышка расстроен из-за смерти Джеба, что вполне объяснимо. Честно говоря, он прямо сам не свой. Так что вряд ли он захотел бы делиться с вами чем-то сокровенным. Это все-таки не в его интересах, да и ни в чьих вообще. Может, кофе? Есть без кофеина. Или мятный чай? Можно и покрепче чего выпить. Я не каждый день похищаю лучших слуг Ее Величества. Ну и как далеко вы зашли?

— В смысле?

— Ну, в этом вашем расследовании. Мы вроде о нем говорим. Вы виделись с Пробином, говорили с вдовой Джеба. Она навела вас на Коротышку. С Эллиотом вы тоже познакомились. Ну и что у вас осталось на руках? Подумайте сами. Пробин — отработанный материал, он и не видел ничего толком. А все остальное — сплошные слухи да сплетни, над которыми суд только посмеется. Показания вдовы? Обезумевшей от горя параноидальной истерички? Не пойдет. И что тогда у вас остается?

— Вы солгали Пробину.

— И вы поступили бы так же на моем месте. Это было целесообразно. Или в вашем милом министерстве никогда не слышали фразу “ложь во спасение”? Ну а на вашем месте я бы лучше побеспокоился, что скоро останусь без работы, а то и еще что похуже приключится. Впрочем, я решил, что могу вам помочь.

— Как же?

— Ну, что вы скажете, если для начала я предложу вам свою защиту и работу?

— В “Обществе этических результатов”?

— Что, у этих динозавров? — хохотнул Криспин, словно до того, как Тоби упомянул “Общество”, он про него и думать забыл. — Нет, к счастью, с этим балаганом дела иметь не придется. Мы вовремя ушли. Ну а “Общество” в полном составе собрало вещички и умотало за океан. Вся ответственность лежит на их владельце, который совершенно никак не связан с моим маленьким замком.

— Что, и мисс Мэйзи уже в прошлом?

— И давно. Последний раз, когда я о ней слышал, она распространяла Библию среди сомалийских варваров.

— А как же ваш друг Квинн?

— О, наш бедный славный Фергус. Мне говорили, однопартийцы мечтают, чтобы он вернулся. Особенно теперь, когда никакой власти у них не осталось, а кредит доверия полностью исчерпан. Конечно, он им нужен, только если отречется от Новой Лейбористской партии и всех ее дел, на что Фергус с радостью согласится. Между прочим, вообще-то он хотел работать на меня. Чуть ли не умолял меня взять его на борт. Но, боюсь, в отличие от вас, он нам совсем не подходит, — Криспин ностальгически улыбнулся. — В нашем деле всегда бывают такие моменты, когда надо решить раз и навсегда: рискуем операцией и продолжаем или трусим и идем на попятную? Не забывая при этом, что у тебя там оплаченные, тренированные и готовые к работе солдаты. А еще — вложенные в разведку полмиллиона долларов и прочие средства, а также обещание властей прикрыть твой зад, но только если все пойдет по плану. И только если все пойдет по плану, ты получишь свой горшочек с золотом. Ну да, источники наши иногда оказываются не очень надежными, но с кем такого не бывает?

— Что, и “Дикая природа” так же проходила?

— Примерно.

— А как же пострадавшие?

— А вот это поистине ужасно. Самая страшная часть нашего бизнеса. Каждый день, ложась спать, я вспоминаю этих людей. Но у нас не было другого выхода. Дайте мне беспилотного “Хищника” с парочкой “Хеллфайеров”, и я покажу, что такое сопутствующие потери среди мирного населения. Не хотите прогуляться в саду? Такая погода сегодня чудная, грех не выбраться на свежий воздух.

Комната, в которой они находились, одной стеклянной стенкой выходила в сад. Криспин открыл дверь и зашагал по тропинке. Тоби ничего не оставалось, как проследовать за ним. По длинному саду в японском стиле, окруженному стенами, разбегались гравийные дорожки. Из сланцевой скалы бил ручеек, стекавший вниз, к пруду, около которого возвышалась бронзовая статуя — китаянка в традиционной шляпе с корзинкой, полной рыбы.

— Слышали когда-нибудь о компании под названием “Охранные услуги “Розовый шип””? — спросил через плечо Криспин. — По последним оценкам, они стоят около трех миллиардов долларов, если я не ошибаюсь.

— Не слышал.

— Ну а я вот за ними слежу, потому что они — наши владельцы. И всегда ими были. Но если мы сохраним прежний рост, то сможем выкупить сами себя через пару лет. Максимум — через четыре года. Знаете, сколько на нас работает человек по всему миру?

— Нет, боюсь, не в курсе.

— Шестьсот, и это полный рабочий день. У нас офисы в Цюрихе, Бухаресте, Париже. Мы занимаемся всем — от охраны бизнесменов и домов до контрразведки и слежки за неверными женами и фирмами-конкурентами. А знаете, что за люди получают у нас зарплату?

— Нет, но с радостью узнаю.

