Глава 20
Остатки летнего тепла растворились без следа, небо заволокли низкие облака, и стало очень холодно. Дуглас позавтракал с мальчиками и миссис Шинан и направился в местечко под названием Литтл-Уиттенхэм в Беркшире, где располагался генеральный лагерь военнопленных.
Дугласу удалось выбить себе один из автомобилей «летучего отряда». Путь предстоял неблизкий – через долину Темзы до Уоллингфорда и дальше до лагеря. Модель ему досталась «Рейлтон Спешл», и на шоссе Дуглас выжал из нее все девяносто. До пункта назначения он добрался раньше полудня.
Трудно было найти более подходящее место для концентрационного лагеря. Клочок поля в петле реки, окруженный водой с трех сторон, а с четвертой ограниченный дорогой, связывающей две прибрежные деревеньки. С запада быстро наползали темные тучи, сулящие скорый ливень, а на востоке, где на горизонте виднелись доисторические укрепления на холмах Синодан-Хиллс, сияло холодное яркое солнце.
Лагерь представлял собой печальное зрелище. Тот случай, когда, наверное, даже толика запустения могла бы улучшить общий вид. На унылом поле на милю или больше тянулись одинаковые сборные деревянные бараки, знакомые каждому британскому солдату. Только здесь они были окружены высокими проволочными заборами, отделяющими сам лагерь от рабочих мастерских, где производились искусственные конечности, и от точки выдачи их инвалидам, расположенной в таких же бараках недалеко от местечка Дэйз-Лок.
Комендатура находилась на охраняемой территории и занимала большой старый дом в деревне Лонг-Уиттенхэм. Дугласа приняли с формальной учтивостью, однако были ему совсем не рады и не пытались это скрывать. Комендант лагеря удостоил его лишь кивком и тут же передал сопровождающему офицеру.
Офицер – капитан артиллерии – был молод, долговяз и отличался особенно светлым цветом лица, к какому обычно не пристает загар даже в самом жарком климате. Губы у него были бескровные, волосы до того тонкие и светлые, что брови казались прозрачными, вокруг глубоко посаженных глаз залегли темные тени. И все же он не производил впечатления любителя кутежей, его бледность скорее была сродни болезненной хрупкости, которую так ценили прерафаэлиты.
– После вас, – проговорил он, с преувеличенной учтивостью открывая перед Дугласом дверь.
Держался капитан нервно – как тщеславная хозяйка светского салона, развлекающая влиятельного гостя. Образованная речь и утонченный кельнский акцент выделяли его из общей массы как стрелкового полка, так и всей тридцать пятой пехотной дивизии, мобилизованной из Шварцвальда и размещавшейся в Карлсруэ. Но белой вороной он выглядел не только поэтому – капитан был опытным профессиональным солдатом, успевшим поработать в военном министерстве в Берлине и в штабе дивизии, одним из немногих своих сослуживцев, опробовавшим в бою новейшие самоходные артиллерийские установки. Разумеется, должность помощника коменданта концентрационного лагеря он считал для себя унизительной. И сделал все возможное, чтобы поставить Дугласа об этом в известность.
Внимание привлекали аккуратные дорожки, выложенные одинаковыми, выкрашенными белой краской бордюрами, и до блеска отполированные огнетушители, педантично расставленные в маниакальном порядке, к которому армия всегда стремится привести человека и природу. Переходя в следующий огороженный комплекс, Дуглас обратил внимание на знаки, направляющие посетителей в здание комендатуры. Как выяснилось, лагерь этот был «генеральный» не потому, что главный, а потому, что содержались в нем генералы и прочий офицерский состав военнопленных в ранге от бригадира и выше.
– Здесь они получают работу, – пояснил юный капитан артиллерии. – Каждый день их приводят сюда и направляют на производство и починку протезов для инвалидов войны.
– А что, офицеры тоже привлекаются к принудительному труду?
– Вы сейчас про Женевскую конвенцию? – Капитан поправил на шее серый шелковый шарф и поднял воротник тяжелого форменного пальто. – Ну поначалу с этим были проблемы, но потом наши юристы нашли решение. Мы уволили этих офицеров из британской армии. По факту, они теперь гражданские, содержащиеся в плену.
– В таком случае не должны ли они быть переданы гражданской полиции?
– А вот тут есть хитрый нюанс. Поскольку расследование их действий на армейской службе еще ведется, мы имеем полное право удерживать их в лагере военнопленных.
– Ловко.
– И военный трибунал их судить не может. По международному законодательству военнопленный имеет право быть судимым так, как судили бы солдата захватившей его армии. В немецкой армии бойца судит трибунал из равных ему по званию. А вот теперь представьте. Для каждого из здешних людей пришлось бы собирать трибунал из генералов вермахта. – Капитан сам усмехнулся, озвучив эту нелепицу.
