Глава седьмая
Не самая приятная работа
— Вид усталый, но довольный, — прокомментировал Лаврик, закинув ногу на ногу и задумчиво взирая на остатки вчерашнего пиршества. С наигранным сочувствием поинтересовался: — Так и не спал, бедолага, поди?
— Почему, вздремнул немного, когда она ушла, — сказал Мазур.
— Ну и как тебе мисс Швейная Машинка?
— Пробы негде ставить, — кратко прокомментировал Мазур.
— А за артистизм ты бы ей сколько выставил? Знаешь, как в фигурном катании? Когда судьи поднимают таблички с цифрами?
— Я бы в обеих руках поднял пятерки, — сказал Мазур.
— Ну да, с ее-то опытом… Ладно, лирическое отступление на этом закончим — я ж не извращенец, чтобы выспрашивать подробности… Да и натура у меня приземленная. Она ничего интересного не говорила? Касаемо местных дел, своего в них участия и всего такого прочего?
— Ни словечка, — сказал Мазур. — Девочка явно из тех, кто четко умеет разграничивать работу и удовольствие. И не разнежится настолько, чтобы откровенничать о делах с очередным случайным любовником. Разве что…
Он кратенько пересказал то, что Беатрис говорила о своем папаше. Упомянул и о фотосессии.
— Сколько они уже талдычат «если пройдет гладко»… — поморщился Лаврик. — Я все же искренне надеюсь, что ничего у них не пройдет гладко… А вот насчет фотосессии — это крайне интересно. Если тебе и в самом деле выпадет случай ее пощелкать голышом, нужно из кожи вон вылезти, но оставить у себя негативы. Был бы неплохой вербовочный материальчик, сам понимаешь. Тут она тебе нисколечко не наврала — попади такие снимочки в госдеп, ее и в самом деле вышибут с треском. Даже если она — из разведки госдепа. Официально-то она числится в «чистом» департаменте, скандальчик будет тот еще. В конце концов, не такая уж она незаменимая…
— Я, конечно, постараюсь, — сказал Мазур. — Но чует мое сердце, что эта лиса негативы тут же отберет. Чтобы не рисковать лишний раз: кто его там знает, этого австралийского бродягу…
Лаврик пожал плечами:
— Ну, не получится — не смертельно. В конце концов, свет на ней клином не сошелся. Но попытка — не пытка…
— А что там с тем «москвичом»? Выяснил что-нибудь?
— Обижаешь, — сказал Лаврик. — Времени была куча, номер машины ты запомнил, соратнички у меня всегда наготове, а смежники согласно приказу оказывают активное содействие… — он вздохнул, вроде бы ничуть не играя. — Только толку — чуть. Хозяин «москвича» — абориген. Учитель физики в средней школе. За столь короткий срок не успели бы провести активную разработку, но по бумагам он нигде не проходит как засветившийся на конкретных делах активист Национального Фронта. Хотя, безусловно, сочувствующий, — Лаврик ухмыльнулся. — Раненько, до того как он отправился сеять разумное, доброе и вечное, к нему в квартиру позвонили очень обаятельные парень с девушкой со значками Фронта и на чистейшей местной мове попросили подписать очередное воззвание Фронта. По их докладу, он роспись поставил моментально и с явным удовольствием, хотя воззвание было весьма радикальным, типа «Москали — геть!».
— Абориген… — задумчиво протянул Мазур. — Но какого черта местным пускать хвост за своей, называя вещи своими именами, кормилицей и поилицей?
— А с чего ты взял, что это непременно местные? — прищурился Лаврик. — Этот сеятель разумного, доброго и вечного вполне может работать на кого-то другого, не на нас и не на «нациков». Примерчиков достаточно — а ведь наверняка есть еще и те, что нашими пока не засечены… — он досадливо поморщился. — Мне перед поездкой подробно обрисовали обстановку. Иностранных «социологов» тут чертова туча, всех мастей. Американцы в первую очередь. Англичане — ну какая пакость обходится без англичан? Поляки, само собой — в силу исторических традиций. Шведы и финны — тоже понятно — ближайшие соседи по Балтике, отслеживают ситуацию. Французы с немцами — тоже, в принципе, логично. А вот что здесь делают итальянцы с португальцами, малопонятно. То ли, как в той кинокомедии — «Все побежали, и я побежал», то ли по старой привычке, отслеживает амеров с бриттами. Не все работают с местными, иные только и заняты наблюдением за другими, как у них в НАТО давно водится, дружба дружбой, а табачок врозь. В общем, настоящий шпионский интернационал — и это только те, кто засвечен. Не удивлюсь, если здесь какие-нибудь парагвайцы объявятся… В общем, следить за твоей красоткой — наверняка за ней, ты ни для кого слава богу, не персона, — может кто угодно. С маху не установишь, хотя работать будут в темпе… А твои работодатели что?
