16 января
Двадцать четыре дня после исчезновения

На той неделе, когда он бесследно исчез, маленькому Лео Бланку исполнилось пять лет.

Тогда силы правопорядка не располагали еще теми современными методами расследования, какие появились сейчас. Довольствовались «трамбовкой территории», как говорили сами полицейские. Это дело поручили опытным сыщикам, хорошо знавшим местность и людей и умевшим добывать информацию без помощи бригады экспертов и анализа ДНК. Они делали свою тяжелую повседневную работу, продвигаясь маленькими шажками и с каждым шажком добиваясь скромного результата. Но все это, вместе взятое, и составляло основу расследования. И требовало большого терпения.

Дар терпения стал заметно уменьшаться с приходом СМИ. Зрителям был нужен быстрый ответ, иначе они просто переключали канал. Таким образом, сеть телеканалов давила на следователей, понуждая их работать в спешке. В таких условиях было легко наделать ошибок. Самым важным было не прерывать шоу.

И Лео Бланк своей скоротечной трагической историей и короткой жизнью неосознанно проложил важный водораздел между «до» и «после».

Однажды утром его мать Лаура Бланк, вдова двадцати пяти лет, потерявшая своего мужа и отца Лео в автокатастрофе, пришла в полицейское отделение маленького равнинного городка, где жила с сынишкой. Она была в отчаянии и утверждала, что кто-то проник к ней в дом и похитил ее Леонарда.

Фогель был тогда рядовым агентом, только что окончившим полицейскую академию. Поэтому ему поручали несложные и скучные задания, вроде сдачи рапортов в архив или перепечатки начисто заявлений истцов. В остальном он должен был наблюдать, как работают более опытные сотрудники, и, соответственно, у них учиться. Однако так случилось, что свидетельские показания у Лауры получил именно он.

Женщина утверждала, что забыла в машине упаковку молока, купленную накануне в мини-маркете, и обнаружила это только утром. Она решила забрать молоко раньше, чем сын проснется и попросит есть. Машина была припаркована на улице метрах в пятидесяти от дома. То ли по рассеянности, то ли потому, что все соседи друг друга знали и не привыкли закрывать двери на ключ даже по ночам, Лаура оставила дверь незапертой. И теперь не могла себе этого простить.

Как было заведено, Фогель передал ее заявление агенту, под началом которого проходил испытательный срок. Оба отправились в дом женщины и, не обнаружив следов взлома, нашли комнату маленького Лео перевернутой вверх дном. Они заключили, что мальчик проснулся, испугался, увидев чужого человека, и пытался сопротивляться, но тот в конце концов взял над ним верх.

Лаура Бланк пребывала в состоянии шока, но с помощью полицейских ей удалось шаг за шагом восстановить, как развивались события. Между тем моментом, когда она вышла из дому, и тем, когда вернулась, получался зазор минут в восемь, за которые она успела перекинуться парой слов с соседкой. Похитителю этого хватило, чтобы забраться в дом и увести мальчика.

Преследование похитителя развернули тотчас же. Но события развивались бы совсем по-другому, если бы совершенно случайно в зоне поиска не оказалась съемочная группа одного из телеканалов, которая снимала сюжет о перелетных птицах, населявших окрестные болота. И тогда лейтенанту пришла мысль попросить телевизионщиков передать в эфир просьбу матери ко всем, кто хоть что-то знает о ее сыне.

После передачи сразу поднялся шум.

На полицию обрушился шквал телефонных звонков. Многие были уверены, что видели малыша Лео, и называли, где и при каких обстоятельствах. Кто-то якобы видел его в компании мужчины, который покупал ему мороженое, кто-то вместе с какой-то супружеской парой в поезде, называли даже имена и фамилии. Большинство сигналов оказались пустышками, да и проверить их все было невозможно. Такая масса информации, конечно, тормозила работу сыщиков. Однако удивительнее всего было то, что огромное количество людей звонили просто, чтобы узнать, как движется расследование. Звонки такого содержания потоком поступали на коммутаторы СМИ, и те решили, выражаясь на профессиональном жаргоне, «сцапать известие», отправив на места съемочные группы и журналистов.

Фогель видел, с какой скоростью развиваются события. Молодому, неопытному полицейскому недостало сообразительности понять, что у него перед глазами происходит настоящая революция. Ему все это казалось слишком нереальным. Но даже бесспорные факты, преображенные СМИ, обретали иной смысл. Лаура Бланк быстро превратилась в печальную героиню. Фогель знал ее как заурядную дурнушку, а тут даже ее внешность внезапно изменилась. Грим и правильное освещение сделали свое дело, и она начала получать письма от претендентов на дальнейшую заботу о ней. А маленького Лео виртуально усыновили все мамаши городка. Пятилетний ребенок стал иконой, люди вешали в своих домах его фотографию, а молодые родители называли его именем своих первенцев.

