Глава 25
Еще две ночи мы провели на холодных камнях, не в силах найти искомое. Ири помнила, откуда пришла, могла отыскать выход наружу, но толку от этого было не много. Хоть оставляй замерзший водопад за спиной, хоть нет, мы все равно начинали кружить. Ирранкэ хотел сходить на разведку один, да мы не пустили: неизвестно, что может приключиться с нами поодиночке!
Фея, правда, не давала о себе знать, и поди пойми: то ли копит силы, то ли просто наблюдает за нами и смеется втихомолку, дескать, не найти простым смертным моего убежища, пока сама не позволю…
– Я слышу, как звучит дверь, – говорила Ири, шмыгая носом, – правда, я уже хорошо ее отличаю! Только никак не пойму, в какой она стороне!
– Эхо, – тяжело вздыхала я.
– Ага, оно самое… Я стараюсь, правда, мам!
– А ты не старайся, – сказал вдруг Ирранкэ. Мы как раз остановились передохнуть, отыскав расщелину, в которую почти не задувало. – Перестань. Ты так напряжена, что даже я чувствую, как вокруг тебя воздух дрожит. А чем больше надрываешься, тем меньше от этого толку: у тебя чутье сбивается, а струны путаются.
– Какие струны?
– Те, что звучат. Как на музыкальных инструментах. Ты ведь именно их слышишь, так ведь?
– А-а-а… кажется, поняла, – протянула она, подумав. – Если начать тренькать как попало, тогда мелодии не получится, а выйдет сплошное безобразие, кто хочешь оглохнет!
– Именно. Дай им успокоиться и перестать вибрировать, потом попробуешь снова. А я пока попытаюсь все-таки отыскать приметы… – Он потер виски. – Чтобы алий заблудился в трех скалах – не бывало такого!
– Скал тут больше трех, а ты уже не совсем алий, – сказала я справедливости ради. – Да и фея, поди, головы нам морочит!
– Нет, не похоже на то. Просто долина будто изменилась с тех пор, как я впервые сюда попал…
– Ирэ! – воскликнула я. – Конечно же, она изменилась! Ты вспомни, сколько лет прошло? Ведь не меньше десяти, верно? А тут и дождь, и снег, и ветер, и вода… Там оползень, тут камень вымыло, здесь, наоборот, песком занесло, еще где-то скала обвалилась… поищи теперь свои приметы! И ты ведь совсем с другой стороны выбирался, разве нет?
Ирранкэ коротко рассмеялся и обнял меня, прижавшись щекой к моим волосам.
– Надо же, вовсе соображение потерял! В самом деле, и за год-то долина может измениться, а за такое время… Придешь – не узнаешь, вот как я сейчас. Ладно… Попробуем просто выдерживать направление, на это-то я способен… – Он огляделся. – Не иначе, тут грозы с ливнями бушевали, оползней столько… Не помню я таких каменных завалов. Тогда тропа была торная, я ведь с конем прошел, а сейчас – только посмотри!
– Да я уж налюбовалась.
– Ты что-то загрустила, – негромко произнес он, – устала? Тогда отдохнем подольше…
Я покачала головой. Устала, конечно, но не смертельно, идти еще могу. Дело было в другом, но как сознаешься?
– Лучше скажи, что случилось, Марион, – сказал Ирранкэ, будто услышав мои мысли, – если ты ногу стерла или подвернула или недомогаешь, не надо себя мучить, потом хуже будет.
– Ничего такого. Правда, Ирэ, я сильная, на мне пахать можно… только вот для таких переходов я не приспособлена, – честно ответила я. – Я, корова неуклюжая, только задерживаю вас! Может, возьмете ключ да пойдете вперед? У нас и воды, и припасов – кот наплакал, а сколько мы еще вот так плестись будем, неизвестно…
Воцарилось молчание.
– Глупая ты женщина, – сказал наконец Ирранкэ и обнял меня еще крепче, а мне стало вдруг так тепло и спокойно, будто не выл ледяной ветер и не летел в лицо колкий снег, стоило лишь высунуться из укрытия. – Что ты придумала? Больше я тебя не оставлю. И тогда не должен был оставлять…
– Ты же не знал, что выйдет.