Криспин повернулся к Тоби и начал загибать по очереди пальцы, совсем как Фергус Квинн когда-то:

— Пять глав разведслужб, четверо из которых до сих пор на посту. Пять бывших директоров британских разведслужб, у которых сохранились наработки и связи с конторой. Целая куча начальников полиции и их заместителей. Добавьте к этому еще всяких придурков из Уайтхолла, которым захотелось подзаработать, да пару дюжин пэров и членов парламента, и получится отличная компашка.

— Не сомневаюсь, — любезно ответил Тоби, отметив, что в голосе Криспина впервые за весь разговор зазвучали какие-то эмоции, хоть и подобающие, скорее, восторженному мальчишке, чем взрослому человеку.

— Ну а если вы еще сомневаетесь, что вашей чудесной карьере в министерстве пришел конец, проследуйте со мной, — продолжил все так же дружелюбно Криспин. — Пойдемте?

Они стояли в комнате без окон, похожей на студию звукозаписи, — стены, обитые мягкой тканью, повсюду плоские экраны. Криспин, проигрывая на полной громкости украденную у Тоби кассету, остановился на месте, где Квинн давит на Джеба: “…Я вот что хочу вам сказать, Джеб. У нас до начала операции остались считанные секунды, и вы, будучи солдатом армии Ее Величества, и я, будучи министром Ее Величества…”

— Достаточно или еще раз включить? — поинтересовался Криспин и, не дождавшись ответа, выключил запись и уселся в модерновое кресло рядом со звуковым пультом.

А Тоби почему-то вспомнилась Тина — та самая временная уборщица из Португалии, которая заменяла Лулу, пока та была в отпуске (взятом, кстати, очень спешно). Высокая и добросовестная Тина, которая вытерла пыль со свадебной фотографии дедушки и бабушки Тоби. Если бы его отправили в командировку, он никогда бы не узнал, что она работает не на тайную полицию.

Криспин с удовольствием покачивался в кресле — откидывался назад и мягко приземлялся обеими ногами на толстый ковер.

— Хотите, поясню? — спросил Криспин и тут же продолжил: — В том, что касается работы в старом добром министерстве, у вас шансов нет. Как только я решу послать им эту запись, они вышвырнут вас на улицу. Да у них коленки затрясутся, если просто вслух сказать слова “Дикая природа”. Вы посмотрите, чего добился этот идиот Пробин, — Криспин посерьезнел и, прекратив качаться, театрально нахмурился. — Так что давайте лучше перейдем ко второй части нашего разговора — конструктивной. Я выдвигаю вам предложение, вы на него соглашаетесь либо отказываетесь. У нас есть свои корпоративные юристы, они составят для вас стандартный рабочий договор. Но мы не идиоты и к каждому человеку ищем свой подход, так что насчет условий можем и поторговаться. Вы меня понимаете? Не очень по вам видно. Разумеется, нам о вас все уже известно. Квартира у вас в собственности, есть еще и наследство от деда. Ничего особенного, никаких роскошеств, но с голоду, если что, не помрете. В данный момент в министерстве вам платят пятьдесят восемь тысяч, со следующего года, если не облажаетесь, повысят до семидесяти пяти. Долгов за вами не числится. Вы традиционной сексуальной ориентации, меняете партнерш, как перчатки. Жены нет, так что ничего вас особо не связывает. Что еще нам в вас нравится? Вы ничем не болеете, любите проводить время на природе, занимаетесь спортом, относитесь к числу типичных англосаксов, выбившихся наверх своими силами. Знаете три языка. Обладаете обширным количеством связей самого высокого уровня, кои заводите в каждой стране, куда вас отправляют служить Ее Величеству. Кстати, мы будем платить вам в два раза больше, чем платит она. Кроме того, в день, когда вы выйдете к нам на работу в качестве исполнительного вице-президента, вы получите премию в десять тысяч, любую машину на ваш выбор и полный социальный пакет с медстраховкой. Будете путешествовать только бизнес-классом. Все представительские расходы тоже на нас. Ну как, я ничего не упустил?

— Кое-что упустили.

Криспин крутанулся на своем современном кресле, совершив полный оборот, — возможно, чтобы избежать пристального взгляда Тоби. Однако когда он развернулся обратно, Тоби смотрел на него все так же внимательно.

— Вы до сих пор не сказали, почему же так меня боитесь, — заметил Тоби без негодования, скорее, с удивлением. — Эллиот с треском провалил операцию в Гибралтаре, но вы его не уволили, наоборот, держите поближе к себе. Коротышка подумывал, не рассказать ли все прессе, и вы тут же его наняли, даже несмотря на то, что он завзятый наркоман. Джеб не просто подумывал, а решил рассказать все прессе, но работать на вас не захотел, и его пришлось убить. Но я-то чем отличился? Что я такого сделал, чтобы получить от вас предложение, от которого я не смогу отказаться? Глупость какая-то, вам не кажется? — Уже поняв, что Криспин человек скрытный, Тоби надавил: — Так что я подумал-подумал и вот чего надумал: наверное, убив Джеба, вы дали маху, и тот, под чьей крышей вы сидели, немножко струсил и решил больше вас не защищать. А от меня вы хотите избавиться, потому что, пока я занимаюсь этим делом, я для вас опасен. Ну а для меня это достаточный повод, чтобы и дальше вести расследование. Хотите — отправляйте кассету в министерство. Ради Бога. Но что-то мне подсказывает, что вы этого не сделаете. Потому что до чертиков меня боитесь.

