Часть восьмая
1
Замок входной двери едва щелкнул, но в ночной тиши он прозвучал для меня подобно грому небесному.
Кто-то вломился в клуб!
Осознание этого заставило на миг оцепенеть, а затем мысленно обругать себя последними словами. Пистолет остался в кабинете на третьем этаже!
Скрип петель, шорох, легкий стук прикрытой двери.
Я с кухонным ножом в руке прижался к простенку и весь обратился в слух.
Шорох, шорох, шорох. Тусклый луч потайного фонаря.
Свет я ни на кухне, ни в коридоре не зажигал, поэтому взломщик о моем присутствии и не подозревал. Но только взломщик ли? Замок на двери черного хода был не из простых, отмычками столь легко его не вскрыть даже самому опытному медвежатнику.
Выходит, ключ?
Комплект есть лишь у меня, Луки и Софи, но вышибала мертвецки пьян, а Софи болеет…
Стоп! А не слишком ли внезапно ухудшилось самочувствие кузины? Быть может, Альберт Брандт подлил ей какую-нибудь хитрую микстуру, дабы вызвать легкое недомогание? Но что могло понадобиться поэту в клубе? Или он тоже участвует в игре?
Между тем легкий отзвук шагов понемногу приближался и был мне несомненно знаком. Но вспомнить, кому именно принадлежала столь характерная походка, я не успел: взломщик поравнялся с приоткрытой дверью и прошел мимо, направляясь, судя по всему, прямиком к рабочему кабинету Софи.
Мелькнул и потускнел отсвет потайного фонаря, я скользнул в коридор, приставил нож к горлу злоумышленника и прошипел:
– Замри!
Тот замер. Я пошарил по поясу и выдернул засунутый за ремень брюк пистолет. Переложил его себе в карман и скомандовал:
– Руки вверх!
И вновь взломщик не стал протестовать и послушно выполнил распоряжение. В одной его руке был зажат фонарик, в другой звякнули надетые на кольцо ключи.
– Лицом к стене! – приказал я, избавив взломщика и от того и от другого.
Ключи оказались не слишком искусно выполненными дубликатами – кое-где на металле сохранились заусенцы, но я и без этого уже понял, что передо мною не Альберт Брандт. Просто узнал гриву растрепанных волос.
– Послушай, Жан-Пьер, – очень ровным и спокойным голосом произнес Виктор Долин, – я всего лишь хотел забрать свои вещи! Вся эта шумиха – сущий кошмар!
– Оттиски ключей сделал, когда Ольга облила меня шампанским? – догадался я. – Умно!
– Это не преступление! Я просто хотел иметь собственный комплект! У меня свободный график! Это разумно, в конце концов…
Свободной рукой я вынул из кармана реквизированный пистолет и быстро отступил от хореографа. Прежде чем тот успел хоть как-то на этот маневр отреагировать, дослал патрон и взял Долина на прицел.
– Заткнись! – приказал я после этого. – Ольга мне все рассказала!
Виктор осекся на полуслове, затем спросил:
– Зачем ты убил ее? Она была безобидна!
– Я не убивал!
– Вздор! – отмел мое возражение хореограф и порывисто обернулся. – Ты уходишь с ней, а потом ее находят мертвой! Кто еще мог это сделать, скажи на милость?
Я подозревал, что в тот злополучный вечер за нами проследил инспектор Остридж, но рассказывать об этом не стал и резко бросил:
– Развернись обратно!
Долин отвернулся к стене, тогда я катнул пробный шар.
– Кто мог убить Ольгу, спрашиваешь? Быть может, те парни из «Парового котла»?
– Нет-нет-нет, – замотал головой Виктор Долин. – Ты слишком много знаешь. Ты пытал ее? Сволочь!
– Я ее и пальцем не тронул, – уж не знаю почему, но мне было важно доказать свою невиновность. – У полиции нет ко мне никаких претензий!
– Ха! – усмехнулся Виктор. – Когда полиция станет раскрывать все преступления, настанет золотой век!
Это заявление могло быть чистой воды игрой на публику, и все же оно заставило меня усомниться в своих выводах относительно хореографа. Странно было бы услышать подобную сентенцию из уст жулика или авантюриста. Эта братия стражей порядка на дух не переносит.
– Я не убивал ее, – повторил я. – Ольга была напугана, мы выпили, и она кое-что рассказала по собственной воле. Но не все, далеко не все.
Долин шумно засопел, то ли признавая возможность такого варианта, то ли просто ожидая продолжения.
– Я знаю о тебе, – продолжил я, не вдаваясь в детали, – о снимках и о налете на сберегательную контору. Но без деталей. И сейчас ты заполнишь эти лакуны.
– Зачем мне делать это?
– Либо так, либо я выбью их из тебя. С переломанными ногами отыскать работу будет несколько… затруднительно. Не находишь?
Долин выругался. Мое обещание точно не показалось ему серьезной угрозой, но стращать убийством я не стал совершенно обдуманно. Мне позарез требовалось найти с хореографом общий язык.