— Деймонд звонил час назад, — сказал Мазур. — Убедительно просил до его звонка никуда из номера не отлучаться. Я думаю, сегодня опять светит работенка.
— И прекрасно, — сказал Лаврик. — Лишь бы она оказалась поинтереснее этого пионерлагеря…
…На сей раз примерно минут через сорок последовал не звонок, а стук в дверь. Мазур быстренько открыл, вошел Деймонд, энергичный, элегантный как рояль, быстрым взглядом окинул гостиную:
— Скучаете?
— А что еще делать? — пожал плечами Мазур. — Телевизор и радио вещают исключительно на языках, которых я не знаю…
Гостиная была — само благолепие, на столике красовалась лишь бутылка французской минералки и стакан. Виски Мазур убрал, хозяйственно прибрал в холодильник остатки закуски, а пустую посуду унесла горничная.
— Я приехал вас от скуки избавить. Собирайтесь, поедете работать. Фотоаппарат в готовности?
— Обижаете, — сказал Мазур. — Полная чистая катушка, как всегда, и пара запасных кассет. Тоже, как всегда.
— Ну, одной, я думаю, хватит… — сказал Деймонд. — Собирайтесь.
Внизу ждала та же черная «Волга» со знакомым уже на рожу водителем. Ехали минут двадцать. У сидевшего на заднем сиденье Мазура увы, не было возможности посмотреть в зеркальце, не объявился ли вновь серый «москвич», — но где-то на приличном отдалении наверняка идут незнакомые ему ребята Лаврика, они присмотрят, если что…
Он старательно запоминал дорогу — на всякий случай. Не самая окраина, но многоэтажной застройки все меньше, все больше аккуратных коттеджей за изящными заборчиками, домики довольно современной постройки, сущие виллы — обустроилась еще в советские времена местная научная, творческая и прочая элита, которая сейчас едва ли не поголовно проникновенно вещает на публику о тяжком времени советской оккупации…
Машина свернула в распахнутые ворота — и они, и забор из ажурного чугунного литья гораздо выше современных. Да и показавшийся меж деревьев двухэтажный домик, ручаться можно, довоенной постройки. Мазур и на сей раз постарался запомнить табличку с адресом.
Ага, и охрана имеется… В углу обставленной старомодной довоенной мебелью обширной прихожей сидел в кресле здоровенный молодой бугай, и слева под мышкой у него определенно кое-что висело — уж на такие вещи у Мазура был глаз наметан. По стойке «смирно» он не вытягивался, но, завидев Деймонда, довольно проворно встал. Деймонд у него что-то коротко спросил на местном и, получив столь же короткий ответ, кивнул Мазуру:
— Порядок, Джонни, все готово. Пойдемте. Уговор — ничему не удивляться. Впрочем, вас, наверное, профессия отучила удивляться?
— Да, пожалуй, — сказал Мазур.
И шагнул было к деревянной лестнице, плавным изгибом ведущей на второй этаж, но спутник удержал:
— Нет, нам туда… — и показал на дверь слева.
Оказавшаяся за ней лестница вела вниз, в подвал. Деймонд уверенно шагал впереди. Коридор со сводчатым потолком, короткий, две двери справа и слева. Деймонд распахнул правую, и Мазур вошел следом за ним в небольшую комнатку, опять-таки со сводчатым потолком, где слева оказалась еще одна дверь, а справа вытянулись шеренгой четыре старомодных стула, на двух лежало нечто серое, напоминавшее смятый кусок материи.
Деймонд взял один такой со стула, встряхнул, расправляя, проворно накинул через голову и оказался в сером балахоне до пят, напоминавшем монашескую рясу. Ловко — похоже, не впервые, натянул черную маску-«фантомаску», черную, мелкой вязки, закрывавшую всю голову. Перед висевшим тут же на стене овальным зеркалом поправил отверстия, открывавшие глаза, ноздри и рот. Повернулся к Мазуру, кивнул на второй стул:
— Снимайте фотоаппарат, Джонни, одевайтесь.
— А зачем? — с искренним любопытством спросил Мазур.
