Глава I. Вальс тридцать девятого года
Лето 1939 года, а особенно его август месяц был особенно жарким, как для Европы, так и для всего остального мира. С конца мая месяца гремел выстрелами и орудийными разрывами Дальний Восток. В районе реки Халхин-Гол японские милитаристы пробовали на прочность советско-монгольский военный союз.
Прошлогодний пограничный конфликт в районе озера Хасан вскрыл наличие больших проблем в Особом Дальневосточном округе. Краснознаменная и легендарная Дальневосточная армия под командованием товарища Блюхера, оказалась не готова к современной войне. Герои Спасска и Волочаевки не смогли не только быстро и достойно дать врагу отпор на границе, как того предписывала советская военная доктрина, но даже не смогли обозначить свое присутствие в её районе.
Вся тяжесть по защите границы легла на плечи пограничников, которые своим легким стрелковым оружием противостояли вооруженному до зубов агрессору. В течение нескольких дней с момента начала конфликта они не имели поддержки ни в артиллерии, ни в танках, ни в авиации, хотя до Владивостока, где находился штаб округа, было рукой подать.
В те тревожные дни выяснилось, что все заверения прославленного маршала о полной боевой готовности Дальнего Востока к отражению японских милитаристов, всего лишь слова. Не укомплектованность соединений, неумение и неготовность войск округа к выполнению боевой задачи обрушилась на Сталина как снежный ком.
Ещё больше осложнил положение тот факт, что утратив руководство войсками, командующий округа маршал Блюхер упорно врал Москве в своих донесениях и разговорах. Клятвенно заверяя Сталина, что в самое ближайшее время, вверенные ему войска наведут порядок на границе, на деле маршал ничего не предпринимал, видимо ожидая, что конфликт сам собой рассосется.
Только прямое вмешательство наркома обороны в руководство боевых действий и отправка на Хасан комкора Штерна спасло ситуацию. Конфликт удалось погасить, не дав ему превратиться в большую войну.
Теперь, все было хуже и серьезнее. Ободренные начальными успехами Хасана, японцы решили ударить по единственному союзнику СССР, чьи вооруженные силы переживали не самые лучшие времена.
Сделав соответствующие выводы из прошлогодних боев, императорская армия вторглась на монгольскую территорию в районе реки Халхин-Гол большими силами и просто так, быстро выбить их было невозможно.
Благодаря быстрым и решительным действиям присланного из Москвы комкора Жукова, продвижение японцев вглубь монгольской территории удалось предотвратить. Брошенная на врага с марша, без поддержки пехоты и артиллерии, танковая бригада ценой больших потерь остановила врага. Легкие танки, светлой памяти маршала Тухачевского, горели как свечки от огня японских орудий, но танкисты разгромили врага и отбросили его за реку.
Прорыва японских войск на Улан-Батор удалось избежать, но противник успел основательно окопаться за Халхин-Голом и уходить оттуда не собирался. Генеральный Штаб предложил провести фланговый охват японских войск и заставить их покинуть территорию Монголии, но Сталин категорически запретил им делать это.
— Любое вторжение наших войск в Маньчжурию превратит этот приграничный конфликт в большую войну с Японией, а мы к этому не готовы — решительно отклонил вождь предложение Тимошенко и для этого у него были веские основания.
На западных границах Страны Советов намечался куда более значимый и опасный военный конфликт с участием Германии и Польши с одной стороны и СССР с другой.
Получив на основе Мюнхенского договора «мирное удовлетворение» в виде поглощения сначала Судет, а затем и Чехии, фюрер хотел решить вопрос относительно вольного города Данцига и сухопутного сообщения основных земель рейха с Восточной Пруссией.
Учитывая тот факт, что в результате раздела Чехословакии Польша получила свой бонус в виде Тешинского района, а также наличия планов по совместной немецко-польской войне против СССР, Гитлер надеялся решить эту проблему мирным путем. Тем более что судьбу Данцига должен был решить плебисцит, а за право проложить по польской территории железную — и автомобильную дорогу, немцы предлагали хорошие денежные и торговые отступные.
Эти планы устраивали Берлин и Варшаву, но совершенно не устраивали Париж и Лондон. Не позволив войскам Красной Армии пройти через польскую границу на помощь Чехословакии и отдав Прагу на растерзание Гитлеру, господа Даладье и Чемберлен хотели, чтобы следующей жертвой Германии стал Советский Союз.
