ПЕРЕД БЕЛОРУССКОЙ ОПЕРАЦИЕЙ
Как рождался план операции «Багратион». — Подготовка фронтов и армий. — Роль Ставки. — И.Д. Черняховский и В.В. Курасов. — Между Ставкой и фронтами. — Несколько слов о прошлом в послевоенном освещении
Некоторое время врачи удерживали меня в постели. У меня появилась, таким образом, возможность еще раз вникнуть в детали подготавливаемой Генштабом Белорусской операции. Разрабатывая ее план, мы исходили из благоприятной обстановки, складывающейся к тому времени для нас на фронте.
Четвертое военное лето было для советского народа многообещающим. Позади были удачно проведенные крупные операции по освобождению десятков наших городов и сотен деревень. Теперь Красная Армия «по своему усмотрению» определяла темп и характер борьбы на фронтах.
К лету 1944 года фашистские войска были отброшены на линию Нарва — Псков — Витебск — Кричев — Мозырь — Пинск — Камень-Каширский — Броды — Коломыя — Яссы — Дубоссары — Днестровский лиман. Красная Армия освободила Ленинградскую и Калининскую области, часть Белоруссии, почти всю Украину, часть Молдавии и Крым. На южном участке фронта боевые действия были перенесены уже за пределы СССР и велись на территории Румынии.
Наш тыл все обильнее снабжал фронт вооружением, техникой, боеприпасами, снаряжением, материальными ресурсами. Были проведены очередные мероприятия по усовершенствованию организационной структуры войск, формированию новых танковых объединений и соединений, авиационных частей и соединений Резерва Верховного Главнокомандования. К началу летней кампании 1944 года в резерве Ставки находились две общевойсковые, одна танковая и одна воздушная армии, а на доукомплектовании — ряд стрелковых, кавалерийских, танковых, механизированных, артиллерийских и авиационных соединений. Советские Вооруженные Силы все более крепли организационно, неуклонно повышались боевое мастерство и моральный дух воинов. На 1 июня в Действующей армии было 1 617 408 членов и кандидатов в члены ВКП(б).
Еще при планировании операций на зимний период 1944 года Советское Верховное Главнокомандование приняло решение провести летом основные операции по разгрому центральной группировки фашистских войск и освобождению Белоруссии. Собственно, с апреля фактически и должно было начаться материальное обеспечение предстоящей летней кампании. Центральный Комитет партии, Государственный Комитет Обороны принимали все меры к своевременному созданию для этого всех предпосылок.
Генеральный штаб представил в ГКО все расчеты на требовавшиеся для этой операции воинские силы, запасы боевой техники, сооружения, боеприпасы, горючее, снаряжение, продовольствие и другие материальные ресурсы. Генштаб считал при этом возможным привлечь к участию в Белорусской операции некоторую часть войск за счет тех, которые освободятся в результате наступательных операций на юге. Разрабатывался и проводился в жизнь также ряд других крупных организационных мероприятий. В частности, в целях улучшения управления войсками на территории Белоруссии, 24 апреля 1944 года Западный фронт был переименован в 3-й Белорусский, а из армий его левого крыла, действовавших на могилевском направлении, был создан 2-й Белорусский фронт. Последовали меры по укомплектованию и обеспечению новых фронтов.
Больших трудов и внимания Центрального Комитета партии, Генерального штаба и центральных управлений Наркоматов обороны, путей сообщения потребовали меры, связанные с предстоявшей перегруппировкой войск и с переброской всего необходимого для Белорусской операции из глубины страны. Вся эта колоссальная работа должна была проводиться в обстановке строгой секретности, чтобы скрыть от врага огромный комплекс подготовительных работ для предстоявшей летней операции. Поэтому к руководству подготовительными мероприятиями привлекался крайне ограниченный круг лиц.
Готовясь к летней кампании 1944 года, фашистское командование считало наиболее вероятным, что Красная Армия нанесет главный удар на юге. В Белоруссии же они предполагали местные операции сковывающего характера, надеясь отразить их силами группы армий «Центр». Гитлеровская клика не допускала мысли, что советские войска смогут наступать по всему фронту. Поэтому свои основные силы враг держал не в Белоруссии, а на юге. Чтобы укрепить фашистов в этом мнении, мы демонстративно «оставляли на юге» большинство своих танковых армий. Все светлое время суток в войсках центрального участка советско-германского фронта велись лихорадочные «оборонительные» работы (на южном участке оборонительные работы велись ночью) и т. д. Вот лишь небольшая часть вопросов, над которыми трудились тогда Генеральный штаб и соответствующие управления Наркомата обороны.
К разработке конкретного оперативного плана проведения Белорусской операции и плана летней кампании 1944 года в целом Генеральный штаб вплотную приступил с апреля. В основу плана был положен замысел Верховного Главнокомандования, которым предусматривалось мощными сходящимися ударами по флангам Белорусского выступа — с севера от Витебска через Борисов на Минск и с юга через Бобруйск также на Минск — разгромить главные силы немецкой группы армий «Центр», находившиеся в середине выступа, восточнее Минска. Предполагалось, что успешное выполнение замысла позволит полностью освободить всю территорию Белоруссии, отбросить все еще нависавший над Москвой вражеский фронт западнее Смоленска, далее выходом на побережье Балтийского моря и к границам Восточной Пруссии рассечь стратегический фронт врага, поставив в опасное положение действовавшую в Прибалтике группу армий «Север», создать выгодные предпосылки для нанесения последующих ударов по врагу как в Прибалтике, так и в западных районах Украины и для развития новых, решающих операций на наиболее уязвимых для немцев восточно-прусском и варшавском направлениях.
Для разгрома группы армий «Центр» Ставка считала необходимым привлечь войска 1-го Прибалтийского фронта (командующий генерал армии И.Х. Баграмян, член военного совета генерал-лейтенант Д.С. Леонов, начальник штаба генерал-лейтенант, затем генерал-полковник В.В. Курасов), стоявшие западнее Невеля по Невельской гряде до Западной Двины; 3-го Белорусского фронта (командующий генерал-полковник, затем генерал армии И.Д. Черняховский, член военного совета генерал-лейтенант В.Е. Макаров, начальник штаба генерал-лейтенант, затем генерал-полковник А.П. Покровский) — от Западной Двины по Витебской гряде до западных отрогов Смоленской возвышенности; 2-го Белорусского фронта (командующий генерал-полковник, а с 28 июля 1944 года генерал армии Г.Ф. Захаров, член военного совета генерал-лейтенант Л.З. Мехлис, затем генерал-лейтенант Н.Е. Субботин, начальник штаба генерал-лейтенант А.Н. Боголюбов) — от восточной границы между Витебской и Могилевской областями до северной границы Гомельской области; 1-го Белорусского фронта (командующий генерал армии, затем Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский, член военного совета генерал-лейтенант Н.А. Булганин, начальник штаба генерал-полковник М.С. Малинин) — от Нового Быхова через Жлобин к устью Птичи, затем вдоль Припяти на запад до Ратно и оттуда к Ковелю; Днепровскую военную флотилию (командующий капитан 1-го ранга, затем контр-адмирал В.В. Григорьев, член военного совета капитан 1-го ранга П.В. Боярченко, начальник штаба капитан 2-го ранга К.М. Балакирев), корабли которой находились на Днепре, Березине и Припяти; наконец, крупные силы партизан, активно действовавших на территории Белоруссии.
