17 января
Двадцать пять дней после исчезновения

После полуночи в ворота тюрьмы въехала темная безымянная машина. Она остановилась в тесном, зажатом стенами дворике-колодце.

Двое полицейских в штатском выскочили из задних дверей и помогли выбраться учителю. Двигаться свободно Мартини мешали наручники. Едва коснувшись ногами земли, он сразу посмотрел наверх.

Звездное небо было втиснуто в пугающее своей теснотой пространство.

Борги сидел впереди, но на этот раз не за рулем. У него в руках был ордер на арест, подписанный Майер, и протокол допроса, которому подвергли учителя вечером в присутствии прокурора. Мартини продолжал отрицать все обвинения, но улики и доказательства против него были очень весомые.

Борги вошел в блок С первым, за ним двое конвойных и учитель. Затем протянул документы главному надзирателю, чтобы тот принял арестованного.

– Лорис Мартини, – сказал он, представляя новичка. – Обвиняется в похищении и убийстве несовершеннолетнего, отягощенном сокрытием трупа.

Очевидно, главный надзиратель знал, кто такой Мартини и почему он здесь находится, но таков был порядок. Он ограничился тем, что дал агенту на подпись документы, подтверждающие, что арестованный принят.

Закончив все формальности, Борги в последний раз обернулся к Мартини. Вид у того был растерянный и неприкаянный, во взгляде застыл вопрос. Так смотрят люди, которые не знают, что с ними будет дальше. Но Борги не сказал ему ни слова, повернулся к конвойным и сухо бросил:

– Пошли.

Мартини проводил его взглядом до самой двери. Потом чьи-то руки взяли его под локти и куда-то потащили. Двое помощников надзирателя провели его в небольшое помещение с облезлыми от сырости стенами. В комнате стояла только железная скамья, а в середине покатого пола виднелась дыра для стока воды.

– Раздевайтесь, – скомандовали ему, сняв наручники.

Он повиновался. Когда он разделся догола, ему велели сесть на скамью и включили душ. Он поначалу не заметил душевого зонтика, перпендикулярно торчавшего на кронштейне у него над головой. Ему сунули в руки кусочек мыла. Когда же он попытался привстать, чтобы лучше вымыться, ему не разрешили: не положено по регламенту. Теплая вода отдавала хлоркой. Маленькое белое полотенце, которое ему протянули, промокло за секунду.

– Встаньте, обопритесь обеими руками о стенку и наклонитесь как можно ниже, – сказал один из помощников надзирателя.

Учитель дрожал от холода и страха. Он не мог видеть, что происходит у него за спиной, но сообразил, когда вздрогнул от прикосновения латексной перчатки. Осмотр длился не более нескольких секунд, и он зажмурился, чтобы не чувствовать унижения. Убедившись, что он ничего не спрятал в заднем проходе, ему велели снова сесть на скамью.

В абсолютной тишине прошли еще несколько тягостных минут. Его ни о чем не предупреждали, и Мартини пришлось дожидаться событий в полном неведении. Наконец зазвучали чьи-то шаги, и вошел врач в белом халате, с медицинской картой в руках.

– Вы страдаете каким-нибудь хроническим заболеванием? – спросил он, даже не поздоровавшись.

– Нет, – еле слышно ответил Мартини.

– Вы принимаете какие-нибудь лекарства?

– Нет.

– Вы больны или болели раньше венерическими заболеваниями?

– Нет.

– Вы употребляете наркотики?

– Нет.

Тюремный медик занес последний ответ в карточку и вышел, больше не сказав ни слова. Помощники надзирателя снова подняли Мартини под руки. Один из них вручил ему блекло-голубую арестантскую робу из грубого полотна и пару пластиковых тапок на два размера меньше.

– Одевайтесь, – приказал он.

На учителя снова надели наручники и повели по бесконечно длинному коридору. За их спинами открывались и снова захлопывались дверные окошки камер.

Стояла глубокая ночь, но тюрьма не спала.

