– Ты в этом пойдешь?

– Да.

Рэйчел надела шорты и черную майку на лямках с глубоким вырезом, в котором виднелась ложбинка на груди. Мы двинулись к автобусной остановке. С самого вечера нападения жара так и не спала. Дома в нашем районе выглядели покосившимися, как подтаявшие кубики льда. Рано или поздно они все рухнут, и жара, казалось, только ускоряла этот процесс. Пот впитывался в лямки моего рюкзачка. Я положила свитерок для Рэйчел, хотя в прежние наши поездки она от него отказывалась.

Я не знала, кто возьмет на себя труд сказать Рэйчел, чтобы она оделась поскромнее. Судебный пристав, охранники. С этим явно никто не спешил.

Мы уже шесть раз побывали в йоркском суде. Рэйчел считала, что она не первая, на кого он напал, и не последняя. Сестра думала, что его в конце концов поймают, и мы приезжали в суд, чтобы его обнаружить.

Когда нас спрашивали, мы отвечали, что ходим на суды, потому что планируем изучать юриспруденцию в Ньюкасле.

– Я тоже! – как-то сказал парнишка примерно наших лет. Рэйчел уставилась в пол, а я повернулась к нему. На нем был чистый дешевый костюм и галстук с отливом.

– Только в Дареме.

Он широко мне улыбнулся и спросил:

– Слышали какие-нибудь интересные дела?

– Нет, – ответила я. – Пока нет.

Охранники старались откровенно не таращиться на Рэйчел, когда мы проходили досмотр, пока она не повернулась к ним спиной и не подняла руки, чтобы женщина-охранник обыскала ее. Когда та попросила ее развернуться, Рэйчел улыбнулась при виде застывших в очереди мужчин. В ярком солнечном свете майка ее просвечивала на груди, приковав всеобщее внимание.

Пока мы шли по отделанным мрамором коридорам, я натянула просторный джемпер и убрала назад волосы. Я знала, почему здесь оказались подсудимые и что они натворили.

Сегодняшнего подсудимого обвиняли в том, что он в пабе пробрался в туалет вслед за девушкой и изнасиловал ее. Он заявлял, что все произошло по взаимному согласию, и не признал себя виновным на слушаниях в первой инстанции.

Как только мы его увидели, Рэйчел поняла, что это не тот, кого она ищет, но уходить мы и не подумали. Жертвой оказалась пятнадцатилетняя девчушка. На местах для публики сидели только мы, и когда девушка заняла свидетельское место, она уставилась на нас в надежде увидеть знакомое лицо.

Шел второй день суда. Мы не знали, что произошло в первый день, и поэтому понятия не имели, почему на лице у нее такое отчаяние. Адвокат начал с простых вопросов, где и с кем она находилась в день нападения. На вид ему было чуть за сорок, у него были круглые очки в тонкой оправе, и он прямо-таки чеканил слова. У меня отлегло от сердца за девушку, потому что защитник не вел себя агрессивно, как некоторые из его коллег, которых мы видели, и как детективы, приходившие в больницу к Рэйчел.

Девчонку всю трясло, похоже, оттого, что она находилась в одном помещении с подсудимым, парнем чуть постарше ее, не обращавшим внимания ни на кого, кроме своего защитника и судьи.

Адвокат назвал его фамилию и спросил, знает ли она его. Она ответила, что да, они друзья.

– Вы посылали ему свои фотографии? – спросил защитник ровным голосом.

Девчушка съежилась.

– Да.

– Что было на фотографиях?

Рэйчел подалась вперед. На адвоката она не смотрела. Она впилась глазами в судью. Он должен это прекратить. Судья спокойно оглядел адвоката, потом девушку. Лицо у него было такое бледное, как будто покрытое пылью или слоем мела.

– На них я.

– Что вы делаете на фотографиях?

Присяжных, похоже, заинтересовал подобный поворот. Никто из них не нахмурился в сторону адвоката. Их лица выражали лишь сосредоточенность, желание принять эту новую информацию к сведению.

Она не ответила.

– Вы на них в обнаженном виде?

– Да, – произнесла она.

– Зачем вы посылали фотографии?

– Он мне нравился.

Защитник сделал долгую паузу, словно уязвленный подобным откровением девушки. Затем он выпрямился.

– Сколько у вас было бойфрендов? – спросил он твердым и уверенным тоном.

Все это продолжалось еще час. Некоторым присяжным наконец стало неловко, но большинство, казалось, были охвачены неодобрением, казалось, они насчет нее все решили. Судья не выглядел удивленным. Вот это, наверное, и расстроило меня больше всего. Он наблюдал за тем, как мужчина средних лет спрашивал ребенка, сколько раз она занималась сексом, часто ли она мастурбировала, фотографировалась ли голой по пояс, и не выказывал никакого беспокойства. Наверное, такое всю дорогу происходит.

Обвинитель показал сделанные в больнице фотографии ссадин на запястьях и ногах девушки, но лица присяжных не выражали сочувствия. Ссадины не означали, что отсутствовало взаимное согласие, возразил защитник. Наверное, это был жесткий секс.

Когда мы с Рэйчел вышли из суда, то не разговаривали. Подсудимого объявили невиновным. Позже мы пытались найти девчушку, но ее имя и фамилию в протоколах суда заменили на звездочки, потому что она была несовершеннолетней.

В тот вечер мы ехали домой молча. Небо над сумрачными очертаниями деревьев и проводами еще не погасло, воздух был наполнен слабыми ароматами. Вдоль дороги тянулись высокие заросли бутеня.

– Я не смогу все это продолжить одна, когда ты уедешь, – сказала я Рэйчел. В сентябре она собиралась в Манчестер на сестринские курсы.

– А почему?

– Дел будет много. Надо к экзаменам готовиться.

Сестра на меня не взглянула.