Замыслом предусматривался одновременный переход в наступление на лепельском, витебском, богушевском, оршанском, могилевском, свислочском и бобруйском направлениях с тем, чтобы мощными и неожиданными для врага ударами раздробить его стратегический фронт обороны, окружить и уничтожить немецкие группировки в районе Витебска и Бобруйска, после чего, стремительно развивая наступление в глубину, окружить и затем разгромить войска 4-й немецкой армии восточнее Минска, что создало бы благоприятные условия для развития операций всех четырех фронтов.
Одновременно с подготовкой Белорусской операции Генеральный штаб совместно с командованием Ленинградского и Карельского фронтов разрабатывали наступательные операции на Карельском перешейке и в Южной Карелии. Они должны были отвлечь силы и внимание врага от центрального участка фронта. Успех советских войск в этих операциях, которые планировалось провести раньше, мог резко повлиять на правящие круги Финляндии, вынудить их к разрыву с Германией и скорейшему выходу из войны.
В течение марта и апреля замысел летней кампании неоднократно обсуждался и уточнялся у Верховного Главнокомандующего.
Г.К. Жукова и меня несколько раз вызывали в Москву. Много раз Верховный Главнокомандующий говорил с нами об отдельных деталях и по телефону. При этом Сталин нередко ссылался на свои переговоры по этим вопросам с командующими войсками фронтов, особенно с К.К. Рокоссовским. Когда шли операции по освобождению Правобережной Украины и Крыма, Сталин напоминал мне о необходимости во что бы то ни стало закончить их в апреле, чтобы в мае полностью переключиться на подготовку Белорусской операции. В начале апреля в одном из разговоров он сообщил мне, что склонен, вопреки возражениям командующего Ленинградским фронтом Л.А. Говорова, снова разделить этот фронт на два, оставить за Ленинградским фронтом к югу от Финского залива нарвское направление (примерно до Гдова), а южнее, на псковско-валгском направлении, создать 3-й Прибалтийский фронт, передав ему из Ленинградского 3 армии. Тогда же он поставил мне и другой вопрос, который обсуждался в Ставке, — о разделении Западного фронта, о чем я уже говорил выше. Словом, Верховный постоянно обращал наше внимание на подготовку этой операции. Заранее был решен вопрос и о назначении командующих Белорусскими фронтами.
Помню, Сталин спросил меня, кого бы я мог рекомендовать на должность командующего 3-м Белорусским фронтом. Я сказал, что по всем вопросам, связанным с Белорусской операцией, мы неоднократно говорили с Антоновым. В качестве командующего 3-м Белорусским я порекомендовал кандидатуру генерал-полковника И.Д. Черняховского. Помню и другую беседу того времени.
4-й Украинский фронт готовился тогда к штурму Сапун-горы и взятию Севастополя. Сталин поинтересовался, какие войска этого фронта можно будет взять после освобождения Севастополя на усиление фронтов белорусского направления. По нашему с А.И. Антоновым мнению, фронтовое управление и 2 армии (2-ю гвардейскую и 51 — ю) можно было вывести в резерв Ставки, причем обязательно на территорию Белоруссии. Из них одну разместить восточнее Витебска, для усиления правого крыла создаваемой там группировки.
Сталин не возражал и приказал мне еще раз обсудить эти вопросы с Антоновым, после чего окончательно согласовать со Ставкой предложения Генерального штаба. Попросил также сообщить свои предложения о начальниках штабов создаваемых на белорусском направлении фронтов и наметить из состава войск 4-го Украинского фронта известный мне и наиболее опытный высший командный состав, который полезно будет использовать при проведении Белорусской операции. Обдумав это, я несколько позднее назвал двух командармов — Г.Ф. Захарова и Я.Г. Крейзера, а из командиров корпусов — А.А. Лучинского, П.К. Кошевого и ряд других командиров. Данные рекомендации тоже не пропали даром. Захаров стал командовать после И.Е. Петрова 2-м Белорусским фронтом; Крейзер — опять 51-й армией, во главе которой он с июля участвовал в развитии Белорусской операции; Лучинский с 28-й армией участвовал в развитии Бобруйской операции; Кошевой командовал во время освобождения Белоруссии 71-м стрелковым корпусом и т. д.
В первой половине апреля 1944 года Генеральный штаб с разрешения Верховного Главнокомандующего запросил мнение командующих соответствующими фронтами о летней кампании и проведении Белорусской операции. С 17 по 19 апреля Ставка дала фронтам Северо-Западного, Западного и Юго-Западного направлений директивы перейти к местной обороне и созданию оборонительных рубежей. В директивах указывалось, что мероприятие это временное, направленное на подготовку войск к последующим активным действиям. 2-й и 3-й Украинские фронты получили аналогичные директивы 6 мая.
20 мая разработанный Генштабом план Белорусской операции был представлен Верховному Главнокомандующему. Вскоре он был рассмотрен в Ставке с участием некоторых командующих и членов военных советов фронтов. В ближайшие же дни Генштаб должен был представить уточненный план на окончательное утверждение в Ставку. Вместе с Г.К. Жуковым и А.И. Антоновым я неоднократно бывал в те дни у Верховного Главнокомандующего. Каждый раз во время этих встреч мы возвращались к обсуждению деталей плана и проведения Белорусской операции, получившей наименование «Багратион». Тогда же всесторонне был рассмотрен вопрос о готовности Ленинградского фронта к проведению в начале июня наступательной операции на Карельском перешейке и план операции Карельского фронта в Южной Карелии, которая должна была начаться через несколько дней после операции Ленинградского фронта.
30 мая Ставка окончательно утвердила план операции «Багратион». Он был прост и в то же время смел и грандиозен. Простота его заключалась в том, что в его основу было положено решение использовать выгодную для нас конфигурацию советско-германского фронта на белорусском театре военных действий, причем мы заведомо знали, что эти фланговые направления являются наиболее опасными для врага, следовательно, и наиболее защищенными. Смелость замысла вытекала из стремления, не боясь контрпланов противника, нанести решающий для всей летней кампании удар в одном стратегическом направлении. О грандиозности замысла свидетельствует его исключительно важное военно-политическое значение для дальнейшего хода Второй мировой войны, невиданный размах, а также количество одновременно или последовательно предусмотренных планом и, казалось бы, самостоятельных, но вместе с тем тесно связанных между собой фронтовых операций, направленных к достижению общих военно-стратегических задач и политических целей.