Когда все уже уверились, что раскрыть тайну исчезновения мальчика не удастся, при очередном обыске в доме Бланков был обнаружен отпечаток пальца. Понадобилось две недели, чтобы перерыть все архивы и сличить отпечатки. В конце концов совпадение было найдено.

Имя обладателя отпечатка было Томас Бернинский. Сорокалетний разнорабочий уже имел судимости за развратные действия в отношении несовершеннолетних, а сейчас работал на строительстве промышленных корпусов в этом районе.

Бернинского нашли очень быстро. Он был арестован, и у него дома обнаружили окровавленную пижамку маленького Лео. Педофил-убийца сознался, что изнасиловал и убил мальчика, и показал следователям заброшенную свалку, где зарыл труп.

Ужасный финал этой истории потряс публику. Однако кое-кто в верхах полицейских чинов и представителей СМИ догадался: что-то неожиданно переменилось и ничего уже не будет как прежде.

Началась новая эра.

Правосудие уже не было прерогативой трибуналов, теперь оно принадлежало всем без исключения. И при таком новом взгляде на вещи информация превратилась в ресурс. Информация стала золотом.

Смерть маленького, ни в чем не повинного мальчика вызвала к жизни бизнес.

Фогель, молодой полицейский-идеалист, даже представить себе не мог, что станет частью извращенного механизма и будет строить свою блестящую карьеру на чужом несчастье. Однако тогда он пришел к удивительному заключению… Лаура Бланк рассказывала, что вышла из дому, чтобы взять в машине купленную накануне упаковку молока. Ее дом перерыли десятки раз, прежде чем нашли там отпечаток пальца Бернинского.

Но тогда почему никто не нашел пресловутый пакет с молоком?

И повзрослевший Фогель, уже с большим опытом за плечами, до сих пор задавал себе этот вопрос. И до сих пор возможный ответ на него заставлял его содрогаться. Лаура Бланк быстро устроила свою личную жизнь с человеком, которого знала задолго до событий и который, может быть, не хотел брать на себя ответственность за чужого ребенка. Продать журналистам идею, что Лаура давно догадывалась о намерениях Бернинского и дала ему возможность их осуществить, было бы трудно. Но в том, что Лаура нарочно надолго вышла из дому, Фогель был уверен. Но он знал, что есть тайны, которые так и должны оставаться тайнами. И поэтому он ни с кем не поделился своими подозрениями. Однако всегда об этом вспоминал, когда в деле обнаруживалось что-нибудь слишком очевидное.

И в это утро, когда они с агентом Борги ехали на служебной машине, ему на ум пришло дело маленького Лео. Борги прибежал за ним в гостиницу бегом.

Ныряльщики нашли в сточном канале разноцветный рюкзачок Анны Лу Кастнер.

Порой ему становилось страшно в закрытом доме и хотелось куда-нибудь сбежать. Мартини наловчился сбивать со следа журналистов, стоявших лагерем возле дома. К примеру, он вычислил, что время между пятью и семью часами, когда они готовили к выходу очередной репортаж, было самым благоприятным, чтобы улизнуть с черного хода.

У него был свой лабиринт «надежных» улиц, через который ему удавалось выбраться из Авешота. Он уходил в лес и погружался в уединение природы, в уверенности, что скоро потеряет привилегию свободы. С момента его встречи со спецагентом Фогелем в придорожном ресторане прошло уже пять дней. Представить себе, что все это время полицейский гонялся за пегим котом, было воистину смешно. Истина была в том, что учитель не испытывал ни малейшего страха перед тем, что могло с ним произойти. Лорис Мартини, не переставая, укреплял и закалял свою душу, хотя его запущенный, одичалый вид говорил о другом. Длинная нечесаная борода и резкий запах немытого тела теперь были для него броней, которой он рассчитывал отгородиться от людей. Клеа была бы недовольна, она все время следила за его внешним видом и постоянно донимала его советами по этому поводу. В юности он был небрежен в одежде до того дня, когда, в синем костюме и в смешном галстуке-бабочке, явился приглашать ее на ужин. Его жене всегда была важна видимость, форма.

Мартини остро ощущал отсутствие Клеа и Моники, но понимал, что должен стойко держаться и ради них тоже. С самого их отъезда они ни разу не общались, даже по телефону. Сказать по правде, он и сам не пытался им позвонить. Он хотел их уберечь. Уберечь от себя.

Утренний туман медленными каплями скатывался с листьев, и Мартини с удовольствием поглаживал их ладонями, ощущая свежую влагу. Он шел, раскинув руки и прикрыв глаза, и блаженно, полной грудью вдыхал напоенный ароматами леса воздух. Ночь понемногу уступала место разгоравшемуся дню, и сознание наполнялось новой свежей силой. Лесные звери вылезали из нор, птицы радостно заливались, выныривая из сумрака.

