Книга: Слезы дракона
Назад: 2
Дальше: 5

4

Первым порывом Конни было тотчас отступить назад от перил верхней площадки, чтобы голем, посмотрев вверх, не заметил ее, но она подавила в себе это желание и осталась совершенно неподвижной. В бездонной тишине Паузы даже малейший шорох, скрип подошвы или половицы, мгновенно обратит на себя внимание странного сверхсущества.
У Гарри тоже мгновенно сработал инстинкт самосохранения, позволивший и ему отреагировать на ситуацию сходным с Конни образом и остаться, слава Богу, совершенно неподвижным, словно он был одним из рэйверов.
Теперь, даже если голем и посмотрит вверх, то вряд ли заметит их. От яркого света внизу верхняя площадка казалась совсем скрытой тенью.
И вдруг Конни пришло В голову, что реакция ее была обусловлена не чем иным, как призрачной надеждой, будто Тик-так действительно станет преследовать их, полагаясь только на обычные человеческие чувства, как он им и обещал. Будто от социопата-убийцы, какими бы способностями он ни обладал, паранормальными или обычными, можно ожидать верности данному им слову. Глупо, недостойно ее, но все равно ужасно тяжело было расставаться с этой надеждой.
Если силой желания, как в сказке, можно околдовать целый мир, то посмеет ли кто-либо возразить, что в какой-то мере и ее желаниям и надеждам может быть присуща определенная магическая сила?
И разве не странно, что именно ей могла прийти в голову эта мысль, ей, еще в раннем детстве отказавшейся верить в даровые благодеяния свыше и чудодейственное исцеление печалей?
Конечно, в качестве оправдания всегда можно заявить, что с годами человек меняется. Но она и в это не верила. Большую часть жизни она оставалась такой, какой была всегда, не ожидая от мира ничего сверх меры, только то, что сама зарабатывала себе потом и кровью, даже получая своеобразное извращенное удовлетворение от мысли, что ее ожиданиям никогда не суждено переступить границы дозволенного.
Жизнь может быть горькой, как слезы дракона. Но горьки ли слезы дракона иль нет, зависит от того, как каждый человек воспринимает их горечь.
И вот теперь что-то начало в ней меняться, что-то очень важное и существенное, потому, видимо, и хотелось жить дальше, чтобы посмотреть, что же это за изменения с ней происходят, кем или чем она становится.
Но внизу, выслеживая ее, чтобы убить, рыскал бродяга-голем.
Конни, открыв рот, дышала медленно и совершенно беззвучно.
Продвигаясь меж окаменевших танцоров, громадное существо вертело головой по сторонам, методично оглядывая толпу. Попадая в лучи застывшего света, оно попеременно становилось то красным, то зеленым, то желтым, из желтого снова красным, или белым, или зеленым, а когда заходило в тень, то делалось серым или черным. Но глаза его неизменно оставались голубыми, неестественно сверкающими и странными.
Когда пространство между танцующи ми показалось ему слишком узким, чтобы пройти, голем грубо оттолкнул молодого человека в джинсах и вельветовой куртке. Тот опрокинулся на спину, но сопротивление загустевшего во время Паузы воздуха не позволило ему достичь пола. Он так и завис в пространстве под углом в сорок пять градусов, сохраняя танцующую позу и празднично-бессмысленное выражение лица, готовый шлепнуться на пол в первую же долю секунды после того, как снова будет запущено время, если оно вообще будет когда-либо запущено.