Идти приходилось быстро. Пронизывающий ветер трепал полы плащей и заставлял деревья изгибаться в безумной пляске. У шлагбаума, к которому с двух сторон примыкал забор из колючей проволоки, часовые пропустили их, козырнув. Капитан подвел Дугласа к ближайшему бараку и пригласил внутрь.
– Работа простая. Их кормят и дают крышу над головой. По сравнению с многими гражданскими им еще повезло.
– Вы так думаете, капитан?
Барак не отапливался. Пожилые военнопленные трудились за верстаками: с помощью несложных приспособлений – ручных прессов, сверл и молотков – изготовляли протезы рук и ног. Ни один из них не поднял глаз на вновь прибывших.
– Хотите посмотреть, что они делают? – спросил капитан, перекрикивая стук инструментов и лязг железа.
Дуглас покачал головой. И вдруг заметил лицо, знакомое ему из газет и кинохроник последних дней войны.
– Я бы хотел поговорить вон с тем человеком.
Капитан бесцеремонно ухватил указанного пленного за плечо.
– Ты! – рявкнул он. – Имя, прежнее звание, лагерный номер!
Старик вытянулся во фрунт, как учат в прусских кадетских школах.
– Слушаюсь! Вентворт, генерал-майор, лагерный номер сорок пять восемьдесят три! – громко отрапортовал он, не поднимая взгляда.
– Это вы командовали корпусом «Вент»? – спросил Дуглас.
– Да, я.
Уже в самом конце наспех собранная мобильная бригада Вентворта растянулась вдоль реки Колн. Немецкие танки хотели обойти Колчестер с фланга и атаковать британские силы, защищающие побережье. И хотя победа немцев уже была очевидна, отчаянная смелость бойцов Вентворта позволила выиграть время для вывода британских эсминцев из Хариджа. По слухам, на борту кораблей находились король и Уинстон Черчилль. Некоторые верили в это до сих пор.
– Вы славно сражались, генерал, – проговорил Дуглас.
– Я просто выполнил свою работу.
– Нет, вы сделали больше. Вы вошли в историю.
От этих слов в глазах старика затеплилась жизнь. Он заглянул в лицо Дугласу, надеясь увидеть подтверждение, что король и Черчилль спаслись. Потом коротко кивнул и отвернулся к своим железным деталям, словно вдруг очень ими заинтересовался. Дуглас был рад, что генерал так растрогался. Перестук молотков смолк, пленные будто затаили дыхание. Разговор мог на этом и закончиться, но все замерли, не шевелясь.
– Я был там, – произнес капитан. – Командовал батареей самоходных установок.
– Вы подошли по лондонской дороге около пяти вечера, – ответил ему Вентворт. – Мне доложил о вас начальник артиллерии. Что контрбатарейным огнем вас не возьмешь, вы постоянно двигаетесь.
– Мы поддерживали танкосаперный батальон. Приказ был атаковать оборонительные рубежи у Колчестера и удержать вас там. Потери значения не имеют, так нам сказали.
– К моменту вашего прибытия все было почти кончено. Удивительно, что мои парни вообще протянули так долго. Хорошие были бойцы… – Порыв вера ударил в стекло, и Вентворт от неожиданности вздрогнул. – В семь вечера я велел стрелкам вывести из строя затворы орудий. Командирам подразделений разрешил самим определять дальнейший порядок своих действий. Пехота, окруженная на острове Мерсея, уже выбрасывала белые флаги. И сообщали, что ваши линкоры подходят к Хариджу.
– Могу ли я передать кому-нибудь от вас сообщение? – спросил его Дуглас и посмотрел на капитана, почти ожидая, что тот будет возражать.
Но капитан отошел в сторону и вообще перестал обращать внимание на старого генерала.
– Да. Жене. Передайте, что видели меня и что я здоров и бодр духом.
Вентворт с трудом расстегнул пуговицу форменной рубашки и вытащил из-за пазухи клочок бумаги с адресом и номером телефона. Возможно, он много месяцев таскал эту затрепанную бумажку в надежде, что кто-нибудь сделает ему подобное предложение.
Дуглас взял адрес и последовал за капитаном, который уже выходил в дальнюю дверь. Обернувшись напоследок к Вентворту, он встретил взгляд сразу многих пар глаз. Старые офицеры смотрели на него кто с интересом, кто с презрением, кто с завистью, а кто с явной ненавистью.
– Почему он? – спросил капитан, уже выйдя наружу под ледяной ветер. – Почему вас заинтересовал именно Вентворт?
Вместо ответа Дуглас извлек из верхнего кармана пропуск службы безопасности рейхсфюрера с подписью, которую ни с чем нельзя было спутать. Цепочка странных зигзагов, напоминающая рунические молнии СС. Капитан слабо улыбнулся и кивнул. Никаких вопросов о Вентворте больше не последовало.