Высокие стороны считали, что совместный удар немцев и поляков приведет к разгрому ослабленной чистками Ежова Красной Армии и смене власти в Кремле. За это им отошли бы советской Белоруссии и Украины, а Англия и Франция прибрали бы к рукам Батуми и Баку с их нефтеносными приисками.
Война Германии и Польши с советской Россией должна была начаться летом 1939 года, но произошел серьезный сбой плана великих держав. Ещё не полностью уверенный в силе своего вермахта, его «танковых роликов» и бомбардировочной авиации, фюрер решил немного подождать. Усилить и укрепить вермахт, который, по мнению фюрера ещё не был готов к войне с Россией.
Шаг логичный и разумный, но шел в полный разрез с планами англичан и французов. Две главные европейские страны не замечали роста мощи немецкой армии и потакали территориальным претензиям Гитлера к соседям только ради «большой войны на Востоке».
Ради этого они привели Гитлера к власти, предоставили кредиты на развитие германской экономики и вдруг, их питомец отказывается играть по их правилам.
Если зверь не прыгает по команде укротителя — он должен быть наказан. Иначе вся дрессировка пойдет насмарку, и великие державы решили наказать Гитлера.
В день, когда поляки должны были сказать «да» мирным предложениям немцев, по наущению британцев Польша гордо произнесла «нет» и, повернувшись задом, показала господам тевтонам свой шляхетский нрав и гонор.
Получив гарантии полной дипломатической и военной поддержки со стороны Лондона и Парижа, министер Бек дал ответ в такой ультимативной форме, что Гитлеру не оставалось ничего другого, как отдать приказ о разработке плана нападения на Польшу.
День, когда генералы Генерального штаба представили фюреру своё творчество под кодовым названием «Вайс» и об этом через свои источники узнали британские дипломаты, Даладье и Чемберлен послали друг другу поздравления.
Пусть с некоторыми изменениями и не в том объеме как хотелось бы двум мировым державам, но большая многоходовая операция по уничтожению сталинской России вышла на финишную прямую.
— Вы отлично поработали с господином Беком, Пайп, — похвалил Чемберлен чиновника по особым поручениям из министерства иностранных дел, курировавшего этот вопрос. — Он так резко ответил Гитлеру на все его предложения, что тот просто был вынужден начать приготовление к войне с Польшей, чтобы сохранить лицо перед своими соратниками.
— Ах, господин премьер министр, это было нетрудно сделать, зная болевые точки поляков. Стоило лишь сказать Беку, что мы видим Польшу, почти равноправны игроком большой европейской политики, как дело было сделано. Мне даже не пришлось касаться «голубой мечты» пана Пилсудского о Польше от моря до моря. Едва вы сказали, что Англия и Франция готовы в случаи войны с немцами поддержать поляков силой оружия, как дело было сделано. Теперь Польша будет делать все, что мы ей, скажем.
— Да, бедные поляки, пример чехов, которым мы тоже гарантировали вооруженную поддержку их так ничему и не научил — скупо усмехнулся Чемберлен.
— Но договор о помощи они все-таки попросили подписать — не согласился с премьером чиновник.
— И что из того? По моей просьбе, он будет ратифицирован парламентом 26 августа. Именно в тот день согласно данным нашей разведки, Гитлер нападет на Польшу, которой мы по ужасному стечению обстоятельств ничего не должны. Как быстро немцы разобьют поляков, наши военные высказывают разные сроки, но Сталин обязательно вмешается в эту войну. Он просто обязан попытаться вернуть себе Брест и Львов, а это приведет к военному конфликту с Германией. Чего собственно мы и добиваемся.
— А если Гитлер осознает свою ошибку и решит вернуться к первоначальному плану, то совместное германо-польские войска ударят по Киеву и Минску. И по прошествию времени к ним присоединятся румыны с финнами, вместе с нашими и французскими войсками из Сирии и Месопотамии.
— Все верно, Пайп. Вас что-то смущает?
— На мой взгляд, господин премьер министр, есть одна комбинация, которая может помешать нашим планам относительно войны с русскими — осторожно произнес чиновник.
— Вы имеет в виду возможность Сталина договориться с Гитлером?