– Не важно. Я мог отвезти тебя к себе, но нет же – помчался на поиски, будто месяц-другой что-то решал!
– Думаешь, у тебя дома мы с ключом были бы в большей безопасности?
– Не сомневаюсь, – ответил он после паузы. – Там мой дед, там другие старшие…
– Это ты сейчас выдумываешь лишку. Сам посуди, кем бы я там была? Приживалкой? Прислугой меня бы не взяли, зазорно для тебя, верно? А ничего другого я не умею. На равных с человеком, да еще обычного происхождения, никто из ваших общаться не стал бы, даже слуги. Приветили бы, если бы ты велел, – добавила я, – но, знаешь, приятного мало, когда с тобой через губу разговаривают и принимают в гостях по необходимости. Так я и сходила бы с ума все эти годы от безделья… И кем выросла бы вот она, если вовсе появилась бы на свет?
– Принцессой, – без улыбки сказал Ирранкэ.
– Могу представить! Ее живо забрали бы у меня, чтобы обучить всему, что полагается знатной девице, так? Молчишь? Значит, я права… Нет уж, не стоит гадать, мол, если бы да кабы… Она дочка ключницы, а ключница в герцогском замке – человек не последний!
– Так это везде так. От ключа зависит, – произнес он. – Но, пожалуй, ты права. Мне куда приятнее видеть сорванца себе на уме, нежели благовоспитанную знатную девицу. И нет смысла гадать о несбывшемся, ты верно сказала. Время вспять не повернешь.
– А если можно было бы, ты бы рискнул?
– Нет, – едва заметно улыбнулся Ирранкэ. – И весточку в прошлое передавать не стал бы. Я уехал тогда, не попрощавшись, но мне показалось, так будет лучше.
– Ну и правильно, – вздохнула я. – Бабушка Берта говорила, долгие проводы – лишние слезы. Да и что ты мог сказать? Марион, это случайно получилось, прощай, больше не свидимся? Лучше уж так. Ты еще сказал, что вряд ли вернешься живым из своего путешествия.
– Но ты все равно ждала, – сказал он утвердительно, а я кивнула.
– Ждала. Сама себе не признавалась, но… Как гляну на нее, – я покосилась на Ири, задумчиво бродившую у входа в наше убежище, – так и думаю, где ты, жив ли еще…
– А раз я все время была перед глазами, то мама, считай, только о тебе и думала, – заключила Ири, мгновенно оказавшись рядом. – И ждала. Ждала-ждала, не отпирайся, мам! Бывало, сядешь и смотришь в никуда, или вон в зеркало наше, а как я спрошу, о чем ты думаешь, так сразу юлить начинаешь. О недостаче в погребах беспокоишься, ага, как же, поверила я!
– Наверно, этим ожиданием ты меня спасла, – серьезно сказал Ирранкэ. – У нас… У нас просто: если я сказал, что не вернусь, значит, так тому и быть. Горевать станут, а вот глаза проглядывать на дороге и в каждом всаднике узнавать меня – нет. А люди… Люди часто поступают неразумно, и в этом их счастье, а еще…
– Я помню, что ты тогда о нас сказал, – невольно улыбнулась я. – И довольно рассиживаться!
– Верно. И не выдумывай больше глупостей. Надо будет, я вас обеих донесу, – совершенно серьезно сказал Ирранкэ, а я засмеялась, потому что сама думала так же, и не раз. – Что смешного?
– Ничего, – заверила я. – Вспомнилось кое-что. Ну, идем? Ири, ты как, услышала что-нибудь?
– Да-а… – протянула она, восторженно блестя глазами. – Я поняла, как с этим управляться! Я раньше правда тренькала по этим вот струнам не в склад не в лад, а теперь… Теперь разобралась!
– И как же? – спросил Ирранкэ.
– А я не знаю, как объяснить, я таких слов не знаю, – заявила Ири и подняла руки, будто обнимая долину.
– Попробуй теми, какие знаешь. Или новые придумай.