– Вы все еще хотите пройти в отдел выдачи? – уточнил он.
– Да, хочу.
И они зашагали вдоль рядов одинаковых бараков, отличающихся только намалеванными на них номерами. Синодан-Хиллс заволокло туманом, темные тучи мчались по небу, как паровозы, – такие же быстрые и угольно-черные. Вот-вот грозил снова полить дождь.
Капитан привел Дугласа к четырем баракам, поставленным встык. Здесь и выдавались протезы. Самое длинное помещение было надвое разделено прилавком. За ним тянулись ряды полок с документами, инструментами и запчастями. Вдоль рядов сновала дюжина пожилых мужчин в бурых рабочих халатах. Перед стойкой ожидали инвалиды, явившиеся по записи.
– Кто получает здесь протезы?
– Отставные британские военные всех рангов. Те, кто зарегистрирован в юго-восточной контрольной зоне. – Тон капитана вновь стал холодным и формальным, от энтузиазма, с которым он описывал свое участие в сражении при Колчестере, ничего не осталось.
– Или те, кто был зарегистрирован в момент оформления заявки?
– Совершенно верно.
– Какие документы необходимы, чтобы пройти в эту дверь?
– Никого не пропустят даже через внешние ворота без солдатской книжки, подтверждающей увольнение из британской армии без трудовой повинности, и документа, подтверждающего, что они не числятся в списках военных преступников. Также нужно действующее удостоверение личности с указанием места жительства. И, разумеется, полученное по почте приглашение со временем записи.
– Вроде система надежная, – заметил Дуглас.
– Она и есть надежная, – отрезал капитан, приглаживая воротник в том месте, где красовался бы Рыцарский крест, будь эта вожделенная награда ему присвоена.
– В теории, – уточнил Дуглас. – Когда вы в последний раз отправляли человека попытаться пройти с неполным набором документов?
Капитан скривился.
– Что, оповестить дежурных?
– Нет, как раз наоборот. Я хочу, чтобы мой человек прошел. – Дуглас бросил взгляд на полки. – Где тут у вас локтевые суставы и шарниры?
– Вы шутите?
– Когда я шучу, я шевелю ушами.
– За той дверью мастерская, там подгоняют детали и выполняют мелкий ремонт.
Оба посмотрели на молодого парня, примеряющего новенькую блестящую ногу. Очевидно, протез он надевал в первый раз. Лицо его выражало всю трагедию разочарования. Бедняга, похоже, надеялся пристегнуть новую конечность и бегом припустить домой. Пожилой человек в буром халате помогал ему идти, придерживая его под плечи и фактически волоча на себе почти весь вес щуплого тела.
– Поначалу всегда тяжело, – мягко увещевал он.
Лоб у парня блестел от пота.
– Пустите меня! – требовал он тихо, но очень твердо. – Пустите!
– Ни у кого не получается с первого раза, – говорил старик.
Голос у него был густой и низкий, голос человека, привыкшего командовать. Все его силы уходили на то, чтобы удержать парня в вертикальном положении.
– Пустите, говорю, смогу я! – настаивал парень тоненьким голосом.
– Упадешь ведь!
От стены с горизонтальными поручнями их отделяла пара шагов, и парень тянул руку к ним. Но старик держал крепко.
– Пустите! – крикнул парень громче и еще выше. – Вы уже не чертов генерал! Пусти, болван старый!
Человек в буром халате словно окаменел, замер и отпустил. Впрочем, рука его все равно осталась приподнятой наготове, словно удерживая невидимую веревку. Парень неловко заковылял вперед, кусая губы от напряжения и цепляясь за воздух. Он уже почти добрался до поручней, но в последний момент искусственная нога под ним подломилась, и парень с жутким грохотом рухнул на пол. Удар вышиб из его легких весь воздух. Несколько секунд он лежал без движения, как мертвый, затем его тело начало сотрясаться от беззвучных конвульсивных рыданий.
Старик ждал, внимательно следя за парнем и не обращая никакого внимания на происходящее вокруг. Затем осторожно, как свойственно людям его возраста, опустился на колени и прошептал:
– Давай еще разочек, ладно?
Парень не ответил, но едва заметно кивнул. Лицо он спрятал в руках, виден был один затылок. Старик взъерошил ему волосы жестом, в котором читались и сочувствие, и упрек.
– Запчасти для протезов рук у нас хранятся здесь, – произнес капитан, указывая на ряды полок до самого потолка.