Деймонд, судя по всему, улыбнулся:
— Специфика работы. Совершенно ни к чему, чтобы объект съемки видел наши лица и одежду. Будем предельно скромными…
Снявши фотоаппарат, Мазур накинул балахон, натянул маску и, как только что американец, поправил перед зеркалом отверстия: хозяин — барин, хорошо хоть, чудачества пока безобидные, а ведь это что-то интересное, что это за объект съемки, который не должен их опознать?
— Готовы? Берите фотоаппарат, пошли.
Деймонд распахнул дверь. Настоящая профессия Мазура, как и фрилансерство, давненько отучила его удивляться, но сейчас он удивился…
Довольно большая, ярко освещенная комната с большой кроватью посередине. На кровати — женщина в одних трусиках, ее закинутые за голову руки крепко, сразу видно, привязаны к массивным деревянным стойкам спинки. Молодая, не старше тридцати, красивая, с темными растрепанными волосами до плеч. В углу, развалясь на стульях, покуривали два мускулистых бугая, на коих из одежды имелись лишь черные «фантомаски» и черные трусы на манер боксерских. При виде Деймонда оба проворно встали и затушили сигареты в стеклянной пепельнице.
Больше всего это походило на съемки порнофильма — вот только лицо у женщины выглядело горестно-отрешенным, чересчур горестным для актрисы…
Деймонд тихонько сказал ему:
— Для начала, Джонни — пару снимков девочки во весь рост.
Рассуждать и вступать в дискуссии не следовало. Мазур выбрал подходящую для съемки точку и старательно отщелкал пару снимков, как наставлял наниматель.
— Отлично, — сказал Деймонд. — Пожалуй, дальше лучше будет снимать вон оттуда, — и перешел на пару шагов левее Мазура. — Ну да, с того места, где я сейчас стою. Переходите сюда.
Отступил на шаг, и Мазур встал на указанное место, Деймонд сделал жест — и оба лося двинулись к постели. Один стянул с лежащей трусики, взял за щиколотки и, как она ни пыталась сопротивляться, раздвинул ей ноги. Второй стоял, похлопывая себя по ладони каким-то массивным розовым предметом, — Мазур довольно быстро опознал в нем фаллоимитатор из какой-то синтетики, насмотрелся подобных штучек, когда в силу жизненных перипетий служил вышибалой в южно-американском борделе.
Деймонд тихонько сказал ему:
— Теперь ваша задача, Джонни, снимать процесс. Не меньше дюжины кадров, чтобы было из чего выбрать. В полный рост уже нет нужды, достаточно до колен, но чтобы на всех снимках были видны личико и агрегат. Точку съемки можете менять, как удобнее, тут уж вам и карты в руки…
Он что-то коротко приказал — и верзила с фаллосом склонился к лежащей, старательно держась так, чтобы не заслонять обзор Мазуру.
— Начинайте, — спокойно распорядился Деймонд, чуть подтолкнув его локтем.
Короткий болезненный стон женщины, гримаса боли на лице — чертова штуковина вошла на всю длину, и Мазур, как автомат, сделал снимок. И продолжал снимать. Постанывала женщина, мускулистый обормот орудовал розовым причиндалом — а Мазур снимал и снимал, будто робот, перешел на другое место и продолжал снимать. Он уже понимал, что стал свидетелем чего-то безусловно не просто грязного, а, пожалуй, насквозь криминального — судя по лицу женщины, все происходило без малейшего ее согласия. Но поскольку он сейчас был не человеком с чувствами, мыслями и эмоциями, а нерассуждающим автоматом на задании, как много раз прежде в других местах и в других ситуациях, приходилось вести себя соответственно…
— Достаточно, Джонни, — сказал наконец Деймонд, очевидно, считавший щелчки камеры. — Вполне достаточно. Зачехляйте оружие.
Мазур отступил на пару шагов и застегнул футляр. Только теперь обратил внимание на нацеленную на постель видеокамеру на штативе-треножнике, пока явно бездействовавшую.
— Пойдемте, — сказал Деймонд, отдав какое-то короткое распоряжение и первым направился к двери. Мазур с превеликим облегчением последовал за ним. Хорошо, что под маской не видно выражения лица — но нужно сохранять на нем максимальное спокойствие, маску вот-вот придется снять. Впрочем…
Когда они сняли маски и балахоны, Деймонд уселся на крайний стул, кивнул Мазуру на второй свободный, преспокойно закурил и спросил:
— Джонни, вы ведь обычно пишете краткие сопроводительные пояснения к своим снимкам: что, где, как?