– Рассказывай, – сказал я, – и убирайся на все четыре стороны. Так, кажется, у вас говорят?
– Ты даже не представляешь, во что ввязался! – многозначительно произнес Виктор и попытался обернуться, но я тут же его остановил.
– Назад!
– Мне со стеной разговаривать?
– Я и так прекрасно тебя слышу. Так во что ты ввязался?
– Я работаю на охранку!
Если хореограф и рассчитывал своим заявлением о причастности к русской разведке произвести на меня какое-то впечатление, он просчитался. Я сразу уточнил:
– Нелегал?
Долин в ответ выдохнул проклятие. Моя догадка угодила точно в цель.
– Зачем охранке снимки старых развратников? – задал я риторический в общем-то вопрос, попутно собираясь с мыслями.
– Агенты влияния никому не помешает, – проворчал Виктор.
– К черту! – отмахнулся я. – Откуда вы вообще узнали о снимках?
– Понятия не имею, – пожал плечами хореограф. – Кто-то сболтнул лишнего, информация разошлась в определенных кругах, да еще всплыло название этого клуба. Мы заинтересовались…
– И Ольга узнала о банковской ячейке, – продолжил я за Виктора. – Кого вы подрядили на ограбление?
Долин помедлил и спросил:
– А что я получу взамен?
– Твое левое колено. Я не стану его ломать. А если меня устроит ответ, то ничего плохого не случится и с правым тоже.
– Серьезно? И я должен поверить тебе на слово?
– Я не убивал Ольгу и не собираюсь убивать тебя. Но ваши люди кое-что забрали из ячейки, и мне надо это вернуть.
– Там не было никаких снимков и негативов, – уверил меня Долин.
– Снимки – это миф! – разозлился я. – Кто ограбил контору? Говори!
– Анархисты.
Я шумно выдохнул и медленно произнес:
– Похоже, всерьез ты меня не воспринимаешь…
Виктора проняло.
– Дьявол! Но это действительно были анархисты! – поспешно повторил он. – Ольга познакомилась с ними в Париже! Ты должен знать это, если знаешь о «Паровом котле»!
В словах хореографа был определенный резон, и я приступил к расспросам:
– Что вы пообещали им взамен снимков?
– Чистые паспорта.
– Ясно. И что же пошло не так?
– Будто сам не знаешь! На выходе из банка случилась перестрелка с полицией! Да еще снимков ни в одной из ячеек не оказалось, вот они и решили, что их заманили в западню! Обвинили в этом Ольгу.
Звучала история складно, зацепиться было решительно не за что, и я попробовал зайти с другой стороны.
– А теперь самый главный вопрос: как мне их найти?
– Понятия не имею! – фыркнул Долин. – Их ищет вся столичная полиция!
– Но паспорта ведь они еще не получили, так? – сказал я и потребовал: – Не вертись! Стой, как стоишь!
Виктор оставил попытку обернуться и лишь покачал головой.
– Мы поддерживали связь через газетные объявления. После того как Ольга переехала в пансион, я сообщил им контакты человека, который подготовит документы.
Я не удержался от недоверчивого хмыканья.
– Но они ведь не добыли снимки?
– Они сделали свою работу, – хмыкнул Долин. – И они опасны. Надо было отделаться от них и продолжать поиски. Иначе под удар попадала вся операция.
– Да уж, в случае ареста они бы молчать не стали.
Хореограф вздохнул и спросил:
– Могу я опустить руки? Мышцы затекли.
– Так упрись ими в стену! – посоветовал я, не скрывая раздражения. – Итак, кто делает анархистам новые паспорта? К кому ты их отправил?
– А луну с неба не хочешь? – насмешливо прозвучало в ответ.
– Говори!
– Могу проводить, – предложил Долин. – Прямо сейчас.
– Нет! – с ходу отмел я этот вариант.
Идея выйти из клуба, удерживая хореографа на прицеле, меня нисколько не воодушевила.
– Кто делает паспорта? Проклятье! Да пойми – мне нет никакого резона убивать тебя! Просто скажи адрес!
– А дальше?
– А дальше я запру тебя в подвале. Отпущу, когда все закончится. Или начать ломать ноги?
– Улица Кюри, дом три, корпус два. Фотоателье «Прекрасное мгновение». Спросишь мастера Рено.
– Ладно, поверю на слово. А теперь шагай к лестнице.
Удивительное дело, но Виктор протестовать не стал, отлип от стены и осторожно двинулся по коридору. Сразу споткнулся, выругался и попросил:
– Проклятье! Верни фонарик! В такой темени сам черт ногу сломит!
Мрак для простого человека в клубе и в самом деле сгустился непроглядный, поэтому я вытащил из кармана фонарь и вложил его в заведенную назад руку хореографа. Честно говоря, носить при себе эту электрическую штукенцию было попросту неуютно.
– Двигай! – вновь распорядился я, продолжая удерживать Виктора на прицеле его собственного браунинга.
