После заката. В теплом воздухе ощущается первое дуновение осени.

Мона и Квинн показались в воротах сада спустя пять минут, как я их позвал. Мужчины на затененной террасе отеля как по команде повернули головы, чтобы проводить глазами дерзкую красотку с огненными волосами. Ах… Великое дело, учитывая ее платье в блестках с тоненькими тесемочками, обнаженные коленки и умопомрачительные каблуки, которые заставляли пружинить ее икры, да… Хммм… И Квинн в качестве ее ослепительного эскорта — на нем с иголочки костюм цвета хаки, белая вечерняя рубашка, красный галстук. Я медленно прощупывал окрестности в поисках какой-нибудь маленькой безнравственной вечеринки, сканируя случайных обитателей, позволяя шуму проходить сквозь меня, вдыхая сигаретный дым, запах теплой крови и мужского одеколона, привычно выискивая источник алчности и цинизма.

Усилители повсюду разносили низкую металлическую музыку, напоминавшую одновременное биение многих сердец.

Разговор. О женщине, русской, завезенной сюда молодым нахальным сутенером. У него гладкие каштановые волосы, модная худоба, костюм от Армани, восторженно сияющее лицо, он обрабатывает клиентов, уже угостился метамфетамином и нахваливает товар — "белую кожу, белокурые волосы, свежесть и высший класс".

Он недавно обменялся опытом с коллегами в Москве и Санкт-Петербурге.

"Вы никогда не видели столько белой плоти".

Бездельники были настолько богаты, что могли менять девочек каждые полгода. Не стоит волноваться, мы встретимся с ними в конце линии.

Какие могут быть гарантии?

"Я говорю о сливках общества, о девочках, которые принесут нам тысячи за каких-нибудь полчаса, я говорю о водопаде неиссякаемой прибыли…"

Упс… Он увидел Мону.

Они с Квинном встали рядом со мной. Шорох при ее приближении. На террасе она оказалась единственной женщиной. И что? Была ли она главным призом?

Я сосредоточился на сутенере и на хваленом охраннике, высоком и костлявом, он нависал над сутенером, дармоед, в плохо скроенном смокинге со следами порошка на лацканах. Накачавшееся наркотиками ничтожество. Все они ничтожества под кайфом.

— Мы сделаем это прямо здесь, — сказал я шепотом.

Мона хладнокровно рассмеялась. Только посмотрите на эти обнаженные руки. От платья слабо пахнуло кедром. Из сундуков тетушки Куин. Квинн только улыбнулся, настроившись на охоту. Гремела музыка, сменившись бразильской самбой в джазовом исполнении.

Даже официанты в белых одеждах, снующие всюду с глупыми подносами, уставленными едой и бокалами, извергавшимися шампанским, держались высокомерно. Лысый мужчина из Далласа прорывался к сутенеру: "сколько за рыжую?" Он желал первым наложить на приз лапу.

"Ты меня слышишь?"

Все они возбужденно нашептывали ему о чем-то, и теперь он внимательно разглядывал меня. Парень из Дейтройта, с красивыми руками, бормотал что-то о том, что он славно устроит ее в Майами Бич и даст ей все, что она пожелает, такой-то девчонке, мол, нельзя не понимать своей выгоды…

Я улыбнулся сутенеру. Локтями я оперся о черную ограду за собой, зацепился каблуком за нижнюю перекладину, мои глаза скрывались за фиолетовыми очками. Фиалковый высокий воротник, в деловом стиле, кожаный черный пиджак, мягкий, как масло, и брюки, ах, мне и самому нравилась моя одежда. Мона и Квинн чуть пританцовывали под музыку, вперед-назад, Мона напевала. Сутенер подкрадывался бочком, демонстрируя всем свои жалкие самодовольные улыбочки, смахивающий на дешевую безделушку бесплатно прилагающуюся к сувенирам на масленице. Оказавшись справа от меня (она была слева), он сказал:

— Сто штук баксов за нее, без лишних вопросов, деньги в пиджаке.