Мир, казалось, замер. Интересно, так казалось только Тоби или Криспину тоже? Поднявшись, Криспин с грустью заверил Тоби, что тот его совершенно неправильно понял. Но Криспин на него не в обиде. Возможно, спустя пару лет, когда Тоби чуть повзрослеет, он все же поймет, как устроен этот мир. Они не стали пожимать друг другу руки. Может, вызвать Тоби такси? Нет-нет, Тоби предпочтет прогуляться.

И Тоби прогулялся. По коридору с натюрмортами и плиткой, мимо приоткрытых дверей комнат, где сидели за компьютерами похожие на него мужчины и женщины. От охранников на входе он получил обратно свои часы, шариковые ручки и записную книжку, затем прошел по гравийной дорожке до открытых ворот, так и не увидев больше ни Эллиота, ни Коротышку, ни “Ауди”, на которой сюда приехал, ни “Мерседеса”, который следовал за ними. Тоби пошел дальше. Как-то внезапно наступил вечер. Заходящее солнце приятно пригревало, а магнолии в Сейнт-Джонс-Вуд, как и всегда в это время года, радовали глаз.

Впоследствии Тоби так и не сумел вспомнить, как же он провел эти несколько вечерних часов и сколько именно их было. Мимо его глаз проплывала вся его жизнь. А что еще делать мужчине во время прогулки от Сейнт-Джонс-Вуд до Ислингтона, как не размышлять о жизни, любви, смерти, возможной тюрьме и очевидном конце карьеры?

По его расчетам, Эмили сейчас еще была в операционной. Да и вообще ей еще рано звонить. К тому же что он ей скажет? Впрочем, из предосторожности Тоби оставил серебристый мобильник дома, а обычному телефону он бы свои мысли не доверил — даже если бы встретил редкий работающий экземпляр.

Короче говоря, Эмили он звонить не стал, и позднее она подтвердила, что он и впрямь с ней не связывался.

По пути он совершенно точно зашел в парочку пабов, но только чтобы побыть среди обычных людей — в отчаянии и в кризисных ситуациях Тоби никогда не пил, а сейчас он был и в отчаянии, и в кризисной ситуации одновременно. Позднее в кармане куртки он обнаружил чек, согласно которому он купил пиццу с двойным сыром. Но где и когда произошла это покупка, на чеке не сообщалось, а сам Тоби вообще не помнил, чтобы он ел тогда пиццу.

Разумеется, его одолевали ярость и отвращение к самому себе, и, разумеется, он постарался свести их к приемлемому уровню, для чего долго размышлял о концепции “банальности зла”, предложенной Ханной Арендт, и еще дольше прикидывал, вписывается ли в нее Криспин. Был ли Криспин, по его собственному разумению, лишь обычным слугой общества, вынужденным подчиняться давлению рынка? Может, сам Криспин так и считал, но вот Тоби с этим согласиться никак не мог. Тоби считал Джея Криспина типичным не повзрослевшим до конца ребенком — жестоким, аморальным, малообразованным, внешне вполне приличным и воспитанным, но в глубине души бессердечным и холодным человеком в сшитом на заказ костюме, которого сжирала неутолимая жажда денег, власти и уважения, и неважно, откуда все это возьмется. Ну что же. Он встречал потенциальных криспинов постоянно, во всех странах и городах мира. Просто до сих пор не сталкивался с таким, который добился бы успеха, торгуя смертью.

Несмело пытаясь найти хоть одно оправдание для Криспина, Тоби даже предположил, уж не дурак ли тот. Как еще объяснить грандиозный провал операции “Дикая природа”? После этого Тоби принялся мысленно препираться с Фридрихом Шиллером, который утверждал, что боги завидовали человеческой глупости и даже сражались за нее. Тоби был с ним не согласен: он считал, что глупость — не приманка ни для богов, ни для людей. И на самом деле все жаждали вовсе не глупости, а абсолютного, полнейшего безразличия ко всем проблемам, кроме своих собственных.

Примерно такие размышления занимали Тоби, когда он вошел к себе домой, поднялся по лестнице, открыл дверь квартиры и зажег свет — только чтобы тут же ощутить на лице мокрую тряпку, а на руках — наручники. Возможно — он никогда так и не узнал этого точно, — ему накинули на голову плотный мешок, который он не видел ни во время нападения, ни после и запомнил только по специфическому запаху клея. Все это служило прелюдией к самому жестокому избиению, с каким он сталкивался за свою жизнь.