— Вы как всегда проницательны, господин премьер.
— Глупости. Я полностью исключаю такую возможность между Гитлером и Сталиным — не согласился с собеседником Чемберлен.
— Но после Мюнхена Сталин снял Литвинова с поста министра иностранных дел и назначил вместо него Молотова — близкого себе человека. Подобная рокировка дает возможность проведения диалога между Москвой и Берлином. Пусть даже чисто теоретически.
— Ерунда. Между ними большие идеологические разногласия. Коммунист никогда не договориться с нацистом. Они полные антиподы по отношению друг к другу. Тут не может быть двух мнений — премьер недовольно посмотрел на собеседника из-под седых бровей и Пайп увял.
Премьер министр не любил менять свое мнение по политическим вопросам, особенно в беседе со своими подчиненными. Каждый сверчок, должен знать свое место. Пайп хорошо знал это золотое правило британской дипломатии и больше этой темы в разговоре с Чемберленом не касался.
— Посол Майский говорит о полной готовности русских подписать с нами и Францией тройственный пакт о взаимопомощи в связи с растущей напряженности в Европе.
— А вот это нам совершенно ненужно — премьер задумался, что-то прикидывая в уме, — нашего представителя, конечно, следует отправить. Думаю, правильнее будет послать адмирала Дракса, но без письменных полномочий.
— Но, сэр, как можно? — удивился Пайп.
— Без письменных полномочий, — отчеканил премьер. — Пусть вместе с французами обсудят, поговорят все важные аспекты дела и предложат провести окончательные переговоры в Лондоне. Известите о наших намерениях французскую сторону. Думаю, Даладье будет не против этого.
— Хорошо, сэр.
— Будет правильнее, если наша делегация отправится на переговоры на корабле.
— Прикажите, чтобы приготовили крейсер?
— Зачем гонять за счет казны морской корабль? Пусть отправляются на простом пассажирском пароходе, примерно в третьей декаде июля. Этим мы свяжем руки Сталину, в проведении вашей гипотетической теории. Главное сдержать любую политическую инициативу русских до 26 августа, а там будет уже другая история — важно изрек Чемберлен, важно откинувшись в кресле. Он наслаждался грядущим величием, но его острый глаз увидел на лице Пайпа тени невысказанных сомнений.
— Вас опять, что-то смущает?
— Только точность даты, сэр.
— Не беспокойтесь. Сведения о начале войны исходит от самого генерала Гальдера. Господа генералы бояться воевать и усиленно вставляют палки в колеса Гитлеру. Одно их предложение о смещении Гитлера, которое они передали нашим представителям перед началом вторжения немцев в Чехию, говорят о многом. Я полностью уверен, что война начнется точно в указанный ими срок — 26 августа.
Мнение премьер было приказом для его подчиненных, и начался вальс бостон между объединенной Европой, в лице дуумвирата Англия — Франция с одной стороны и советской Россией с другой.
Строго следуя указаниям премьера, европейская делегация отправилась в путь на простом пароходе, и весь их путь от Лондона до Ленинграда занял пять дней.
По одному только этому факту советская сторона могла заподозрить, что господа европейцы прибыли не подписывать договор способный остановить Гитлера в его конфликте с Польшей, а собираются элементарно «тянуть резину».
В пользу этого предположения говорил и состав прибывшей в Москву делегации. Если с советской стороны были нарком обороны Ворошилов, начальник Генерального Штаба Шапошников и командующие ВМС и ВВС, то состав объединенной делегации был откровенно второстепенным.
Следуя примеру Лондона Даладье, отрядил на переговоры с русскими генерала Думенка. В отличие от адмирала Дракса он имел полномочия договориться по вопросам касающихся вступления в сотрудничество между вооруженными силами двух сторон. Но по своей значимости в военном министерстве, он больше соответствовал роли эксперта в том или ином вопросе, но никак не серьезного переговорщика. Любой заместитель министра обороны или его помощник, мог подвергнуть сомнению правильность действий генерала и тем самым дезавуировать поставленную им под договором подпись.
Если бы советская сторона знала о содержании пунктов инструкции делегации, которые предписывали им вести переговоры как можно медленнее, поддерживать переговоры в надежде, что они сами по себе будут достаточно сдерживающим средством, по возможности ограничиться общими формулировками, вряд ли бы переговоры состоялись. Сразу бы возник вопрос, а стоит ли начинать их, тратить драгоценное время, когда война уже стучится в твои двери.