Щелкнув зажигалкой и глубоко затянувшись, Мазур постарался ответить совершенно спокойно:
— Конечно.
— На этот раз не утруждайтесь. Присовокупите вот это.
Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги. Мазур развернул, вчитался в аккуратные строки машинописи на английском — и, как не раз случалось, захотелось выстрелить в эту самодовольную рожу, но приходилось вести себя соответственно очередной личине…
Очаровательная Рита, жена офицера, прославившегося своим террором и преступлениями против борцов за демократию отряда русского полицейского спецназа, впервые в жизни познает тонкости неизвестного ей прежде за «железным занавесом» раскованного секса на западный манер… Возможно, эти ребята перегибают палку, но, если вдуматься, чертовски трудно их осуждать — если вспомнить, сколько их единомышленников, друзей и родных пострадали от зверств этого отряда…
— Бог ты мой! — сказал Мазур. — Во что вы меня втравили?
— А что тут такого? — с самым невозмутимым видом пожал плечами Деймонд. — В Африке, насколько я помню по вашему альбому, вы как-то раз снимали примерно то же самое — и вряд ли по принуждению. Неужели сейчас у вас возникли моральные терзания. С чего бы вдруг?
— Да к черту мораль! — яростно выдохнул Мазур. — Это даже не уголовщина, это гораздо хуже… Там, в Африке, не было ни малейшего риска посадить себе на хвост спецслужбы, зато теперь есть все шансы…
— Вас только это и беспокоит?
— А вас на моем месте не беспокоило бы? — огрызнулся Мазур. — Жена офицера полицейского спецназа… Кей-Джи-Би тут все вверх ногами перевернет…
— Не перевернет, — сказал Деймонд. — Успокойтесь. — Все просчитано заранее. Эти головорезы из спецназа, конечно, будут беситься, но вряд ли станут выносить сор из избы. Чересчур унизительно не только для мужа этой очаровашки, но для них всех. Я ручаюсь, все обойдется. Ну, а если возникнут какие-то шероховатости… Здешний парламент, если вы не знали, в подавляющем большинстве состоит из членов Фронта. Кей-Джи-Би здесь давно уже не имеет прежней силы. А у вас, Джонни в случае чего будут за спиной сильные защитники, никто вас не бросит, пока работаете исправно. В конце концов, кто выйдет на нас с вами? Она ни за что не сможет нас опознать, а те двое — парни надежные, как и все на вилле. Вот, держите, — он достал из другого кармана и протянул Мазуру тоненький не заклеенный конверт. — Премия за специфику работы. Там тысяча баков… Учитывая, что вам наверняка за эти снимки неплохо заплатят те самые бульварные газеты — не самая неудачная сделка в вашей жизни, а?
Не заглядывая внутрь, Мазур сердито сложил конверт пополам и затолкал в карман джинсов. Спросил с должной тревогой в голосе:
— Но вы гарантируете, что последствий для меня не будет?
— Гарантирую, — уверенно сказал Деймонд. — Последствий ни для кого не будет. Ее сюда привезли ночью, с мешком на голове, сняли его только в подвале, так что она ничего не видела.
— А дальше-то что?
— Да ничего страшного, — пожал плечами Деймонд. — Эти обормоты с ней побалуются уже естественным способом, кассету пошлют мужу, а ее подержат тут пару дней, увезут, целую и невредимую также ночью, с мешком на голове, вытолкнут из машины где-нибудь подальше отсюда… — он похлопал Мазура по колену. — Да, это весьма неаппетитно, Джонни. Но не забывайте о местной специфике. Мы с вами не в цивилизованном мире. Обе стороны сплошь и рядом ведут себя откровенно варварски, что поделать… Еще раз заверяю: вам абсолютно ничего не угрожает, а вот заработаете неплохо… И с девочкой не случится ничего страшного. Правда, я подозреваю, что за эти дни здешние шалуны с ней позабавятся уже по собственной инициативе — но ведь не юная школьница, в конце концов, перетерпит… Как, успокоились?
Мазур старательно делал вид, будто отходит от приступа нешуточной тревоги, успокаивается. Помотав головой, процедил:
— Интересная все же наука — социология, Питер…
— Что поделать? — невозмутимо пожал плечами Деймонд. — Уж вы-то, зарабатывая на жизнь исключительно объективом, должны меня понять. У меня, как и у вас, нет ни бабушкиных бриллиантов, ни наследства, ни капиталов в банке. А эти варвары, как вы уже убедились, платят очень хорошо. Согласитесь, в нашем с вами положении не грех иной раз чуточку и запачкаться в грязи. Согласны?