А может — эта мысль пришла ему в голову уже потом, — мешок служил для нападавших обозначением запретной зоны. Ведь единственной непострадавшей частью тела Тоби оказалась голова. Из улик, благодаря которым он мог бы понять, кто же его избивает, был лишь незнакомый мужской голос без какого-либо акцента, который четко, по-военному приказал:

— Следов на пидоре не оставлять.

Самыми неожиданными и болезненными оказались первые удары. Потом, когда нападавшие зажали его в тиски, ему показалось, что у него вот-вот сломается позвоночник. Затем — что не выдержит шея. Еще они явно намеревались его задушить и даже приступили к этому процессу, но в последний момент все-таки передумали.

Но самыми мучительными оказались беспрестанные удары в живот, по почкам и паху, которым, казалось, не будет конца и которые продолжались, даже когда он наконец потерял сознание. Но прежде чем отключиться, Тоби услышал все тот же неидентифицируемый голос, обладатель которого наклонился к самому его уху:

— Не думай, что это всё, парнишка. Это тебе только на закуску. Помни.

Они могли бы бросить его прямо там, в прихожей, или отволочь на кухню. Но у нападавших, кем бы они ни были, существовал какой-то кодекс поведения, согласно которому они деликатно, словно гробовщики, перенесли Тоби на кровать, сняли с него ботинки и пиджак и поставили на прикроватный столик кувшин воды и стакан.

Часы показывали пять — но судя по тому, что стрелка не двигалась уже давно, их тоже можно было считать пострадавшими от потасовки. Дата на часах зависла между двумя днями. В четверг он встречался с Коротышкой, и тогда же его похитили и увезли в Сейнт-Джонс-Вуд, и, скорее всего — но вовсе не факт, — сегодня пятница, а значит, Салли уже наверняка беспокоится, долго ли еще будет пробиваться у него зуб мудрости. Шторы на окнах были отдернуты, но в комнате царила тьма — выходит, сейчас вечер или ночь. Но видел ли кто-нибудь эту тьму помимо него, неизвестно. Кровать была покрыта рвотой, как свежей, так и уже засохшей. То же — на полу. Тоби смутно припомнил, как ползком добирался до туалета, чтобы его стошнило в унитаз, но вскоре, как и многие отважные покорители горных вершин, обнаружил, что обратная дорога гораздо страшнее.

С улицы не доносилось шума машин или шагов прохожих, но, опять-таки, Тоби не знал, так ли это на самом деле или у него просто повредился слух. Те звуки, что до него долетали, казались приглушенными, задушенными, совсем не похожими на шум вечернего города — если сейчас и впрямь вечер. Нет, скорее, серый рассвет, а значит, он лежит вот так, периодически отключаясь, страдая от боли и выворачивая кишки, уже двенадцать или четырнадцать часов. Терпеть боль оказалось вовсе не так уж просто, и именно этим делом Тоби был беспрестанно занят, когда не валялся без сознания.

Наверное, именно поэтому он только сейчас расслышал громкий вой, доносившийся из-под кровати. Надрывался серебристый мобильник — уезжая в четверг, Тоби спрятал его между пружинами матраса. Почему он перед этим его не выключил, Тоби не смог бы объяснить даже самому себе. Видимо, телефон тоже пребывал в растерянности, так как скоро вой стал гораздо тише. Наверное, телефон подумывал, не отключиться ли вовсе.

Поэтому Тоби счел необходимым собрать остатки сил и скатиться с кровати на пол. Там он мысленно несколько раз умер, после чего просунул левую руку в матрас, зацепился за пружину и подтянулся. Правой рукой — онемевшей и, скорее всего, сломанной — он шарил в поисках мобильника. Схватив наконец телефон, он прижал его к груди, разжал левую руку и с грохотом упал обратно на пол.

После этого ему оставалось только нажать зеленую кнопку и как можно бодрее сказать “привет”. Ничего не услышав в ответ и устав ждать, он заговорил сам:

— Эмили, со мной все в порядке. Чуть измотался, вот и все. Ты только не приезжай, прошу тебя. Я заразен. — Эта тирада означала, что Тоби безумно стыдно. Дело с Коротышкой кончилось катастрофой, и он так ничего и не добился — кроме того, что его избили. Он облажался, совсем как ее отец, а помимо этого был уверен, что за его домом следят, так что ей совсем-совсем не надо приезжать, хоть она и врач и все такое.

Повесив трубку, Тоби понял, что Эмили и так не приехала бы — просто потому, что не знала, где он живет. Он никогда не сообщал ей свой адрес, лишь говорил, что квартира в Ислингтоне. Район большой и густозаселенный, так что он в безопасности. А главное — Эмили в безопасности, хочется ей этого или нет. Он выключил проклятый телефон и отрубился, только чтобы вскоре очнуться. На этот раз его привел в чувство не звон телефона, а невыразимый грохот — кто-то стучал в дверь, причем, судя по звуку, не просто кулаком, а как минимум молотком. Шум прекратился, уступив место голосу Эмили. Когда она кричит, ее голос очень похож на голос Сюзанны, подумал Тоби.