Будь на месте Сталина Чемберлен или Даладье, они бы не раздумывая, отправили бы такую делегацию обратно, но у советского лидера не было выбора. Зная по линии разведки о приготовлениях Гитлера к войне с Польшей, он стремился использовать любую возможность, чтобы её предотвратить.
В случаи начало войны, любой шаг советского лидера приводил его к проигрышу. Встань СССР на стороне Варшавы и военный конфликт с Германией неизбежен и совсем не факт, что Лондон и Париж откроют второй фронт на западе Германии. Судьба Чехии, когда в самый ответственный момент выяснилось, что обещания британского премьера поддержать Прагу вооруженным путем в случаи агрессии со стороны Гитлера, оказались только словами, дипломатическим блефом, была весьма наглядна.
Очень могло оказаться, что что-то вновь помешает объединенной Европе выступить против Гитлера единым фронтом и Советскому Союзу пришлось бы воевать с Германией, бок обок с таким союзником как панская Польша, от которого неизвестно чего ожидать. Коварно подставит ли ножку в ответственный момент ради своих интересов или переметнется на сторону врага и вцепиться в горло. Много было старых обид и претензий между этими странами.
Откажись Москва встать с поляками в единый строй, останься в стороне в надежде вернуть себе Львов и Брест война с немцами была неизбежна. Просто так немцы эти земли Сталину никогда бы не отдали.
Даже если бы СССР не стал бы переходить границу и сохранил полный нейтралитет в грядущей войне, он бы все равно оказался бы в проигрыше. Немецкие войска бы вышли на границу с Минском и Киевом и получили бы в союзники прибалтийских лимитрофов с их профашистскими режимами. В военном плане приобретение было весьма сомнительное, но от эстонской границы до Ленинграда было рукой подать. Да и финны с их мечтой о «Великой Карелии», затеявшие проведение широкомасштабных маневров, тоже могли преподнести неприятный сюрприз.
Таково было положение дел на европейском фронте советской дипломатии, где пока ещё не свистели пули и не рвались снаряды в отличие от фронта азиатского, который был самым настоящим. Здесь по данным разведки, пришедшие в себя и получившие подкрепление японцы, готовили новое наступление против советско-монгольских войск.
Одним словом положение у Сталина было аховое. Война в Европе ему была не нужна, и он отчаянно хватался за любую соломинку, чтобы не допустить её начало.
Следуя инструкции вождя, советская сторона с первого дня переговоров заговорила о необходимости скорейшего заключения военного союза трех стран, но все её усилия натолкнулись на откровенный саботаж со стороны европейцев.
Вместо конкретных действий направленных против Гитлера, англичане и французы занялись обсуждением регламента, по которому они намеривались вести переговоры с русскими. Общее количество часов утренних и вечерних заседаний, они определили в 3,5 часа и ни минутой больше. К чему торопиться, если через две недели Гитлер нападет на поляков и всякая нужда в переговорах отпадет сама собой.
Выдвинутые условия были унизительными, но Ворошилов согласился на них. Отбросив в сторону уязвленное самолюбие, нарком объявил, что советская сторона готова выставить против Германии сто двадцать дивизий. Сидящий рядом с ним маршал Шапошников любезно перечислили иностранным собеседникам количественный и качественный состав этих сил, заверив их, что все они будут выдвинуты к границе в точно обговоренные сроки.
В свою очередь Ворошилов надеялся услышать аналогичный конкретный ответ от противоположной стороны, но глава делегации генерал Думенк, пустился в рассуждения. Вместо простых и ясных ответов о количестве дивизий, он заговорил о принципах, на которых объединенной Европе видится военное сотрудничество с Россией.
Главным моментом этого сотрудничества заключалось в создании против Германии двух фронтов на Западе и на Востоке. Они должны быть непрерывными и на них будут задействованы все имеющиеся у сторон силы.
От подобных слов нарком опешил. Не будучи высокообразованным дипломатом и настоящим военным, даже он понимал всю иллюзорность и расплывчатость слов Думенка.
— Понятие все имеющиеся силы — довольно неопределенно, нельзя ли уточнить их численный состав — попросил он француза.