— Согласен, — угрюмо ответил Мазур, уставясь в пол. — Лишь бы все обошлось…
— Обойдется, — заверил Деймонд. — Будете спокойно работать дальше… и зарабатывать неплохие денежки. Состояния ни я, ни вы здесь не составим, но заработаем немало. Впереди еще много интересной работы… и уже без всяких эксцессов вроде только что наблюдавшегося. Ну, смотрите веселее. У вас слишком унылый вид для человека, на которого только что свалилась ни с того, ни с сего лишняя тысяча баков.
— Ладно, — сказал Мазур, обозначив бледную усмешку. — Коли уж мне платят за то, чтобы я был веселым, постараюсь не унывать. Что делать с пленкой?
— Там, наверху, уже ждет Беатрис, — сказал Деймонд. — Она вас отвезет проявить пленку. Присоедините к первой, еще парочка съемок в ближайшие дни — и можете отправлять вашего Майка в Москву. Беатрис ведь сказала, чтобы вы передали вашему курьеру, сколько ему заплатят за неурочную и, в общем, ничуть не трудную поездку?
— Да.
— Ну вот, все складывается прекрасно, дела идут отлично… Главное, ни о чем не беспокойтесь. Все обойдется. Пойдемте, Беатрис наверняка уже заждалась. На сегодня для вас никакой работы не предвидится, да и на завтра тоже. Отдыхайте и развлекайтесь. Видели, какие девочки у вас в гостинице? То-то. Развлекайтесь по полной программе. Ну, пойдемте.
В холле сидела Беатрис, вновь упакованная по высшему разряду, в той самой замшевой курточке с роскошной меховой оторочкой и джинсах с вышивкой примерно там, где в старину помещалось шитье на гусарских рейтузах-чикчирах. Выглядела она сущим олицетворением невинности, как будто прошлой ночью у Мазура гостил кто-то другой — ну, женщины это умеют великолепно, независимо от национальности и профессии…
Она отвезла Мазура в то же самое фотоателье, но на сей раз ненадолго скрылась с фотографом в задней комнате. Ждали подольше, чем в прошлый раз. И фотограф, появившись наконец, не только отдал Мазуру проявленную пленку, но и вручил Беатрис пухлый конверт, по размерам как раз подходивший для фотографий среднего размера.
Уже в машине, прежде чем включить зажигание, она сказала с чуточку лукавым видом:
— Только не выдавай меня Питеру, идет? Я попросила, чтобы Матиас сделал и мне комплект снимков…
— Выдать не выдам, — хмыкнул Мазур. — Что, возбуждает?
— Чуточку, — безмятежно сказала Беатрис. — Не вижу тут ничего извращенного. И не говори мне, что мужчин подобные снимочки не интересуют, все равно не поверю… Как, не выдашь?
— Сказал же, не выдам, — усмехнулся Мазур. — Если иные особы и дальше будут ко мне благосклонны…
— Вымогатель и шантажист, — сказала Беатрис без всякого осуждения.
— Бизнесмен, — пожал плечами Мазур.
— Ты на меня запал, бизнесмен?
— А разве на тебя можно не запасть?
— Приятно слышать… Надеюсь, ты не собираешься в меня влюбляться, ни мне, ни тебе это ни к чему…
— Не беспокойся, — сказал Мазур. — Я и забыл, когда в последний раз влюблялся по-настоящему…
«А ведь действительно забыл, подумал он не без некоторой грусти. Подруг хватало, порой не мимолетных, вот и Полина сейчас есть, и ясно уже, что это надолго, — а вот настоящей любви и близко нет…»
— Пожалуй, не врешь, — сказала Беатрис. — У тебя на лицо набежала этакая легкая печаль…
Мазур спохватился: так недолго и из роли выпасть. Постарался придать себе ухарский вид и потянулся к девушке:
— Так когда?
Она деликатно, но решительно отвела его руку:
— Могу сказать одно — непременно. А вот когда… Когда буду свободна от всех дел. Это у тебя, Пит мельком говорил, пара-тройка дней ничем не заняты, а у меня вовсю бурлит рабочая неделя без точно установленного рабочего дня… Сейчас отвезу тебя в отель и снова кинусь в гущу большой политики… точнее того, что здесь именуется большой политикой.
