13 июля — Полнолуние
Табби и Мисти, они идут по лесу. Это сплошные заросли леса на мысе Уэйтенси. Сплошная ольха, поколение за поколением деревья растут, умирают и вновь прорастают из своих мертвых предшественников. Какие-то звери, возможно олени, протоптали тропу, что вьется сквозь чащу, огибает громады валежника и протискивается между высокими валунами, огромными, словно соборы, и густо поросшими мхом. А над всем этим ольховые листья сплетаются в шелестящее, ярко-зеленое небо.
Тут и там солнечный свет пробивается сквозь лесной полог столбами в обхвате с хрустальную люстру. Это просто не столь окультуренный вариант вестибюля в отеле «Уэйтенси».
Табби надела единственную старую сережку. Золотая филигрань и дымка искрящихся красных стразов вокруг сердечка из красной эмали. Сережка приколота к ее розовой рубашке наподобие броши, но это та самая сережка, которую блондинистый друг Питера вырвал из своего уха. Уилл Таппер, паромщик.
Твой друг.
Она хранит всю бижутерию в обувной коробке под кроватью и надевает по особо торжественным случаям. Надколотые стеклянные рубины на плече Табби сверкают отблесками сочной зелени, шелестящей над ними. Грязные мутные стразы отсвечивают розовым на розовой рубашке.
Твоя жена и ребенок, они переступают через трухлявое бревно, кишащее муравьями, обходят папоротники, что хлещут Мисти по талии и бьют Табби по лицу. Они обе молчат, прислушиваются, высматривают птиц, но в лесу тихо. Ни птиц. Ни лягушек. Ни звука. Лишь океанские волны плещут и бьются о берег где-то вдали.
Они продираются сквозь чащобу зеленых стеблей, каких-то странных растений с мягкими желтыми листьями, гниющими у основания. Все время приходится смотреть под ноги, потому что земля здесь осклизлая, скользкая, непрерывные лужи. Мисти не знает, долго ли она шла, глядя в землю и придерживая ветви, чтобы они не хлестали Табби, но когда она поднимает глаза, там стоит человек.
Просто для сведения: ее мышца, поднимающая верхнюю губу, ее мышца оскала, мышца «бей или беги» превращается в сплошной спазм, вся эта гладкая мускулатура застывает рычащим пейзажем, рот Мисти превращается в прямоугольник, обнажая зубы.
Ее рука хватает Табби сзади за толстовку. Табби, она по-прежнему смотрит под ноги, идет вперед, и Мисти рывком тянет ее назад.
И Табби поскальзывается и падает, повалив свою маму на землю. Она говорит:
— Мам.
Табби прижата к сырой земле, листьям, мху и жукам, Мисти склонилась над ней, прикрывая ее своим телом, а над ними зеленой дугой изгибаются папоротники.
Мужчина шагах в десяти впереди, стоит к ним спиной. Он не оборачивается. Сквозь завесу папоротников: он ростом не менее семи футов, темнокожий, массивный, с бурыми листьями в волосах и ногами, забрызганными грязью.
Он не оборачивается, но и не шевелится. Наверное, он их услышал, и теперь стоит и прислушивается.
Просто для сведения: он стоит голышом. Вот его голая задница, совсем рядом.
Табби говорит:
— Мам, отпусти. Здесь жуки.
И Мисти шикает на нее.
Человек выжидает, застыл без движения, одна рука вытянута вперед на уровне пояса, словно щупает воздух в поисках движения. Птицы молчат.
Мисти припала к земле, вжавшись ладонями в грязь, готовая схватить Табби в охапку и бежать.
Табби проскальзывает мимо нее, и Мисти говорит:
— Нет!
Резко выбросив руку вперед, Мисти хватает воздух за спиной своего ребенка.
Проходит секунда, другая, и вот Табби подходит вплотную к тому человеку и кладет руку в его раскрытую ладонь.
За эти две секунды Мисти понимает, что она хреновая мать.
Питер, ты женился на трусихе. Мисти так и осталась на месте, припав к земле. Если честно, она слегка отклонилась назад, готовясь бежать без оглядки в другую сторону. В художке не учат приемам рукопашного боя.
Табби оборачивается к ней, улыбается и говорит:
— Мам, ты совсем не в себе?
Она хватается двумя руками за вытянутую руку того человека и подтягивается, болтая ногами в воздухе. Она говорит:
— Это просто Аполлон, вот и все.