Когда запищал таймер наручных часов, Мартини понял, что его два часа свободы кончаются и наступило время возвращаться. В тот день он тоже, как обычно, повернул и пошел к дому той же дорогой, что выходил из города. Но на шоссе, ведущем в Авешот, заметил идущую навстречу фигуру. Человек шел по противоположной стороне проезжей части. Учитель с радостью свернул бы в сторону, чтобы не столкнуться с ним, но сворачивать было некуда: кругом поля и ни одной тропинки. Пришлось продолжить путь, пониже опустив голову и надвинув козырек на пол-лица. Засунув руки в карманы и сгорбившись, он старался идти точно вдоль воображаемой линии и точно ее соблюдать. Но желание разглядеть лицо загадочного путника взяло верх, и, когда он его узнал, у него перехватило дыхание.

Бруно Кастнер узнал его несколькими секундами позже. Он тоже, видимо, растерялся от неожиданности, потому что замедлил шаг.

Оба чуть не остановились, но каждый выжидал, чтобы первым остановился другой. У отца пропавшей девочки было непроницаемое, полное достоинства лицо. Мартини не думал о том, как тот отреагирует, встретившись с предполагаемым монстром, который похитил его дочь. Напротив, и это было странно, он подумал, как бы он отреагировал сам, окажись он на месте Бруно. И ему стало страшно.

Они в ногу шли навстречу друг другу, и звуки шагов одного перекрывали шаги другого. Оставшееся между ними расстояние растянулось в вечность. Когда же они наконец поравнялись, от плеча одного до плеча другого было не более двух метров. Но ни один не обернулся. Мартини остановился первый, словно ожидая чего-то.

Но другой даже не замедлил шага, наоборот, пошел быстрее и скоро скрылся из виду.

Мартини был не в состоянии двинуться с места. Он слышал только свое отчаянно колотящееся сердце и все еще чувствовал присутствие Бруно Кастнера у себя за спиной. Был момент, когда он решил уже, что тот сейчас вернется и нападет на него. Но этого не случилось. Когда же он обернулся, то высокая, массивная фигура Бруно превратилась в маленькую точку на опушке леса.

Вряд ли учителю удастся забыть эту встречу. Однако именно в этот момент он принял одно решение.

Разноцветный рюкзачок Анны Лу Кастнер лежал на прозекторском столе в маленьком морге Авешота. Его туда положили за неимением трупа. Но Фогелю казалось, что на месте рюкзачка он видит рыжеволосую девочку с веснушками. Голая, холодная и неподвижная, она лежит под яркой бестеневой лампой, которая освещает сверху только ее, оставляя все остальное в полумраке.

Все-таки порой бывают счастливые случаи, думал спецагент. Кто бы ни выбросил рюкзачок в сточный канал, сначала он позаботился о том, чтобы его опустошить, а потом заполнить камнями. Но и это еще не все. Такая предусмотрительность была веским доказательством. Теперь наличие монстра перестало быть следственной гипотезой. Монстр стал реальностью.

Появился рюкзачок Анны Лу. Словно она сама открыла глаза и повернула голову к Фогелю, который уже с полчаса стоял здесь один, оценивая, на что может сгодиться эта находка. Прядь рыжих волос упала ей на лоб, губы зашевелились и беззвучно прошептали всего одну фразу. Она была обращена только к спецагенту.

Я все еще здесь.

И Фогелю подумалось о том дне, когда он впервые вошел в дом Кастнеров. Это был день Рождества. Он вспомнил украшенную елку и слова матери, что елка будет стоять зажженной до тех пор, пока девочка не вернется. Как маяк в ночи. Он вспомнил подарочный пакет с красной лентой, который дожидается, чтобы его вскрыли. Теперь эта коробка займет место белого гроба.

– Мы никогда тебя не найдем, – тихо сказал он ей.

И это убеждение сразу же глубоко укоренилось в нем.

Самый глупый из грехов дьявола – тщеславие.

А потому пришло время действовать. И не дать этому случиться еще раз.

Около девяти утра учитель Мартини встал под душ. Теплая вода смыла накопившуюся усталость. Немного погодя, стоя голышом напротив зеркала, он заглянул себе в лицо, чего старательно избегал в последние дни, и принялся бриться.

Потом открыл шкаф и выбрал из своего довольно скудного гардероба одежду, которая более всего подходила к его внутреннему состоянию: бежевую вельветовую куртку, темные бумазейные брюки и клетчатую, коричневую с синим, рубашку. Дополнил комплект бледно-коричневый, с сероватым отливом, галстук. Зашнуровав свои «кларки», он надел зимнюю куртку, перекинул через плечо ремень сумки и вышел из дому.