– Сейчас! – отозвался Долин и сдвинул ползунок фонарика, но лампочка не загорелась.
А меня будто под руку толкнули! Электричество!
Я уловил, как внутри корпуса что-то щелкнуло и загудело, и машинально скакнул в сторону, а миг спустя коридор прочертила ослепительная нить разряда! Она угодила в дверную ручку и осыпалась всполохом искр. Виктор крутнулся на месте и махнул рукой, вновь ловя меня на прицел замаскированного разрядника, но сразу грохнул выстрел. Хореограф выронил фонарик, схватился за грудь и сполз по стене на пол.
Когда я присел рядом, желая проверить, насколько серьезно ранение, он лишь прохрипел:
– Зря Ольгу… – и умер.
Пару секунд я еще зажимал рану Виктора ладонью и попутно безуспешно пытался нащупать пульс другой рукой, затем выдохнул проклятие.
Ну что за гадство?!
Ухватив покойника под мышки, я поволок его по коридору, вытащил на задний двор и бросил там. Бегом вернулся обратно, схватил на кухне первую попавшуюся тряпку и принялся лихорадочно затирать натекшую на пол кровь. А только-только замыл липкую лужицу, и на улице пронзительно заверещал свисток: не иначе постовой на перекрестке все же расслышал подозрительный хлопок.
Вот незадача!
Я кинулся в фойе и едва подбежал к столу, за которым мирно посапывал Лука, как входная дверь затряслась под ударами.
– Открывайте! Полиция!
Проклятье! Кто бы только знал, как надоело мне слышать эти слова!
Сунув браунинг под руку Луке, я кинул на пол прихваченную в коридоре гильзу и лишь после этого впустил внутрь встревоженных полицейских, коих оказалось аж трое. Не иначе клуб стал пользоваться в округе не самой лучшей репутацией…
– Кто стрелял?! – с порога потребовал объяснений один из стражей порядка.
Я скорчил такую физиономию, будто меня об этом спрашивали как минимум десятый раз, и наподдал ногой, отправляя гильзу к дальней стене.
– Кто стрелял? – вздохнул я после этого и указал на Луку. – Он. Сторож! Нет, вы только посмотрите на него! Нажрался как сапожник прямо на рабочем месте!
Двое постовых остались стоять у входа с револьверами наизготовку, а тот, что задал вопрос, подошел к столу со служебным фонарем и осветил там все кругом.
– А он знает толк в извращениях, – проворчал бдительный констебль, заметив помимо двух бутылок вина еще и полупустой пузырек лаунданума. Постовой взял браунинг и понюхал ствол, затем благоразумно разрядил оружие и принялся тормошить Луку. Громила лишь промычал в ответ что-то нечленораздельное, икнул и вновь распластался на столешнице.
– Фуф! – помахал полицейский перед лицом ладонью, разгоняя запах перегара. – Не возражаете, если мы здесь осмотримся? – спросил он после этого.
– Да пожалуйста! – махнул я рукой с показной беспечностью, а по спине так и побежала тоненькая струйка пота.
К счастью, энтузиазма констебля надолго не хватило. Полицейский прошелся по фойе и даже посветил на лестницу и в один из коридоров, а потом запал иссяк, и он вернулся ко мне.
– Вы бы сделали внушение сторожу, – попросил постовой, прежде чем выйти с коллегами на улицу.
– Сделаю! Непременно сделаю, как только проспится! – пообещал я, хоть на деле Луку нисколько не осуждал. Гибель трех товарищей меньше чем за неделю кого хочешь выбьет из колеи. Особенно если и сам избежал гибели лишь чудом.
Заперев дверь, я забрал со стола браунинг, сунул его в карман брюк и побежал на задний двор. За время моего отсутствия покойник никуда не делся, так и валялся у крыльца. Крови под ним натекло не слишком много; когда я потащил тело Виктора в каретный сарай, темная полоса на дорожке оборвалась уже на втором или третьем шаге. Дощатый пол и вовсе остался девственно-чист.
Спустить покойника по крутой каменной лесенке не составило никакого труда – просто спихнул его вниз. Куда дольше пришлось провозиться, загружая тело в лодку.
Отвязав веревку, я установил весла в уключины и под размеренный скрип поплыл по подземному тоннелю в сторону канала. Наружу выбираться не стал, вместо этого перевалил Виктора через борт. Негромко плеснуло, и тело ушло на глубину, но почти сразу всплыло и закачалось на поверхности. Пришлось толкнуть его веслом, направляя в нужную сторону. Браунинг выкинул следом.
На обратном пути я думал о мимолетности и хрупкости человеческой жизни.
Был человек и не стало. Умер. Перестал существовать. И я приложил к этому свою руку. Кто дал мне на это право? Кто уполномочил распоряжаться чужими судьбами? Достаточным ли оправданием является тот факт, что все пострадавшие, в свою очередь, пытались перекроить по своему разумению мою собственную жизнь?
И оправданием для кого это может послужить? Для совести? Или для Создателя?
