— Это вам, Редьярд. На память о нашей встрече. Увы, мастеров под рукой не оказалось, поэтому придется обойтись без таблички с дарственной надписью.

— Право, не могу понять, чем я заслужил такое отношение ко мне с вашей стороны... — Писатель осторожно взял карманную серебряную фляжку в руки.

— Никакого особого отношения нет и не было. Имею я право сделать подарок одному из моих любимых писателей? К тому же эта фляга, будет напоминать вам не только обо мне, а еще и...

— ...о том, как я попал в плен, — закончил за меня фразу Киплинг. — Хотя мне кажется, я об этом и так никогда не забуду.

— Память — коварная штука... — Я мельком глянул на часы и встал. — Пожалуй, нам пора. Ну что же, рад был встрече с вами. Надеюсь, следующая случится при более подходящих обстоятельствах.

— Спасибо за все, Майкл... — Киплинг тоже встал и крепко пожал мне руку. — Знаете... — он слегка запнулся, — благодаря вам, я по-новому взглянул на многие вещи...

Я настолько вымотался за последние дни, что сил на долгие разговоры просто не оставалось. Поэтому лишь кивнул и показал ему рукой на дверь.

Хватит, наговорились уже. Вот и сегодня ночью засиделись едва ли не до первых петухов... тьфу ты, каких, к черту, петухов — нету их здесь, одни гиены бродят. Словом, все что я мог вбить в его дубовую британскую башку, помешанную на имперской исключительности, — я уже вбил. Даже сделал несколько закладок на подсознательном уровне. Не великий я психолог и совсем уж никудышный нейролингвистический программист, но кое-что умею. В общем, как получилось, поэтому гуляй, Вася. То есть Редьярд.

— Вы должны выжить, Майкл... — ляпнул напоследок писатель, смутился и убрался из вагона.

— Господин коммандант, — в салон заглянул часовой, — готово уже.

— Иду.

Пленных уже построили перед бронепоездом. Я подошел к ним, немного помолчал, а потом стал говорить, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно безразличнее:

— Вы понимаете, что судьба может и не дать вам второй шанс? Надеюсь, все-таки понимаете...

Бритты, угрюмо понурившись, внимали мне как самому господу богу. Даже те, кто бравировал в первые дни плена, сейчас напоминали собой побитых собачек. И это при том, что никакой лишней жестокости в их отношении мои парни себе не позволяли. Вот что значит посидеть в неглубоком окопе, под своими же снарядами. Очень деморализующий момент, знаете ли.

— Да, вы все солдаты, привыкшие безоговорочно выполнять приказы... — Я сделал долгую паузу, в упор рассматривая перепуганные лица. — Поэтому отпускаю без обязательства не воевать больше с нами. Но я хочу, чтобы вы знали: в следующий раз никто никого в плен брать не будет. Так что подумайте, прежде чем опять взять в руки винтовку. Крепко подумайте. А теперь пошли вон...

Пленные нерешительно замялись, словно не веря своим ушам, но грозные окрики быстро прибавили им прыти.

Еще через пару минут нестройная колонна покинула наши позиции. Тело несчастного Александра Сеймура они забрали с собой на самодельных носилках.

А я перешел к себе на КП и взялся за бинокль. Гадать о том, что случится дальше, не приходится. Мы сравнительно готовы: зарылись в землю насколько возможно, каждый боец знает свой маневр, словом, все что можно было сделать в данной ситуации — уже сделано. Но и бритты даром времени не теряли. Подтянули три трехрудийные батареи стадвадцатимиллиметровых орудий, капитально обустроили им позиции вне досягаемости моих трехдюймовок и даже подняли в воздух два воздушных шара для корректировки огня. Личный состав они тоже уже сосредоточили на исходных позициях. В общем, вчерашний день очень скоро покажется нам легкой разминкой.