Крупные детали были разложены по небольшим поддонам, мелкие – по жестянкам с прикрученными к крышкам образцами. Дуглас высмотрел нужную на верхней полке, подставил лестницу и полез. В жестянке лежала такая же деталь, какую он нашел в квартире убитого. Всего одна – видимо, не самая ходовая, – с приклеенным ярлыком, гласившим: «Роберт Джон Споуд, срочно». Дуглас повертел ее в руках. Нет, все-таки не совсем такая же. В шарнире, выпавшем из протеза Споуда, была трубка, делавшая его очень тяжелым и крепким. Новая же деталь представляла собой упрощенную и облегченную версию и трубки такой не имела. Дуглас сунул ее в карман и посмотрел на капитана. Возражений не последовало, лицо капитана осталось таким же бесстрастным.
– Вам ведь еще недолго? – спросил он Дугласа. – Если мы не придем в столовую ровно к часу, обедать придется за общим столом с дежурными офицерами, и поверьте, этот опыт вы не скоро забудете.
– Обедать я не планирую. – Дуглас начал осторожно спускаться. – Я намерен произвести арест.
– Не здесь, – резко бросил капитан.
– В смысле?
– Вы заявили, что хотите поговорить с гражданским. Это пожалуйста. Но вы находитесь на территории вермахта. Здесь ничего не решает ни гражданская полиция, ни СС, ни сам Генрих Гиммлер. Приказы нам поступают из Генерального штаба сухопутных войск через главнокомандующего оккупационной армией. И никаких арестов вы здесь не произведете.
– Я расследую убийство. Британская армия всегда позволяет гражданской полиции…
– Вопросы древней истории меня не интересуют, – отрезал капитан. – Если тут надо кого-то арестовать, это сделает армия. Но мне от вас потребуются все необходимые документы, чтобы арест был обоснован.
– В таком случае я буду ждать у ворот и произведу арест за пределами территории вермахта.
– Блестящая идея. – Хотя лицо капитана было спокойным, его голос так и сочился кислотой. – Однако если вы вооружены и если будет перестрелка, я распоряжусь, чтобы часовые приняли все необходимые меры для защиты себя, лагеря, персонала и заключенных. Дело может принять серьезный оборот. Более того, если арест будет произведен в непосредственной близости к периметру лагеря, я расценю это как провокацию и не премину сообщить об этом в рапорте.
– Я служил в полиции, когда вы еще сидели за школьной партой, – парировал Дуглас. – И ни разу еще для ареста мне не потребовалось открывать стрельбу. Не потребуется и сегодня.
Капитан кивнул и посмотрел на часы, явно в мыслях об обеде.
– В таком случае почему бы вам не устроиться в караулке? – предложил он примирительно. – Так вы увидите своего человека на дороге из Клифтон-Хэмпдена, к нашим воротам другим путем не подойдешь. Тогда и возьмете его – в отдалении от лагеря.
Дуглас согласился. Капитан открыл дверь, и снова под ледяным ветром они направились к караулке.
– Если не возражаете, я пойду в столовую, – сказал капитан. – Пропустил сегодня завтрак.
– Неужто проспали? – поинтересовался Дуглас не без сарказма.
– Нет, посещал церковь, – надменно ответил капитан. – Я пришлю вам сюда поднос. Какие ваши кулинарные предпочтения? Может, есть блюда, которых вы не едите ни при каких обстоятельствах?
– Если раньше такие и были, я их уже не вспомню.
– Ну свиные отбивные у нас всегда съедобные.
– Вы очень любезны.
Капитан приложил пальцы к козырьку, словно отдавая честь, но было в этом жесте что-то издевательское. Глаза его оставались жесткими и недоброжелательными.
– Всегда рад помочь господам из гестапо.
Он открыл дверь в караулку и пропустил Дугласа внутрь.
Деревянное сооружение с большими окнами со всех сторон – вроде будки дежурного на железной дороге – стояло посреди узкой грунтовой дороги. С одной стороны размещалось небольшое задвижное окошко, там посетители предъявляли документы.
Внутри было натоплено, пахло керосином из примуса и только что затушенными в спешке сигаретами. Один караульный сидел у задвижного окошка и тоскливо смотрел на дорогу, ведущую к Оксфорду и всем тамошним радостям жизни. Двое других у стола пытались починить сломанное крыло большой модели самолета. Все они тут же вскочили и вытянулись во фрунт.
– Инспектор Арчер из Скотленд-Ярда, – произнес капитан. – Он проведет здесь примерно час и никак не будет мешать вам исполнять действующие распоряжения. Не будете же, инспектор?
– Ни в коем случае, – заверил Дуглас.
Когда капитан ушел, солдаты облегченно вздохнули и выделили Дугласу местечко у очага. Он уселся так, чтобы видеть в окно как можно больший отрезок дороги. Через некоторое время один из солдат закурил, двое остальных занялись моделью самолета, которую склеивали резко пахнущим клеем.