— На сегодняшний день Франция может выставить около ста-ста десяти дивизий после объявления о мобилизации. Как видите, господин маршал, наши силы почти равны.
— Советская сторона готова выставить свои дивизии без объявления мобилизации — не согласился Ворошилов. — Прошу назвать точные данные о готовых к боевым действиям дивизиях.
— Сейчас на линии Мажино вдоль нашей границы с Германией сосредоточено общей численностью шестьдесят две дивизии. Двадцать четыре дивизии будут переброшены к границе из центральных и западных округов Франции в течение недели.
— А остальные двадцать шесть дивизий из озвученных вами сил, когда они прибудут к границе?
— Остальные дивизии будут отмобилизованы на первой стадии войны и составят второй эшелон.
— Эти двадцать шесть дивизий второго эшелона, через какой срок они будут созданы и займут свое место на фронте?
— Могу вас заверить, господин маршал, что срок будет кратчайшим — учтиво, как джентльмен джентльмена заверил наркома Думенк.
Примерно в той же манере, говорил с Ворошиловым и адмирал Дракс. Британия была готова перебросить на континент целых шесть дивизий и в кратчайший срок отмобилизовать дополнительно ещё шестнадцать дивизий из своих доминионов.
От названого европейцами «кратчайшего срока» у наркома сводило скулы. «Кратчайший» хорошо звучал на устах, но при подписании договора следовало указывать конкретный день от начала мобилизации или объявления войны. И могло так случиться, что проставленные там сроки англичанами и французами будут далеко не кратчайшими, в силу сложившихся обстоятельств.
Однако это были только цветочки. Если с числом дивизий и временем Ворошилов смог получить вразумительные ответы, то по другому важному для советской стороны вопросу был полный туман.
Общей границы с Германией у Советского Союза не было и для оказания военной помощи Франции, в случаи нападения на нее немцев, ему требовался проход по территории Польши или Румынии. Вопрос был очень важный, так как во многом из-за несогласия румын и поляков пропустить Красную Армию, Чехословакия была вынуждена подчиниться диктату Мюнхена.
Поясняя свою позицию, Бухарест и Варшава в один голос говорили о боязни допустить на свою территорию носителей «коммунистической заразы», которых потом не выгонишь. Ведущие мировые державы Европы полностью разделяли их опасения. Ни одна Чехословакия не стоит целостности «санитарного кордона» который специально и создавался отцами Версальской системы против проникновения опасных идей большевизма в свои страны.
Вопрос о проходе был очень важен но, ни одна из сторон не была готова решать его, поступившись своими принципами.
— Советской стороне очень важно знать окажет ли правительство Англии и Франции нажим на правительство Польши и Румынии, для пропуска наших войск к границе Восточной Пруссии или к другим пунктам для борьбы с общим противником? — спрашивал нарком, но не получал прямого ответа.
— Если Варшава и Бухарест не сделают этого, то они очень скоро окажутся простыми германскими провинциями со всеми вытекающими из этого последствия. Мы считаем, что они обязаны это сделать из одного инстинкта самосохранения — заверял Ворошилова Дракс.
— Польша и Румыния будут вынуждены это сделать, если СССР, Франция и Англия будут союзниками. В этом не может быть никаких сомнений, поверьте мне, господин маршал — заливался соловьем Думенк, но одних слов и заверений Климентию Ефремовичу было недостаточно. Ведь, все то, что говорил ему Дракс и Думенк по большому счету были их личные мнения, их личная позиция, но никак не позиция, а уж тем более обещания правительств Англии и Франции.
Именно это и высказал Ворошилов в лицо своим переговорщикам, но дело не сдвинулось с мертвой точки. Оба военных принялись яро уверять наркома, что сказанные ими слова полностью отображают позицию их стран и даже выражали определенную обиду на его излишнюю подозрительность и недоверие.
— Если мы будет в каждом сказанном слове видеть неискренность и обман, то стоит ли тогда вести эти переговоры. Не проще ли нам их завершить? — спросил Думенк Ворошилова, но тот пропустил его вопрос мимо ушей.
— Советская сторона настаивает на получение официального ответа от представителей Франции и Англии о возможности вступления советских войск на территорию Польши и Румынии для отражения нападения со стороны немецких войск — упрямо гнул свою нарком.