— Ну что, господа... — закончив изучать обстановку, я повернулся к своему командному составу. — Думаю, долго ждать нам не придется. А посему прямо сейчас скрытно выводите бойцов на запасные позиции. Тяжелое вооружение, кроме орудий, берете с собой. Вальтер...

— Я, господин коммандант! — невысокий пышный крепыш, с роскошными бакенбардами вытянулся в струнку.

— Разобрался с паровозом?

— Яволь, герр коммандант! — отрапортовал австрияк Вальтер Штрунц, в бытности помощником машиниста водивший пассажирские составы на линии Вена-Инсбрук. — Двух помощников я себе отобрал. Пары развел. Жду приказаний.

— Хорошо. Значит, так. При обстреле твоя задача — сохранить бронепоезд. Не стой на месте, маневрируй, но только в пределах сотни метров туда и обратно. Понятно? Теперь вы, Арсений Павлович. Ваша задача — контрбатарейная борьба. Пушчонки Франка до бриттов не добьют, так что вся надежда только на орудия бронепоезда. Командуй машинистом по своему усмотрению. Второе орудие починили?

— Так точно. Вот только не знаю, на сколько его хватит... — пожал плечами Борисов.

— На сколько хватит, на столько и хватит. Другого у нас нет. Я останусь здесь и буду по возможности корректировать огонь. Пока все. Ну чего стоите? По местам службы — марш...

Долго ждать не пришлось, полковник Сеймур не стал тянуть с местью за погибшего отпрыска. Ровно в час дня, то есть почти сразу же после того как пленные добрались до своих, британская артиллерия открыла огонь. Первый десяток снарядов они положили куда боженька послал, а потом стали уверенно накрывать наши позиции. Даже двенадцатидюймовки чертова бронепоезда пристрелялись, хотя вчера особой меткостью они не отличались. Впрочем, чему удивляться: корректировка с воздушного шара сказывается. Вот же паскудство...

Но опять нам немного повезло. Пока повезло...

Дело в том, что бритты палили диафрагменной шрапнелью, вполне безопасной для окопавшегося противника. Это когда после подрыва снаряда в воздухе стальные шарики не летят во все стороны, в том числе строго вниз на голову вражине, а после срабатывания дистанционного взрывателя несутся вполне направленным пучком по настильной траектории, по типу картечного выстрела. Высунулся, тут и капец тебе, но если боец сидит в окопе, почти никакого вреда эта хрень не приносит. Страшно, сука, аж сердце екает: громко, эффектно, один лязг шариков о камни чего стоит, но, как ни странно, вполне безопасно. Словом, никакого особенного урона мы не понесли, хотя страху натерпелись вдоволь.

Наш бронепоезд непрерывно сновал по путям, уворачиваясь от снарядов, Палыч отгавкивался в меру своих скромных сил с коротких остановок, даже добился пары накрытий британской батареи, но так как их орудия были укрыты в ложементах полного профиля, похоже, особого урона супостату тоже не нанес.

Но когда бритты стали плеваться осколочными гранатами, пришлось тяжко.

Первый залп лег с небольшим недолетом, а вот пара снарядов из второго пришлась в аккурат по накату моего КП.

Не пробила, но...

На мгновение я потерял сознание. А когда пришел в себя, обнаружил, что ни хрена не слышу. Из носа обильно струилась кровь, в голове отчаянно наяривали церковные колокола, соревнуясь с воем гигантского органа. Никаких других звуков внутрь башки, просто разрывающейся от гула, не проникало.

— А-а-а!!! — Я кричал, едва ли не надрываясь, но не слышал собственного голоса. — Твою же мать! Паша, ты живой?..

В отчаянии несколько раз двинул себя ладонями по ушам, взвыл от резкой боли, прострелившей перепонки, и радостно выматерился, неожиданно вновь обретя слух.

— Паша, отзовись, сучий потрох...

— Господи помилуй, господи-и-и... — голос Зеленцова доносился откуда-то из плотной взвеси пыли, густой стеной стоявшей в воздухе.

