Глава 26

Начал Дуглас с рынка на Каледониан-роуд. Весь Лондон приезжал сюда по воскресеньям покупать все на свете – от старой одежды до антикварного серебра. Мальчишкой Дуглас бродил по рынку со своим дядей Алексом, изнывая от скуки, пока тот ковырялся в радиотехнических деталях, сломанных пишущих машинках и кучах старых книг.

Он не ожидал, что арестантов будет так много. Кое-где внутренняя проволочная ограда порвалась под напором толпы. Бесконечное море голов колыхалось непрерывно, как набегающие на берег волны, и от пустынной дороги его отделяла внешняя ограда и патрули вооруженных солдат. На столбах были пришпилены таблички с цифрами – сперва арестантов делили на группы по времени прибытия, но потом их стало так много, что группы перемешались. На глазах у Дугласа какая-то девчушка содрала с курточки желтую звезду, перелезла через невысокое ограждение, служившее когда-то загоном для скота, и влилась в другую группу. На Маркет-роуд стоили пять красных автобусов с наклейками Im Dienst der Deutschen Wehrmacht. Дуглас предположил, что большинство попавших сюда евреев без всяких допросов отправится прямиком в Венлок-Эдж. В печально известный концентрационный лагерь.

По своему пропуску Дуглас сумел пройти через внешнее кольцо охраны и добраться до будки у платформенных весов. В будке орала друг на друга дюжина нервных клерков. Спрашивать у них о ком-то по фамилии Вудс не имело никакого смысла – предметом их ругани было несовпадение цифр в утренних списках: куда-то делись девяносто человек. Дуглас помахал пропуском и прошел за внутреннее заграждение.

Вероятно, так и выглядит ад – склочная толпа мятущихся душ. Кто-то ругается, кто-то спит, кто-то кричит, кто-то плачет, кто-то пишет или рисует на клочках бумаги, кто-то обсуждает, что говорить на допросе. А большинство просто смотрит в одну точку, словно прозревая грядущее. Часа два Дуглас протискивался сквозь них в поисках Гарри и в конце концов ошалел не меньше арестантов. Пусть он искал систематически, но все равно мог пройти в двух шагах от Гарри и не заметить его. Толпа непрерывно двигалась, он то и дело натыкался на одни и те же лица, успел здорово проголодаться, стереть ноги и уже много раз подумать, не бросить ли все. Однако Гарри на его месте искал бы до последнего, и эта мысль не позволяла Дугласу сдаться.

– Потеряли кого?

Дуглас привалился к ограде скотного загона, переводя дух.

– Потерял. Крупного мужчину за пятьдесят, седеющие волосы, одет в темный костюм и белую сорочку. Арестован в три часа ночи на Ливерпуль-роуд.

Он успел повторить это столько раз, что описание внешности Гарри Вудса срывалось с языка, как зазубренная наизусть молитва из уст неверующего.

– Вот они тут устроили, да? – Собеседник Дугласа был худой, нервный маленький человечек в дорогой одежде, очках в массивной оправе и с форменным галстуком Королевского полка артиллерии. – Сам я с Хайбери-Кресент.

Дуглас понял, что человечек пропустил все его слова мимо ушей, ему просто хотелось поболтать.

– Тут собрали всякий сброд, – доверительно сообщил он Дугласу, видимо, посчитав его себе равным. – А вы неважно выглядите. Давно ели?

– Давно.

– Ну наверняка у вас есть пара шиллингов в кармане. Пройдите вдоль ограды вон туда и дайте часовым на лапу. Они покупают рыбу с картошкой в забегаловке на углу. Дерут, конечно, втридорога, небось озолотились уже. – Человечек улыбнулся, давая понять, что не осуждает подобные действия. – Эти все думают, что немцы станут их тут кормить.

– А вы так не считаете?

– Посудите сами. – Человечек презрительно скривил рот. – Видал я полевые кухни во время… ну вы поняли. Как они справятся с такой толпой? Что раздадут? Ну кусочек говядины с овощами, может, две ложки картофельного супа нальют. Так что лучше идите добудьте себе поесть через караульных. Посмотрите, старики и кто послабее к завтрашнему утру ноги протянут, если фрицы не пошевелятся… Где, говорите, взяли его? На Ливерпуль-роуд?