Вконец обиженные европейцы пообещали направить запросы своим правительствам и на этом, встреча была завершена. В ожидании ответа Парижа и Лондона прошло два дня, но к 17 августу они так и не были получены.
Узнав об этом, Ворошилов покрылся красными пятнами. Сейчас как никогда был важен ответ от европейских держав по вопросу судьбы «санитарного кордона». Из Берлина поступали сообщения от агентов, что немецкое вторжение в Польшу начнется в самое ближайшее время, до конца августа.
Дополнительный градус напряжения поднимало назначенное на 20 число наступление советских войск на Халхин-Голе. Впервые за все время своего существования, Красная Армия готовила широкомасштабное наступление с применением артиллерии, авиации и танков, не имея существенного преимущества в пехоте.
Чем оно закончиться, провалом или победой не мог предсказать никто. Все указывало, что противник не ожидает внезапного удара по своим позициям, но могло также быть, что он вскрыл замыслы комкора Жукова и готовит его войскам коварную ловушку. Дух Мукдена и Цусимы незримо витал над советскими войсками, добавляя и без того тяжести на душе и сердце.
Первый маршал очень надеялся хоть на какой-то успех в этих переговорах, но его не было. Думенк и Дракс с деланным сожалением сообщили ему, что ответы от их правительств ими пока еще не получены.
Бурные чувства, что переполняли душу Ворошилова, были отлично видны по его лицу, но собрав волю в кулак и соблюдая дипломатический этикет, он попросил своих переговорщиков назвать точную дату, когда они ожидают получить ответы от своих правительств.
Думенк и Дракс выразили свое понимание озабоченностью господина маршала и выразили твердое убеждение, что ответы поступят в самое ближайшее время. А чтобы зря не собираться, французы и англичане объявили перерыв в работе на четыре дня, до 21 августа 1939 года.
Ход был чисто иезуитский, но Ворошилов согласился на него. Во-первых, чтобы не видеть эти лощеные лживые лица своих переговорщиков, а во-вторых, в надежде, что дело сдвинется с мертвой точки и договор будет подписан.
Двадцать первое число оказалось переломным. Не столько в том, что начатое сутки ранее наступление советских войск в Монголии застало противника врасплох и развивается успешно. Стало ясно, что англичане и французы не собираются подписывать с Москвой договор о военном сотрудничестве.
Слова генерала Думенка о том, что встреча делегаций произошла по срочному желанию маршала Ворошилова, а не из-за того, что получен ответ правительства Франции и Англии поставило жирную точку на переговорах.
— К моему огромному сожалению, я ничего не получил из Парижа, относительно вопроса о проходе советских войск по территории Польши. Я отлично понимаю нетерпение господина маршала и господина Сталина, но я ничего не могу с этим поделать. Вопрос очень сложный и мое правительство должно его всесторонне обдумать, прежде чем дать на него ответ. Прошу понять меня правильно — Думенк театрально развел руки, отдуваясь в этот день за двоих. Адмирал Дракс передал через него советской стороне, что не сможет принять участие в заседании.
Возможно, что англичанин струсил гнева Ворошилова, а быть может по привычке, подставил своего компаньона по переговорам. Все может быть, но на этом, переговоры закончились.
Француз и англичанин радостно информировали свои правительства о скором завершении переговоров, когда Сталин нанес неожиданный удар. Плюнув на все приличия и неприличия Большой политики, он сделал совершенно неправильный ход, по мнению премьера Чемберлена, но оказавшийся единственно верным для Советского Союза.
Соблюдать верность своим идеологическим принципам большое дело, но когда на первый план выходят интересы государства ими можно пренебречь. Предчувствуя, что переговоры с французами и британцами могут окончиться ничем, Сталин через своего личного представителя в Берлине, с начала августа стал зондировать почву о заключении пакта о ненападении между Германией и СССР.
Советская сторона была единственной державой в Европе, которая не имела таких пактов с Германией. Англия, Франция, Бельгия, Италия, Венгрия, Румыния и Польша имели их, а у Москвы его не было.
Его наличие гарантировало, что немецкие и советские в случаи их конфликта с третьими странами не будут втянуты в войну и решат возникшие между ними проблемы за столом переговоров.