Вдруг из одной из камер послышался ритмичный металлический стук, который быстро подхватили остальные. Этот стук сопровождал его проход под конвоем, как фанфара возвещает о появлении приговоренного к смерти. Сквозь запертые двери камер долетало свирепое шипение:

– Ублюдок!

– Считай дни, а уж мы до твоей шкуры доберемся!

– Добро пожаловать в ад!

Такой прием всегда оказывали тем, кто обвинялся в преступлениях над несовершеннолетними. Согласно тюремному кодексу чести, такое преступление делало их недостойными даже сидеть в тюрьме. Остальные заключенные не желали сидеть в одной камере с детоубийцами. Для них было предусмотрено дополнительное наказание: их ждал приговор внутри приговора. Их клеймили как падаль.

Мартини шел, опустив голову, арестантская роба была ему велика, штаны спадали, и руками в наручниках он с трудом их удерживал.

Они подошли к массивной железной двери. Один из помощников надзирателя открыл ее и втолкнул арестанта внутрь. В камере и одному было не повернуться, не то что троим. В ней размещались только железная койка, железная параша и умывальник на стене. Маленькое окошко под самым потолком пропускало лунный свет и струи ледяного воздуха.

Через порог переступил еще один человек, крепыш лет пятидесяти. Могучие мускулы распирали форменную рубаху.

– Я старшина Альвис, – представился он. – Управляющий блоком одиночных камер.

Мартини думал, что с ним сейчас проведут краткую беседу и объяснят, хотя бы в грубой форме, что здесь к чему. Но вместо этого ему в руки сунули шерстяное коричневое одеяло, силиконовую миску и силиконовую ложку, видимо в расчете на то, что заключенный никому не сможет причинить вреда, в том числе и себе самому.

– Все эти предметы, как и матрас на койке, являются собственностью тюрьмы. Утеря или порча имущества вменяется арестованному в вину, – отбарабанил он на память и прибавил: – А теперь распишитесь здесь.

Он протянул Мартини карточку, и тот поставил свою подпись в конце короткого списка, спрашивая себя, какую ценность имеют предметы, если требуется такая формальность. И вдруг понял, что для бюрократии одержимость формальностями важнее, чем само тюремное заключение. В жизни за тюремными засовами все, вплоть до самых мелких подробностей, регламентируется формулярами и предписаниями. Все решения уже кем-то приняты. Во избежание любого сговора каждый шаг заключенного должен соответствовать установленному стандарту. Все обесчеловечено. Для жалости, сопереживания, да и вообще для любого живого чувства, не оставлено ни малейшей щелочки.

Здесь все наедине с собой и со своей виной.

Когда старшина Альвис и помощники надзирателя вышли из камеры, Мартини так и остался стоять с коричневым одеялом, миской и ложкой в руках. Тяжелая металлическая дверь захлопнулась, в замочной скважине повернулся ключ.

«Падаль», – повторил про себя учитель. В камере наступила полная тишина.

Прежде чем сделать заявление, он выждал двадцать четыре часа. Фогелю хотелось, чтобы поутих шум от вчерашнего ареста и сцена для выхода на вызовы досталась только ему.

Полицейскому удалось добиться обвинения в убийстве, хотя тело так и не было обнаружено.

Теперь спецагент наслаждался вниманием СМИ перед целым лесом микрофонов и телекамер, расставленных в школьном спортзале, который все еще служил оперативным штабом. Для появления перед журналистами он выбрал новый костюм: темный бархатный пиджак, серые брюки и строгий галстук. На манжетах белоснежной сорочки посверкивали запонки из белого золота в виде звездочек. Он не снял с запястья браслет Анны Лу из разноцветных бусинок и собирался выставить его напоказ в качестве трофея.