– Ну просто… Кругом все звучит по-своему. У тебя, пап, красивая нота, холодная, темно-синяя и снежная, острая, как твой кинжал… А у мамы – вечерняя, почти черная, жасминовая, бархатная и немножко серебряная, теплая и мягкая. А у нее вот, – тут она бесцеремонно потыкала пальцем ящерку, которая так и сидела у нее на голове, – как лучик света во-он той звезды, да, самой яркой! Такой чистый-чистый, хрустальный звук, вроде бы ледяной, а на самом деле горячий-прегорячий…
– У тебя у самой жара нет? – встревоженно спросила я, но Ири возмущенно отстранилась, когда я потянулась потрогать ее лоб.
– Нет у меня никакого жара! А ключ – он почти как ящерка, только звук зыбкий, дотронешься до струны – слышно эхо… Но это не эхо! – сообразила вдруг Ири. – Это дверь отзывается! Нам вон в ту сторону, пошли скорее!
– Думаешь, мы по таким завалам пройдем? – поежилась я, глядя на осыпь, ощетинившуюся острыми каменными обломками.
– Да, – твердо сказала дочь. – Непременно пройдем. Только минуточку погодите, я, кажется, уже до конца поняла, как нужно на этих струнах играть…
Когда улеглась снежная и каменная пыль, поднятая внезапно сошедшей лавиной (не слишком большой, но не хотелось бы оказаться на ее пути!), а мы откашлялись и протерли глаза, осыпи не было. Что там, склон теперь был ровным, как дорожка в герцогском саду!
– Ну… Перестаралась немножко, – заключила Ири, погладив ящерку. – Зато как далеко видать, никакие булыжники не мешают, а?
Я покосилась на Ирранкэ, а он только вздохнул. И то: ни я, ни он колдовать не умеем, а Ири, похоже, приспособилась… Как знать, только ли в этой долине? Да без разницы, подумала я тут же, лишь бы на голову себе и нам какую-нибудь скалу не уронила!
– И правда, видно далеко, – сказал он, приглядевшись. – И вот ту скалу я определенно знаю… Идем! Если память меня не подводит, то круг камней должен быть как раз за нею.
– Ага, идем, – согласилась Ири и поскакала вперед.
– Погоди! – окликнул Ирранкэ. – Не убегай от нас, мало ли что… И еще – ты не устала?
– С чего бы? – удивилась она.
– Волшба обычно отнимает много сил.
– А я разве колдовала? – Ири почесала нос. – Ну и дела… Нет, я вовсе не устала, это же совсем не сложно! Неужели ты не видишь эти самые струны, пап? Ты ведь сам мне про них сказал!
– Я только с чужих слов знаю о них, – улыбнулся Ирранкэ. – И могу чувствовать лишь самую малость, как говорил уже, – родную кровь, и только. От меня и от Марион к тебе тянутся ниточки-струны, это я способен различить, а вот то, что ты описываешь… Нет, мне не дано это видеть.
– Жалко, – серьезно сказала она. – Это очень-очень красиво! Так-то я всегда это видела, думала, все остальные тоже…
– Я вообще ничего такого не вижу, – утешила я.
– Жалко, – повторила Ири. – Ну ничего, может, я придумаю, как это тебе показать, мам! Но не сейчас, конечно, не до того… Главное, я поняла, как это все запутано-перепутано! Теперь уж не заблудимся, нам точно нужно к той скале, там за ней… мм-м… будто барабаны гремят, раз, два… Дюжина! Только вот на площади, когда герцог едет, они все вместе бьют, а эти грохочут каждый сам по себе, какой чаще, какой реже, и тише, и громче…
– Это, должно быть, камни круга, – подал голос Ирранкэ.
– Наверно… Они вроде бы и вместе, а все равно тарабанят как попало, – с невероятным азартом продолжала Ири. – И я вот думаю, если заставить их стучать одинаково, тогда проход в феины чертоги и откроется!
– Не перестарайся, – попросил он. – А то попадем не в ее чертоги, а… куда-нибудь еще.
– Куда-нибудь еще не получится, эти барабаны либо вразнобой звучат, либо в одном только ритме, – заверила она. – И еще: та дверь, от которой ключ, куда угодно открывается, а эта – только туда или сюда, не промахнемся. Идем уже, а то я скоро опять проголодаюсь!