Такие вот философские вопросы заботили меня, пока я размеренно работал веслами. Потом стало не до того.
Есть и спать. А душевные метания могут и подождать…
2
Проснулся на рассвете. Просто открыл глаза, будто заново родился.
Мне никогда ничего не снилось; я словно отключался на ночь подобно механическому болвану, у которого кончился завод.
Сон – маленькая смерть? Не знаю, засыпать я не боялся.
Умереть?
Я мотнул головой, прогоняя дурные мысли, поднялся с диванчика и встал у зеркала. Отражение уверяло, что я до сих пор Жан-Пьер Симон, и не было ровным счетом никаких оснований ему не верить.
Взяв накинутый на спинку кресла пиджак, который подобрал вчера в костюмерной взамен проткнутого мечом, я надел его, убрал в карман пистолет и спустился на первый этаж. Лука еще не очнулся, но спал беспокойно, сипел и подрагивал во сне. Не сверзился со стула громила не иначе каким-то чудом. Я лишь покачал головой, сходил на кухню и принес оттуда пару бутылок сельтерской. Утро у Луки намечалось не из легких.
Впрочем, как и у меня самого…
Клуб я покинул через заднюю дверь. Постоял немного на крыльце с рукой в кармане и оглядел соседние подворотни, потом оставил пистолет в покое и поспешил по узкому проходу между домами к набережной канала. Оттуда уже двинулся к Ярдену.
Большинство кафе в столь раннее время еще были закрыты, лишь от булочной шел столь ароматный дух свежей выпечки, что я не удержался и купил пару сдобных булок с яблочным повидлом. Заодно поинтересовался у продавца улицей Кюри. Как оказалось, она находилась не так далеко от нас, в окрестностях Императорской академии. Район тот считался окраиной Старого города и при инфернальном прорыве два года назад почти не пострадал ни от адских созданий, ни от армейских бомбардировок.
Небо над головой было ясное-ясное, а легкий ветерок с океана разгонял смог и наполнял город свежестью, поэтому я решил пройтись до указанного Виктором фотоателье пешком.
Сходил зря. Нет, салон «Прекрасное мгновение» и в самом деле располагался в угловом здании по указанному адресу, но оказался закрыт. Не желая привлекать к себе совершенно ненужного внимания, я с расспросами к местным обитателям приставать не стал, пошатался еще немного по округе и заглянул в пивную «У прогульщика». Позавтракал там парой порций жаренного по-бельгийски картофеля, выпил кружку биттера – темного легкого пива с приятной горчинкой, и вернулся на улицу, но окна «Прекрасного мгновения» продолжали закрывать глухие жалюзи.
Пришлось возвращаться в клуб несолоно хлебавши. Никаких особенных дел у меня на сегодня запланировано не было; просто показалось не лучшей идеей слоняться по округе в ожидании открытия фотосалона. Решил заглянуть туда ближе к полудню.
Когда вышел на набережную, солнце уже начало припекать, его лучи блистали на водной ряби и слепили глаза. Свежий ветерок лениво обдувал и трепал волосы, захотелось позабыть обо всех тревогах и заботах, усесться за столик первого попавшегося уличного кафе и провести следующие несколько часов в компании бутылки вина.
Простор? И это тоже. На узеньких задымленных улочках простора откровенно недоставало, а вот набережная – совсем другое дело!
Но позабыть о проблемах? Нет. Конечно же нет. Вместо вина я купил у веснушчатого и щербатого мальчишки свежий номер «Атлантического телеграфа» и открыл его на странице с криминальной хроникой.
«Бомба для ростовщика»!
Броский заголовок сразу привлек мое внимание, я быстро пробежался глазами по статье и с облегчением перевел дух. Господин Чен отправился к праотцам, а кроме него от взрыва никто не пострадал.
Я уселся на лавочку под раскидистым платаном и прочитал заметку уже без всякой спешки, но деталей в ней оказалось не слишком много. По сути, никто ничего не знал, и предположения о мотивах преступления выдвигались самые разные, начиная от мести разоренного заемщика до акции анархистов. О связях покойного с триадами и конфликте с сицилийцами не упоминалось ни слова.
Тогда я оставил газету на лавочке и зашагал по набережной, не забывая при этом внимательно поглядывать по сторонам. Пусть старого выжигу и удалось прикончить, его сын вполне мог попытаться довести начатое до конца. Хотелось верить, что ему сейчас не до того, но едва ли стоит слишком сильно на это уповать.
К моему возвращению в клуб Лука уже проснулся, и его вовсю отчитывал доктор Ларсен. Вышибала мог легко свернуть долговязого костлявого эскулапа в бараний рог, а вместо этого внимал нотациям, виновато понурив голову.
При моем появлении доктор отвлекся и откинул назад ладонью светлые волосы, то ли желая скрыть глубокую залысину, то ли просто собираясь с мыслями.
– Жан-Пьер? – припомнил он после некоторой заминки. – Вы ведь кузен госпожи Робер?