Конфигурация фронта в Белоруссии представляла собой к тому времени огромный выступ на восток площадью около 250 тыс. кв. км, огромной дугой огибавший Минск. Северный его фас был обращен к Великим Лукам; восточный смотрел с немецкой стороны на Смоленскую и Гомельскую области; южный тянулся вдоль Припяти. Нависая над правым крылом 1-го Украинского фронта, выступ создавал с севера угрозу коммуникациям этого фронта и способствовал обороне фашистских подступов к границам Польши и Восточной Пруссии. Поэтому немецкое командование стремилось удержать выступ во что бы то ни стало и уделяло его обороне исключительное внимание.
Главная полоса вражеской обороны проходила по линии Витебск — Орша — Могилев — Рогачев — Жлобин — Бобруйск. Особенно сильно были укреплены районы Витебска и Бобруйска, то есть фланги группы армий «Центр». Мощную оборону она имела также на оршанском и могилевском направлениях. Были построены оборонительные рубежи и в оперативной глубине — по берегам Днепра, Друти и Березины. Все инженерные оборонительные сооружения довольно удачно увязывались с естественными, очень выгодными для обороны условиями местности — реками, озерами, болотами, лесами. Крупные города гитлеровцы превратили в сильные узлы сопротивления, укрепленные системой хорошо развитых траншей, дотов и дзотов, а такие города, как Витебск, Орша, Могилев, Бобруйск, Борисов и Минск, приказом Гитлера были объявлены «укрепленными районами». Это, как обычно, означало, что их следовало удерживать любой ценой.
В немецкую группу армий «Центр» входили 3-я танковая, 4-я, 9-я и 2-я армии. В первой полосе обороны находилось 38 дивизий, во втором эшелоне и в резерве — 14 дивизий с большим количеством спецподразделений и команд, а всего, с учетом фланговых соединений соседних групп армий, немцы имели в Белоруссии 63 дивизии и три бригады. Руководил центральной группой вражеских войск до 28 июня 1944 года генерал-фельдмаршал Буш. Его армиями командовали генерал-полковник Рейнгардт, генерал пехоты Типпельскирх, генерал танковых войск Форман и генерал-полковник Вейхс. Несколько позже к участию в боях здесь подключилась 4-я танковая армия генерала танковых войск Неринга. На этом направлении было сосредоточено 1200 тыс. солдат и офицеров, имевших 9,5 тыс. орудий и минометов, 900 танков и штурмовых орудий, 1300 боевых самолетов.
По утвержденному Ставкой плану, операцию «Багратион» решено было начать 19–20 июня. На вторую половину 1944 года руководящий состав Вооруженных Сил получил новые условные фамилии. Сталин теперь именовался Семеновым, Жуков — Жаровым, я — Владимировым; командующие фронтами: Говоров — Гавриловым, Масленников — Мироновым, Еременко — Егоровым, Баграмян — Батуриным, Черняховский — Черновым, Захаров — Зориным, Рокоссовский — Румянцевым, Конев — Киевским, Малиновский — Морозовым.
Утверждая 30 мая план Белорусской операции, Сталин, как это было уже не раз, заявил, что ближайшая задача Ставки — помочь командованию и войскам фронтов получше подготовить и провести задуманную операцию, а ГКО и Генштаб обязаны принять меры к тому, чтобы своевременно и полностью обеспечить войска всем необходимым. Он предложил направить Г.К. Жукова и меня в Белоруссию в качестве представителей Ставки и спросил, на какие фронты мы хотели бы поехать. Мы оба ответили, что готовы работать там, где будет указано. Было принято решение послать Жукова для координации действий 1-го и 2-го Белорусских, а меня— 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов.
В ночь на 31 мая Сталин, Жуков, я и Антонов отработали в Ставке частные директивы фронтам белорусского направления, указания немедленно приступить к подготовке операции «Багратион» и конкретные задачи на первый этап ее проведения. 31 мая директивы за подписью Сталина и Жукова были направлены фронтам. Г.К. Жуков подписал распоряжение Захарову и Рокоссовскому определить срок готовности и начало наступления. Аналогичное распоряжение за моей подписью посылалось Баграмяну и Черняховскому.
Ставка Верховного Главнокомандования намечала следующий план дальнейшего развития операции. Усилия 1-го Прибалтийского фронта направить через Полоцк, Глубокое, Швенченис (Свенцяны) — на Шяуляй, отсекая немецкую группу армий «Север» от группы «Центр» и выходя на Балтику в районе Клайпеды; войска 3-го Белорусского фронта, после разгрома врага в районе Витебска и Орши и удара на Борисов, направить через Минск, Молодечно, Вильнюс, Каунас, Лиду и Гродно и вывести к границам Восточной Пруссии: 2-м Белорусским фронтом, сковывая немецкую группу армий «Центр» с востока, наносить удар на Могилев, затем через Столбцы и Новогрудок выходить в район Волковыск, Белосток. 1-й Белорусский фронт, после выполнения Белорусской операции и окружения вместе с войсками 3-го Белорусского фронта минской группировки противника, должен будет направить войска своего правого крыла на Слуцк, Барановичи, Слоним и Пружаны, а левого — через Пинск, Кобрин, Брест, Ковель и Хелм на Седлец и Люблин.
31 мая я встретился в Генштабе с командующим 3-м Белорусским фронтом И.Д. Черняховским, которому из-за болезни не удалось принять участие в совещании у Верховного Главнокомандующего при рассмотрении плана операции. Иван Данилович искренне обрадовался встрече и выразил удовлетворение, что мы с ним вместе будем осуществлять операцию, в которой он впервые будет выступать в качестве командующего фронтом. В нашей беседе о замысле операции «Багратион» и о задачах 3-го Белорусского фронта принимали участие Г.К. Жуков и А.И. Антонов.
В те же дни фронтам был дан ряд конкретных указаний, имевших отношение к летним наступательным операциям. Так, 27 мая директивой Ставки участок правофланговой 6-й гвардейской армии 1-го Прибалтийского фронта передавался 2-му Прибалтийскому, а 6-я гвардейская должна была бы использоваться в ударной группировке своего фронта.
29 мая всем командующим фронтами направили подробную директиву Генштаба, в которой перечислялись все основные мероприятия, обеспечивающие скрытность работ при подготовке летних операций.
Перед нашим отъездом Верховный Главнокомандующий дал нам с Жуковым последние указания относительно нашей деятельности на фронтах, просил постоянно держать его в курсе происходящих событий и пожелал войскам и нам лично успеха.
Выезжал я, как обычно, в сопровождении группы офицеров и генералов. В ее состав впервые был включен старший лейтенант М.И. Сорокин. Судьбе было дано так распорядиться, что с тех пор уже тридцать лет он неизменно находится со мной. Вначале он решал задачи обеспечения безопасности начальника Генерального штаба, а сейчас — для поручений при мне.
Помнится, когда в мае 1944 года М.И. Сорокин представился мне, он сразу же произвел благоприятное впечатление: крепкого телосложения, стройный, высокий, серьезный. Правда, показался несколько хмурым, но, как стало потом понятно, эта хмурость являлась своеобразным отражением его сдержанности, внутренней собранности. Пришел М.И. Сорокин ко мне обстрелянным офицером — в составе советских войск с боями отходил от границы, а потом выполнял ряд важных специальных заданий.