— Я перед твоей дверью, Тоби, — непонятно зачем сообщила Эмили уже во второй или третий раз. — Если ты не откроешь, я схожу к соседям и мы вместе взломаем дверь. Сосед знает, что я врач, и слышал странный шум из твоей квартиры. Тоби, ты меня слышишь? Я жму на звонок, но, кажется, он не работает.

Эмили была права — вместо мелодии из звонка доносилось лишь совершенно неприличное бурчанье.

— Тоби, пожалуйста, подойди к двери. Просто ответь мне. Я правда не хочу взламывать тебе дверь. Может, у тебя там кто-то есть? — после паузы добавила она.

После этого вопроса Тоби наконец сломался.

— Иду! — крикнул он и, убедившись, что у него застегнута ширинка, скатился с кровати и, цепляясь за стены, пополз по коридору, стараясь шевелить только левой стороной тела — там боль была не такой невыносимой.

Добравшись до двери, он смог простоять на коленях, не падая, достаточно долго, чтобы достать из кармана ключ, вставить его в скважину и дважды повернуть левой рукой.

На кухне царила мрачная тишина. В стиральной машине крутились простыни. Тоби в халате сидел за столом почти прямо, пока Эмили стояла к нему спиной и разогревала готовый куриный суп, который принесла из магазина вместе с прописанными ею самой лекарствами.

Перед этим она ловко и деловито раздела и обмыла голого Тоби. Взглянув на его опухшие и посиневшие гениталии, она не проронила ни слова. Эмили послушала сердце Тоби, померила пульс, пощупала живот, осмотрела его на предмет переломов и порванных связок, внимательно оглядела темные следы на шее, оставшиеся после того, как нападавшие немного его подушили, приложила к ушибам и синякам пакеты со льдом, дала несколько таблеток парацетамола для обезболивания и помогла прохромать по коридору на кухню, перебросив его руку себе через шею, а правой рукой придерживая его за бедро.

И за все это время они обменялись лишь парой фраз вроде “Потерпи, Тоби”, “Сейчас будет больно” и “Дай мне ключи и до моего возвращения не двигайся с места”.

Но теперь Эмили перешла к неприятным вопросам:

— Кто тебя избил?

— Не знаю.

— А почему тебя избили, знаешь?

Чтобы я не лез, куда не надо. Чтобы предупредить. Чтобы наказать за настойчивость и отбить желание быть настойчивым в будущем. Но ни один из этих ответов не показался Тоби достаточно однозначным, так что он промолчал.

— Ну, кто бы это ни был, у этого “кто-то” есть кастет, — заметила Эмили, не дождавшись ответа.

— Может, просто перстни? — предположил Тоби, вспомнив пальцы Эллиота, вцепившиеся в руль.

— Мне требуется твое разрешение, чтобы заявить в полицию. Я могу им позвонить?

— В этом нет смысла.

— Почему?

Потому что полиция не решит эту проблему. Полиция — часть этой проблемы. Но как такое скажешь? Проще промолчать.

— Вполне возможно, что у тебя есть внутреннее кровотечение. В селезенке. Это опасно для жизни, — поставила его в известность Эмили. — Тебе необходимо в больницу, нужно сделать рентген.

— Да я в порядке, цел-целехонек. Ты лучше езжай домой, правда. Они ведь могут вернуться. Честное слово.

— Ты не цел-целехонек, Тоби, и тебя нужно лечить, — сухо повторила она.

Этот разговор мог бы продолжаться бесконечно, если бы в этот момент дверной звонок, скрывавшийся в ржавой коробке над головой Эмили, не решил отчетливо булькнуть.

Эмили прекратила помешивать суп и взглянула на дверь. Затем вопросительно посмотрела на Тоби, который сначала думал отделаться простым пожатием плеч, но все же заговорил.

— Не открывай, — сказал он.

— Почему? Кто там?

— Никто. Во всяком случае, никого хорошего. Пожалуйста.

Увидев, что Эмили взяла связку ключей, лежавшую на сушилке, и направилась из кухни, он взмолился:

— Эмили! В конце концов, это же мой дом! Пускай звонят!

И звонок забулькал снова, и на этот раз булькал куда дольше.

— К тебе что, должна прийти какая-нибудь женщина? — спросила Эмили, все еще стоя в дверях кухни.

— Да нет там никакой женщины!

— Тоби, я не могу прятаться. И не могу жить в постоянном страхе. Ты бы открыл дверь, если бы тебя не побили, и меня тут не было?

— Эмили, ты не представляешь, на что способны эти люди! Эмили, посмотри на меня!

Но Эмили этим было не пронять:

— Наверняка это сосед снизу, хочет узнать, что с тобой стряслось.

— Эмили, ради всего святого! Поверь, никаких соседей там нет!

Но Эмили его не слышала — она уже ушла.

Закрыв глаза, Тоби задержал дыхание и прислушался.

Повернулся ключ. Послышался голос Эмили, затем — мягкий, еле слышный мужской голос, почти шепот. Но, даже напрягая слух изо всех сил, Тоби не смог его узнать, хотя его и не отпускало ощущение, что обладатель этого голоса ему уже встречался.