Я же вознесла молитву Создателю, чтобы уберег мою дочь, с ее-то неуемным любопытством и кипучей жаждой деятельности, от последствий ее опытов. Может, услышит и наставит ее на путь истинный…
– Так удивительно и даже немного страшно наблюдать, как возвращается волшебство, – негромко произнес Ирранкэ.
– О чем ты?
– О ней. – Он кивнул на дочь. – Ты разве не поняла? То, что она сейчас сделала, даже самым опытным нашим магам едва-едва по силам, а человеческим – и подавно.
– Да уж, помню, как в матушкиной деревне во время засухи вскладчину колдуна наняли, – проворчала я. – Три дня он по округе бродил, завывал, руками размахивал, дрянь какую-то вонючую жег, съел столько, что на семерых бы хватило… А когда дождь все-таки пошел, заявил, мол, это он его призвал!
– О чем и речь… Ири! – окликнул он. – А ты можешь ветер вызвать?
– А надо? – отозвалась она. – Тут и так задувает будь здоров!
– Нет, не сейчас, а вообще.
– Могу, чего его звать-то? Это куда проще, чем с камнями, те еще расшевели попробуй, а ветерок – он легкий… Главное, – добавила Ири, подумав, – потихоньку это делать. А то возьмет, разгуляется да унесет тебя в чужедальние края, то-то весело будет!
– А как насчет дождя?
– Ну… – На этот раз она думала дольше. – Наверно, тоже сумею. Только, опять же, надо осторожно, чтоб не смыло. Так-то все ясно: ветер должен пригнать тучи, а там уж… Дерни за веревочку, за струну то есть, дождик и польется!
– Ага, лишь бы не ураган с ливнем, – невольно усмехнулась я.
– Да-да, именно! Осторожненько надо, а то беда может приключиться, – совершенно серьезно сказала дочь и полезла выше. – Ой, кажется, я уже вижу этот круг! Только напрямую тут не пройти, обрыв очень уж крутой, а если поверху… нет, мам, ты не заберешься. Да и я что-то боюсь, больно высоко, прямо как галерея на старой башне, а камни ненадежные! И обвал не поможет, тут как бы все не рухнуло…
– А обход есть?
– Найдется, нам надо снова вниз и вокруг скалы. – Ири спрыгнула с камня, чуть не сшибив меня с ног. – Там тоже все завалено, но хоть ничего не шатается и из-под ног не выворачивается, вот.
– Это ты сверху рассмотрела? – с интересом спросил Ирранкэ.
– Нет, под снегом-то все равно не видно. Я же чувствую, – напомнила она, улыбаясь во весь рот. – Вот теперь, когда я поняла, что да как, все намно-ого проще стало! Даже идти или лезть куда-то не нужно, чтоб понять, каково оно там.
– Не перестарайся, – серьезно сказал он. – Первые выплески силы бывают очень мощными, а потом сходят на нет. Так вот привыкнешь к волшебному зрению, а потом оно угаснет, придется заново учиться действовать, как обычные люди.
– Чего это оно вдруг угаснет? – нахмурилась Ири. – И какие еще выплески? Я говорю ведь, я всегда это видела! Только не знала, как пользоваться, вот. Иногда, наверно, случайно что-то выходило правильно, а я, голова дубовая, и не сообразила, что именно сделала! Ну ничего, я еще получше разберусь, только не на ходу…
– Уж сделай милость, – невольно улыбнулась я и посмотрела вверх, в лицо ее отцу.
Неверный зимний свет был тому причиной или что-то иное, но мне вдруг почудилось, будто Ирранкэ сделался прежним, таким, каким был до визита к фее, и почти угасший огонь в нем разгорелся с новой силой. Даже усталое и ожесточенное лицо словно разгладилось, шрам стал почти незаметным, а выбивающиеся из-под шапки волосы показались не седыми, а пепельно-русыми, как много лет назад…
– Почему ты решил, что волшебство возвращается? – спросила я.
– Помнишь наш разговор на постоялом дворе? – спросил он после паузы. – Я сказал тебе, что оно начало иссякать.