Узнав от Риббентропа о возможности договориться со Сталиным, Гитлер обрадовался. По-прежнему считавший, что вермахту нужно нарастить мускулатуру, фюрер получал гарантии Сталина о невмешательстве в его войну с поляками и получал очень важный выигрыш по времени.
Сталин также получал гарантии, что на его западных границах уже сегодня не возникнет война, а значит, тоже выигрыш во времени и возможность смыть со своих красных знамен позор двадцатого года.
После стремительного уточнения деталей и получения письма от Гитлера с предложением о начале переговоров, нарком по иностранным делам Вячеслав Молотов передал германскому послу Шуленбургу согласие Сталина принять Риббентропа в Москве для подписания договора о ненападении. Все это было сделано в течение второй половины двадцать первого августа.
Известие о том, что Риббентроп собрался лететь в Москву, вызвало шок в Париже и Лондоне.
— Этого не может быть! Просто не может быть!! — гневался Чемберлен на чиновников, посмевших доложить ему на ночь глядя такое известие, но это было фактом.
Растерянность и раздражение охватило британцев от осознания, что их хрустальная мечта о Большой войне на Востоке разлеталась на куски.
В отличие от своих коллег Даладье попытался не допустить подписание советско-германского договора. Поздно вечером, генерал Думенк получил телеграмму, которая извещала его о согласии Франции на возможность прохода советских войск по территории Польши.
Об этом генерал немедленно сообщил Ворошилову и попросил встречи утром 22 августа. И вновь на ней не было англичанина Дракса, что хорошо объяснялось телеграммой присланной из Лондона советским послом.
— Вчера в политических и правительственных кругах по поводу визита Риббентропа в Москву царил страх, сегодня — все в панике — написал Майский, и это было правдой. Удар, нанесенный Сталиным, был столь сокрушителен, что для англичан требовалось время, чтобы прийти в себя и вести переговоры вновь пришлось Думенку.
— Господин генерал сообщил мне, что получил ответ своего правительства по поводу нашего вопроса. Я прошу ознакомить меня с текстом этого документа. Также я хотел бы знать, имеется ли у английской миссии ответ по тому же вопросу — голос Ворошилова звучал спокойно и размерено. Весь его вид, говорил, что наркому уже малоинтересно, что он услышит на этот раз и это вызывало страх у француза.
— К сожалению, я не имею на руках такого документа. Я только получил сообщение моего правительства, что ответ на основной, кардинальный вопрос положителен. Иначе говоря, правительство дало мне право подписать военную конвенцию — осчастливил Думенк маршала, но на его лице не появилась долгожданная радость. Все также сдержанно он спросил, согласно ли правительство Великобритании подписать военную конвенцию, чем поставил генерала в затруднительное положение.
— Я не знаю, получил ли адмирал Дракс подобный ответ от своего правительства, но я знаю, что адмирал согласен с тем, что конференция должна продолжиться — выкручивался француз и это, вызвало усмешку у Ворошилова.
— Я очень рад за адмирала Дракса, но мне нужно официальное согласие британской стороны на подписание конвенции.
— Очень может быть, что такие бумаги будут у него на руках завтра, и мы сможем подписать военную конвенцию — настаивал Думенк.
— Очень может быть — согласился с ним нарком. — Скажите господин генерал, а правительства Польши и Румынии согласны на проход Красной армии через их территорию. Ведь может получиться, что мы с вами согласуем этот вопрос, а они нам откажут, так как они не давали своего согласия на это.
Вопрос был задан напрямую, и было жалко смотреть на генерала, скромно потупившего свои очи.
— Я не знаю, какие были переговоры между правительствами, я могу сказать только то, что сказало мое правительство.
— Благодарю вас господин Думенк. Я немедленно доведу до сведения моего правительства о том, что вы мне сообщили. О времени нашей новой встречи вам будет сообщено дополнительно. Всего доброго — учтиво попрощался с французом нарком и удалился.
Финальную точку в этих переговорах ни о чем, поставил прилет Риббентропа в Москву. Там было все и торжественный прием, и визит в Большой театр и необъятный букет хризантем от рейхсминистра Улановой, и самое главное, подписание договора о ненападении.
На Спасской башне торжественно отзвонили куранты, а в Берлине немецкий фюрер поднял бокал сухого шампанского за здоровье товарища Сталина.