Затем входная дверь закрылась.

Эмили вышла в общий коридор поговорить с пришедшим.

Кто же там пришел? Может, он выволок ее из квартиры силой? Они что, вернулись, чтобы принести извинения? Или чтобы добить его? А может, решили, что все-таки прикончили его, и Криспин велел им вернуться, чтобы узнать точно, жив Тоби еще или нет? Охваченному ужасом Тоби все эти варианты казались одинаково вероятными.

Она все еще там.

Что же она делает?

Возомнила себя бессмертной?

Господи, ну что же они с ней там делают? Минуты тянулись, словно часы. Господи боже!

Входная дверь опять открылась. Вновь повернулся замок. Кто-то медленно и осторожно шел по коридору. Точно не Эмили — та ступает гораздо легче.

Но это все же оказалась Эмили, все так же полная решимости отвезти его в больницу. Когда она появилась в кухне, Тоби успел подняться со стула и цеплялся за стол, пытаясь дотянуться до ящика с кухонными ножами. Затем увидел Эмили, сжимающую в руках посылку, обернутую коричневой бумагой и перетянутую бечевкой. Она с удивлением посмотрела на Тоби.

— Кто это был?

— Не знаю. Он сказал, что ты сам разберешься.

— Да ну что за фигня!

Схватив посылку, он повернулся к Эмили спиной — в голове мелькнула наивная мысль, что так он хоть немного оградит ее от взрывной волны, если в посылке окажется бомба. Тоби принялся судорожно ощупывать посылку, пытаясь понять, есть ли внутри детонаторы, болты, таймеры или еще что-то, призванное взорваться как можно быстрее и мощнее. Точно так же он когда-то ощупывал письмо от Кита. Впрочем, тогда он не так боялся.

Но после тщательного осмотра Тоби понял, что, кроме пачки бумаги, внутри ничего нет.

— Как он выглядел? — задыхаясь, спросил он у Эмили.

— Невысокого роста. Хорошо одетый.

— Возраст?

— За шестьдесят.

— Что он тебе сказал? Только точно?

– “У меня посылка для моего друга и бывшего коллеги Тоби Белла”. Потом еще добавил, что не уверен, по верному ли адресу обратился и…

— Дай мне нож, — перебил ее Тоби.

Она протянула ему нож из того самого ящика, до которого он пытался добраться, и Тоби вскрыл пакет тем же движением, что и письмо от Кита несколькими днями ранее. Из конверта он достал смазанную фотокопию папки с грозными красными, черными и белыми штампами министерства иностранных дел. Открыв ее, Тоби, не веря своим глазам, уставился на стопку листков, скрепленных круглым держателем, заполненных аккуратным почерком, который сопровождал его во всех командировках и назначениях последние восемь лет. Сверху был приколот листок из блокнота — своеобразное сопроводительное письмо с тем же знакомым до боли почерком.

Мой дорогой Тоби,

Как я понимаю, ты уже знаешь прелюдию этой истории, но еще не знаком с ее эпилогом. И, к моему стыду…

Дальше Тоби читать не стал. Засунув листок подальше, он жадно впился глазами в заголовок: “ОПЕРАЦИЯ ДИКАЯ ПРИРОДА — ПОСЛЕДСТВИЯ И РЕКОМЕНДАЦИИ”.

Но тут его сердце забилось в таком бешеном ритме, а дышать стало так тяжело, что Тоби вдруг показалось, что он все-таки в конце концов умрет. Наверное, Эмили тоже пришла в голову эта мысль, потому что она вдруг встала на колени рядом с ним.

— Ты открыла дверь. А потом что? — запинаясь, спросил он, лихорадочно перелистывая страницы.

— Я открыла дверь, — мягко, словно потакая блажи больного, ответила Эмили, — и увидела этого мужчину. Он, кажется, удивился. Спросил, а где ты. Сказал, что он твой бывший коллега и друг и что этот пакет — тебе.

— А ты что?

— Я сказала, что ты дома, но плохо себя чувствуешь и что я — твой лечащий врач. И еще, что я не считаю, будто тебя сейчас стоит беспокоить, и не могу ли я ему чем-нибудь помочь.

— А что он?

— Спросил, что с тобой такое. Я извинилась и сказала, что без твоего разрешения не могу ему ответить, но что с тобой все в порядке и тебе предстоит еще тщательный осмотр. И что я собираюсь вызвать тебе “скорую” — я, правда, это сделаю. Тоби, ты меня слышишь?

Тоби ее прекрасно слышал, но продолжал перелистывать страницы доклада.

— И что потом?

— Он немного расстроился, начал было что-то говорить. Потом взглянул на меня — довольно пристально — и спросил, как меня зовут.

— Что именно он сказал? Его точные слова.

— Господи, Тоби, — вздохнула Эмили, но послушалась. — “Не сочтете ли вы за труд назвать мне ваше имя?” Вот так.

— И ты ответила, да? Сказала, что твоя фамилия Пробин?