Рядом с мужчиной, почти полностью скрытое опавшими листьями, лежит мертвое тело. Женское тело. Бледная белая грудь с тонкими голубыми венами. Оторванная белая рука.
Мисти так и застыла, припав к земле.
Табби отпускает руку мужчины и идет туда, куда смотрит Мисти. Табби смахивает листья с мертвого белого лица и говорит:
— Это Диана.
Она смотрит на Мисти, припавшую к земле, и закатывает глаза.
— Это статуи, мам.
Статуи.
Табби подходит и берет Мисти за руку. Она тянет маму за руку и помогает ей встать на ноги. Она говорит:
— Понимаешь? Статуи. Ты же художница.
Табби тянет ее за собой. Стоящий мужчина: потускневшая темная бронза в прожилках лишайника, голый мужчина с ногами, привинченными к пьедесталу, погребенному в кустах рядом с тропинкой. В глазах вырезаны очертания радужных оболочек и есть углубления-зрачки, в древнеримской манере. Его голые руки и ноги идеально соразмерны торсу. Золотое сечение. Правило гармоничной пропорции соблюдается неукоснительно.
Древнегреческая формула, отвечающая на вопрос, почему мы любим то, что любим. Та самая кома художественного образования.
Женщина на земле — расколотый белый мрамор. Розовая рука Табби смахивает листья и травинки с длинных белых бедер, скромные складочки бледной мраморной промежности сходятся под резным фиговым листком. Гладкие пальцы и руки, локти без единой морщинки или вмятины. Резные мраморные волосы ниспадают скульптурными белыми локонами.
Табби показывает розовой рукой на пустой пьедестал на другой стороне тропинки, напротив бронзового изваяния, и говорит:
— Диана упала задолго до того, как мы с ней познакомились.
Бронзовая икроножная мышца на ощупь холодная, но отлита так мастерски, что очерчено каждое сухожилие, каждый рельефный мускул. Мисти ведет рукой вверх по холодной металлической ноге и говорит:
— Ты бывала здесь раньше?
— У Аполлона нет члена, — говорит Табби. — Я уже смотрела.
Мисти отдергивает руку от фигового листка, что прикрывает бронзовый пах статуи. Она говорит:
— Кто тебя сюда привел?
— Ба привела, — говорит Табби. — Мы с ней ходим сюда постоянно.
Табби наклоняется, чтобы потереться щекой о гладкую мраморную щеку Дианы.
Бронзовая статуя, Аполлон, это наверняка копия девятнадцатого века. Может быть, начала восемнадцатого. Это не может быть подлинник, древнеримский или древнегреческий. Иначе он стоял бы в музее.
— Зачем они здесь? — говорит Мисти. — Бабушка тебе говорила?
Табби пожимает плечами. Она протягивает Мисти руку и говорит:
— Тут есть еще кое-что.
Она говорит:
— Пойдем, я тебе покажу.
Еще кое-что.
Табби ведет ее через лес, что опоясывает мыс, и они находят солнечные часы, лежащие в высокой траве и покрытые плотным налетом темно-зеленой патины. Они находят фонтан, широкий, как плавательный бассейн, наполненный валежником и желудями.
Они проходят мимо грота, прорытого в склоне холма. Темный вход обрамляют замшелые колонны, а сам он закрыт скрепленными цепью решетчатыми металлическими воротами. Над входом — каменная арка с замковым камнем посередине. Похоже на миниатюрное здание банка. Фасад заплесневелого Капитолия, вросшего в землю. Резные ангелы держат в руках каменные гирлянды из яблок, груш и винограда. Каменные цветочные венки. Все испачкано грязью, надтреснуто, разорвано древесными корнями.
То и дело встречаются растения, которых здесь быть не должно. Вьющаяся роза душит дуб, взбирается на высоту в пятьдесят футов и цветет пышным цветом над кроной дерева. Листья тюльпанов сморщились и пожелтели на летней жаре. Высоченная стена веток и листьев оказалась огромным кустом сирени.
Сирень и тюльпаны — не местные виды растений.
Их здесь быть не должно.
На лугу в центре мыса их ждет Грейс Уилмот. Сидит на пледе, расстеленном на траве. Вокруг нее цветут розовые и синие васильки и маленькие белые ромашки. Плетеная корзина для пикников открыта, над ней жужжат мухи.
Грейс встает на колени, протягивает Мисти бокал красного вина и говорит:
— Мисти, ты вернулась. На, держи.