Из конца в конец пересекая огромное, пещерообразное помещение, гигант-голем налево и направо расталкивал и других танцоров, придумывая им самые разнообразные и замысловатые положения, в которых они зависали, не касаясь пола - летящие, вращающиеся, спотыкающиеся и сталкивающиеся в воздухе головами, - и которые будут завершены, когда Пауза кончится. Если это действительно произойдет и время снова начнет свой бег, выбраться из здания целыми и невредимыми станет почти невозможно, так как перепуганные рэйверы, совершенно не подозревая, что кто-то намеренно сделал это, когда они находились в оцепенении, станут обвинять в том, что их сбили с ног или сильно толкнули, своих ближайших соседей по танцу. Не успеет пройти и полминуты, как в разных местах танцплощадки одновременно вспыхнут драки, после чего начнется всеобщее столпотворение, которое неминуемо перерастет во всеобщую панику. В ярком свете шныряющих по толпе лучей лазеров и прожекторов, в грохоте барабанов, отбивающих такты техноритмов, сотрясающих стены здания, и на фоне то тут, то там вспыхивающих жестоких потасовок стремление во что бы то ни стало выбраться отсюда заставит сотни людей давиться у входных дверей, и только чудо может помочь многим из них не оказаться в этой свалке затоптанными насмерть.
Конни не питала к танцующей внизу толпе особых симпатий, так как одной из главных причин, приведших эту толпу сюда, было отнюдь не желание следовать здравому смыслу и существующим в стране законам. Но, какими бы незаконопослушными, сметающими все добродетели со своего пути и запутавшимися в самих себе они ни были, в первую очередь они были людьми, и ее бесили бездушие и безразличие, с какими Тик-так, как дредноут, проходил сквозь них, совершенно не думая о последствиях того, что с ними произойдет, когда мир снова тронется в свой прерванный путь.
Она скосила глаза на стоявшего рядом Гарри и прочла в его лице и взгляде те же ужас и гнев, которые обуревали и ее. Зубы его были так плотно сжаты, что на челюстях четко проступили огромные желваки. Но они ничего не могли сделать, чтобы остановить то зло, которое совершалось внизу. От пуль не было никакого проку, а помышлять о том, что Тик-так прислушается к их мольбам, даже самым глубоко прочувствованным и ярким, было безумием.
Кроме того, стоит им раскрыть рот и подать голос, как они тотчас обнаружат себя. Бродяга-голем еще ни разу не взглянул в их сторону, и пока у них не было причин сомневаться, что Тик-так использует суперчувства, чтобы их найти, или что ему уже точно известно, где именно в помещении склада они затаились.
Затем Тик-так совершил столь вопиющий и жестокий акт насилия, после которого им стало совершенно ясно, что он намеренно желает спровоцировать всеобщее столпотворение, долженствующее неминуемо повлечь за собой большую кровь. Началось с того, что он неожиданно застыл перед девушкой лет двадцати с волосами цвета воронова крыла, тонкие руки которой высоко взметнулись над головой в одном из тех экзальтированных жестов, призванных выразить высшее проявление радости, возникающей у танцующего человека не под воздействием наркотиков, а самопроизвольно, от ритма движения и примитивной, бьющей по нервам музыки. Постоял немного, глядя на нее сверху вниз, словно восторгаясь ее красотой. Затем обеими исполинскими своими ручищами ухватился за ее руку и, крутанув, вырвал ее из плечевого сустава. Низко и смачно хохотнул, небрежно отшвыривая руку назад, за спину, где она повисла в воздухе в промежутке между двумя другими танцующими. Ужасное увечье было совершенно бескровным, словно руку вырвали не у живого человека, а у манекена, но крови, естественно, сейчас не могло быть и речи, но она потоком хлынет, едва вновь будет запущено остановленное время. Тогда весь ужас этого злодеяния и его кровавые последствия окажутся более чем очевидными.
Конни зажмурилась, не в силах смотреть на то, что ему взбредет в голову сделать в следующий раз. Как следователь по особо тяжким преступлениям, она на своем веку перевидала множество случаев бессмысленного и безумного варварства - и их последствий - и собрала целые кипы вырезанных из разных газет статей, повествующих о поистине дьявольских по своей жестокости преступлениях; Конни стала невольным свидетелем того ужаса, что этот психопат сотворил с бедным Рикки Эстефаном, но свирепая дикость совершенного на танцплощадке преступления потрясла ее, как ничто другое.