– Да, примерно в три часа ночи.

Маленький человечек кивнул. Он не выносил хаоса и уважал тех, кто знает свое дело.

– Значит, сто восемьдесят седьмой отряд. Эти молодцы, соображают. Вежливый молодой офицер. Он должен был дать жене вашего друга желтый билетик с номером и подписью. Какая там была последняя буква?

– «Т».

– Значит, вам туда. Видите «Т» на столбе?

– Я оттуда начал, – устало проговорил Дуглас. – Я знаю эту систему.

– Офицер из сто восемьдесят седьмого по-английски двух слов связать не может. И еще с ними какой-то безмозглый сопляк из полиции, лет девятнадцати, не больше. – Человечек вдруг с сердцем ткнул Дугласа пальцем в грудь. – Вот кто виноват, я считаю. Чертовы легавые. Помогают фрицам грести ни в чем не повинных людей среди ночи. Я бы их всех к стенке приставил, будь моя воля. Никогда не любил копов.

– Мой друг, наверное, попал с вами в один автобус.

– Может быть. Крупный, говорите? Седой? А гвардейский галстук на нем был?

– Очень вероятно.

– Большой пожилой гвардейский. Был такой. Злой как черт, сидел впереди, заложив руки в карманы. Здоровенный, широкоплечий. Я подумал, боксер или вышибала. – Человечек вытянул шею, оглядывая толпу, потом плюнул и влез на ограду загона. – Вон туда идите. К знаку «С». Вроде я его там видел, когда за рыбой с картошкой ходил.

– Спасибо. – Дуглас тут же пошел в указанную сторону.

– Только мой вам совет, поесть не забудьте! – крикнул человечек ему вслед.

Сильвию Дуглас заметил раньше, чем Гарри. Она сидел на ограде загона и жевала хлеб. Дуглас не удивился. Как азартный игрок будет рисковать до тех пор, пока не потеряет и выигрыш, и последние штаны, так и Сильвия будет лезть на рожон, пока не лишится свободы.

– Без тебя обойдемся, – заявила она, едва завидев Дугласа.

– Шеф, ты как меня нашел? – обрадовался Гарри.

– Опросил очевидцев.

– Спасибо, шеф. От всей души.

– Ты бы сделал то же самое.

– Может, поженитесь? – презрительно бросила Сильвия, шмыгнула носом, сунула в рот последний кусок хлеба и спрыгнула на землю.

– У нас все устроится, – сказал Гарри.

– Это как же?

– Друзья Сильвии уладят дела с одним офицером.

На жаргоне лондонской полиции это могло означать только взятку. Сильвия скорчила гримаску, рассерженная, что Гарри болтает.

– Так будет лучше всего, – заверил Гарри.

– Да, возможно, – нехотя согласился Дуглас.

Если Гарри пройдет через процедуру допроса, это отразится в его досье в Скотленд-Ярде. Если Дуглас организует его освобождение без допроса, это отразится в его собственном досье. Купленный охранник – единственный способ избежать бумажного следа.

– Без тебя обойдемся, – повторила Сильвия.

Конечно, Дугласу хотелось бы объяснить себе ее неприязнь разбитым сердцем, любят же в народе повторять присказку про отвергнутых женщин и адовых фурий. Но он видел, что все куда серьезней. Сильвия пребывала в совершенно неуравновешенном, истеричном состоянии. Вероятно, она прочитала тревогу на его лице, поэтому добавила, осклабившись:

– Возвращайся в свой уютный кабинет, Дуглас, без тебя обойдемся.

Сильвия обратилась по имени не в знак дружеского расположения, а просто потому, что не хотела произносить его громкую фамилию.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – проговорил Дуглас, глядя на Гарри.

– Мы все уладим, шеф, честное слово. – Гарри поскреб подбородок.

– Если что-то понадобится, пусть эти друзья свяжутся со мной, – сказал Дуглас.

Он устал от поисков, был подавлен увиденным и отступил перед ненавистью Сильвии.

– Скажи Джоан, – попросил Гарри.

