2 августа
Мисти чувствует легкий рывок между ног, легкий толчок глубоко внутри — это Табби отсоединяет мешочек от трубки катетера и несет его в ванную в конце коридора. Табби выливает мочу в унитаз и промывает мешочек. Приносит мешочек обратно и подсоединяет к нему длинную пластиковую трубку.
Она делает все это для того, чтобы Мисти не прерывала работу в кромешной тьме. С заклеенными скотчем глазами. Вслепую.
Ощущая лишь теплый солнечный свет из окна.
Когда кисть останавливается, Мисти говорит:
— Готово.
Табби снимает рисунок с мольберта и прикрепляет к нему новый лист бумаги. Она забирает у Мисти затупившийся карандаш и дает ей другой, остро заточенный. Она держит поднос с пастельными мелками, и Мисти ощупывает их вслепую, словно играет на маслянистых клавишах цвета, и берет нужный.
Просто для сведения: каждый цвет, выбранный Мисти, каждый штрих на бумаге, они идеальны, потому что она перестала переживать, получается у нее или нет.
Полетта приносит завтрак, и Табби нарезает все на маленькие кусочки. Пока Мисти работает, Табби кормит ее с вилки. Из-за скотча, налепленного на лицо, Мисти с трудом открывает рот. Он открывается ровно настолько, чтобы можно было обсасывать кисточку, заострять ее кончик. Чтобы травиться. Погрузившись в работу, Мисти не чувствует вкуса. Не чувствует запахов. Два-три кусочка, и Мисти наелась.
В комнате тихо, слышится только скрип карандаша по бумаге. Снаружи, пятью этажами ниже, океанские волны плещут и бьются о берег.
На обед Полетта приносит еще еды, которую Мисти не ест. Мисти так похудела, что шина чуть ли не болтается на ноге. Много твердой пищи означает поход в туалет. Означает вынужденный перерыв в работе. На шине почти не осталось белых полей: сплошные цветы и птицы, нарисованные Табби. Ткань рабочей блузы затвердела от пролитых красок. Затвердела и липнет к рукам и груди. Руки в корке засохших красок. Отравленные.
Плечи Мисти болят и хрустят суставами, запястья почти не сгибаются. Пальцы немеют вокруг угольного карандаша. Шею сводит, спазмы передаются мышцам спины. По всем ощущениям ее шея скоро станет такой, как у Питера, выгнется назад чуть ли не до задницы. Ее запястья, по всем ощущениям, скоро станут такими же, как у Питера, узловатыми, скрюченными.
Ее глаза наглухо запечатаны, лицо расслабленно, чтобы не сопротивляться двум полоскам малярного скотча, идущим от лба поверх каждого глаза, вниз по щекам — к нижней челюсти, с заходом на шею. Скотч держит круговые мышцы вокруг ее глаз, держит большие скуловые мышцы в уголках рта, держит всю ее лицевую мускулатуру в расслабленном состоянии. Из-за скотча губы Мисти могут раскрыться лишь узенькой щелкой. Говорить она может, но только шепотом.
Табби вставляет ей в рот соломинку, и Мисти отпивает немного воды. Голос Табби говорит:
— Что бы ни случилось, ба говорит, ты должна продолжать рисовать.
Табби вытирает своей маме рот и говорит:
— Скоро мне нужно будет уйти.
Она говорит:
— Пожалуйста, не прекращай рисовать, как бы сильно ты по мне ни скучала.
Она говорит:
— Обещаешь?
Не прерывая работу, Мисти шепчет:
— Да.
— Даже если меня очень долго не будет? — говорит Табби.
И Мисти шепчет:
— Обещаю.
