21 июля Луна в третьей четверти
Энджел Делапорт поднимает к свету одну картину, потом другую. Все картины написаны акварелью. Все они разные. Есть просто контуры странного горизонта, есть пейзажи с залитыми солнцем полями. Сосновые леса. Дом или деревня на втором плане. Глаза Энджела бегают туда-сюда, взгляд ощупывает каждый лист.
— Невероятно, — говорит он. — Выглядите вы кошмарно, но ваши работы… Боже мой.
Просто для сведения: Энджел и Мисти, они сейчас в Ойстервиле. В чьей-то пропавшей гостиной. Они пролезли в очередную дыру, чтобы сделать снимки и посмотреть на граффити.
Твои граффити.
Выглядит Мисти и вправду неважно, никак не может согреться, даже в двух свитерах, ее зубы стучат. Ее руки трясутся, когда она подает Энджелу очередную картину. Плотная акварельная бумага трепещет. Это какое-то кишечное недомогание, последствия пищевого отравления. Даже здесь, в сумрачной замурованной комнате, куда свет с трудом проникает сквозь плотные шторы, Мисти остается в темных очках.
Энджел принес свою сумку с фотографическими принадлежностями. Мисти — свою старую папку для художественных работ. Папка из черного пластика, она осталась еще с института: тонкая, с молнией по трем сторонам. Внутри с одной стороны — тоненькие резинки, чтобы поддерживать большие акварельные листы. С другой стороны — кармашки разного размера, для зарисовок.
Пока Энджел фотографирует стены, Мисти раскрывает папку на диване. Когда Мисти вынимает пузырек с лекарством, у нее так сильно трясется рука, что слышно, как капсулы гремят внутри. Мисти выуживает одну капсулу и говорит Энджелу:
— Зеленые водоросли. От головной боли.
Она кладет капсулу в рот и говорит:
— Я тут кое-что нарисовала. Посмотрите и скажите мне, что вы думаете.
Питер написал что-то краской прямо поверх дивана. Его черные надписи тянутся по семейным фотографиям в рамочках на стене. По декоративным подушкам, обвязанным кружевами. По шелковым абажурам. Питер плотно задернул шторы и написал прямо по ним.
Ты написал прямо по шторам.
Энджел отбирает у Мисти пузырек с лекарством и подносит его к свету из окна. Энджел встряхивает пузырек, капсулы гремят внутри. Он говорит:
— Какие большие.
Желатиновая капсула во рту у Мисти уже размягчается, уже чувствуется вкус порошка. Вкус соли и фольги, вкус крови.
Энджел вручает ей фляжку с джином, и Мисти делает горький глоток. Просто для сведения: она пьет его джин. В художке ты узнаешь, что у наркоманов есть свой этикет. Нужно делиться.
Мисти говорит:
— Угощайтесь. Возьмите штучку.
Энджел открывает пузырек и вытряхивает на ладонь две капсулы. Убирает одну в карман и говорит:
— На потом.
Он глотает вторую капсулу, запив ее джином, корчит страшную рожу, как будто его сейчас вырвет, наклоняется вперед и высовывает красно-белый язык. Его глаза крепко зажмурены.
Иммануил Кант с его подагрой. Карен Бликсен с ее сифилисом. Питер сказал бы Энджелу Делапорту, что страдание — ключ к вдохновению.
Раскладывая на диване свои наброски и акварели, Мисти говорит:
— Что скажете?
Энджел берет картинку, рассматривает. Кладет на место, берет следующую. Качает головой: нет. Качает почти незаметно, словно он парализован. Он говорит:
— Просто невероятно.
Он берет очередную картинку и говорит:
— Какими вы пользуетесь инструментами?
Он имеет в виду ее кисти?
— Соболь, — говорит Мисти. — Иногда белка или бычий волос.
— Нет, балда, — говорит он. — На компьютере. Какой у вас графический редактор? Ручными инструментами так не сделаешь.
Он стучит пальцем по старинному замку на одной из картинок, потом — по летнему домику на другой.
Ручными инструментами?
— Вы же пользуетесь не только циркулем и угольником, да? — говорит Энджел. — И не только транспортиром? У вас все углы одинаковые, идеальные. Вы наверняка пользуетесь трафаретами или шаблонами, да?
Мисти говорит:
— Что такое циркуль?
— Ну, такой инструмент с двумя ножками. В школе им пользуются, на геометрии, — говорит Энджел, изображая две ножки большим и указательным пальцем. — На одной ножке — иголка, в другую вставляется карандаш, чтобы чертить правильные окружности и дуги.
Он берет картинку с домиком на холме над пляжем. Океан и деревья раскрашены разными оттенками синего и зеленого. Единственный теплый штрих — желтое пятнышко, свет в одном из окон.
— Так бы и любовался, хоть целую вечность, — говорит он.
Синдром Стендаля.
Энджел говорит:
— Я дам вам за эту картину пятьсот долларов.
И Мисти говорит:
— Я ее не продаю.
Он достает из папки другую картину и говорит:
— А эту?
Эти картины не продаются.
— А если я предложу тысячу? — говорит он. — Я дам вам тысячу долларов за одну эту картину.
Тысяча долларов. И все-таки Мисти говорит:
— Нет.
Глядя на нее в упор, Энджел говорит:
— Тогда десять тысяч за все вместе. Десять тысяч долларов. Наличными.
Мисти собирается сказать «нет», но…
Энджел говорит:
— Двадцать тысяч.
Мисти вздыхает, и…
Энджел говорит:
— Пятьдесят тысяч долларов.
Мисти смотрит в пол.
— Почему, — говорит Энджел, — у меня такое чувство, что вы их не продадите и за миллион?
