Минуту или две мы не произносим ни слова. Наконец Мартин спрашивает, тупо глядя в одну точку.

– Ты понял что-нибудь?

– Как не понять. Все ясно. Мердок предлагает нам непыльную работенку. Вероятно, связанную с элементарным шпионажем.

– Ты же слышал где?

– Ну и что?

– И сказал: подумаем.

– А почему бы и не подумать? Ведь мы собираемся работать со Стилом.

– И предавать его? Я не узнаю тебя, Юри.

– Не торопись. Общение с Мердоком еще не предательство. Может, и Стилу будет небезвыгодно это.

– Не понимаю.

– Мы должны быть в эпицентре этой игры. Нельзя познать нынешний «рай без памяти», работая загонщиком скота или грузчиком.

– Так завтра же расскажем все Стилу?

– Опять торопишься. Спектакль Мердока еще не окончен.

Мартин крупными шагами меряет длину каюты по диагонали. Нервничает.

– Ты имеешь в виду эту ночь?

– Хотя бы.

– И мы должны отсиживаться в каюте, когда на палубе начнется стрельба?

– А у тебя есть оружие?

– Иногда можно защищаться и без оружия. Ты думаешь, ей действительно ничто не угрожает?

Мне вдруг становится ясным намек Мердока.

– Ни ей, ни тем более сенатору, – говорю я. – И вообще никому из пассажиров. Кроме тех, конечно, кому тоже вздумается пострелять. Перестрелка будет с охранниками у кормового люка.

Мартин все-таки не понимает: вижу по его глазам. Ему очень хочется узнать, почему именно у кормового люка.

– Да потому, что в этот люк загружали серебряные слитки. Помнишь? Какой же ты, к черту, репортер – заметил, так сделай вывод. Самый ценный металл в Городе – серебро. Вероятно, основа его денежной системы. Золото на планете пока не обнаружено. Если так, то как раз серебряные слитки и могут быть целью потенциальных грабителей. Не пароходную же публику потрошить: много риска и добыча невелика. А серебра в трюме две тонны, не меньше. Могу допустить, что банда уже на пароходе, учитывая сказанное Мердоком. Сам он, разумеется, в стороне: нельзя пачкать репутацию главы будущей партии, но для роли закулисного организатора ограбления наш джентльмен, несомненно, подходит. Его партии нужны деньги, а когда легальных средств не хватает, прибегают к нелегальным. Впрочем, это только мое предположение. Поживем – увидим.

– Гангстер, – говорит Мартин.

– Возможно.

– Что же делать?

– Ждать.

Мартин взбирается на верхнюю койку и ни о чем уже больше не спрашивает. Ему, как и мне, есть над чем подумать. Я мысленно перебираю в памяти все случившееся за день. Самое существенное – появление Мердока и то, что последует. Встреча со Стилом. Его рассказ заполнял белые пятна в картине неузнаваемо изменившегося Города-государства. Свои традиции, свое житье-бытье, свои моды, свой путь к знаниям. Пятьдесят лет назад ни истории, ни географии не было – сейчас к истории обращаются не только школьники, но и политики, и географию дописывают местные Магелланы. Конечно, кое-что и не дотянули. Алгебру в школах изучают, а до квантовой механики, наверно, не доросли. И в экономике, должно быть, то же самое. Как в конце девятнадцатого. Соображай, Анохин, раздумывай. Промышленности здешней ты еще не знаешь, но она есть, если газопровод построили. И миллионеры уже есть; значит, кончился период первоначального накопления. Вышли на сцену, как у нас говорят в учебниках, помещики и капиталисты. Ну, а рабочий класс? Коммунистов, судя по рассказу Стила, в стране пока нет, но не может же его партия, столь разношерстная, сохранять во всем трогательное единомыслие. Должны же быть у популистов свои «левые», способные правильно оценить производственные отношения в стране. Вот их-то и надо найти…

Тут я снова возвращаюсь к визиту Мердока. Зачем ему наша близость к сенатору – понятно: агентурная информация о сенатской возне. Вероятно, кое-какая информация у него уже имеется. Но вдруг нам удастся копнуть поглубже? С тигриной хваткой человек, что и говорить. Знает, что, если на выборах опять победят популисты, никаких надежд на легализацию партии у него не останется. А вдруг будут? Неоднородна ведь партия Стила, есть в ней многие, которым, наверное, симпатичен Мердок. Не на них ли он рассчитывает? Да и на Стила с нашей помощью поднажать можно. Вот этой тактике мы должны противопоставить свою. Если уж помогать, то не Мердоку и не Стилу, быть может, а кому – мы это еще увидим.

Ждем, когда стрелять начнут. А выстрелов так и не слышно. Только шаги по коридору, частые тяжелые шаги. Потом тишина. Пароход почему-то замедляет ход, и я вижу в предрассветной полутьме за окном каюты, как приближается черная стена леса на берегу. Значит, подходим к причалу. Но где?

– Что происходит? – спрашивает, спустив ноги с верхней койки, Мартин.

– Кажется, останавливаемся.

Пароход действительно причаливает к пристани – летит мимо окна черная змея швартового каната, и «Гекльберри Финн» замирает, покачиваясь у самого берега.

Вот тут-то и раздаются первые выстрелы. Несколько сразу, потом один за другим, как будто кто-то рядом открывает десятки бутылок шампанского. Перестрелка, как я и думал, доносится с кормовой палубы.

Кто-то осторожно стучит в дверь каюты.

– Войдите.

Входит Мердок в сером пальто-крылатке.

– Ну вот и все, джентльмены, – говорит он.