– В итоге точная и молчаливая работа полиции принесла те плоды, которых мы все ожидали. Как видите, упорство и терпение всегда вознаграждаются. Давление со стороны СМИ и общественного мнения на нас не повлияло. Мы трудились без шума, не включая прожекторов, стараясь максимально сфокусироваться на задаче, которую поставили перед собой с самого начала: добраться до истины в деле исчезновения Анны Лу Кастнер.

Просто парадоксально, как ему удается перевернуть все факты, не испытывая при этом ни малейшего смущения, думал агент Борги, стоя в сторонке. И если истина, о которой говорил Фогель, не давала ответа, что же все-таки случилось с рыжеволосой девочкой с веснушками, он блестяще сумел всех убедить в том, что говорил. Потому что в глубине души сам был в этом убежден.

– На этом наша работа в Авешоте завершена, и мы оставляем поле деятельности для правосудия в надежде, что прокурор Майер сумеет воспользоваться ценными и не подлежащими сомнению результатами расследования.

Майер, стоявшая с ним рядом, отвела глаза от нацеленных на нее объективов. Для Борги это было красноречивое движение. Она не была способна, как Фогель, врать самой себе.

– Как Кастнеры восприняли известие об аресте? – спросил один из хроникеров.

– Мне известно, что вчера они услышали эту новость по телевидению, – ответил спецагент. – Я бы предпочел не надоедать им: их боль в эти часы вполне понятна. Но я при первой же возможности постараюсь растолковать им, что произошло и что теперь будет.

– Вы перестанете искать Анну Лу?

Это спросила Стелла Хонер.

Фогель этого вопроса ожидал и не стал отвечать только ей, а обратился ко всем присутствующим.

– Конечно, не перестанем, – успокоил он аудиторию. – Нам не будет покоя, пока мы не найдем недостающего кусочка этого пазла. Судьба бедной девочки всегда была для нас приоритетом.

Борги отметил, что этим «бедная девочка» он официально признал конец всем надеждам ее найти. Тут налицо были некоторые диалектические ухищрения, которые позволяли выкрутиться в случае неудачи. Впрочем, вместе с гаснущим светом софитов начали быстро таять субсидии на расследование. Значит, никаких научных бригад, никаких кинологов и никаких водолазов больше не будет. И вертолеты перестанут сновать между горами, а волонтеры потихоньку разойдутся по домам. Но первыми Авешот покинут журналисты. Через пару дней весь этот цирк свернет свои шатры. А на его месте останется голая проплешина, засыпанная бумажным мусором. Съемочные группы разъедутся, и долина вместе с обитателями снова погрузится в неотвратимую летаргию. Возобновится прежняя жизнь, снова выплывут противоречия между теми, кто разбогател на внезапно найденном месторождении флюорита, и теми, кто, наоборот, обеднел. Гостиницы и рестораны, которые вновь пооткрывались, сразу растеряют клиентуру, хоррор-туризм изберет для воскресных семейных вылазок другие места, другие кровавые преступления. Может быть, придорожный ресторанчик и продержится еще с год, но потом хозяин смирится и поймет, что лучше закрыть заведение.

Для Авешота закончился короткий сезон нежданной и временами надоедливой популярности. Но эту зиму никто никогда не забудет.

Фогелю надо было как можно скорее оказаться в окружном центре, где ему предстояло участвовать в знаменитом вечернем ток-шоу. Он уже собирался распрощаться с публикой, когда Стелла Хонер снова подняла руку.

– Спецагент Фогель, последний вопрос, – сказала журналистка, не дожидаясь, пока он даст ей слово. – После такого значительного успеха можем ли мы утверждать, что дело Дерга было всего лишь неудачной страницей в вашей карьере?

Фогель ненавидел эту ее способность нанести жестокий удар по самому больному месту. Он позволил себе приличествующую случаю улыбку:

– Видите ли, госпожа Хонер, я знаю, что для вас и ваших коллег журналистов отличить успех от неудачи – задача простая. Но для нас, полицейских, существует множество разных нюансов. Мучитель, как ваши СМИ изволили его окрестить, больше ни на кого не нападал. Может, еще нападет, а может – нет. Но мне нравится думать, что мы его повергли в такой страх, что он много раз подумает, прежде чем заложить еще одно взрывное устройство.