Потому что картины еще не закончены. Они не идеальны. Их нельзя показывать людям, пока нельзя. А есть и другие картины, которые она еще даже не начала. Мисти не продает эти картинки, потому что они ей нужны как эскизы для будущей масштабной работы. Они части целого, которое она сама еще не распознала. Они — подсказки.
Мы сами не знаем, почему делаем то, что делаем.
Мисти говорит:
— Почему вы предлагаете мне столько денег? Это что, какая-то проверка?
Энджел расстегивает молнию на своей сумке и говорит:
— Хочу кое-что вам показать.
Он вынимает из сумки какие-то блестящие металлические штуковины. Одна штуковина: две заостренные палочки, соединенные в виде буквы «V». Вторая: полукруг с прорезью, как буква «D» с разметкой в дюймах на прямой стороне.
Энджел прикладывает металлическую «D» к картинке с фермерским домом и говорит:
— Ваши прямые линии, они все абсолютно прямые.
Он прикладывает «D» к акварели с летним домиком, и все линии идеальны.
— Это транспортир, — говорит Энджел. — Им измеряют углы.
Он прикладывает транспортир поочередно к каждой картинке и говорит:
— Все ваши углы идеальны. Ровно девяносто градусов. Ровно сорок пять градусов.
Он говорит:
— Я это заметил еще на картинке с креслом.
Он берет V-образную штуковину и говорит:
— Это циркуль. Инструмент, чтобы чертить правильные окружности и дуги.
Он ставит одну ножку циркуля в центр наброска углем. Он вращает вторую ножку по кругу и говорит:
— Каждый ваш круг идеален. Каждый подсолнух, каждая купальня для птиц. Все ваши дуги, они идеальны.
Энджел указывает на картины, разложенные на зеленом диване, и говорит:
— Вы рисуете идеальные геометрические фигуры. Это невозможно.
Просто для сведения: погода сегодня становится очень паршивой, очень-очень паршивой, вот прямо сейчас.
Единственный человек, который не ждет, чтобы Мисти стала великой художницей, он говорит ей, что это в принципе невозможно. Когда твой единственный друг говорит, что тебе точно не светит быть великой художницей, одаренной, искусной художницей — прими лекарство. Проглоти пилюлю.
Мисти говорит:
— Послушайте, мы с мужем учились в художественном институте.
Она говорит:
— Нас учили рисовать.
И Энджел спрашивает, не копировала ли она фотографию. Не использовала ли проектор? Камеру-обскуру?
Сообщение от Констанс Бертон: «То же самое ты можешь сделать просто из головы».
Энджел вынимает из сумки фломастер, дает его Мисти и говорит:
— Держите.
Он указывает на стену и говорит:
— Прямо здесь, нарисуйте мне круг диаметром четыре дюйма.
Мисти, не глядя, рисует на стене круг.
Энджел прикладывает к нему прямую сторону транспортира, сторону с разметкой. Диаметр круга — ровно четыре дюйма.
Энджел говорит:
— Начертите угол в тридцать семь градусов.
Раз-два: Мисти проводит две пересекающиеся черты.
Энджел прикладывает транспортир. Угол — ровно тридцать семь градусов.
Он просит нарисовать круг диаметром восемь дюймов. Шестидюймовый отрезок. Угол в семьдесят градусов. Идеальную букву «S». Равносторонний треугольник. Квадрат. И Мисти мгновенно рисует.
Угольник, транспортир и циркуль подтверждают: все нарисовано идеально.
— Теперь понимаете, что я имею в виду? — говорит Энджел.
Он тычет острием циркуля ей в лицо и говорит:
— Тут явно что-то не так. Сначала было не так с Питером, а теперь — с вами.
Просто для сведения: кажется, она нравилась Энджелу Делапорту гораздо больше, когда была тупой жирной коровой. Горничной в отеле «Уэйтенси». Восторженной дурочкой, которой он мог читать лекции о Станиславском и графологии. Сначала она была ученицей Питера. Потом — ученицей Энджела.
Мисти говорит:
— Я понимаю только одно: почему-то вам невыносима сама мысль о том, что, возможно, я просто талантливая художница.
Энджел испуганно вздрагивает. Он поднимает глаза. Его брови изогнуты в удивлении.
Как будто с ним заговорил покойник.
Он говорит:
— Мисти Уилмот, вы сами поняли, что сказали?
Энджел говорит, потрясая циркулем:
— Это не просто талант.
Он тычет пальцем в идеальные круги и углы на стене и говорит:
— Полиция должна это увидеть.
Убирая картины и наброски обратно в папку, Мисти говорит:
— С чего вдруг?
Закрывая молнию, она говорит:
— И что же, меня арестуют за то, что я слишком хороший художник?
Энджел хватает фотоаппарат и прокручивает пленку на следующий кадр. Прикрепляет на аппарат вспышку. Глядя на Мисти сквозь видоискатель, он говорит:
— Нам нужно больше доказательств.
Он говорит:
— Нарисуйте мне шестиугольник. Нарисуйте мне пентаграмму. Нарисуйте идеальную спираль.
Мисти рисует фигуры фломастером, одну за другой. Ее руки прекращают трястись, только когда она что-то рисует.
На стене перед ней слова Питера: «… мы уничтожим вас вашей же собственной алчностью…»
Твои слова.
Шестиугольник. Пентаграмма. Идеальная спираль. Энджел фотографирует все фигуры.
Ослепленные вспышкой, они не видят, как домовладелица просовывает голову в дыру. Она смотрит на Энджела, который фотографирует стены. Смотрит на Мисти, которая на стенах рисует. Домовладелица хватается за голову и говорит:
— Какого черта?! Вы что здесь затеяли? Прекратите немедленно!
Она говорит:
— А то превратили мой дом в затяжной арт-проект!