— Доктор Пробин. Ну а что я должна была ему ответить? — заметив, как глядит на нее Тоби, сказала она. — Тоби, врачи своих имен не скрывают. Нормальные, настоящие врачи не скрывают своих имен.

— И как он отреагировал?

— Попросил передать, что “восхищен” твоим “вкусом и выбором медицинских консультантов”. Довольно оригинально, что уж тут. Потом передал пакет, сказал, что это для тебя.

— Для меня? Как именно он выразился?

— Сказал, что это “для Тоби”. Черт побери, как он еще мог выразиться?

Вытащив обратно листок блокнота, который он засунул в самый конец пачки, Тоби дочитал наконец послание:

…должен признаться, что принял решение, которому ты, наверное, не удивишься: я понял наконец, что корпоративная жизнь не для меня, и намереваюсь наградить себя назначением в очень далекие земли.

Как всегда искренне твой,

Джайлз Окли.

PS. Прилагаю к письму флеш-карту, дублирующую содержание данного пакета. Возможно, ты добавишь ее к своей коллекции флеш-карт. Кажется, у тебя есть такая? Дж. О.

PPS. Могу ли я дать тебе еще один совет? Что бы ты ни решил предпринять, действуй без промедления — есть все основания полагать, что другие участники событий намерены тебя опередить. Дж. О.

PPPS. Я, пожалуй, воздержусь от наилюбимейшего дипломатического обычая и не буду заверять тебя в моем наидобрейшем и искреннем расположении, ибо знаю, что мои слова не найдут отклика. Дж. О.

В прозрачном пакетике, приклеенном к листку, и впрямь обнаружилась флешка с аккуратной надписью: “Тот же документ”.

Он стоял у кухонного окна, не очень понимая, как он здесь оказался, и вытягивал шею, выглядывая на улицу. Эмили стояла рядом, поддерживая его. Но Джайлза Окли, дипломата, делающего все спустя рукава и в кои-то веки решившего довести дело до конца, простыл и след. Но что делает на противоположной стороне улицы фургон “Квик-фит”, припаркованный всего в тридцати метрах от его дома? И почему одно колесо у этого “Пежо” меняют сразу три бугая?

— Эмили, будь добра, окажи мне услугу.

— Только после того, как отправлю тебя в больницу.

— Поройся в нижнем ящике вот этого комода и найди флешку с записью моего выпускного в университете. Прошу тебя.

Пока Эмили искала флешку, Тоби, цепляясь за стену, медленно добрался до своего стола. Относительно непострадавшей рукой он включил компьютер. Тот никак не отреагировал. Тоби проверил кабель и розетку. Попробовал нажать кнопку перезагрузки. Все бесполезно.

Поиски Эмили наконец увенчались успехом, и она извлекла из глубин ящика флешку.

— Мне нужно выйти, — заявил Тоби, невежливо вырывая флешку из ее рук.

У него опять истерически забилось сердце. Тоби мутило, но в остальном он чувствовал себя сносно.

— Пожалуйста, выслушай меня. На Каледониан-роад есть магазин, называется “У Мими”. Напротив тату-салона “Божественные линии” и эфиопского ресторана.

Почему вдруг мысли приобрели такую необыкновенную четкость? Он что, умирает? Судя по взгляду Эмили, это было вполне вероятно.

— Ну и что с этим магазином? — спросила Эмили, но Тоби уже вновь смотрел на улицу.

— Ты мне скажи сначала — они еще там? Три мужика, которые хрен знает о чем говорят?

— Люди на улице постоянно говорят, как правило о полной фигне. Что это за магазин? Кто такая Мими?

— Это интернет-кафе. Мне нужны ботинки. Они сломали мой компьютер. И еще мой телефон — там все адреса. В верхнем левом ящике стола. Еще носки. Мне понадобятся носки. И посмотри, там ли еще эти трое.

Эмили нашла куртку Тоби, помятую, но вполне целую, и положила в ее левый карман телефон. Затем помогла ему натянуть носки и ботинки и проверила, не ушли ли те трое. Не ушли. В какой-то момент она даже перестала говорить “Тоби, так же нельзя”, и молча помогла ему пересечь коридор.

— Думаешь, Мими в такое время клиентов еще берет? — беспечным тоном спросила она.

— Помоги спуститься с лестницы, а потом иди домой. Ты сделала все, что могла. Ты мне очень помогла. Извини, что так вышло.

Наверное, они преодолели бы лестницу с меньшими мучениями, если бы сразу определились, в чем именно должна заключаться помощь Эмили: идти ли ей позади Тоби, говоря, куда ступать, или спереди, чтобы подхватить, если он упадет? Тоби считал, что ловить его — попросту глупо. Эмили не выдержит его веса, и они покатятся по лестнице вдвоем. На что Эмили возразила, что, если он все-таки начнет падать, ее вопли сзади ему точно ничем не помогут.