– Так и есть, мсье, – подтвердил я.
– Никто из персонала больше не жаловался на самочувствие?
– Вы подозреваете отравление? – догадался я, вспомнив слова Софи о недомогании.
Доктор Ларсен пожал костлявыми плечами, надел котелок, взял трость с массивным медным набалдашником и кожаный саквояж.
– Не знаю, – ответил он после этого. – Я только собираюсь к ней ехать, но некоторые симптомы и скорость развития заболевания наталкивают меня на такие мысли, да.
– Скорость развития?!
– Пока ничего не могу сказать, – упредил доктор мои расспросы. – При телефонных консультациях ошибки – дело обычное.
– Я с вами! – объявил я и не глядя сгреб со стола стопку принесенной за вчерашний день корреспонденции.
Доктор Ларсен не стал отпускать извозчика, и тот загнал коляску в тень на противоположной стороне улицы, а стоило нам только появиться на крыльце, мигом выкинул окурок на мостовую, сунул свернутую газету в карман и взялся за вожжи.
Оплачивать поездку пришлось мне, и я нисколько не сомневался, что на этот раз по итогам визита доктор Ларсен не забудет выставить счет. Едва ли он мог счесть членство в закрытом клубе достойной оплатой своих трудов.
Дверь нам открыла тетенька в строгом сером платье.
– Проходите, доктор! – пропустила она Ларсена и посмотрела на меня с нескрываемым сомнением. – А вы, молодой человек…
– Мадам, я кузен вашей гостьи, – ответил я со всей возможной учтивостью, хоть меня так и подмывало отпихнуть экономку поэта в сторону и броситься на поиски Софи. – Вы позволите?
Тетенька поджала губы, но все же посторонилась, освобождая дорогу.
– Поднимайтесь на второй этаж, – разрешила она.
Я поспешно взбежал по скрипучей деревянной лестнице, но самую малость опоздал. Доктор Ларсен уже прошел в одну из комнат и прикрыл за собой дверь, а стоило двинуться следом, как встрепенулся Альберт Брандт.
– Не стоит им сейчас мешать, – заявил он и пригласил меня в холл, на стенах которого висел странный набор полотен – сплошь новомодные экспрессионисты вперемешку с обнаженной женской натурой, изображенной предельно натуралистично.
А еще там был бар. Поэт налил себе вина и рассеянно махнул рукой.
– Угощайтесь, Жан-Пьер!
– Что с ней? – потребовал я объяснений.
Альберт Брандт покачал головой.
– Не знаю.
Выглядел поэт не лучшим образом, казался болезненным и помятым. Из-за растрепанной шевелюры и покрасневших глаз создавалось впечатление, что он не спал всю ночь.
– Симптомы? – задал я наводящий вопрос.
– Лихорадка, – коротко ответил Брандт, плюхнулся в кресло и прикрыл глаза ладонью. – Еще раз я этого не переживу… – простонал он и приложился к бокалу с вином.
– Что значит – еще раз?
– Моя жена долго и тяжело болела. Она заболела вскоре после переезда в этот дом. Он будто проклят!
– Она поправилась?
– Да, но это был сущий кошмар!
Создалось впечатление, что поэт переигрывает, но я сделал скидку на утонченность творческой натуры и решил с подозрениями в его адрес не торопиться. По крайней мере, до тех пор, пока не определится с диагнозом доктор Ларсен.
Тот вышел от Софи минут через пятнадцать мрачнее тучи.
– Ну что? – хором спросили мы с Альбертом.
Ларсен лишь поморщился в ответ и неуверенно откашлялся.
– Будьте добры воды, – попросил он после этого.
– Может, вина? – предложил поэт. – Или миссис Харди может заварить чай.
– Воды. Лучше воды, да…
Брандт отошел к буфету, а я спросил, до предела понизив голос:
– Все плохо?
Доктор взглянул мне в глаза и столь же тихо ответил:
– Никогда с таким не сталкивался. Общая слабость, боли, судороги, слуховые галлюцинации. У вас в роду ничего подобного раньше не случалось?
– Нет, – покачал я головой.
Вернулся поэт со стаканом воды.
– Так что скажете? – пожелал выслушать он диагноз, после того как доктор утолил жажду.
– Пока рано делать выводы. Я проконсультируюсь у коллег и приеду… скажем… – Ларсен достал из жилетного кармана часы и откинул крышку. – В четыре часа. В четыре, да. Пока симптоматика указывает на отравление, но некоторые моменты меня, честно говоря, смущают.
Альберт Брандт полез за бумажником и уточнил:
– Сколько мы вам должны?
Доктор Ларсен от оплаты отказываться не стал; впрочем, как не стал и задирать расценки.
Когда он спрятал деньги в портмоне, я спросил:
– Могу я поговорить с кузиной?
– Это едва ли получится, – ответил Ларсен. – Она приняла успокоительное и проспит несколько часов. Но кому-то и в самом деле лучше находиться при ней и менять компрессы.