Много верст я проехал с Михаилом Ивановичем. Он сопровождал меня при проведении Белорусской операции, разгроме немецко-фашистских войск в Прибалтике и Пруссии, колесил по дорогам Дальнего Востока во время войны против милитаристской Японии. В послевоенные годы, когда я работал в Министерстве обороны, он также был непременным моим спутником.
Должность адъютанта или офицера для поручений имеет ряд специфических особенностей. В ней много мелких забот и хлопот. Но специфика спецификой, а он прежде всего должен быть всегда примерным военнослужащим.
Могу сказать только положительное о полковнике М.И. Сорокине. Он экстерном сдал экзамены за курс Высшего военного училища имени Верховного Совета РСФСР. М.И. Сорокин с душой относится к делу, энергичный, дисциплинированный. Спасибо ему за честное выполнение своего служебного долга, за умение всегда быть полезным и крайне нужным человеком.
4 июня в 16 часов я прибыл в штаб 3-го Белорусского фронта, располагавшийся в лесу вблизи городка Красное Смоленской области. Там заранее был подготовлен пункт управления с соответствующими средствами связи, обеспечивавший мне постоянную и падежную телефонную, телеграфную и радиосвязь со Ставкой, Генеральным штабом и всеми командующими фронтами и армиями.
Вместе со мной прибыли: заместитель командующего артиллерией Красной Армии генерал-полковник М.Н. Чистяков, который должен был координировать действия артиллерии двух фронтов; заместитель командующего ВВС генерал-полковник авиации Ф.Я. Фалалеев (с той же целью по авиации) и группа офицеров Генерального штаба, возглавлявшаяся состоявшим при мне генералом для поручений генерал-лейтенантом М.М. Потаповым.
Вечером И.Д. Черняховский ознакомил нас с окончательно отработанным командованием фронта планом операции, с задачами армий и доложил о проделанной работе по подготовке операции.
Согласно директиве Ставки от 31 мая 1944 года этот фронт был обязан, проведя операцию во взаимодействии с левым крылом 1-го Прибалтийского и войсками 2-го Белорусского фронтов, разгромить витебско-оршанскую группировку врага. Для этой цели предусматривалось нанести два удара: один 39-й и 5-й армиями на севере фронта, причем 39-я, обходя Витебск с юго-запада, во взаимодействии с левым крылом 1-го Прибалтийского фронта, должна была разгромить витебскую группировку врага и овладеть Витебском, а 5-я через Богушевск, Сенно и Лукомль пробиваться к верхнему течению реки Березины; другой удар — 11-й гвардейской и 31-й армиями, разгромив оршанскую группировку врага, развивать наступление вдоль Минской автострады на Борисов. Подвижные войска (конницу и танки) предлагалось использовать для развития успеха в общем направлении на Борисов. К началу операции фронт имел 6445 стволов артиллерии и минометов (от 76-мм и выше), 689 установок реактивной артиллерии, 1810 танков и самоходных орудий (с учетом стоявшей в резерве 5-й гвардейской танковой армии) и 1864 боевых самолета.
По решению командующего фронтом для выполнения этих задач создавались ударные группы в 39-й армии (командующий генерал-лейтенант И.И. Людников, член военного совета генерал-майор В.Р. Бойко, начальник штаба генерал-майор М.И. Симиновский) — 84-й и 5-й гвардейский стрелковые корпуса в составе 5 стрелковых дивизий и 28-я танковая бригада; в 5-й армии (командующий генерал-лейтенант Н.И. Крылов, член военного совета генерал-майор И.М. Пономарев, начальник штаба генерал-майор Н.Я. Прихидько) — 72-й и 65-й стрелковые корпуса в составе 6 стрелковых дивизий, 153-я и 2-я гвардейская танковые бригады; в 11-й гвардейской армии (командующий генерал-лейтенант К.Н. Галицкий, член военного совета генерал-майор П.Н. Куликов, начальник штаба генерал-майор И.И. Семенов) — 8-й и 36-й гвардейский стрелковые корпуса в составе 5 стрелковых дивизий и 120-я танковая бригада; в 31-й армии (командующий генерал-лейтенант В.В. Глаголев, член военного совета генерал-майор Д.А. Карпенков, начальник штаба генерал-майор М.И. Щедрин) — 71-й и 36-й стрелковые корпуса в составе 5 стрелковых дивизий и 213-я танковая бригада.
Второй эшелон фронта составляли подвижные соединения: 3-й гвардейский механизированный корпус, 3-й гвардейский кавалерийский корпус, а в последующем и 5-я гвардейская танковая армия; в 11 — й гвардейской армии— 2-й гвардейский танковый Тацинский корпус.
По плану, утвержденному командующим фронтом, из артиллерийских и танковых средств фронта, для обеспечения успеха на армейских участках прорыва фронта обороны врага, привлекались 5764 орудия и миномета, или 80,1 % общего количества стволов, что составляло в среднем на 1 км фронта прорыва до 175 стволов; 1466 танков и САУ, или 80,9 % от общего количества, что составляло общую плотность на 1 км участка прорыва до 44 единиц. Это позволяло рассчитывать на успех предстоящей операции.
Проверкой было установлено, что командование, штаб и политуправление фронта уделяют серьезное внимание маскировке прибывавших на фронт общевойсковых, танковых, артиллерийских соединений и других специальных войсковых частей и всевозможных воинских грузов. Офицеры штаба фронта встречали на станциях выгрузки войска и сопровождали их в указанные для них районы сосредоточения, строжайше требуя мер маскировки. Категорически запрещалось производить днем перегруппировки и крупные передвижения войск; осуществлять рекогносцировки большими группами командного состава; нарушать существовавший ранее режим огня; производить ознакомительные облеты занятых противником территорий. Маскировка районов сосредоточения повседневно проверялась с воздуха офицерами штаба фронта. Одновременно проводился ряд хорошо продуманных и умело организованных мероприятий с целью дезориентации противника. Серьезно была организована и боевая подготовка войск на хорошо оборудованных полигонах и учебных полях в тылу, куда дивизии и специальные части, предназначенные для прорыва, последовательно и скрытно выводились во вторые эшелоны.
Во всем чувствовался мудрый опыт командования и штабов всех степеней фронта, накопленный на протяжении войны.
5 июня командование фронта рассматривало планы армий по проведению операции. Докладывали командармы И.И. Людников (39-я армия) и В.В. Глаголев (31-я армия). Особых замечаний их планы не вызвали и были одобрены.
6 июня с утра мы с И.Д. Черняховским побывали в 5-й армии Н.И. Крылова, на участке прорыва детально проанализировали планы командующего и начальников родов войск армии.
Особое внимание было уделено вопросам использования артиллерии и увязке действий пехоты, танков, артиллерии и авиации. По всем вопросам была достигнута полная договоренность, и мы покинули армию вполне уверенными в том, что она находится в твердых, умелых и надежных руках.