Наблюдать за дорогой было скучно, и Дуглас обрадовался, когда служитель столовой в белом халате принес ему поднос с едой: бульон в вакуумной упаковке, свиную отбивную с капустой, зеленый салат, терпко пахнущий сыр лимбургер и черный хлеб.
Дуглас еще доедал сыр, когда вернулся капитан. На часах было три пятнадцать. Не дав солдатам команды «вольно», он поставил себе стул и сел напротив.
– Ну что, все нет вашего человека? И долго ждать будете?
– Придет, – ответил Дуглас.
Небо полностью затянули темные тучи, из них сыпался мелкий дождь. Капитан расстегнул мокрый плащ, вытянул ноги в сапогах и издал сытый вздох.
– Мне как-то пришлось руководить транспортировкой восьмисот пленных в Германию паромом из Хариджа. Разумеется, всем им хотелось бежать, в Британии у них оставались жены и семьи. Некоторые почти могли видеть свои дома – это был полк, мобилизованный как раз в тех местах. Я знал, что нужно быть очень бдительным. Ответственный за предыдущую партию пошел под трибунал за то, что упустил двух пленных. – Капитан словно не замечал трех караульных, так и стоящих по стойке «смирно». – И ведь были свидетельства того, что пропавшие утонули, но из офицеров беднягу все равно разжаловали. Не повезло парню.
– Не повезло, – вздохнул Дуглас.
Капитан как будто не заметил сарказма.
– С горцами вашими было сложнее всего, – продолжал он. – Жесткий народ. А у нас их было две группы. И они не слишком хотели отправляться в концентрационный лагерь.
В его тоне и поведении Дугласу вдруг почудилось нечто странное. Капитан словно бы воровато косился в сторону. Дуглас встал, посмотрел в окно за своей спиной. Мимо караулки торопливо шел человек в буром халате, какие раздавали местным работникам. На плече он нес большую картонную коробку, так что лица его караульным видно не было.
Под пристальным взглядом капитана Дуглас направился к двери.
– Стойте! – крикнул капитан.
Дуглас уже выскочил наружу и побежал, хлюпая по размокшей земле. Человек в буром халате его не видел, коробка закрывала ему обзор. Заметив, что Дуглас выхватывает что-то из заднего кармана, капитан заорал:
– Не стрелять! Не то я вас застрелю!
Но Дуглас уже схватил Споуда за локоть и сомкнул наручник на его запястье – тот даже коробку не успел выпустить. Пустой правый рукав халата трепыхался на ветру.
– Ладно, – проговорил Споуд. – Ладно.
И коробка с грохотом упала на землю.
Дуглас обернулся. Капитан застыл на пороге с винтовкой наперевес. То ли собирался выстрелить в Споуда, то ли в Дугласа – в порядке защиты священной территории немецкого концлагеря. Дуглас улыбнулся ему и защелкнул второй наручник на собственном запястье.
– Споуд, вы арестованы.
– За что?
– За убийство. Я из Скотленд-Ярда. Предупреждаю: все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
– Ах, за убийство… – печально вздохнул Споуд.
Дуглас поддел картонную коробку носком ботинка, и она перевернулась. Внутри лежал разобранный протез руки. Дуглас подобрал его, неловко наклонившись – двигаться с пристегнутым арестантом было довольно неудобно.
– Что вы там говорили насчет арестов на территории вермахта? – уточнил он у подошедшего капитана.
Капитан скривился.
– Ну и чего вы от меня ждете, инспектор? Аплодисментов?
Дуглас перехитрил его и все его правила. Теперь капитан мог помешать ему забрать арестованного в Лондон, только задержав его самого, а обыск означал бы нападение на сотрудника полиции при исполнении. Пойти на это капитан был не готов.
– Мне нужно помещение, в котором можно провести допрос.
– Да? А я уж было заволновался, как вы поведете машину, – съязвил капитан. – Ну что ж, вот вам компромисс. Я буду присутствовать на допросе. Если убедите меня, что у вас есть достаточные основания для ареста, я выделю вам шофера и вооруженное сопровождение до Лондона.
– Согласен, – ответил Дуглас.
Арестованный слушал их обсуждение безучастно, словно не понимая по-немецки, но когда Дуглас потянул его вперед, никакой растерянности не выказал. Похоже, он знал, куда его ведут. Домик, где осуществлялась раздача протезов, они прошли насквозь. Жестянка, которую Дуглас оставил на прилавке, так и стояла на прежнем месте, раскрытая и пустая, однако деталь-образец пропала. Очевидно, Споуда здесь ждали и все приготовили к назначенному времени. Иногда Дуглас от души поражался находчивости своих соотечественников.