– Я все сделаю! – вызвался Альберт Брандт, и доктор фыркнул.
– Когда вы последний раз спали, голубчик? – поинтересовался он, вновь достал часы и цепко стиснул запястье поэта большим и указательным пальцами. – Пульс ни к черту! Вам надо отдохнуть. Отдохнуть, да…
– Я не смогу заснуть! Только не сейчас!
– Сможете, голубчик! Сможете, да. И не спорьте! Я дам вам чудных капель…
Сколько Альберт ни протестовал, Ларсен заставил его принять микстуру и сесть в кресло. Когда доктор отошел ко мне, поэт уже умиротворенно посапывал, забывшись в полудреме.
– Что еще мне надо знать? – придержал я Ларсена за руку, не давая ступить на лестницу. – Это и в самом деле отравление? Ваша реакция…
– Есть подозрение на порчу, – огорошил меня доктор.
– Кто-то проклял Софи?!
– Возможно. Надо кое-что проверить, да. Обратите внимание на ее правую руку.
– Что с ней не так?
– Наблюдается некоторое почернение. Нехороший признак, но лишь косвенный. Присмотрите за ней, пока я не вернусь.
– Хорошо, – пообещал я, отпуская доктора.
Ларсен спустился на первый этаж, а я отправился к Софи. Та лежала на кровати в погруженной во мрак спальне и беспокойно ворочалась в забытьи. На фоне растрепавшихся черных волос лицо казалось белоснежно-белым, а хриплое и прерывистое дыхание вырывалось из груди с таким трудом, словно каждый вздох мог стать последним.
Мне сделалось не по себе.
Окна с распахнутыми настежь рамами были закрыты шторами, и хоть плотная ткань заметно колыхалась из-за сквозняков, воздух в комнате показался затхлым и спертым.
Я снял со лба Софи полотенце, смочил его в стоявшем у кровати тазике и вернул компресс обратно. Кожа кузины была сухой и очень горячей.
Внизу хлопнула входная дверь, и вскоре в комнату заглянула экономка поэта.
– Сделать вам чаю? – предложила она с заметным английским акцентом.
– Благодарю, мадам, – улыбнулся я в ответ. – Буду очень признателен.
Миссис Харди скрылась в коридоре, а я опустился на стул рядом с кроватью и взял Софи за руку. Ладонь показалась на удивление холодной, а тонкие пальцы едва гнулись. Я потрогал другую кисть, но с той все было в порядке. Даже показалась слишком уж горячей.
Неужели на кузину и в самом деле навели порчу?
Я вытянул правую руку Софи из-под простыни, пригляделся к предплечью и сразу понял, что именно насторожило доктора. Потемневшие кровеносные сосуды. Неприятный на вид «браслет» охватил запястье, а вверх по руке от него уходили длинные, бледные пока еще отростки. Там, куда они не дотянулись, кожа была лихорадочно-горячей, а ниже – холодной-холодной, будто конечность покойника.
Меня бросило в дрожь.
Опустившись в кресло, я вытащил из кармана стопку прихваченной с собой корреспонденции и с горькой усмешкой кинул ее на журнальный столик. Сейчас Софи точно не до просроченных счетов…
Вернулась миссис Харди, выставила чайник, молочник, корзинку с песочным печеньем и вазочку с кусочками рафинада. Я поблагодарил экономку, налил себе чаю и откинулся на спинку кресла, не став добавлять ни сливок, ни сахара.
Вновь взглянул на часы и досадливо поморщился: фотосалон давно открылся, а у меня не было никакой возможности съездить туда и поговорить по душам с хозяином. Софи я бросить не мог. Никак не мог. Глупо, но что есть, то есть.
Я отпил чая, зажмурился и помассировал виски.
Едва ли порчу навел Анри Фальер, у них с инспектором Остриджем был совсем другой план. Скорее уж начал действовать неведомый покупатель. Если кто-то выложил сто тысяч аванса под одно лишь честное слово, он не остановится ни перед чем, чтобы получить свое. И еще оставался хозяин огненного ифрита. Этот точно не чурался темной волшбы.
Или же это – один и тот же человек? Возможно, что и так. Фальер умер далеко не сразу, он мог выдать мучителю, у кого намеревался выкупить треклятые бумаги.
Дьявол! Но зачем понадобилось наводить порчу?! Почему не начали с угроз и предложений, от которых невозможно отказаться? Потеряли терпение? Или это ответный ход тех, кто не желает, чтобы изобретение Дизеля увидело свет? По какой-то причине ведь от него решили избавиться!
Но зачем тогда наводить порчу? Обычно предпочитают более быстрые и действенные методы. Бомба в окно, нож под ребра, выстрел в спину. Зачем усложнять?
Из-за интереса Третьего департамента? Возможно, но вовсе не уверен, что это действительно так…
Софи застонала в забытьи, и я поспешил заново смочить компресс и вернуть его на девичий лоб. Потом с обреченным вздохом опустился в кресло, взглянул на часы и едва удержался от ругательства. Время утекало, как вода сквозь пальцы. И это просто убивало!