– А что случилось?

– Какие-то пьяницы затеяли перестрелку на палубе. Их усмирили.

– Вы же знали об этом.

– Предполагал, – пожимает плечами Мердок.

– А где мы сейчас?

– На полпути от Вудвилля. На лесной пристани.

– Но ее нет в маршруте парохода.

– Должно быть, недавно построили.

– Специально, чтобы выгрузить серебро? – я не могу скрыть, пожалуй, опасной иронии.

Мердок по-прежнему невозмутим.

– Вы догадливы, мсье Ано. Только не всегда следует показывать это другим. – Он приоткрывает дверь, чтобы уйти, и добавляет: – К сожалению, должен вас огорчить, джентльмены. Пароход не пойдет в Вудвилль.

– А куда?

– Вероятно, обратно.

– Но у парохода свой маршрут.

– Он изменен.

– И капитан согласился?

– Его убедили.

– Понятно, – говорю я. – Некто заинтересованный старается выиграть время. Вы, конечно, сходите здесь?

– Увы, я вынужден, как и все пассажиры, отплыть обратно. Приходится подчиниться необходимости.

– У сенатора другие намерения, – дерзко вмешивается Мартин.

– Это учтено. Поместье сенатора поблизости, вверх по Реке. Ему предоставят лодку и гребцов, чтобы он смог добраться туда.

– Зачем гребцов? – протестует Мартин. – Мы с Ано охотно сядем на весла.

Я, видимо, недооценивал Мартина: он сообразительнее. И Мердока его предложение явно устраивает.

– Превосходно, – соглашается он, – я поговорю с капитаном.

Так мы оказываемся на борту лодки, достаточно вместительной и ходкой, чтобы преодолеть неторопливое течение реки, которую здесь по-прежнему называют Рекой, без имени. Она памятна нам еще с прошлого посещения.

Сенатор Стил с племянницей Минни, укутанные в одеяла, сидят на корме, не понимая, что случилось. Я не рискнул рассказать им о визите Мердока и о государственном серебре, выгруженном на этой пристани. Очевидно, операция была давно задумана и подготовлена, капитана купили, а пароход вернули в Сильвервилль, чтобы выиграть время, как я и сказал Мердоку. Любопытно, что лодку спускали на воду не матросы, а молчаливые парни в темных коротких куртках и широкополых шляпах.

– Погляди внимательно, – шепнул мне Мартин.

– На что?

– На повязки.

– Какие повязки?

– На рукавах.

Действительно, у каждого из этих людей на рукаве блестела повязка из позументной тесьмы не то золотого, не то серебряного цвета. «Знак принадлежности к партии реставраторов», – сообразил я. В причастности Мердока к экспроприации можно было не сомневаться. Охранников подавили, матросов загнали в кубрик, выскочивших пассажиров – в каюты, а серебро, вероятно, уже начали грузить в обоз, поджидающий на лесной дороге у пристани. Хорошо, что Стил так ни о чем и не догадался, иначе не избежать бы ему стычки с Мердоком. Не вызвал у него подозрений и растерянный шепоток капитана, уверявшего в необходимости вернуть пароход в Сильвервилль, поэтому он сравнительно легко принял наше с Мартином предложение добраться до его поместья на лодке.

– Скоро? – спрашиваю я у него.

Сенатор вглядывается в неясные очертания берега.

– Думаю, через полчаса доберемся до устья… А что все-таки произошло с пароходом? – возвращается он к мучившему его вопросу. – Капитан твердил какую-то несуразицу, пассажиры, выбежавшие со мной, тоже ничего не поняли. Какие-то выстрелы, какая-то суета. Кто это стрелял?

– Мало ли у вас в Сильвервилле стреляют? – говорю я. Открывать сенатору суть происшедшего пока не следует.

– В Сильвервилле – да, – соглашается он. – В Городе же право на огнестрельное оружие имеет только полиция.

– Когда-то вы стреляли в полицию, – не без иронии замечает Мартин.

– То была совсем другая полиция. А эта служит народу.

– Вы хотите сказать – государству, – поправляю я. Мне очень хочется полнее раскрыть Стила.

– Государство – это народ и его хозяйство, – заявляет он, как с сенатской трибуны.

– Но ведь народ – неоднородная масса, – я ищу слова, подходящие для понимания Стила, – это богатые и бедные, аграрии и мелкие фермеры, заводовладельцы и рабочие, хозяева и слуги. И народным хозяйством управляют, увы, не слуги, а хозяева.

– А как же иначе? – искренне удивляется Стил. – Правда, хозяева бывают разные. Одни больше заботятся о благе народа, другие меньше. У нас в сенате больше двух третей – популисты – защитники народа.

– Но не все же популисты единомышленники? – снова подбираюсь я к главному.

Сенатор не принимает вызов.

– Есть, конечно, горячие головы, их приходится остужать… – нехотя цедит он. – Кстати, за этим мыском и находится устье канала, а там и поместье недалеко, – меняет он тему. И только после нескольких наших гребков добавляет: – По своему состоянию и положению я мог бы вступить в партию «джентльменов». У меня несколько тысяч акров земли, скотоводческое ранчо, молочная ферма и прочные связи с оптовиками. Но я, как и отец, предпочитаю быть популистом. Народником.

Нет, это был не Стил-отец, занимавшийся сельским хозяйством вопреки полицейским законам, не Стил-революционер и подпольщик, а Стил-землевладелец, Стил-сенатор, хорошо усвоивший разницу между хозяевами и слугами.

Так мы еще ближе подошли к пониманию современного «рая без памяти».