– Да, и мастерство забыто, потому что даже самый умелый мастер не сумеет создать что-то из ничего, – припомнила я. – А потом, в твоих воспоминаниях… Феи выпили волшебство из этого мира, чтобы хватило сил открыть дверь?
– Именно так. Но оно как сорная трава: если останется хоть стебелек, хоть обрывок корешка, вырастет и заполонит все кругом, сколько ни выпалывай, – совершенно серьезно сказал Ирранкэ, и я невольно улыбнулась: нашелся огородник! – Нам повезло, что феи вовремя нашли подходящее место, не успев иссушить наш мир, или выжечь его, или выморозить… А в легендах и о таком говорится, о мирах, в которых вовсе не осталось жизни, только голый камень или лед, которому уже никогда не суждено растаять.
– Вот именно сию минуту немудрено в это поверить, – пробормотала я, поглубже натянув шапку на уши, тут же спохватилась и окликнула: – Ири, а ты почему без шапки, чудовище?!
– А мне жарко! – отозвалась она и указала на ящерку. – Она меня греет!
Я только вздохнула, решив больше ничему не удивляться.
– А помнишь, о чем еще мы говорили?
– О Создателе. О том, что он, наверно, тоже был волшебником, раз умел пользоваться ключом, открывать двери и бродить… – Я осеклась.
– Между мирами, – закончил Ирранкэ. – И сдается мне, он видел то же самое, что видит Ири, и даже намного больше.
– Ты уж говори, да не заговаривайся, – помотала я головой, – а то ты сейчас ее потомком Создателя выставишь!
– Так ведь это правда, – улыбнулся он. – Алиев сотворил он, и в жилах Короля-чародея, должно быть, тоже текла его кровь. Забавно выходит, Марион! Я должен закончить дело жизни моей прародительницы, а Ири, быть может, продолжит дело самого… Раз волшебство возвращается, потребуются те, кто сумеет приручить его заново, – старые-то приемы не работают, да и не осталось умельцев.
– Ирэ, – серьезно сказала я, – бабушка всегда говорила мне: не беги впереди лошади. Мы еще даже дверь не нашли, я уж молчу о том, чтобы совладать с феей, а ты навыдумывал – на десяток жизней хватит, ваших, алийских, а не человеческих!
– А разве это плохо? – так же серьезно ответил он. – Знаешь, Марион… Если ты разучился мечтать, значит, ты почти что мертв.
– Ты…
– Я – разучился. Мое стремление уничтожить эту тварь, спасти вас, найти ключ… это было именно желание, не мечта. Сделать это во что бы то ни стало, а там и смерть не страшна, а о том, что будет… или могло бы быть дальше, думать уже нет ни сил, ни желания. А мечты – они…
Ирранкэ умолк, глядя в серое небо.
– Как облачные драконы? – подсказала я. – Вроде и есть они, и увидеть их можно, а все едино не поймаешь. Только и остается любоваться издали и думать: а вдруг когда-нибудь все-таки получится погладить чудесного зверя?
– Именно так. И, говорят, – добавил он и улыбнулся, – кое-кому это удалось. И заново научиться мечтать, и…
– Неужто?
– Да. Я, похоже, нашел своего облачного дракона. – Ирранкэ крепче сжал мою руку. – Теперь не отпущу.
– Ну конечно, – сказала дочь, вынырнув из-за большого камня, – я там дорогу ищу, а вы тут обнимаетесь! Я, может, тоже хочу! Ай-й… не так же сильно, задавите же…
Она посопела, прижавшись к нам, потом сказала:
– Знаете, как красиво? Все кругом серое, черное, зимнее, а я гляжу: за скалой откуда ни возьмись цветок!.. Ну, кажется, будто цветок – большой такой, больше этой самой скалы, и светится мягко-мягко, не как вот она. – Ири подергала ящерку за хвост, который свешивался ей на плечо, словно диковинный шарф, – а так… ну… Нежно, вот. Помнишь, мам, у графини Ауноры была шелковая брошь с бриллиантом в середке? Вот похоже: если свет на него попадет, он сияет, а сквозь лепестки лучики просвечивают…
– Ты о нас, что ли? – обескураженно спросила я, переглянувшись с Ирранкэ.