Увидев его на пороге дома, операторы и репортеры опешили. Все объективы тут же нацелились на него, но он, ни на кого не обращая внимания, прошел через лужайку на улицу, перешагнул через временное ограждение и спокойно двинулся по улицам Авешота.

Когда он переходил центральную улицу, прохожие останавливались и указывали на него пальцем. Из магазинов высыпали покупатели, чтобы не пропустить такую сцену. Однако никто ничего не говорил и не предпринимал. Учитель избегал встречаться глазами с людьми, но чувствовал на себе тяжесть их взглядов.

Когда он подошел к зданию школы, у него за спиной собралась небольшая толпа. Мартини заметил, что, кроме спортивного зала, переделанного в помещение для полицейской бригады, в школе ничего не изменилось.

Он поднялся по ступеням ко входу, и, конечно, шакалы, что толпились за ним, тоже ринулись туда. Оказавшись внутри, он услышал знакомый школьный звонок. По расписанию в десять начинался урок литературы. Он прямиком отправился в свой класс, а коллеги-учителя и ученики расступались перед ним.

В классе стояла суета, типичная для перемены. Скоро должен был появиться преподаватель, которого директор назначил подменять Мартини. Он запаздывал, и ученики болтали, пересмеивались и перешучивались.

Присцилла опять явилась в своей излюбленной одежде, снова ярко накрасилась, и в ушах у нее по-прежнему блестел пирсинг.

– Я поеду на кастинг в реалити-шоу, – возбужденно говорила она одной из подружек.

– А мать согласна? Она ничего тебе не скажет? – спросила та.

– Да если и скажет, мне плевать. Теперь у меня в жизни есть цель, и она должна это понимать, – заявила Присцилла, пожав плечами и сразу сняв все вопросы. – Возможно, мне надо будет поискать агента.

Ершистый Лукас с татуированным черепом обратился к кому-то на другом конце класса:

– А тебе, неудачник, они ничего не предложили?

Реплика потонула во всеобщем хохоте, но Маттиа сделал вид, что ничего не слышит, и продолжал, как всегда, что-то черкать в блокноте.

Дверь открылась. Все не сразу обернулись. Но те немногие, что обернулись, сразу замолчали. Когда Мартини подошел к кафедре и положил на подставку сумку, в классе стояла мертвая тишина.

– Здравствуйте, ребята, – поздоровался он с улыбкой.

Никто не ответил, все растерялись, включая Маттиа, который казался просто испуганным. Несколько секунд учитель, стоя возле кафедры, разглядывал их всех одного за другим. Потом как ни в чем не бывало снова заговорил:

– На последнем уроке мы с вами говорили о технике повествования в романах. Я объяснял вам, что все авторы, даже самые крупные, начинают с того, что находят начальный импульс в произведениях своих предшественников. Помните? Первое правило: «копировать».

Ответа не последовало. «Ну и ладно», – сказал себе Мартини. Но класс никогда еще не слушал с таким вниманием.

Дверь в аудиторию снова открылась, и на этот раз ученики обернулись. Вошел Фогель и, оказавшись перед такой сценой, поднял руку, словно извиняясь и давая понять присутствующим, что все в порядке. Потом уселся на свободное место и посмотрел на учителя, приглашая его продолжить урок.

Мартини невозмутимо продолжил:

– Я говорил вам, что двигателем любого повествования является зло. Герои и жертвы – всего лишь инструменты, потому что читателей не интересует повседневная жизнь, у них она и так есть. Им хочется конфликта, ведь только так им удается оторваться от собственной заурядности. – Тут он намеренно взглянул на спецагента. – Запомните: заурядность более приемлемой всегда делает злодей и это он в конечном итоге мастерит повествование.

Фогель вдруг, ни с того ни с сего, принялся аплодировать. Он убежденно и энергично хлопал в ладоши, удовлетворенно кивая, и повернулся к классу, чтобы все его поддержали. Поначалу ученики растерянно переглядывались, не зная, как поступить. Потом кто-то робко стукнул в ладоши вслед за ним. Ситуация создалась абсурдная, парадоксальная. Спецагент встал с места и, не переставая аплодировать, направился к кафедре. Подойдя совсем близко к Мартини и оказавшись в нескольких сантиметрах от его лица, он вдруг резко умолк и сказал:

– Прекрасный урок.

Наклонившись к уху учителя, он шепнул:

– Мы нашли рюкзачок Анны Лу. Тело пока не найдено, но это не важно… Потому что на рюкзачке обнаружена ваша кровь, учитель…

Мартини ничего не возразил, ничего не сказал.

Спецагент достал из кармана кашемирового пальто пару наручников:

– Теперь нам, пожалуй, действительно пора идти.