— Что если она не пойдет за это? — спросил я, не спуская глаз с шумной раскачивающейся публики.

Внезапно пахнуло икрой, сыром, свежими фруктами. Ммм….

— Я позабочусь об этом, — сказал он с презрительным смешком. — От тебя только требуется прихватить с собой второго парня и оставить ее здесь.

— И что дальше? — спросил я.

— Дальше не будет. Знаешь, кто я? — сочувственно спросил он. — Ты шикарно выглядишь, но ты глуп. Две сотни тысяч баксов за нее. Или бери, или убирайся. Пять секунд, не больше.

Я мягко рассмеялся.

Заглянул в его бессовестные безумные глаза. Громадные зрачки. Гарвардская юридическая школа, торговец наркотиками, дамский угодник. Дрейфует туда и обратно, обратно и туда. Он сверкнул своими гладкими хорошо выбеленными зубами.

— Тебе следовало расспросить обо мне, — сказал он. — Хочешь работу? Я обучу тебя, и тогда многие найдут тебя классным.

— Станцуем, детка, — сказал я. Я пропустил руку под его левую подмышку и крутанул его так, что он врезался в ограду между мной и Моной. Я наклонился над ним, накрыл его рот левой рукой, пока он не успел издать ни звука. Она повернулась и прижалась губами к его шее. Ее волосы оказались замечательной ширмой. Я почувствовал, как жизнь покинула его хрупкие члены, услышал ее жадные глотки, напоследок все его тело содрогнулось.

— Оставь его в живых, — сказал я. Кого я разыгрываю?

Рука на моем плече. Здоровый с глупым взглядом охранник, слишком накачавшийся, чтобы осознать, что вызвало его подозрения и что с ними делать. Но его уже оттащил Квинн и обездвижил, парень с широкой ссутулившейся под тяжестью вечеринки спиной, и Квинн медленно и тихо сосущий его кровь. Как это выглядит со стороны? Будто бы он нашептывает ему что-то на ухо? Скорее всего.

Нахлынула смеющаяся, булькающая, все сметающая на своем пути толпа, на меня едва не налетел официант с его шатким подносом.

— Нет, спасибо, я не желаю выпить, — честно сказал я.

Но мне нравились бледно-золотистые пузырьки в бокалах. И мне нравилось, как пузырится, брызгается и танцует вода в фонтане среди толпы, и мне нравилось, как сияют прямоугольные окна отеля, параллельными сверкающими рядами взлетающие прямо к розовым небу, и мне нравился низкий пронзительный звук саксофона, исполняющего самбу, и сам танец, и трепет листьев деревьев в горшках, — их никто кроме меня не заметил. И мне нравилось… Одурманенный охранник скорчился. Какой-то тип подхватил его под руки, что-то прикидывая, довольный, что здоровяк в его власти. Сутенер был мертв. Опс… Такая блестящая карьера закончилась под забором. Глаза Моны фосфоресцировали. Наркотики в крови.

— Дайте же ему стул, — сказал я первому официанту, которого успел поймать. — Думаю, у него передозировка и ему нужен покой.

— О Боже! — половина бокалов на его подносе врезалась в другую половину.

Посетители повернули к нам головы, зашумели. В итоге толпа переместилась вниз, в вестибюль. Не очень хорошо для торговцев живым товаром.

Прочь отсюда.

Приятная полутьма между этажами. Мрамор и золотые огни, зеркальный лифт, свистящий шорох дверей, яркие пятна ковров. Магазин подарков, напичканный пухлыми розовыми монстрами. Тяжелые стекла, тротуар, грязь, всплески смеха туристов, невинные, надушенные дезодорантами полуголые люди всех возрастов, завернутые в яркие гладкие одежды. Бумажный мусор в желобах, одуряющая жара.

Визгливый вой машин на запруженной толпами улице Свято Чарльза, с бешеной скоростью они мчатся в сторону Канала.

Так много… Много хороших людей… Довольных неизвестно чем.