Обстоятельством, особенно угнетающе подействовавшим на Конни, обдавшим ее ледяным холодом кошмара и заставившим ее дрожать с ног до головы, была а6солютная беспомощность жертвы. В какой-то мере все жертвы беспомощны; именно поэтому они и становятся объектами насилия со стороны живущих с ними бок о бок дикарей. Но беспомощность этой молодой женщины была бесконечно более ужасного свойства, так как она никогда не видела, не увидит и даже и знать не будет, как выглядит ее обидчик, сделавшись его жертвой, подобно маленькой полевой мыши, пронзенной острыми когтями невесть откуда упавшего на нее ястреба. Получив тяжкое телесное увечье, несчастная даже еще не подозревает об этом, оцепенев в самом последнем мгновении истинного счастья и безоблачного существования, которые никогда уже к ней не придут, с застывшей на лице улыбкой, и теперь ее ждет либо убогое прозябание, либо смерть, и ей даже не будет позволено в полной мере осознать свою потерю, ощутить боль, закричать от ужаса до тех пор, пока ее обидчик не возвратит ей возможность ощущать мир и реагировать на него.
Теперь Конни было ясно как день, что это чудовище не знает пощады и что она сама столь же уязвима, как и несчастная молодая женщина внизу. И, как и она, совершенно беспомощна. Как быстро она бы ни бежала, какими хитрыми бы ни были ее уловки, ничто ей не поможет, и нет такого места на земле, где она могла бы чувствовать себя в полной безопасности.
И, не будучи никогда особенно верующей, она вдруг в полной мере осознала, почему глубоко верующий христианин содрогается при мысли, что сатана может выбраться из преисподней и, выйдя на землю, из края в край пройти по ней с огнем и мечом. В полной мере оценила она его чудовищную мощь. Его неумолимость. Его страшную, вопиющую, безжалостную жестокость.
Тошнота подступила к горлу, и она испугалась, что ее сейчас вырвет.
Услышав рядом с собой приглушенный вздох отчаяния, вырвавшийся у Гарри, Конни открыла глаза. Теперь она была полна решимости встретить свою смерть лицом к лицу, дорого продать свою жизнь, даже если сопротивление будет coвeршенно бессмысленным.
Внизу под ними бродяга-голем приблизился к лестнице, по которой они с Гарри поднялись на площадку. Там он остановился, словно размышляя, стоит ли ему идти дальше или повернуть назад и искать в другом месте.
У Конни вспыхнула надежда, что полное их молчание, несмотря на непреодолимое желание закричать от ужаса, убедило Тик-така, что они не могли здесь прятаться.
И в этот момент снизу раздался его хриплый, дьявольский смешок.
- Фи, фа, фо, фам, - насмешливо процедил он, глядя вверх, - чую дух героев-полицейских.
Смех его был холодным и меньше всего походил на смех человека; так мог смеяться, например, крокодил, если умел это делать, но одновременно звучало в этом смехе что-то жуткое, странно узнаваемое и оттого внушающее суеверный страх: оттенок почти младенческого восторга.
Остановка в развитии.
Психически неуравновешенный ребенок.
На память пришли пересказанные ей Гарри слова горевшего в пламени бродяги, которые тот бросил ему после того, как выжег и разрушил его квартиру: "С вами, людишками, так забавно играть". Вот он и играет с ними в свои игры, а по правилам или нет - это его мало заботит, и она, и Гарри для него просто очередные живые игрушки. Нельзя было и мысли допускать, что он сдержит свое обещание играть с ними по правилам.
Топот тяжелых шагов голема по деревянным ступеням гулким эхом разносился по помещению. От его веса дрожала площадка. Поднимался он довольно ходко: БУМ, БУМ, БУМ, БУМ!
Гарри схватил Конни за руку.
- Быстро, к другой лестнице!
Отскочив от перил, они рванулись было в противоположную от голема сторону площадки, где находилась вторая лестница.