В ночь на 7 июня я доложил Верховному, что на 3-м Белорусском и 1-м Прибалтийском фронтах за эти дни никаких изменений в оперативной обстановке не произошло, подготовка войск в 3-м Белорусском проходит в сроки, установленные планом. 7 июня вместе с Черняховским, Фалалеевым и командованием 1-й воздушной армии мы обсуждали задачи, стоявшие перед авиацией. На рассвете 8 июня я вместе с М.Н. Чистяковым и Ф.Я. Фалалеевым перелетели на 1-й Прибалтийский фронт.
Командующего фронтом Ивана Христофоровича Баграмяна я знал еще до Великой Отечественной войны по учебе в Академии Генерального штаба, а начальника штаба Владимира Васильевича Курасова — еще раньше, до совместной учебы в этой академии. Наше первое знакомство с ним состоялось в 1935–1936 годах во время оперативно-стратегических полевых поездок, проводившихся командующим Белорусским военным округом И.П. Уборевичем. Я тогда работал начальником отдела боевой подготовки в штаба Приволжского военного округа, командование которого привлекалось на эти поездки в роли одного из армейских управлений. В.В. Курасов служил тогда в Белорусском военном округе. В 1940 году, после того как я был назначен на должность заместителя начальника Оперативного управления Генштаба, по моему предложению на мою прежнюю должность — начальника отдела оперативной подготовки Генштаба был переведен старший преподаватель Академии Генштаба В.В. Курасов. В первых числах августа 1941 года я стал начальником Оперативного управления и заместителем начальника Генерального штаба, а В.В. Курасов — заместителем начальника Оперативного управления. Он много помогал Б.М. Шапошникову и мне в те тяжелые месяцы войны. На протяжении последующих лет возглавлявшиеся Владимиром Васильевичем штабы армий и фронтов всегда получали высокую оценку Ставки Верховного Главнокомандования и руководства Генерального штаба. Установившимися между нами в те годы дружественными отношениями мы оба очень дорожили.
Итак, военная служба снова, в третий раз привела меня туда, где мне довелось быть во время Гражданской войны и в 30-е годы. Естественно, нахлынули воспоминания. Но действительность быстро вернула меня к напряженным повседневным делам. Весь день 8 июня мы пробыли на КП И.Х. Баграмяна. Заслушали доклады командующего, начальника штаба, начальников родов войск и члена военного совета фронта о ходе подготовки к операции, ее материальном обеспечении. Согласно директиве Ставки от 31 мая командованию 1-го Прибалтийского фронта на первом этапе стратегической Белорусской операции приказывалось во взаимодействии с 3-м Белорусским фронтом разгромить витебско-лепельскую группировку противника и выйти на южный берег Западной Двины в районе Чашники, Лепель, для чего силами 6-й гвардейской и 43-й армий предусматривалось прорвать оборону противника юго-западнее Городка (в 35 км северо-западнее Витебска).
Решая задачу, войска фронта обязаны были форсировать Западную Двину и овладеть Бешенковичами, а частью сил во взаимодействии с правым крылом 3-го Белорусского фронта разгромить витебскую группировку противника и освободить Витебск, чтобы в дальнейшем, развивая наступление на Лепель, прочно обеспечивать главную группировку фронта с севера на полоцком направлении.
В состав 1-го Прибалтийского фронта к началу Белорусской операции входили: 4-я ударная армия (командующий генерал-лейтенант П.Ф. Малышев, член военного совета генерал-майор Т.Я. Велик, начальник штаба генерал-майор А.И. Кудряшов) — 14-й, 83-й и 100-й стрелковые корпуса; 6-я гвардейская армия (командующий генерал-лейтенант, вскоре генерал-полковник И.М. Чистяков, член военного совета генерал-майор К.К. Абрамов, начальник штаба генерал-майор В.А. Пеньковский) — 22-й и 23-й, 103-й и 2-й гвардейский стрелковые корпуса; 43-я армия (командующий генерал-лейтенант А.П. Белобородое, член военного совета генерал-майор С.И. Шабалов, начальник штаба генерал-майор Ф.Ф. Масленников) — 1-й, 60-й и 92-й стрелковые корпуса; 3-я воздушная армия (командующий генерал-лейтенант авиации Н.Ф. Папивин, начальник штаба генерал-майор авиации Н.П. Дагаев); 1-й танковый корпус генерал-лейтенанта танковых войск В.В. Будкова; ряд других стрелковых, танковых, самоходно-артиллерийских, артиллерийских и инженерных соединений и частей, подчиненных непосредственно командованию фронта.
Согласно указаниям Ставки взлом тактической обороны врага решено было осуществить на 25-километровом фронте, на стыке 16-й немецкой армии группы армий «Север» с 3-й танковой армией группы армий «Центр». К месту прорыва сосредоточивались две армии фронта — б-я гвардейская и главные силы 43-й, а также основные фронтовые резервы и 1 — й танковый корпус. Главный удар предусматривалось нанести смежными флангами армий в общем направлении на Бешенковичи, Лепель, имея ближайшей задачей прорыв тактической зоны обороны врага, чтобы затем во взаимодействии с 39-й армией 3-го Белорусского фронта окружить и разгромить витебскую группировку врага, а главными силами с ходу форсировать Западную Двину и овладеть плацдармом на ее левом берегу.
В дальнейшем намечалось главными силами фронта развивать наступление на запад, чтобы, разгромив лепельскую группировку, с ходу овладеть Лепелем, а ударом частью сил вдоль правого берега Западной Двины отсечь войска 16-й армии от войск 3-й немецкой танковой армии.
Для осуществления этой и последующих задач командование фронта решило развернуть силы в одном оперативном эшелоне, используя танковый корпус в качестве подвижной группы. Операция предусматривала три этапа. Основным содержанием первого являлся взлом обороны противника на всю глубину тактической зоны. На втором этапе намечалось ввести в прорыв танковый корпус в направлении на Бешенковичи, форсирование Западной Двины и захват плацдарма на ее левом берегу. Одновременно 43-я армия во взаимодействии с 39-й армией 3-го Белорусского фронта должна была окружить и уничтожить витебскую группировку противника. На третьем этапе планировалось форсировать реку Уллу и овладеть городами Камень и Лепель. Дальнейшие действия зависели от хода развития стратегической операции. К участку прорыва привлекалось до 75 % всех находившихся в составе фронта стрелковых войск, 3760 орудий и минометов, 535 танков и САУ.
Командование фронта определило и состав армейских ударных группировок. В 6-й гвардейской армии для прорыва предназначались 2 стрелковых корпуса — 22-й и 23-й в первом эшелоне и 2— 103-й и 2-й гвардейский — во втором. 43-я армия имела в ударной группировке 3 стрелковых корпуса — 1-й и 60-й в первом эшелоне и 92-й — во втором. После такого распределения сил и средств в резерве фронта кроме танкового корпуса оставалась одна стрелковая дивизия на правом крыле ударной группировки. Здесь, как и на 3-м Белорусском фронте, командованием и штабами всех степеней и войсками в целом была развернута огромная подготовительная работа.