Эти споры вспыхивали и утихали, а они медленно продвигались вниз и наконец выбрались на улицу, где принялись обсуждать, — теперь уже вдвоем, — что же делает полицейский в форме на углу Клаудесли-роад? Потому как где же в наши дни встретишь на улице одинокого копа, с добродушием поглядывающего по сторонам? И, начал возмущаться Тоби, почему эти чертовы придурки до сих пор не поменяли одно-единственное колесо? Но как бы это ни объяснялось, он знал одно: Эмили необходимо как можно скорее уйти куда подальше, ради ее собственного же блага. Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы она превратилась в его сообщницу. Все это он подробно и ясно объяснил Эмили.

Так что Тоби немало удивился, когда, собираясь с духом, чтобы отправиться в путешествие по Копенгаген-стрит, обнаружил, что Эмили не только никуда не ушла, но еще и помогает ему идти, а вернее — тащит его на себе, не по-женски крепко схватившись за его плечо одной рукой, а другой обеспечивая твердую поддержку его пояснице. При этом она умудрялась не причинять ему боли. Все это натолкнуло Тоби на мысль, что теперь она знакома с географией его тела чуть ли не лучше его самого.

На перекрестке Тоби замер, как вкопанный.

— Черт, — ругнулся он.

— Что такое?

— Не помню.

— Чего не помнишь?

— Где магазин Мими — слева или справа.

— Подожди меня тут.

Усадив на скамейку Тоби, у которого к тому моменту заметно кружилась голова, Эмили отправилась на разведку. Вернувшись, она доложила, что магазин “У Мими” располагается по левой стороне улице.

— Как только закончим с этим магазином, отвезем тебя в больницу, хорошо? — настойчиво сказала она. — Ну что еще такое?

— У меня нет денег. Вообще.

— Ну и что, зато у меня их куча.

Мы ругаемся, как пожилая супружеская пара, подумал Тоби. А мы ведь даже ни разу не целовались — даже в щечку. Наверное, он подумал это вслух, потому что, открывая дверь крошечного, но безупречно чистого магазина, Эмили улыбалась. За большой фанерной стойкой никого не было. В глубине находился небольшой бар, где продавали кофе и закуски; на стене висел плакат, призывающий провести апгрейд вашего компьютера, проверить его на вирусы и уничтожить их, а также восстановить утерянные данные. Под плакатом стояли шесть кабинок с компьютерами. Все шесть были заняты — четырьмя чернокожими мужчинами и двумя блондинками, — так что ничего не оставалось, как ждать.

Тоби сел за столик. Эмили тем временем купила две чашки чая и пошла беседовать с управляющим. Вернувшись, она села напротив Тоби и взяла его руки в свои — как он понадеялся, не только чтобы померить ему пульс. Затем один из мужчин вышел из кабинки.

У Тоби кружилась голова, а пальцы правой руки еле шевелились, так что в итоге флешками занялась Эмили, а он лишь зачитывал ей адреса из своего телефона: контактные данные “Гардиан”, “Нью-Йорк Таймс”, “Прайват Ай”, передачи “Криминал”, новостей Четвертого канала, Би-Би-Си, Ай-Ти-Эн и, наконец, ничуть не шутя, департамента прессы и информации министерства иностранных дел Великобритании.

— И еще моему отцу, — добавила Эмили и набрала электронный адрес Кита. Нажав “Отправить”, она отослала доклад и на адрес матери — на случай, если Кит до сих пор не вылезает из палатки и не читает писем. Затем Тоби спохватился — он вспомнил, как Бриджит разрешила ему переснять фотографии на телефон, — и настоял, чтобы Эмили отправила отчет и ей тоже.

Эмили все еще рассылала письма, когда Тоби услышал вдали вой сирен. Сначала он подумал, что это “скорая”, которую Эмили каким-то чудом умудрилась вызвать без его ведома. Наверное, еще в квартире, пока говорила с Окли?

Но Тоби быстро отказался от этой мысли — Эмили никогда не позвонила бы в больницу, не предупредив его. Если он что и знал совершенно точно, так это то, что Эмили — самый прямой и бесхитростный человек из всех, кого он встречал. Если она сказала, что вызовет “скорую” после того, как они закончат дела в магазине, значит, именно тогда она ее и вызовет — и ни секундой раньше.

Затем он подумал — а вдруг это за Джайлзом? Вдруг Джайлз бросился под автобус? Потому что, когда человек вроде Джайлза заявляет, что хочет “наградить себя назначением в очень далекие края”, понимать это можно как угодно.

А потом к нему вновь вернулась ясность мысли, и ему пришло в голову, что, включив телефон, чтобы добыть электронные адреса журналистов и разослать им фотографии Бриджит, он подал сигнал, который с необходимым оборудованием мог отследить кто угодно. Ну а если хватит духа — не только отследить сигнал, но и направить на его источник какую-нибудь ракету, дабы та оторвала к чертям собачьим голову незадачливому владельцу телефона.

Сирен становилось все больше, они выли все громче и настойчивее. Вначале ему казалось, что едут с одной стороны, но вскоре вой превратился в какофонию, на улице завизжали тормозами машины. И тут уж никто, даже Эмили, не смог бы с уверенностью сказать, откуда же доносятся вопли сирен.