Он поставил точку, теперь можно было уходить. И Фогель быстро удалился, прежде чем кто-нибудь из присутствующих успел задать еще один неудобный вопрос.

Пока вспышки фотоаппаратов провожали главного героя этой драмы, агент Борги, стоявший у стены в другом конце зала, устремился за ним. Одна часть его самого была довольна, что все это наконец кончилось, но была еще и другая, маленькая и настырная, которая не могла смириться с таким эпилогом. Когда-то он мнил себя участником какого-то эпического действа, этакой битвы добра и зла. Однако после ареста учителя он не испытал никакого удовлетворения. По сути, дело было раскрыто совершенно случайно. Хорошо было то, что теперь он сможет вернуться к Каролине и они вместе станут дожидаться появления на свет своей девочки. Но ему будет не хватать работы. Ему будет не хватать Авешота.

Борги догнал Фогеля у выхода из спортзала.

– Хотите, я отвезу вас в гостиницу? – спросил он.

Фогель посмотрел на небо:

– Нет, спасибо. Погода хорошая, я, пожалуй, пройдусь пешком.

Он вытащил из кармана пальто свою неизменную черную записную книжку.

Пока шло расследование, Борги десятки раз видел, как он достает ее из кармана. Интересно было бы узнать, что там так старательно строчит спецагент. Несомненно, в этих записях есть чему поучиться.

– Что ж, агент Борги, пора прощаться.

Фогель отечески положил ему руку на плечо, что никак не вязалось с его обычным поведением.

– В следующий раз, если таковой будет, я снова приглашу вас в свою бригаду.

«И в самом деле, – подумал спецагент, – на этот раз все обошлось, и не возникло необходимости перекладывать ответственность на подчиненного. А Борги может быть полезен: мальчишка пока еще зеленый и будет верить всему, что ему ни скажешь».

– Работать с вами – для меня высокая честь, я многому научился, – убежденно произнес молодой полицейский.

Фогель в этом сомневался. Его метод ведения расследования сочетал в себе тонкие тактические приемы и навык быстро приспосабливаться к обстоятельствам. Такому быстро не научишься, да он и не был расположен с кем-нибудь делиться секретами мастерства.

– Ну ладно, всего наилучшего, – сказал он с улыбкой.

Он уже собрался уйти, но Борги снова его окликнул:

– Прошу прощения, синьор, но меня мучает один вопрос…

– Что за вопрос, поделитесь…

– Вы не спрашивали себя, зачем Лорис Мартини похитил и убил Анну Лу и зачем он спрятал тело? Ну, в общем… Каков был мотив?

Фогель сделал вид, что воспринял вопрос всерьез:

– Людям свойственно ненавидеть, синьор Борги. Ненависть – субстанция неосязаемая, ее не предъявишь и не выложишь перед судом как доказательство. Но к сожалению, она существует.

– Простите, но я не понимаю. За что было Мартини ненавидеть Анну Лу?

– Не именно ее, а весь мир. Ведь учитель жил очень скромно, и в его жизни было мало удовольствий. Жена изменяла ему с другим, и для него велик был риск вообще потерять семью и остаться в одиночестве, что и произошло. Накопившаяся ярость должна была в конце концов пыплеснуться. Я думаю, Мартини жаждал мстить всем подряд… И Анна Лу, с ее простодушием и наивностью юности, как нельзя лучше подходила, чтобы покарать всех.

Борги такой ответ не убедил.

– Странно, в академии нас учили, что ненависть – отнюдь не главный мотив убийства.

Фогель снова улыбнулся:

– Я дам вам совет, который вы никогда не услышите от полицейского… Учитесь расценивать каждое дело только со своих собственных позиций и забудьте все, чему вас учили другие. Иначе вы никогда не разовьете в себе охотничьего инстинкта.