— Вот же... — Я пополз на карачках вперед и почти сразу уперся головой в штабс-капитана.

Паша лежал на полу, скрутившись в позе эмбриона, и тихонько молился.

— Как ты, Павел Евграфович? — Я легонько ткнул его кулаком в плечо. — Живой, спрашиваю?

Зеленцов на тычок никак не прореагировал, продолжая монотонно причитать:

— Спаси и сохрани, спаси и сохрани...

— Понятно... — Я оставил его в покое и, пользуясь тем, что пыль наконец вынесло сквозняком, огляделся по сторонам. Убедился в том, что перекрытия не прошибло, потом уселся на пол, привалился спиной к стенке блиндажа, и плеснув воды из фляги на платок, стал вытирать кровь с лица. Управившись, раскурил сигару, с удовлетворением заметив, что после первых затяжек тошнота и головокружение стали стихать.

— Вот и славненько. Как говорится, что нас не убивает, то делает нас сильнее.

Где-то через час обстрел прекратился. Как ни странно, и в этот раз почти никакого урона он не нанес. Разве что обвалило кое-где стенки ходов сообщений, да покалечило одну из наших трехдюймовок. Но не критически, пушчонка осталась сравнительно работоспособной. Вроде как, вблизи я не рассматривал.

Едва бритты перестали палить, личный состав организованно вернулся на позиции. Посыпались доклады расчетов о готовности к открытию огня.

— Ч-что... эт-то б-было... — раздался позади меня отчаянно заикающийся голос Зеленцова.

— Ничего страшного, — не оборачиваясь, бросил я ему. — Снарядом прямо по накату шарахнуло.

— Етить...

— Ага, етить. Морду умой, легче станет.

— Угу...

— Как ты, Ляксандрыч? — в блиндаж влетел Степа. — Живой?

— А фуле со мной станется. Вы готовы?

— А как жа... — слегка обиженно ответил Степан. — Все по местам. Встретим как надоть. Ну я пошел?

— Иди, ерой...

Ровно в шестнадцать ноль-ноль британцы пошли в атаку с двух сторон, силами примерно по батальону с каждой.

Все закончилось довольно быстро: бритты сначала залегли, прижатые пулеметным огнем, попытались продвигаться вперед по-пластунски, но после ракетного залпа и удачно положенных мин, откатились назад, оставив на поле боя около полусотни трупов. Впрочем, отступили они недалеко, сразу начав перестраиваться для новой атаки.

А потом опять начался обстрел. И самое пакостное, в этот раз чертовы островитяне не стали дожидаться, пока заткнутся орудия, попытавшись атаковать под прикрытием артиллерии. И поперли вперед, не обращая внимания на риск попасть под собственные снаряды.

Уйти из-под обстрела мы не смогли, вражеские солдаты уже были довольно близко, к тому же чертов рельеф местности не позволял с запасных позиций отражать атаку с трех сторон.

Вот тут и закончилось наше везение...

Оглушительный грохот взрывов, отвратительная вонь сгоревшего лиддита, дикий визг осколков, крики и стоны раненых — настоящий ад. Обстрел длился недолго, всего-то минут сорок, но даже за это время, по предварительным данным, мы успели потерять троих человек убитыми и двенадцать ранеными. Помимо этого, накрыло одно из орудий Штайнмайера — трехдюймовку разбило прямым попаданием. Каким-то чудом почти весь расчет уцелел, отделавшись контузиями и осколочными ранениями разной степени тяжести, но вот старину Франка... разорвало в клочья. От него остались одни кровавые ошметки и конфедератское кепи, с которым американец никогда не расставался, наотрез отказываясь его менять на форменную шляпу нашего батальона. Черт, да у меня как будто кусочек сердца вырвало — с этим жизнерадостным, никогда не унывающим бородачом я воевал едва ли не с первых своих дней в Южной Африке. Уроженец штата Луизиана, Штайнмайер был убежденным расистом, но, черт побери, человека отважнее, добродушнее и искреннее надо было еще поискать.