Никаких существенных замечаний или поправок принятые командованием фронта решения по проведению операции у нас не вызвали. Были рассмотрены и одобрены решения командующих армиями фронта.
В ночь на 9 июня в очередном донесении Верховному Главнокомандующему я сообщил, что подготовка к операции в 1-м Прибалтийском фронте идет успешно; доложил и о том, что прибытие войск на 3-й Белорусский фронт из-за неудовлетворительной работы железных дорог задерживается и что утвержденный план перевозок срывается. Так, к 9 июня из 3-го гвардейского механизированного корпуса генерал-лейтенанта танковых войск В.Т. Обухова прибыло всего лишь 50 % состава, тогда как по плану корпус должен был прибыть полностью еще 5 июня. Добавлю, что вообще в те месяцы работа железных дорог не раз вызывала у нас нарекания, их отставание от фронтовых нужд чрезвычайно осложняло выполнение боевых заданий.
В ту же ночь мы вернулись на 3-й Белорусский фронт и весь день 9 июня вместе с И.Д. Черняховским знакомились с 11 — й гвардейской армией К.Н. Галицкого. Армия в целом производила отличное впечатление, хотя в связи с ее перегруппировкой на новое направление подготовительная работа к операции в ней несколько отставала. Заслушав решение и основные соображения Галицкого и командиров корпусов по проведению операции, мы внесли некоторые коррективы и дали дополнительные указания.
Озабоченный задержкой с подвозом войск, я предложил начальнику Главного организационного управления Генерального штаба, моему заместителю генерал-лейтенанту А.Г. Карпоносову прибыть ко мне на фронт. В первом часу ночи на 10 июня, докладывая Сталину о проделанной задень работе, я вновь высказал беспокойство по поводу несвоевременного прибытия на фронт войск. Поделился также и тем, что первое впечатление об И.Д. Черняховском как о командующем фронтом очень хорошее: трудится он много, умело и уверенно.
Пока Черняховский продолжал свою работу в 11-й гвардейской армии, я занялся подготовкой к операции 3-го гвардейского механизированного Сталинградского и 3-го гвардейского кавалерийского корпусов. Познакомился с их командирами, детально ознакомил их с обстановкой, задачами и с той спецификой, при которой корпусам, объединенным в конно-механизированную группу, придется выполнять ответственные задачи в значительном отрыве от основных сил фронта.
Пользуясь приездом А.Г. Карпоносова, 11 июня я занимался также вопросами железнодорожных перевозок. Подготовив письмо в Наркомат путей сообщения с просьбой во что бы то ни стало улучшить дело и закончить перевозки (с учетом прибытия войск 5-й гвардейской танковой армии) не позднее 18 июня, отправил его с А.Г. Карпоносовым.
12 июня вместе с Черняховским мы проверяли окончательную готовность 5-й армии Крылова и 39-й армии Людникова. Как раз в этот день прибыл на фронт командующий 5-й гвардейской танковой армией маршал бронетанковых войск П.А. Ротмистров. Мы тщательно отработали с ним вопросы о месте и сроках сосредоточения войск армии, рекогносцировке возможных направлений ее действий. Решили, что основным направлением будет оршанско-борисовское.
13 июня я продолжал работу в армиях Крылова и Людникова. Уже этот краткий перечень моей работы до некоторой степени показывает, чем у меня были заполнены эти предоперационные дни. Я всячески старался помочь Черняховскому, чтобы его 3-й Белорусский фронт, игравший наряду с 1-м Белорусским фронтом Рокоссовского главную роль при осуществлении операции «Багратион», оказался на высоте. В ночь на 14 июня я писал в докладе Верховному: «Подготовка к выполнению Вашего задания идет полным ходом, с отработкой мельчайших деталей. Наличные войска к указанному Вами сроку, безусловно, будут готовы. Уверенность в успехе у всех полная. По-прежнему опасения за своевременный подход по железной дороге 4-й и 15-й артиллерийских бригад, кавалерийского корпуса Осликовского, боеприпасов, горючего и соединений Ротмистрова… Еще раз докладываю, что окончательный срок начала всецело зависит от работы железных дорог, мы со своей стороны сделали и делаем все, чтобы выдержать установленные Вами сроки».
Утром 14 июня И.В. Сталин сообщил мне, что из-за задержки в железнодорожных перевозках начало операции переносится на 23 июня.
В полной уверенности за готовность войск И.Д. Черняховского во второй половине дня вместе с М.Н. Чистяковым и Ф.Я. Фалалеевым я перелетел снова на 1-й Прибалтийский фронт И.Х. Баграмяна. Здесь в течение 15 и 16 июня мы детально проверили ход подготовки и материальное обеспечение 6-й гвардейской, 43-й и 3-й воздушной армий.
6-ю гвардейскую армию я отлично знал еще по Сталинградской и Курской битвам. С 43-й непосредственно знакомился впервые. Хорошее впечатление произвел на меня ее новый командующий генерал-лейтенант А.П. Белобородов, при моем участии сменивший на этом посту К.Д. Голубева. Большим боевым опытом обладали и командиры корпусов в его армии. Афанасий Павлантьевич Белобородов прошел славный боевой путь, был известен как смелый и решительный военачальник. Успешно воевал в Белоруссии в последующих операциях и позднее в Восточной Маньчжурии. Последний крупный пост, который он занимал, — командующий войсками Московского военного округа. В автомобильной катастрофе он серьезно повредил свое здоровье, что и вынудило его оставить столь кипучую и плодотворную деятельность. В ходе Белорусской операции, несмотря на всю сложность боевой обстановки, молодой командарм А.П. Белобородов очень умело руководил войсками армии. Принятое им и доложенное нам решение на прорыв, проверенное нами на местности, было совершенно правильным и никаких серьезных поправок не потребовало. Вспоминая эти дни, А.П. Белобородов писал об этом: «В середине июня в армию вместе с командующим фронтом прибыли представитель Ставки Маршал Советского Союза А.М. Василевский, маршал артиллерии М.Н. Чистяков и генерал-полковник авиации Ф.Я. Фалалеев. Представитель Ставки в деталях ознакомился с ходом перегруппировки, сосредоточения войск и их боевой подготовки, с обеспечением частей боеприпасами, с оценкой обстановки в полосе армии и нашим решением на наступление. Его особенно интересовали вопросы использования танков, артиллерии и их инженерного обеспечения, организации взаимодействия с соседними армиями и авиацией фронта. Тов. Василевский выразил удовлетворение подготовкой войск к операции и дал ряд указаний».
Продуманной выглядела подготовка прорыва обороны врага и в 6-й гвардейской армии. Мы ограничились там лишь незначительными замечаниями, несколькими советами и с удовлетворением утвердили решения командарма.