Мисти берет вино и отпивает глоточек.
— Табби показала мне статуи, — говорит Мисти. — Что здесь было раньше?
Грейс поднимается на ноги и говорит:
— Табби, собирайся. Нам пора идти.
Табби берет с пледа свой свитер.
И Мисти говорит:
— Мы же только пришли.
Грейс вручает ей тарелку с сандвичем и говорит:
— Ты оставайся, поешь. У тебя будет целый день на то, чтобы заняться живописью.
Сандвич с куриным салатом нагрелся на солнце. По нему ползали мухи, но пахнет он вроде нормально. Мисти откусывает кусочек.
Грейс кивает на Табби и говорит:
— Это Табби подала идею.
Мисти жует и глотает. Она говорит:
— Идея хорошая, но я ничего с собой не взяла.
Табби склоняется над корзиной для пикников и говорит:
— Ба взяла. Мы решили устроить тебе сюрприз.
Мисти пьет вино.
Каждый раз, когда какой-нибудь доброжелатель заставляет тебя продемонстрировать полное отсутствие таланта и тычет носом в тот факт, что тебе не удалось воплотить свою единственную мечту — мечту всей твоей жизни, — выпей еще глоточек. Это Запойная игра Мисти Уилмот.
— Мы с Табби едем по важному делу, — говорит Грейс.
И Табби говорит:
— Мы едем на распродажи.
У куриного салата странный вкус. Мисти жует, глотает и говорит:
— Какой-то он странный на вкус, этот сандвич.
— Это из-за кинзы, — говорит Грейс.
Она говорит:
— Нам с Табби надо найти шестнадцатидюймовую тарелку из леноксовского сервиза с серебряным орнаментом «Пшеничные колосья».
Она закрывает глаза, качает головой и говорит:
— И почему все бросаются восстанавливать свои сервизы, когда они уже сняты с производства?
Табби говорит:
— И еще ба мне купит подарок на день рождения. Все, что я захочу.
То есть Мисти придется застрять на весь день здесь, на мысе Уэйтенси, с двумя бутылками красного вина и сандвичами с куриным салатом. С ее красками, маслом и акварелью, ее кисточками и бумагой, к которым она не прикасалась с тех пор, как родила. Акрил и масло, наверное, уже давно окаменели. Акварель высохла и раскрошилась. Кисточки затвердели. Ни на что не годятся.
Как и сама Мисти.
Грейс Уилмот вытягивает руку вперед и говорит:
— Табби, пойдем. Пусть твоя мама насладится спокойным отдыхом на природе.
Табби берет бабушку за руку, и они вдвоем бредут по лугу к грунтовой дороге, где оставили машину.
Солнышко пригревает. Луг расположен достаточно высоко, и отсюда прекрасно видно, как волны плещут и бьются о скалы внизу. Виден город на побережье. Отель «Уэйтенси» — клякса белой вагонки. Даже почти различимы крошечные слуховые окошки чердачных комнат. Отсюда остров кажется тихим райским уголком, не наводненным толпами туристов. Не изуродованным рекламными щитами. Он выглядит так, как, наверное, выглядел до того, как сюда стали ездить богатые летние отдыхающие. До того, как приехала Мисти. Смотришь на все это великолепие и понимаешь, почему те, что здесь родились, никогда не уезжают отсюда. Смотришь и понимаешь, почему Питер так хотел защитить это место.
— Мам, — окликает ее Табби.
Она бежит обратно, оставив бабушку. Бежит, схватившись двумя руками за свою розовую рубашку. Запыхавшись и улыбаясь, она подбегает к Мисти, сидящей на пледе. У Табби в руках — золотая филигранная сережка. Табби говорит:
— Замри.
Мисти замирает. Как статуя.
И Табби наклоняется к ней и вдевает сережку ей в ухо. Она вдевает сережку в мамино ухо и говорит:
— Я забыла, но ба мне напомнила. Сказала, она тебе пригодится.
Коленки ее джинсов испачканы грязью и зеленью после того происшествия в лесу, когда Мисти запаниковала и повалила ее на землю. Когда Мисти пыталась ее спасти.
Мисти говорит:
— Хочешь взять с собой сандвич, малыш?
И Табби качает головой. Она говорит:
— Ба сказала, чтобы я их не ела.
Потом она разворачивается, бежит прочь и машет рукой на бегу, пока не исчезает из виду.