Но ее уже загородил второй голем, точная копия первого. Огромный, с гривой спутанных волос, всклокоченной бородой, в просторном, как плащ-палатка, черном дождевике. С широко разверстой в насмешливой ухмылке пастью. С полыхающими голубым пламенем глубоко посаженными глазами.
Теперь они оказались свидетелями еще одного проявления мощи Тик-така. Он мог создавать и одновременно манипулиpовaть, по крайней мере двумя искусственными големами.
К этому времени первый голем также поднялся на площадку. И быстро зашагал в их сторону, безжалостно прокладывая себе дорогу среди лежащих в обнимку на полу парочек.
Слева к ним приближался второй голем, точно так же не выказывая должного уважения к оцепеневшим в Паузе людям, попадавшимся на его пути. Когда мир снова придет в движение, со всех сторон площадки понесутся крики боли, ужаса и гнева.
Все еще не выпуская руки Конни из своей, подталкивая ее к перилам, Гарри прошептал:
- Прыгай!
"БУМ- БУМ-БУМ-БУМ-БУМ", - грохотали сдвоенные шаги големов, сотрясая площадку, и "БУМ-БУМ-БУМ-БУМ-БУМ", - колотилось сердце Конни, сотрясая ее изнутри, и звуки эти гулко отдавались в ее ушах и были неотличимы друг от друга.
По примеру Гарри, она, стоя спиной к перилам, ухватилась за них руками, подтянулась и села на них верхом.
Големы, с возросшей яростью отшвыривая ногами человеческие тела, с обеих сторон быстро приближались к своим жертвам.
Перенеся ноги через перила, она повернулась лицом к выходу. До пола было около двадцати футов. С такой высоты можно сломать себе ногу или шею? Скорее всего, да.
Оба голема, каждый тоже примерно на расстоянии двадцати футов от нее, приближались с неудержимой силой двух мчащихся навстречу друг другу локомотивов, с горящими дьявольским синим пламенем глазами, с вытянутыми вперед, чтобы схватить ее, огромными ручищами.
Гарри прыгнул. С криком отчаяния, одновременно руками и ногами сильно оттолкнувшись от перил и парапета, Конни тоже прыгнула в пустоту…
Но, пролетев не больше шести или семи футов, зависла в воздухе рядом с Гарри. Лицом вниз, в классической позе парашютиста, с раскинутыми в разные стороны руками и ногами, а внизу под нею застыли танцоры, и не было им до нее никакого дела, и душа их не лежала ни к чему на свете, кроме того вожделенного мига, в который навеки заточила их Пауза.
Постепенно и неуклонно растущий внутренний холод и быстрая утечка энергии, заявившие о себе еще во время их бегства из Лагуна-Бич, указывали на то, что двигалась она в остановленном Паузой мире не так легко, как ей казалось, и уж, конечно, не с той легкостью, как это делала в нормальной обстановке. Тот факт, что, когда они бежали, за ними не возникало никакого тока воздуха - Гарри тоже подметил это обстоятельство, - по всей видимости, означал, что во время движения им приходилось преодолевать инертное сспротивление воздуха, о котором они даже и не подозревали, и вот теперь их остановленный в полете прыжок окончательно подтвердил это предположение. Пока они прилагали определенные усилия, они могли двигаться относительно легко. Но стоило им прекратить эти усилия, как они уже не могли использовать ни силу инерции, ни тем более полагаться на силу притяжения, чтобы продвигаться дальше. Бросив через плечо взгляд назад, Конни увидела, что сумела отдалиться от перил на расстояние не больше пяти футов, хотя и отталкивалась от них изо всех сил. Тем не менее это расстояние, вкупе с теми пятью или шестью футами, которые ей удалось в силу начальной инерции пролететь вниз, было вполне достаточным, чтобы она оказалась вне досягаемости обоих големов.
Оба они стояли у перил, наклонившись далеко вперед, пытаясь дотянуться до нее руками и всякий раз хватая только пустой воздух.