Если порчу и в самом деле навели из-за бумаг изобретателя, то жизненно необходимо отыскать налетчиков и вытрясти из них награбленное. А вместо этого я прикован к кровати Софи! Где этот чертов поэт, когда он так нужен?!
Я шумно выдохнул, заставляя себя успокоиться, и будить Альберта не пошел. Выспится нормально, тогда и сменит меня. А сейчас какой от этого зомби толк? Никакого.
И я вновь налил себе чаю.
3
Альберт Брандт заглянул в спальню уже в четвертом часу. После микстуры Ларсена он никак не мог окончательно проснуться, зевал и тер глаза. Потом допил мой чай и спросил:
– Как она?
– Без изменений, – ответил я, поднимаясь на ноги. – Мне надо отлучиться. Вернусь, как только смогу.
– Хорошо, Жан-Пьер. Конечно, иди. Только попроси миссис Харди принести еще чаю.
Поэт присел на краешек кровати и поправил сбившуюся простыню. Я не стал ничего говорить о почерневшей руке и спустился на первый этаж.
Экономка обнаружилась на кухне; она очень внимательно и аккуратно наливала в рюмку коньяк, словно отмеряла необходимую дозу лекарства.
– Бессонная ночь? – предположил я.
Миссис Харди посмотрела на меня и вздохнула.
– Как это у вас говорят? А! Дежавю!
– С женой мсье Брандта тоже приключилось нечто подобное? – забросил я удочку.
– О нет! Бедняжка угасала постепенно. И это было хуже всего. Но вот снова несчастье! Не удивлюсь, если господина поэта прокляла одна из этих театральных вертихвосток! Все они там ведьмы похотливые!
Увы, прокляли вовсе не Альберта…
Я вздохнул, передал просьбу поэта насчет чая и вышел из дома.
Денек выдался погожий, солнце жарило изо всех сил, а ветер стих. Брусчатка раскалилась от зноя, воздух над ней колыхался, словно марево над песчаными барханами в пустыне. И все же я отправился в фотоателье пешком. В Старом городе не прокладывали линий паровиков, да и станции подземки попадались редко-редко, поэтому на общественном транспорте пришлось бы делать немалый крюк, да еще стоять в бесконечных пробках и заторах. Поймать же в этих путаных переулочках извозчика было задачей и вовсе не реальной.
Пока я дошел до Императорской академии, весь взмок; пришлось даже расстегнуть пиджак. В забитом студентами тенистом сквере я купил стакан газированной воды без сиропа, влил его в себя и блаженно улыбнулся, чувствуя, как расходится по телу приятная прохлада. После этого отправился дальше, но стоило лишь покинуть парк – и вновь пришлось обмахиваться кепкой, до того одуряющая стояла в городе жара.
В фотосалон я вошел красным, будто вареный рак, с переброшенным через руку пиджаком. В прохладном помещении меня моментально прошиб пот, сорочка прилипла к спине, по щекам покатились крупные капли.
Облизнул верхнюю губу – соль.
Просторное помещение салона оказалось заставлено многочисленными осветительными приборами и декорациями, как с банальными прорезями для лиц и пририсованными фигурами, так и с донельзя реалистично выполненными пейзажами и видами исторических достопримечательностей.
Отозвавшийся на звяканье дверного колокольчика темноволосый и розовощекий живчик средних лет в полосатых брюках и визитке покачал головой и налил в стакан из стоявшего на столе графина воды.
– В таком виде снимок делать нельзя! – улыбнулся он. – Сначала, милейший, вам придется немного остыть!
Для брюнета у владельца заведения оказалась на удивление светлая, усыпанная множеством бледных веснушек кожа. Лицо было открытым и приятным, немного портили впечатление лишь слишком близко посаженные глаза и узкая челюсть.
Я с благодарностью принял воду, сделал длинный глоток и шумно выдохнул.
– Хорошо у вас. Прохладно.
Фотограф заразительно рассмеялся.
– Так и есть!
– Как в морге, – добавил я, и улыбка владельца салона моментально скисла.
– Так себе сравнение, – заметил он, забирая стакан.
Я недобро усмехнулся.
– Да у меня и настроение не очень.
– Чем могу помочь, милейший?
Радушия в голосе фотографа не осталось ни на сантим. Он вернулся к столу, и я как бы невзначай шагнул вслед за ним, не позволяя разорвать дистанцию. Владелец салона напряженно обернулся, в серых глазах мелькнуло беспокойство.
Я поднял руку с пиджаком и вытащил из кармана свернутую газету. Демонстративно раскрыл раздел криминальной хроники и кинул на стол.
– Узнаете?
Фотограф на газету даже не взглянул.
– Вы кто такой? – с вызовом выпятил он грудь. – Чего вам надо?!
Прозвучали его слова откровенно жалко. Я был выше на полголовы, шире в плечах и заметно тяжелее.
– Просто взгляните.