Капитан остановился у одного из множества одинаковых, пропитанных креозотом деревянных бараков. Когда-то они использовались еще британской армией, и внутри с тех пор мало что изменилось. Тридцать железных кроватей, пятнадцать выщербленных тумбочек, два простых деревянных стола, четыре стула, печка и железный ящик для угля. Вот только британским солдатам до перемирия не пришло бы в голову начищать старый растрескавшийся линолеум и железную печку до зеркального блеска, а деревянные поверхности – до запаха столярной мастерской, и вряд ли они складывали свои одеяла с таким маниакальным педантизмом.
Над каждой кроватью в маленькой деревянной рамочке висела полоска бумаги с именем британского генерала. Капитан прошел в противоположный конец помещения, где находилась комнатка дежурного офицера. На двери из-под слоя краски до сих пор проглядывало имя какого-то забытого британского капрала. Над ним сияла медным блеском табличка с гравировкой готическим шрифтом: «Дитер Шек, унтерфельдфебель, тридцать четвертый стрелковый полк».
– Шек служил у меня в артиллерии, – пояснил капитан. – Он сейчас дома в увольнении.
Комнатка была крошечная, но занимающий ее немец приложил все усилия, чтобы навести в ней уют. На стене висело распятие явно немецкой работы – напряженная, угловатая фигура Христа застыла в агонии. Изголовье железной кровати украшала цветная открытка «Мадонна с младенцем» Джотто. На полке Дуглас увидел биографию Вагнера, томик Уильяма Вордсворта в переводе, Библию, несколько немецких детективных романов, книги по шахматам, убранную в чехол доску, несколько армейских бланков для писем и счет от портного в Оксфорде.
– Подойдет? – спросил капитан.
Дуглас подумал, что места маловато, но выбирать не приходилось.
– Вы останетесь? – спросил он капитана в надежде, что тот передумал.
– Останусь.
Дуглас повернул ключ в замочной скважине и убрал его в карман.
– У вас есть при себе оружие, капитан?
– Нет. А что?
Дугласа просто интересовало, нет ли в комнате заряженного пистолета, однако никаких пояснений он давать не стал, лишь пожал плечами. Он терпеть не мог объяснять каждый свой шаг. Вот с Гарри в этом никогда не было необходимости. Расстегивая наручник на запястье Споуда, он предупредил:
– Только без глупостей, парень.
Споуд улыбнулся. У него было детское лицо – из тех, с каким можно и разменяв четвертый десяток сойти за пятнадцатилетнего. Разве что отсутствие юношеского румянца и густых кудрей выдают в таких людях истинный возраст. Он не обладал ни статью, ни густым голосом, ни правильными чертами лица, и все же невинный вид и безмятежность ребенка наделяли его некоторой харизмой.
– Подтвердите, что ваша фамилия Споуд и вы являетесь братом…
– Давайте не будем тратить время на формальности. – Споуд улыбнулся. – Вы не возражаете, если я…
Он начал стаскивать с плеч промокший халат. Одной рукой это далось ему с трудом, тем не менее он справился и аккуратно повесил халат на спинку стула. Одежда на нем была старая, но недешевая, а рука белая и мягкая, как у ребенка.
– Как вы меня вычислили?
Ни жалоб, ни злости, ни упреков. Дугласу редко приходилось видеть арестованных, с таким смирением принимающих судьбу.
– Нашел в квартире убитого шарнир от вашего протеза. Он закатился под кресло.
– Знал, что рискованно приходить сюда, но без протеза не было уж никакой жизни.
– Не повезло, – сочувственно произнес Дуглас.
– Да уж, – согласился Споуд, несколько приободренный этим замечанием.
– Вы работаете в этом лагере?
– У меня ведь все было в порядке с документами! И я не подлежу обязательной трудовой повинности в Германии, потому как я инвалид. А вы ждали, что я приду по дороге, правда? Я ведь чуть не проскочил, а?
– Чуть не проскочили.
– И удрал от вас в школе на Бич-роуд.
– Да, там я вас прошляпил.
– Я хотел с вами поговорить. Симпатичный паренек ваш сын. Я всего лишь спросил у него, когда вы бываете дома. Заглянуть к вам решил.
– Чтобы сдаться?
– Про вас говорят, что вы из порядочных. И что всегда ловите того, за кем гоняетесь. Так ведь в газетах пишут? Выходит, не врут.
– Вы убили своего брата?
– Да. – Споуд перестал улыбаться.
– За что?
– У вас сигаретки не найдется?
– Найдется, – ответил Дуглас, но капитан уже достал тяжелый портсигар. Такие покупают матери сыновьям в надежде, что толстая жестянка защитит сердце от пули.
– Угощайтесь моими, – предложил он радушно. – Вы, инспектор, какие любите? У меня тут французские, турецкие, американские…
Некоторое время Дуглас молча смотрел на него, потом ответил:
– Давно я не курил французских сигарет.
Капитан передал ему одну и поднес зажигалку.
– Арестанту курить разрешаете?
– Разрешаю.