Гарри крикнул ей:
- Двигаться можно, смотри, что надо делать!
Она увидела, что руками и ногами он проделывает движения, схожие с движениями пловца-брассиста, медленно, дюйм за дюймом, продвигаясь к полу, словно воздух, странно загустев, неожиданно превратился в воду.
Она быстро сообразила, что, к ее великому сожалению, ее невесомость отличается от невесомости астронавтов на борту космической станции и, следовательно, она не в состоянии пользоваться преимуществами безвоздушного пространства. Небольшой эксперимент убедительно показал ей, что ни двигаться, ни поворачивать в любом, по желанию, направлении, как эта делает астронавт, она не может.
Начав, однако, имитировать движения Гарри, Конни вскоре обнаружила, что при достаточном упорстве и методичной повторяемости движении она действительно продвигается сквозь густой, как клей, воздух. В какое-то мгновение ей показалось, что это даже интереснее, чем затяжной прыжок, потому что иллюзия, будто паришь, как птица, возможна только вовремя прыжков с очень большой высоты, да и то иллюзия эта весьма кратковременна, так как все предметы на быстро приближающейся к тебе земле вскоре вновь обретают свои привычные очертания. Здесь же она плыла в воздухе прямо над головами людей, да к тому же все это происходило внутри помещения, даже в этих обстоятельствах вызывая в ее душе упоение полетом и своим могуществом, как во время одного из тех блаженных снов, в которых летаешь, как птица, и которые, увы, так редко снились ей в детстве.
Конни могла бы долго наслаждаться столь неожиданным и странным приключением, если бы не присутствие Тик-така в образе двух големов и необходимость спасать свою жизнь. До ее слуха донеслось гулкое БУМ-БУМ-БУМ-БУМ-БУМ их быстрых, тяжелых шагов по деревянному настилу площадки, и, когда она повернула голову назад и взглянула вверх, увидела, что те бегут в разные стороны площадки к лестницам с обеих ее сторон.
До пола все еще оставалось около десяти-одиннадцати футов, и Конни медленно, так медленно, что с ума можно было сойти, "плыла" к нему, дюйм за дюймом продвигаясь сквозь разноцветные застывшие лучи света от лазеров и прожекторов. Задыхаясь от чрезмерного напряжения. Чувствуя, как быстро, даже слишком быстро, холодеет изнутри.
Если бы на ее пути попался хоть какой-нибудь твердый, надежный предмет, стена или поддерживающая потолок колонна, то, уперевшись в него, она могла бы продвигаться гораздо быстрее. Но ничего существенного, от чего она могла бы оттолкнуться, рядом не было, и все ее напряженные усилия напоминали попытку вытащить себя из болота, ухватившись за собственные же волосы.
По левую от нее руку Гарри, находясь на фут впереди, тоже двигался к полу со скоростью улитки. Впереди он оказался просто потому, что прыгнул раньше ее.
Удар назад ногами. Гребок вперед руками. И снова удар, гребок.
Чувство свободного полета быстро сменяется ощущением, что попала в западню.
БУМ- БУМ-БУМ-БУМ-БУМ… Шаги преследователей гулко-плоско отдаются в громадном зале.
До пола остается около девяти футов, она правит в точку, на которой нет танцоров. Удар ногами. Гребок. Удар, гребок.
Работай. Работай ногами, руками… холодно.
Она снова оглядывается назад, хотя понимает, что это замедлит ее движение к полу.
Один из големов уже подбежал к лестнице. Прыгая через ступеньку, начинает быстро спускаться. В развевающемся, словно рыцарский плащ дождевике, вобрав голову в плечи и выставив ее чуть вперед, переваливаясь с ноги на ногу, как огромная, не в меру разыгравшаяся обезьяна, он напоминает ей виденную когда-то в детской, уже полузабытой книжке иллюстрацию, на которой изображен злобный тролль из какой-то старинной легенды.