Отъезжая от тротуара, она вновь бросила в зеркальце знакомый уже, быстрый и цепкий взгляд. Ребуса никакого не было: еще по дороге в ателье Мазур заметил неотвязный серый «москвич», а вот ребят Лаврика высмотреть никак не мог — если они и на сей раз висели на хвосте у «хвоста», держались где-то в отдалении…
…Лаврик быстро прохаживался по гостиной, зло поджимая губы, постукивая себя кулаком по ладони. Наконец остановился перед сидящим в кресле Мазуром, сказал сердито:
— Говорили же им умные люди, чтобы отправили семьи в Россию… Они — хорошие ребята, но чересчур уж самонадеянные, считали, что тронуть их не посмеют. Посмели вот… Конечно, тут не просто мелкая пакость, а явная провокация: когда они получат кассету, могут сгоряча натворить дел, что-нибудь разнести, как было с таможнями, морды побить. А наш «социолог» наверняка такой вариант предвидел и приготовил шумный скандал с участием прессы и господ парламентариев. Они давненько уже добиваются, чтобы ОМОН отсюда вывели — порой он «нациков» чувствительно беспокоит…
— А тебе не кажется, что нужно что-то делать? — спросил Мазур…
— Освобождать пленницу?
— Вот именно. Ее ж еще пару дней будут там насиловать, а это все же не случайная жертва — жена нашего офицера…
Лаврик сказал жестко:
— Сам должен понимать: для меня во главе утла стоит успешность операции. Да и для тебя тоже. Все прочее — лирика и эмоции. В конце концов, никого не собираются убивать или резать на куски.
— Значит, не будешь ничего предпринимать?
— Ну почему, — задумчиво сказал Лаврик. — Нельзя в такой ситуации вовсе ничего не предпринимать. Потому что некоторые вещи спускать никому нельзя. — Он смотрел без улыбки, все так же жестко. — И еще потому, что есть зыбкий шанс на этом деле супостатов чуток прижать… хотя я и плохо верю в такую возможность.
— Почему? — спросил Мазур. — Все как на ладони: вот тебе похищение, да с изнасилованием…
— Потому что против нас работают не местные гестаповцы, которым еще учиться и учиться, а заморские профессионалы, — сказал Лаврик. — Я на их месте непременно придумал бы какой-то вариант на случай, если все вскроется раньше, чем они ее отпустят. Наверняка и они… В общем, надо крепенько поломать голову, как устроить так, чтобы и женщину освободить, и тебя не спалить, перевести стрелки на кого-то другого… И прежде чем я такой способ не отыщу, никаких действий не будет. Игры идут суровые, сам прекрасно все понимаешь, не дите малое и не романтик… Но придумать что-то я в темпе постараюсь. Посоветовавшись с Плынником, он знает обстановку даже лучше меня…
— А что с «москвичом»? — спросил Мазур. — Он сегодня опять за нами таскался, как пришитый…
— Знаю, ребята докладывали, — сказал Лаврик чуть рассеянно. — Ну, что с «москвичом»… Владелец им не пользуется, на работу и по прочим делам демократично раскатывает на общественном транспорте. Значит, кто-то ездит по доверенности — невелика хитрость, вполне законно. Можно, конечно, устроить им проверку документов, но пока не стоит: во-первых, это нас ни на шаг не может продвинуть вперед, бумаги у них наверняка в полном порядке. Во-вторых, явные профессионалы, не надо вспугивать раньше времени. Доказательства профессионализма налицо: они вели Беатрис, после того, как она тебя привезла в гостиницу, до одного из офисов Фронта, потом поехали себе прочь. Мои двинули следом. У меня там не стажеры, ребята опытные — но эти черти в «москвиче» все же явно заметили хвост, вскоре очень умело и ловко оторвались. Чтобы от моих бармалейчиков так оторваться, нужен профессионализм…
— Что же это все-таки за фауна? — спросил Мазур. — Из какой берлоги?
Лаврик досадливо поморщился:
— Ну не знаю я пока! Я же тебе кратенько обрисовал, какое скопище шпионов тут обретается. Кем угодно могут оказаться, хоть парагвайцами — я не удивлюсь, если при таком поголовье шпионов на квадратный метр и впрямь парагвайцы заявятся, — он скупо усмехнулся: — Заранее исключать следует лишь мелкоты вроде Сан-Марино и Андорры, потому что у них-то никаких спецслужб нет, это всякий знает…