Споуд сидел на стуле спиной к входной двери. Капитан протянул ему раскрытый портсигар.
– Турецкие слева. Вот эти французские, вечно из них табак сыплется… Справа американские.
Споуд поблагодарил, прикуривая от любезно предложенной зажигалки. Выдохнув облако голубоватого сладкого дыма, он заговорил:
– Я очень любил брата… больше всех на свете. Он хотел, чтобы я стал музыкантом.
Споуд умолк, словно этого факта было достаточно, чтобы убедить Дугласа в своей братской любви.
За окном красный шар закатного солнца опускался в темный вихрь туч.
– Отец в меня совсем не верил. Любил меня, но не верил – ни в меня, ни в бога, ни во что другое. – Споуд рассеянно изучал сигарету в пальцах. – Отца мне жаль. Храни его бог.
Все еще погруженный в свои мысли, он изящно поднес сигарету ко рту и затянулся.
– Так за что вы убили брата? – повторил Дуглас.
Это прозвучало безжалостно. Впрочем, так и было задумано. Но Споуд не поддался на провокацию.
– Я признаюсь, что убил. Разве этого не достаточно? – Он улыбнулся. – Может, надо в письменной форме?
– Да, надо.
Признание Споуд накорябал на той бумаге, что была в комнате, – на армейском почтовом бланке. Кое-как зажав карандаш левой рукой и с трудом придерживая норовящий выскользнуть листок, он вывел: «Я убил брата». И подпись.
– А вы будьте свидетелем, – попросил он, протягивая листок капитану.
Капитан написал свое имя, звание, личный номер и дату.
– Спасибо, – сказал Дуглас, забирая признание. – И все же я хочу знать, почему вы это сделали.
– Ну вы прямо как сыщик из старых детективов, – усмехнулся Споуд. – Мотив, средства и возможность. По такому принципу вас работать учат?
– Нет, по такому принципу остросюжетные романы пишут.
– Роскошная сигарета, сто лет таких не пробовал. А ваша как, инспектор? В тюрьме-то, поди, курить не дают…
Споуд имел совершенно бесхитростный вид, и Дуглас понимал, почему столько людей с готовностью помогали ему скрываться от закона.
– Вы воевали?
– Мы с братом вместе работали в лаборатории. Но когда пришли немцы, я кинул в танк бутылку с бензином. «Коктейль Молотова». Вроде все мне про них объяснили, и так понятно звучало, только вот моя бутылка не загорелась… А вы воевали?
– Нет. Первыми немцами, которых я увидел, были музыканты оркестра, марширующего по Оксфорд-стрит за пару часов до объявления перемирия. – Дуглас совсем не хотел говорить это виноватым тоном, но по-другому не получилось, особенно учитывая, что он арестовал инвалида, отдавшего руку в единоличной схватке с немецким танком.
– Вы ничего не потеряли. Все закончилось, едва начавшись. Только последний дурак мог додуматься сунуть монтировку в гусеницу, надеясь остановить тяжелый танк. Он меня даже не заметил. Проехал мимо и унес с собой мою руку. – Споуд вздохнул и улыбнулся. – Ваше присутствие ничего бы не изменило, инспектор, можете мне поверить.
– И все же…
– Я не пойму, вам признание нужно или отпущение грехов? – пошутил Споуд, все так же улыбаясь.
Капитан снял фуражку и протер кожаный околыш. Он рано начал лысеть, и редкие белесые волосы почти не скрывали бледной кожи черепа. С непокрытой головой он сразу постарел лет на двадцать, потому что взгляд у него был не юношеский. Дуглас снова подумал, что комната совсем не годится для допроса. Споуд, похоже, не воспринимает свой арест всерьез.
– У вашего брата были ожоги от воздействия радиации. Вы знаете, что это?
– Я физик. Конечно, знаю.
– Вы работали с ним вместе?
– Да, в группе профессора Фрика.
– Где?
– В лаборатории.
– Не глупи, парень, – не выдержал Дуглас. – Все равно ты мне скажешь.
– Что такое радиация? – спросил капитан.
– Какое-то излучение нестабильных атомных ядер, – ответил Дуглас. – Смертельно опасное.
– Тогда мы с братом впервые поспорили. Он всегда обо мне заботился. Помогал с уроками, защищал от обидчиков, брал на себя вину за мои проступки. Я восхищался им и очень его любил. Мы никогда не ссорились – до тех пор, пока не влезли в этот чертов эксперимент. Я не хотел делать атомную бомбу. Сразу сказал, что она принесет смерть нам обоим. Так и вышло.
– Смерть вашему брату принесла пуля.
Споуд немного подумал и кивнул.
– А шарнир у вас с собой?
Дуглас вынул шарнир из кармана и протянул ему. Споуд начал рассматривать его с искренним изумлением.