Удвоив усилия, так что от напряжения сердце, кажется, вот-вот выскочит из груди, Конни продвинулась еще на один фут к полу. Но она висела в воздухе головой вниз; чтобы стать ногами на пол, ей придется, приложив максимум усилий, продвинуться на все восемь оставшихся футов, прежде чем ее тело коснется его поверхности, и только тогда она сумеет вскочить на ноги.
БУМ-БУМ-БУМ-БУМ-БУМ.
Голем доскакал до конца лестницы.
Конни изнемогала от усталости. И страшного холода.
До ее слуха донеслись проклятия, которыми Гарри осыпал холод и сверхплотный воздух.
Чудесный сон, в котором летаешь, как птица, превратился в классический вариант кошмара, в котором тот, кому он снится, бежит с преувеличенно замедленной скоростью, тогда как догоняющее его чудовище мчится во весь опор.
Несмотря на то, что все ее внимание было обращено на пол, до которого теперь оставалось не более семи футов, Конни тем не менее краем глаза уловила слева от себя какое-то движение и услышала, как вскрикнул Гарри. Рядом с ним стоял голем.
Справа от нее на полу возникло огромное черное пятно, явно чернее всех остальных теней, лежащих на нем. В ужасе она повернула туда голову.
Почти вертикально зависнув в воздухе вниз головой и вверх ногами в позе падающего с неба, спешащего на смертный бой с демоном ангела, она оказалась лицом к лицу со вторым големом. От ангела она, к великому ее сожалению, отличалась тем, что не была вооружена огненным мечом, или молнией, или освященным Богом амулетом и не обладала ислючительными полномочиями загонять демонов обратно в их кипящую смолой и полыхающую огнем преисподнюю.
Vхмыляясь во весь рот, Тик-так схватил ее за горло. Ручища голема оказалась настолько громадной, что толстые его пальцы, кольцом сомкнувшись на ее шее, свободно, внахлест, сошлись на затылке, хотя доступ воздуха он ей пока не перекрыл.
Конни вспомнила вывернутую назад на сто восемьдесят градусов голову Рикки Эстефана и то, с какой непринужденной легкостью была выдернута из сустава рука черноволосой танцовщицы.
Охвативший ее приступ гнева, однако, напрочь вытеснил из сердца чувство ужаса и омерзения, и она плюнула прямо в огромное и ужасное лицо голема.
- А ну, убери лапы, ублюдок!
Ее обдало гнуснейшим смрадом, заставив скривиться от отвращения, а бродяга-голем с обезображенным шрамами лицом гулко выдавил из себя:
- Поздравляю, сука. Время кончилось.
Полыхающие голубым огнем глаза его, на мгновение вспыхнув еще ярче, неожиданно потухли, оставив после себя глубокие, черные, пустые глазницы, сквозь которые, как казалось Конни, просвечивала вечность. Ужасающее лицо бродяги, несоразмерно огромное даже для его исполинского тела, в мгновение ока из живого, окрашенного в разные цвета и обрамленного спутанными космами волос, превратилось в одноцветно-коричневое, словно вылепленное скульптором из глины или загустевшей грязи. Сложная паутина тончайших трещинок, начавшись у переносья, быстро захватила все лицо, и, не успела она и глазом моргнуть, как оно распалось на мелкие кусочки.
Тело колосса-бродяги быстро скукожилось и осыпалось, и с оглушительным взрывом техномузыки, с полуноты возобновившей на полную мощность свои ритмы, мир снова пришел в движение. Не поддерживаемая более воздухом, Конни головой вперед пролетела оставшиеся до пола последние семь футов и угодила лицом прямо в сырой холмик земли, песка, травы, гниющих листьев, жуков, бывший еще недавно телом голема, благодаря чему избежала тяжелых травм, но зато чуть не задохнулась от набившейся в рот грязи, которую с остервенением и отвращением стала отплевывать.
С разных сторон, перекрывая чудовищный грохот музыки, до нее донеслись вопли ужаса, страха и негодования.
Назад: 2
Дальше: 5