В донесении Верховному Главнокомандующему вечером 16 июня я писал:
«Хорошее впечатление производит новый командарм 43-й Белобородов. Отлично работают присланные с юга на фронт командиры корпусов Васильев и Ручкин. Дал указание сохранить за Васильевым, переведенным с гвардейского на негвардейский корпус, гвардейский оклад. Прошу санкционировать мое распоряжение и дать соответствующие указания тов. Хрулеву. Подготовка войск обоих фронтов идет вполне нормально, и, если погода позволит, к выполнению задания приступим строго в намеченный Вами срок. По-прежнему несколько нервирует работа железных дорог и вызывает опасения в своевременном сосредоточении некоторых из предназначенных фронтам войск, а также в подаче некоторых видов снабжения, хотя все необходимое для начала операции будем иметь на месте».
В ту же ночь в разговоре по телефону И.В. Сталин спросил меня, как он часто это делал, не смогу ли я без особого ущерба для выполняемого задания прибыть на два-три дня в Москву. Я согласился и уже днем был в столице, а вечером 17 июня вместе с А.И. Антоновым встретился с И.В. Сталиным. Как выяснилось, основным вопросом, ради которого меня вызвали в Ставку, явились события на Севере. Войска Ленинградского фронта после ожесточенных боев на Карельском перешейке, нанеся серьезное поражение финским войскам, готовились к штурму последнего оборонительного рубежа. Как стало известно, финское командование уже перебросило часть своих сил из Южной Карелии на Карельский перешеек. Не сомневались мы и в том, что немецкое командование, чтобы спасти Финляндию от поражения и обеспечить ее дальнейшее участие в войне на своей стороне, вынуждено будет, несмотря на все трудности, усилить этот участок фронта. Поэтому фактор времени при решении задач, поставленных перед войсками Ленинградского фронта, играл теперь исключительно важную роль.
Связавшись по телефону с командующим Ленинградским фронтом Л.А. Говоровым, И.В. Сталин заслушал его детальный доклад о ходе событий и подготовке к штурму и дал ему ряд советов и указаний. Удовлетворенный заверениями Говорова в том, что задача ускорить наступление будет решена его войсками в течение ближайшей недели, он пожелал Леониду Александровичу успеха. Тогда же было решено, что после взятия Выборга необходимо будет продолжать наступление и с выходом войск на рубеж Элисенваара — Иматра — Виройоки и освобождением при помощи Балтийского флота Большого Березового и других островов Выборгского залива прочно закрепиться на Карельском перешейке и, перейдя там к обороне, сосредоточить основное внимание Ленинградского фронта на участии в боях по освобождению Эстонии.
В тот же вечер в Ставке был рассмотрен вопрос о проведении Карельским фронтом, с участием Онежской и Ладожской военных флотилий, Свирско-Петрозаводской операции в Южной Карелии. Сталин по телефону заслушал доклад командующего фронтом К.А. Мерецкова о готовности войск и подчеркнул, что благодаря успешным действиям войск Ленинградского фронта у Карельского фронта создались более благоприятные условия для выполнения задачи, и потребовал начать операцию не позже 21 июня.
Затем он попросил Антонова доложить о последних событиях в Нормандии. Войска союзников после высадки продвигались крайне медленно. Им удалось объединить в один лишь три небольших плацдарма и несколько расширить его в сторону полуострова Котантен. Обсуждая вопрос о том, как может отразиться высадка англо-американских войск в Нормандии на советско-германском фронте, мы приходили к выводу, что когда Красная Армия начнет Белорусскую операцию и продолжит успешное наступление против Финляндии, гитлеровское командование перебросит часть войск с Западного фронта на Восточный.
После обмена мнениями Верховный назначил мне на следующий вечер встречу для доклада по всем имеющимся у меня вопросам в связи с Белорусской операцией.
Заслушав мой краткий доклад о ходе подготовки 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов к выполнению поставленных перед нами задач, Сталин остался доволен и особенно остановился на использовании 5-й гвардейской танковой армии на фронте у Черняховского. Я сообщил, что на оршанско-борисовском направлении против 11-й гвардейской армии оборона врага в инженерном отношении развита гораздо сильнее, чем на участке 5-й армии, да и группировка войск противника там значительно плотнее. Поэтому оршанское направление для ввода танковой армии в прорыв на борисовское направление я считал менее перспективным, чем богушевско-борисовское. Договорились, что временно основным направлением ввода танковой армии в прорыв будем считать оршанско-борисовское, как кратчайшее и по характеру местности наиболее удобное для маневра. Окончательное же решение отложили до первых дней операции. Поэтому условились, что 5-я гвардейская танковая армия пока остается в резерве Ставки, а в нужный момент я как представитель Ставки дам указание передать ее фронту. При этом Ставкой предусматривалось, что во всех случаях основная задача танковой армии — быстрый выход на реку Березину, захват переправ и освобождение города Борисова. Как всегда, Верховный Главнокомандующий особенно интересовался настроением, подготовленностью и материальной обеспеченностью войск, а также работой командно-политического и прежде всего руководящего состава фронтов.
В дни моего пребывания в Москве Г.К. Жуков попросил у Ставки разрешения начать операцию 1-го Белорусского фронта не 23, а 24 июня. Сталин спросил о моем мнении. Посоветовавшись по телефону с И.Д. Черняховским и И.Х. Баграмяном, я сказал, что считаю такое предложение для фронтов нашего направления целесообразным, поскольку оно позволяет в ночь на 23 июня, перед началом операции 1 — го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов, использовать здесь Авиацию дальнего действия, направленную к Рокоссовскому. Сталин согласился с этим и добавил, что мы с Черняховским упускаем из виду еще одну выгодную д ля нас деталь: 3-й Белорусский фронт выигрывает в этом случае лишние сутки. Он обещал сообщить мне окончательное решение после разговора с Жуковым.
17, 18 и 19 июня я занимался в Генеральном штабе главным образом вопросами связи Генштаба с фронтами, доставки всего необходимого войскам для предстоявших операций, восстановлением и развитием железных дорог.
20 июня я вернулся на КП Черняховского. 21 июня вместе с Иваном Даниловичем и командованием 1-й воздушной армии мы проверяли готовность авиации, провели совещание с командирами авиакорпусов, дивизий и начальников политотделов соединений. Я в своем выступлении счел необходимым подчеркнуть, что Белорусская операция по своему замыслу превосходит все ранее проводившиеся. Она будет осуществляться на широком фронте и на большую глубину. Страна, партия дали нам все, чтобы мы сумели выполнить поставленную перед нами задачу. Задача авиации — сделать все, чтобы успешно помочь нашей пехоте прорвать оборонительный рубеж противника, изолировать поле боя от вражеских истребителей и бомбардировщиков, надежно прикрыть наземные войска, особенно подвижные, дав им возможность работать нормально. Удары с воздуха должны быть эффективными, действия истребителей — дерзкими, направленными на то, чтобы искать и уничтожать врага.
По телефону я обговорил с Г.К. Жуковым порядок привлечения в ночь на 23 июня основной массы Авиации дальнего действия в полосе 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов. Вечером от Рокоссовского ко мне прибыл заместитель командующего Авиацией дальнего действия Н.С. Скрипко, находившийся на 1-м Белорусском фронте. Я согласовал с ним задачи, которые должна будет выполнить авиация в интересах 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов.