– Ну а о ком же еще? Хотя, – тут же сказала дочь, – брошь – это не то. Она неживая. А это… как цветок жасмина, а в нем роса на свету искрится, вот. Да, так правильно!
Я промолчала. Что тут скажешь?
– И мы уже почти пришли, – вдруг будничным тоном произнесла Ири. – Круг вон там, за поворотом, идем скорее!
Камни были разные – побольше и поменьше, сильно вросшие в землю. Летом на них, должно быть, зеленел мох, но сейчас были видны только черные пятна да белые снежные шапки.
– Да, вот это озерцо и водопад, тоже замерзший… – Ирранкэ шагнул было вперед, но дочь вцепилась в его одежду:
– Погоди! Нельзя пока!
– Почему?
– Я же сказала, они вразнобой тарахтят, – сердито ответила она. – Так ты никуда не попадешь. Если только в очередную обманку. Проход тут только один, но вокруг много напутано…
– И ты… сумеешь распутать? – негромко спросил он.
– Попробую, – вздохнула Ири и подошла к самому большому валуну, серому и округлому.
Почему-то сразу пришло на ум: наверно, каменный великан когда-то прилег отдохнуть, задремал и не проснулся, и зарос землей, одна голова на поверхности осталась. Или же какой-нибудь рыцарь отсек ему голову и прикатил на это место, а может, она сама отлетела от молодецкого удара, да так и валяется здесь неведомо сколько лет.
– Главный, – сказала Ири, положив на него руку. – Самый сильный, от него кругом все гудит, а остальные подтягивают. И струна такая черно-фиолетовая, как грозовое небо, но не мрачная. А в такт ему должен стучать… он! – Она указала на красноватый гранитный обломок. – Чуть потише, да, вот так! А теперь…
– Смотри, – шепнул Ирранкэ, взяв меня за плечи. – Смотри и запоминай: не всякий день увидишь, как маленькая девочка перекраивает волшебство фей на свой лад! Хотя, сдается мне, эти камни были здесь задолго до того, как явились феи, те лишь приспособили их для своих нужд.
– Не так! – Ири грозно топнула ногой, и белая ящерица зашипела. – На третий счет, а не на второй! Сбиваются с ритма, и все тут, – пожаловалась она, обернувшись. – Особенно этот вот чудит, не слушается…
Она пнула большой угольно-черный камень, ушибла палец, разумеется, выругалась (я пообещала всыпать ей горячих за такие слова, но попозже) и сказала:
– Ну, давайте заново!
– А ты им отстучи, как нужно, – посоветовал Ирранкэ. – Может быть, они просто не понимают, чего ты от них хочешь.
– Я им отстучу, – грозно произнесла Ири. – Я им так отстучу, мало не покажется!
Однако же подняла камень поменьше и примерилась к макушке серого валуна.
– Вот так надо!
Я невольно обхватила себя руками, когда все вокруг заполнил глухой гул, – это, должно быть, камни зазвучали в унисон. Ритм был совершенно нелюдской, от этого барабанного боя закладывало уши и тянуло вжаться в землю. И мне почудилось на мгновение, будто я вижу, как темно-красный луч протягивается от гранитного валуна к замерзшему озерцу и водопаду, потом к нему добавляется голубой, и синий, и фиолетово-черный… И все они пульсируют в такт, будто бьется огромное сердце, а сами эти лучи похожи на просвечивающие на руках жилы – у Ири они хорошо видны, такая тонкая у нее кожа…
– Сейчас! – крикнула Ири. – Глядите!
Лучи встретились в одной точке, как раз за водопадом, и там вспыхнул ослепительный белый огонь, такой, что смотреть было невозможно.
– Идем скорее, – сказал Ирранкэ, – это вход. В тот раз я ничего подобного не видел, но ощущение было то же самое…
– Только, чур, на этот раз все вместе, – серьезно сказала Ири и схватила нас обоих за руки. – Бежим! Скорее, пока он не закрылся! А то я потом замучаюсь снова ритм подбирать: он, оказывается, еще и меняется…