– Вы это в квартире нашли?
– Да.
Споуд вертел в руках шарнир, словно впервые видел подобную диковинку. Дугласа это не удивило – он не раз видел такую реакцию пойманного человека на улику, которая его выдала. А потом вдруг сообразил, что дал Споуду деталь не из того кармана – не тяжелый шарнир, укрепленный изнури трубкой, а облегченную версию, которую ему собирались предложить на замену. Говорить он ничего не стал – в тот момент это показалось ему совсем неважным.
– В квартиру я пришел первым, – продолжил Споуд. – Знал, что он всегда оставляет ключ под ковриком, так что просто открыл дверь и сел ждать.
– С пистолетом?
– Нет, инспектор. Пистолет принес брат. Купил в пабе у Юстонского вокзала. Три фунта отдал.
В комнате стало темнее, по стеклу забарабанил дождь. Тусклый свет из окна падал на блестящую столешницу и распятие на стене.
– Зачем?
– Боль становилась невыносимой. У него было медицинское образование, помимо степени по физике. Он знал, что это конец.
– То есть его смерть была самоубийством?
– Сложно объяснить, – вздохнул Споуд. – Мы оба понимали риски. Нейтронный поток – это ведь такое дело… не успеешь оглянуться, а уже пошла цепная реакция.
– Но вы сказали, что о чем-то поспорили.
– Я был под защитой, а он нет. – Споуд перекрестился. – Мы поспорили, потому что я переживал за него. За его душу.
Капитан надел фуражку.
– Так это убийство, инспектор? – спросил он.
– Убийство совершается с преступным намерением, явным или подразумеваемым.
– Значит, не убийство?
– Суд решит, – сказал Дуглас. – Идем, парень. Одевайся.
Он встал и посмотрел в окно. Снаружи лил дождь.
– Елеазар, – проговорил вдруг Споуд. – Елеазар пожертвовал собою, чтобы спасти свой народ.
– Какой Елеазар?
Обернувшись, Дуглас увидел, что Споуд преклонил колена в молитве, и неловко опустил глаза. Как и многие, он испытывал смущение при виде проявлений истовой веры. Молитва Споуда была почти не слышна, поскольку он закрыл лицо рукой. А потом он вдруг стал оседать вперед, повалился головой Дугласу в колени и тяжело рухнул на бок. Дуглас схватил его за воротник и поднял, сунул пальцы в обвисший рот. И сразу почувствовал запах, который невозможно спутать ни с чем. Резкий запах горького миндаля.
– Цианид! Он принял яд!
Перевернув Споуда на спину, Дуглас стал озираться в поисках воды, чтобы промыть ему рот.
– Вызывайте медиков! Нужны стимуляторы! Еще можно откачать!
Капитан снял трубку с телефонного аппарата.
– Ничего не выйдет, – произнес он флегматично. – Я таких насмотрелся в первые дни перемирия, когда штурмовые бригады брали военных преступников. Тоже капсулы во рту раскусывали. – Он подергал телефонный рычаг. – Ну где они там все?..
Дуглас безуспешно пытался вызвать у Споуда рвоту, но тот не подавал никаких признаков жизни. Глаза у него остекленели, пульс не прощупывался.
Капитан не дождался ответа и положил трубку.
– Бездельники на коммутаторе… – проворчал он. – Как только война закончилась, все распоясались. Только и думают, как бы поскорее на гражданку вернуться…
– Бедный парень… – Дуглас закрыл Споуду глаза.
– Вы ведь не католического вероисповедания, инспектор?
– Нет. Я никакого вероисповедания.
– Тогда вам нет смысла объяснять.
– А вы попробуйте.
Капитан задумчиво посмотрел на Дугласа, потом на труп Споуда.
– Фома Аквинский утверждал, что самоубийство является грехом против общества. Отнимая у себя жизнь, человек отнимает у общества то, что принадлежит ему по праву. Современность оправдывает добровольные жертвы во благо общества. Врачи намеренно рискуют собой во время эпидемий, священнослужители несут свет веры в безбожных государствах… Святые мученицы, которые предпочли смерть, лишь бы не отдать себя на поругание…
– Кто такой Елеазар? Он назвал это имя перед смертью.
– Тот, кто принял смерть, чтобы спасти свой народ. Да, самоубийство не всегда греховно. Суть и красота жертвы всегда была, есть и будет в том, что она дает примирение. И если у нас хватит милосердия заключить, что перед смертью усопший раскаялся, он даже может быть похоронен по церковному обряду.
– Но?
– Он убил родного брата. Никакой католик не захотел бы долго жить с таким грузом на совести.
– Мне следовало его обыскать.
– Какая вам разница? – безмятежно спросил капитан. – Вы получили от него признание и даже писульку вот эту. Теперь дело можно спокойно закрыть, разве нет?