В донесениях Верховному Главнокомандующему, отправленных в последние дни перед началом этой исторической операции, я писал, что подготовка войск 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов заканчивается. В ночь на 22 июня войска будут выведены в исходное для операции положение. В течение суток на всех участках будет проведена разведка боем. В ночь на 23 июня разведку повторим. При благоприятной погоде наступление начнем в строго назначенный срок. Использование Авиации дальнего действия в ночь на 23 июня спланировано. Неясен лишь вопрос о дивизии бомбардировщиков Ту-2, ибо, как сообщил командующий ВВС маршал авиации А.А. Новиков, она прибывает на фронт лишь 23 июня, причем поступает в его распоряжение, тогда как я, согласно решению Ставки, на первые дни операции планировал использовать ее для помощи войскам Баграмяна, которые не имеют ни одного бомбардировщика Сказал, что буду договариваться по этому вопросу лично с Новиковым.
Через сутки я доложил Ставке о полной готовности 1 — го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов начать операцию 23 июня и сообщил, что 22 июня войска этих фронтов действиями усиленных батальонов вели разведку переднего края обороны противника и проверяли его огневую систему. Каких-либо изменений не было установлено. Большинству передовых батальонов удалось ворваться в первую, а местами даже во вторую траншею врага. Наибольших успехов добился 22-й гвардейский стрелковый корпус 6-й гвардейской армии 1-го Прибалтийского фронта, которому удалось вклиниться в фашистскую оборону на 6 км и расширить фронт прорыва до 9 км. Ночью 23 июня здесь будет введен весь 22-й и дополнительно 103-й стрелковые корпуса. На остальных участках 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов артподготовка начнется строго по плану, между 6 и 7 часами, атака — между 9 и 10 часами утра.
Так протекала общая работа на 1 — м Прибалтийском и 3-м Белорусском фронтах при подготовке их к Белорусской операции. Накануне наступления войска получили боевые приказы и обращения военных советов, с содержанием которых ознакомили весь личный состав. В подразделениях прошли партийные и комсомольские собрания, совещания, беседы с коммунистами и комсомольцами.
Основное внимание я уделял в те дни 3-му Белорусскому фронту, так как этот фронт, как и 1 — й Прибалтийский, должен был играть в операции ведущую роль. К тому же эта очень серьезная во всех отношениях операция являлась первой фронтовой для И.Д. Черняховского. Поэтому Верховный Главнокомандующий обращал особое внимание именно на 3-й Белорусский фронт.
На 1-м Прибалтийском фронте я побывал дважды: 8 июня, когда одобрил решение командующего фронтом И.Х. Баграмяна о проведении первого этапа операции и соответствующие решения командармов; 15 и 16 июня, когда проверял ход подготовки к операции в 6-й гвардейской и в 43-й армиях, наносивших главный удар во фронте. Я вынужден упомянуть об этом в связи с неточностями в статье И.Х. Баграмяна «Наступление войск 1-го Прибалтийского фронта в Белорусской операции» («Военно-исторический журнал», 1961, № 4).
Приведу выдержки из этой статьи, относящиеся к моему посещению 1-го Прибалтийского фронта.
«Дня за три до начала наступления мне доложили, что к нам вылетел представитель Ставки Маршал Советского Союза т. Василевский А.М. Я поспешил на аэродром… Я хорошо знал Александра Михайловича… У меня о нем создалось впечатление как об очень талантливом и весьма расчетливом, но осторожном военачальнике. Поэтому по пути на аэродром я думал, что для меня осложнения начнутся не через три дня, а через каких-нибудь пару часов. Я был уверен, что нам придется отстаивать каждое кажущееся с первого взгляда рискованным положение нашего решения на наступление.
А.М. Василевский внимательно выслушал мой подробный доклад о ходе подготовки операции. В первую очередь он был изумлен столь «необоснованной», по его мнению, шириной участка прорыва. Как уже упоминалось, ширина участка прорыва был а действительно для того времени сравнительно большой — 25 км на две общевойсковые армии ударной группировки фронта… Все мои попытки доказать, что сужение участка прорыва на болотистой местности ведет к явному уменьшению силы первоначального удара, успеха не имели…
К счастью, представитель Ставки в конечном счете трезво оценил создавшееся положение. Он понял, что изменение решения потребовало бы новой подготовки, для которой у нас уже не оставалось времени. «Если бы я приехал к вам несколько раньше, хотя бы на неделю, — сказал он в заключение, — то заставил бы пересмотреть принятое решение и все переделать заново…» Признаюсь, в моей груди невольно шевельнулось чувство искренней признательности командующему войсками 3-го Белорусского фронта генерал-полковнику Ивану Даниловичу Черняховскому, по вине которого представитель Ставки Верховного Главнокомандования задержался прибытием к нам… Можно себе представить, с каким внутренним волнением после этого стали ожидать мы наступления решительного дня».
В этих строках И.Х. Баграмян допустил ряд неточностей.
Встреча состоялась не за три дня и не за неделю, а за 16 дней до начала операции. Вспоминая о ней, я должен сказать, что не обошлось, конечно, без обсуждения основных вопросов принимаемого решения и тем более вопроса о том, как лучше организовать прорыв обороны противника. Но никаких серьезных разногласий, о которых пишет автор статьи, у меня с командующим фронтом не было. Их и не могло быть: ведь решение прорвать фронт обороны врага на отдельных направлениях, используя для этой цели междуозерные и междуболотные участки местности к северо-западу от Витебска, предписывалось фронту директивой Ставки. Решением же командования фронта обеспечивалось создание на этих участках необходимой артиллерийской плотности, гарантирующей успех прорыва.
А что касается моей «расчетливости» и «осторожности», о которых пишет Иван Христофорович, то, по моему мнению, в них нет ничего плохого, если соблюдено чувство меры. Думаю, что каждый военачальник, будь то командир части или дивизии, командующий армией или фронтом, должен быть в меру расчетливым и осторожным. У него такая работа, что он несет ответственность за жизнь тысяч и десятков тысяч воинов, и его долг — каждое свое решение взвешивать, продумывать, искать наиболее оптимальные пути к выполнению боевой задачи. Расчетливость и осторожность в рамках необходимости, по моему мнению, являются не отрицательным, а положительным качеством военачальника. Если же автор считает меня «расчетливым» и «осторожным» в том смысле, что я устранялся от принятия решений, то, полагаю, для этого у него нет оснований. Как известно, И.В. Сталин был очень и очень требовательным к работникам Наркомата обороны, и вряд ли бы мне пришлось быть долгое время в должности начальника Генерального штаба и представителя Ставки на фронтах, если бы я связывал их инициативу, не брал на себя ответственности при принятии решения, боялся идти на риск.
Это отступление я сделал для внесения необходимых уточнений в воспоминания И.Х. Баграмяна. К самому Ивану Христофоровичу я по-прежнему отношусь с глубоким уважением.