28 августа
Платон утверждал: мы живем в темной пещере, скованные цепями. Эти оковы не дают нам сдвинуться с места, и мы можем видеть лишь заднюю стену пещеры. Мы видим лишь тени, пляшущие на стене. Может быть, это тени чего-то, что движется снаружи. Может быть, это тени людей, прикованных рядом с нами.
Может быть, каждый из нас видит только свою собственную тень.
Карл Юнг называл это нашей борьбой с тенью. Он говорил, мы не видим других. Мы видим только аспекты собственной личности, которые отбрасываем на ближних. Тени. Проекции. Наши ассоциации.
Точно так же, как старые живописцы сидели в крошечной темной комнате и обводили проекцию предмета, располагавшегося снаружи, за крохотным окошком, в ярком солнечном свете.
Камера-обскура.
Не точный образ предмета, а всегда искаженный: в зеркальном отражении или перевернутый вверх ногами. Искривленный зеркалом или линзой, сквозь которую проходит свет. Наше ограниченное восприятие. Наш скудный опыт. Наше убогое образование.
Зритель сам управляет зримым. Художник мертв. Мы видим то, что нам хочется видеть. Мы видим так, как нам хочется. Мы видим только себя. Художник всего лишь дает нам предмет, на который мы будем смотреть.
Просто для сведения: твою жену арестовали. Но она это сделала. Они это сделали. Мора. Констанс. И Мисти. Они спасли ее ребенка, твою дочь. Она спаслась сама. Они спасли всех.
Одетый в коричневую униформу помощник Стилтона отвез Мисти на материк на пароме. По дороге он зачитал ей ее права. Он передал ее второму помощнику, женщине, которая взяла у Мисти отпечатки пальцев и забрала у нее обручальное кольцо. Мисти, по-прежнему в свадебном платье, отдала женщине сумку и туфли на шпильках.
Вся дешевенькая бижутерия, бижутерия Моры, их бижутерия, она осталась в доме Уилмотов, в обувной коробке Табби.
Женщина выдала ей одеяло. Эта вторая помощница была ровесницей Мисти, с лицом — дневником из морщин, уже намечавшихся вокруг глаз и сплетавшихся в паутинку между носом и ртом. Глядя на бланки, которые заполняла Мисти, она спросила:
— Вы та самая художница?
И Мисти сказала:
— Да, но лишь до конца этой жизни. А потом уже нет.
Женщина провела ее по обшарпанному бетонированному коридору к металлической двери. Она отперла дверь ключом и сказала:
— Уже был отбой.
Она рывком распахнула дверь, отступила в сторону, и тут Мисти увидела…
В художке такому не учат. Выхода нет. Ты в ловушке. Всегда.
Твоя голова — это пещера, глаза — вход в пещеру. Ты живешь, запертая в своей голове, и видишь лишь то, что сама хочешь увидеть. Ты видишь лишь тени и сочиняешь свой собственный смысл.
Просто для сведения: слова сразу бросались ей в глаза. В высоком прямоугольнике света от открытой двери, на дальней стене крошечной камеры, там была надпись:
Если ты здесь, ты опять проиграла. Подпись: Констанс.
Плавный, размашистый почерк, выдающий любящую и заботливую натуру. Почерк Мисти. В этом месте, где она никогда не бывала, но где оказывалась вновь и вновь. А потом она слышит сирены, где-то вдалеке. Женщина у нее за спиной говорит:
— Я скоро вернусь вас проведать.
Она выходит из камеры и запирает дверь.
В одной стене есть окошко, высоко, Мисти никак не достать, но оно должно выходить на океан и на остров Уэйтенси.
В мерцающих оранжевых отсветах, в пляске тени и света на бетонной стене напротив окошка, в этом свечении Мисти все понимает. Теперь она знает все, что знала Мора. Все, что знала Констанс. Мисти знает, как их всех обманули. Точно так же, как знала, как написать свою фреску. Платон не зря говорил, что мы знаем все изначально, и нам надо лишь вспомнить. Это и есть коллективное бессознательное Карла Юнга. Теперь Мисти помнит.
Точно так же, как камера-обскура фокусирует образ на холсте, как бокс-камера переводит изображение на пластинку, крошечное тюремное окошко проецирует на дальнюю стену отблески пламени, желтые и оранжевые. Ты слышишь только сирены, ты видишь только огонь.
Это горит отель «Уэйтенси». С Грейс, Харроу и Табби внутри.
Ты что-нибудь чувствуешь?
Мы здесь были. Мы здесь теперь. Мы всегда будем здесь.
И мы опять проиграли.