Сердце словно окаменело: до этого времени клятая война еще не отбирала у меня близких соратников, но долго горевать было некогда — вражеские цепи находились уже в полутораста метрах, и быстро приближались.

Командовать особо не пришлось — взводные сами сработали как надо. Во вражеских рядах полыхнули разрывы минометных мин и винтовочных тромблонов, четко и размеренно застучали «максимы», прорежая вражеские цепи.

Я не отставал, методично выпуская пулю за пулей из своего карабина. Рядом пристроился к амбразуре Зеленцов, похожий своей бледной и окровавленной мордой на вампира, и быстро палил из своего маузера.

Неся страшные потери, бритты упорно лезли вперед, но, так и не преодолев пятидесятиметрового рубежа — сломались и побежали назад.

Обстрел было возобновился, но постепенно сошел на нет, потому что стало быстро темнеть.

— Взводных ко мне с докладом... — Я отложил карабин и уселся прямо на землю. Ноги отказывались держать, башка все еще кружилась и звенела. Интересно, на сколько меня хватит? Если все будет развиваться таким же образом, мои хотелки окажутся до одного места.

После докладов взводных стало ясно, что долго так продолжаться не может. Потери пока сравнительно небольшие, но и нас немного. К тому же каждый убитый и изувеченный боец, отнюдь не положительно действует на своих оставшихся в строю товарищей. Нет, они, конечно, бравые вояки, но всему есть предел.

Словом, получается, что даже не преуспев в атаках, самое позднее к завтрашнему вечеру бритты доконают нас огнем своей артиллерии. Нет, одну батарею Палыч подавил, но самое гадкое, что с остальными мы уже никак не сможем бороться — на трофейном бронепоезде вышли из строя оба орудия, в этот раз без всякого шанса на их восстановление. А единственная оставшаяся в строю семидесятипятимиллиметровка, я уже не говорю о минометах, до британских батарей просто не добьет.

И сбежать не получится. Прорываться пешим порядком — чистое самоубийство, а оконь тоже не вариант, потому что все наши лошадки — за кольцом окружения. Вот же паскудство! Остается только... Нет, это как раз из разряда сумасшествия.

— Что с боеприпасами?

После доклада мысленно выматерился. Мысленно, потому что не стоит являть личному составу свои эмоции. Вернее, свое отчаяние. Да, отчаяние, потому что и с боезапасом никакого просвета. С патронами и ружейными гранатами все еще ничего, а вот снарядов к единственному оставшемуся орудию осталось всего четырнадцать единиц. К минометам и ракетным установкам — немногим больше. Словом, сложилась ситуация, крайне удачно определяемая одним емким словом. Каким? Сами догадайтесь.

«Ну и что собираешься дальше делать? — брякнул голос совести в моей голове. — Подвел людей под цугундер, теперь отдувайся. Не молчи, говори, стратег хренов, вон соратники уставились, ждут от тебя рецепт чудесного спасения. Смотри, за грудки возьмут...»

Взгляды командного состава действительно нельзя было назвать особо жизнерадостными и оптимистическими.

— Значит, так... — выдавил я из себя. — Чертовы британские пятидюймовки рано или поздно нас доконают. Скорее, рано. Поэтому... Поэтому надо с ними кончать.

— Как? — мрачно поинтересовался Степан. Остальные промолчали, но в их глазах читался тот же вопрос.

— Ночная вылазка, — я ткнул рукой в амбразуру. — На две батареи понадобятся две группы по пять-шесть человек. Подойдем скрытно, потом, как вариант, залп тромблонами по орудиям или по боеприпасам. Либо минирование. Немного динамита и дистанционных взрывателей у нас еще есть. В общем, решать будем по ситуации. Другого выхода у нас нет. Совсем нет...