Спецагент повернулся и пошел прочь, а Борги разглядывал удаляющееся кашемировое пальто и думал: охотничий инстинкт… как же он отличается от инстинкта убивать.

«Ненависть – еще не главный мотив для преступления», – повторил себе Фогель, входя в свой гостиничный номер. Что он понимает, этот сопливый криминалист? Да как он посмел поставить под сомнение его слова? Но он не позволил гневу омрачить чувство удовлетворения, которое сопутствовало ему весь день. У Борги, несомненно, нет будущего.

На кровати уже была разложена одежда, все эти дни висевшая в шкафу, каждый костюм в отдельном чехле. Туфли и ботинки тоже покоились в специальных хлопчатых мешочках. Затем шли галстуки, сорочки и белье. Все вместе целиком занимало поверхность матраса и составляло великолепно выверенную цветовую мозаику. Немного погодя Фогель уложил все в чемодан. И вдруг на маленьком столике возле телевизора заметил то, чего раньше там не было.

Там лежал какой-то пакет.

Он с подозрением подошел поближе. Видимо, пакет положил кто-то из персонала. Но к нему не было приложено никакой записки. Это было странно. После секундного колебания он решил все-таки вскрыть пакет.

Там оказался старенький ноутбук, весь в царапинах и пятнах.

«Это еще что за шутки?» – подумал Фогель и поднял крышку. На клавиатуре лежал кусочек картона, на котором каллиграфическим почерком было выведено:

Он невиновен.

Вместо подписи стоял номер телефона. Тот самый, с которого были отправлены анонимные эсэмэски и который он удалил, решив, что это какой-нибудь журналист в поисках сенсаций.

«Мне надо с вами поговорить. Позвоните мне по этому номеру».

Фогель разозлился. Он не выносил никаких вторжений в свое личное пространство. Но в то же время должен был признать, что ему страсть как любопытно заглянуть в содержимое компьютера. Здравый смысл велел остановиться, но ведь, в сущности, такая проверка ничего не будет стоить.

Он протянул руку и нажал клавишу включения.

Ноутбук начал потихоньку оживать. Черный дисплей стал синим, и в центре появилась всего одна иконка: интернетный браузер. Фогель уже собрался его запустить, но соединение с Сетью оказалось автоматическим. Немного погодя появилась страничка с бледной и сильно устаревшей графикой. Спецагенту сразу пришло на ум, что пользователь живет в богом забытом месте и он давно не получал никаких консультаций, однако его продолжает носить, как мусор, по волнам Всемирной паутины.

У страницы имелось имя.

Под названием размещены шесть девичьих лиц, очень похожих друг на друга. Рыжие волосы и веснушки. Но прежде всего бросалось в глаза, что все они похожи на Анну Лу Кастнер.

На том конце линии гудки раздавались довольно долго. Потом хриплый женский голос ответил:

– Вы как раз вовремя, синьор спецагент.

– Кто вы и что хотите этим сказать? – пошел в атаку Фогель.

Но собеседница держалась абсолютно спокойно.

– Я вижу, что мне удалось наконец привлечь ваше внимание.

За фразой последовал короткий приступ кашля.

– Мое имя Беатрис Леман, я журналистка. Вернее, была журналисткой.

– Я не стану делать заявлений по поводу того, что увидел, что бы это ни было. А потому не стройте себе иллюзий: при помощи этой истории вы популярности не добьетесь.

– Я не собираюсь давать никаких интервью, – ответила Леман. – У меня есть одна вещь, которую я хотела бы вам показать.

Фогель на секунду задумался. Гнев не утихал, но к нему примешивалось что-то, что заставляло выслушать эту странную женщину.

– Хорошо, давайте встретимся, – предложил он.

– Вам придется ко мне приехать.

Фогель не удержался и раздраженно хмыкнул:

– Это почему?

– Потом поймете.

Она положила трубку раньше, чем он успел что-то ответить.