– Что сказать?

– Скажи, что я скоро вернусь.

– Ладно.

Дуглас был рад наконец покинуть это жуткое место, но едва выйдя за ворота, ощутил угрызения совести. Слишком быстро он поддался уверениям Гарри.

С другой стороны улицы тянуло жареной рыбой, и Дуглас пошел к той самой забегаловке, о которой говорил ему маленький человечек.

Работников в забегаловке было четверо, все они яростно трудились над шкворчащими сковородами, поставляя свою продукцию бесконечной цепочке немецких солдат. Солдаты тут же несли добычу голодным арестантам, следящим за ними из-за колючей проволоки. Над прилавком то и дело мелькали большие белые пятифунтовые купюры, их хватали с той же небрежностью, что и газетные листы, служившие упаковочной бумагой. Дуглас прошел в пустующую зону со столиками и сел.

– Там не обслуживается, – крикнул ему один из работников.

Дуглас подошел к прилавку.

– Хорошо. Где меня обслужат?

– Придется тебе поискать другое заведение, приятель, – ответил работник, утирая взмокший лоб. – Нам сегодня не до гражданских.

– Подайте мне жареной камбалы и картошки, – потребовал Дуглас.

– Или что? – с вызовом бросил работник и наклонился к Дугласу через прилавок.

– Или я сейчас зайду за стойку и макну в масло и тебя, и дружков твоих, – тихо проговорил Дуглас.

– Ах ты… – задохнулся работник и вскинул руку для удара. Дуглас перехватил его кулак, сжал и выкрутил, уложив противника лицом на кипу нарезанных газет. – Ладно, ладно, не психуй!

Немецкий солдат, который был шкурно заинтересован в бесперебойной работе забегаловки, попытался схватить Дугласа за свободную руку, однако был осыпан градом такой отборной немецкой брани, какую слышал лишь на плацу, и по привычке аж во фрунт вытянулся.

– А теперь будьте любезны подать мне хороший кусок жареной камбалы и порцию картошки на четыре пенни, – распорядился он, не ослабляя хватки, – не то я отправлю вас через дорогу, за колючую проволоку. Понятно?

– Да, сэр. Прошу прощения, сэр.

Дуглас отпустил его. Работник с кислым видом шлепнул на треснутую белую тарелку кусок камбалы, сверху небрежно добавил жареной картошки, частично рассыпав ее на прилавок. Дуглас протянул ему полукрону, получил сдачу, и работник тут же занялся следующим солдатом, ловко заворачивая очередную порцию в газетный кулек. Мелькнула старая передовица «Дэйли телеграф». «Немцы отступают у Эшфорда», «Кентербери выбросил белый флаг, в город входят танки»… «Что они с нами сделали? – думал в тоске Дуглас. – В кого я превратился?» По запотевшему окну забегаловки слезами сбегали капли конденсата, и сквозь оставленные ими дорожки виднелась толпа арестантов. Гул голосов не перекрывало даже шкворчащее на сковородках масло.

Дуглас присолил рыбу, сбрызнул ее уксусом. На протяжении своей карьеры в полиции ему приходилось иметь дело со всеми сортами грязи, нищеты и убожества. Но до сегодняшнего дня он, по крайней мере, чувствовал, что сражается на правой стороне. Хранит закон и порядок. Теперь же, глядя в окно на другую сторону улицы, он совсем не ощущал этой уверенности.

Он думал об отце, которого никогда по-настоящему не знал, о своем счастье с женой, оборвавшемся так внезапно и страшно. Теперь у него не осталось никого, кроме сына. И не было в его жизни места для сложностей, которые неминуемо принесет с собой Барбара Барга. Однако, вопреки всему, он уже полюбил ее. Полицейские не верят в любовь, слишком часто они видят обратную ее сторону – насилие, боль и отчаяние, которые следуют за ней. Поэтому Дуглас убеждал себя, что к Барбаре его тянет желание отвлечься от царящего вокруг безумия. Что влюблен он на самом деле в идею далекой свободной Америки, а Барбара всего лишь является ее олицетворением. Но какой бы ни была правда, Барбару он должен был увидеть. Как можно скорее.