Владелец салона возмущенно фыркнул и машинально пригладил зализанные назад волосы, но решил не протестовать и за цепочку выудил из нагрудного кармашка линзу монокля. Вставил ее в глазницу, расправил газетный лист и почти сразу повернулся ко мне.
– Зачем вы мне это показываете?
– Кто из них приходил за паспортами?
На желтом газетном листе были напечатаны фотографии подозреваемых в налете на сберегательную контору, и фотограф вмиг сорвался на крик:
– Вы спятили?! Убирайтесь отсюда, пока я не вызвал полицию!
Он шагнул в обход стола, и в тот же миг я оказался у него за спиной и привычным движением провел удушающий захват. Бедолага дернулся и попытался пихнуть меня локтем по ребрам, но почти сразу обмяк. Я осторожно опустил его на пол, подошел к входной двери и вывесил табличку «Закрыто», после чего вернулся к столу и выдвинул верхний ящик. Там ожидаемо обнаружился курносый револьвер. Забирать его себе не стал, просто откинул барабан, высыпал патроны и бросил обратно.
В среднем ящике лежала стопка писчей бумаги, я переворошил ее, не нашел ничего интересного и продолжил осмотр. Тщательно перетряхнул журналы фривольного содержания из нижнего ящика и обрадовался, когда на стол посыпались спрятанные меж страниц прямоугольники фотокарточек, но это оказалась банальная порнография.
Надо же, какие разносторонние увлечения у человека…
Проверив письменный стол на предмет тайников, я осмотрел картотеку, потом изучил лабораторию и заднюю комнату, обставленную под стать будуару записной модницы. Обнаженных девиц с обнаруженных мною фотокарточек снимали именно там.
Провозиться с обыском я мог до вечера, и это без всякой гарантии отыскать хоть какую-то связь с анархистами; куда перспективней показалось попросту выбить ответы, но торопиться с этим не стал. Для начала проверил карманы фотографа и выгреб из них ключи, коробок спичек и бумажник с мелочью.
Хм… коробок?
Табачным дымом в салоне не пахло, пепельницы нигде видно не было, да и в карманах не нашлось ни сигарет, ни трубки.
Я открыл коробок и вытряхнул себе на ладонь несколько негативов. А еще – затейливой формы ключ.
Боясь спугнуть удачу, я принялся отодвигать висевшие на стенах фотографии и очень скоро обнаружил дверцу потайного сейфа. Ключ подошел к замку, внутри обнаружилось несколько книжиц в простых клеенчатых обложках.
Паспорта? Они самые! Четыре штуки!
На первой странице верхнего был изображен герб Российской провинции, на обороте шли надписи на русском. Как ни удивительно, я сумел их разобрать.
«Податель сего, мещанин Андрей Дубравин тридцати двух лет…»
Дальше повторялся аналогичный текст на других языках, а вот шестая страница преподнесла сюрприз: там оказалась вклеена фотография уже знакомого мне усатого господина, чья физиономия точь-в-точь совпадала с напечатанным в газете снимком одного из анархистов. На подделку паспорт нисколько не походил: бланк выглядел настоящим, а фотокарточку проштамповали печатью консульства. Имелась также марка о сборе пошлины.
– Никак эти шустрые ребята собрались за океан? – предположил я, просмотрев остальные документы. Внутри империи необходимости в фотографиях не было. Пока лишь ходили упорные слухи о том, что такое требование введут в самое ближайшее время.
Фотограф на полу заворочался, тогда я брызнул ему в лицо водой и протянул стакан.
– Не бережете вы себя…
Владелец «Прекрасного мгновения» глянул на меня волком, но отказываться от воды не стал и застучал зубами о краешек стакана. После этого он заполз на кресло и заявил:
– Вы не полицейский!
– В точку! – кивнул я и продемонстрировал обнаруженные в сейфе паспорта. – Долин не должен был присылать к вам этих людей. Это ошибка. Большая ошибка.
Фотограф зажал лицо в ладонях.
– Ничего об этом не знаю!
Я кинул ему газету.
– Будьте добры, прочитайте статью. Не заставляйте меня вновь прибегать к насилию.
Побледневший живчик после недолгой заминки вставил в глаз монокль и принялся читать, потом зло бросил:
– Я все еще не понимаю, чего вы от меня хотите!
– Это очень плохие люди, убийцы полицейских, – укоризненно произнес я, – а вы снабжаете их чистыми паспортами. Нехорошо.
– Да кто вы, черт возьми, такой?! – с ненавистью крикнул фотограф и вдруг бросился на меня; пришлось ткнуть его пальцем в горло. Крик моментально превратился в сдавленный сип.
– Эти люди слишком сильно наследили, – наставительно заметил я. – Их обязательно арестуют. И они сдадут вас с потрохами. А полицейские терпеть не могут тех, кто помогает убийцам их коллег.
Фотохудожник плюхнулся в кресло, зажал шею ладонями и уставился на меня вытаращенными от боли глазами. Я небрежно кинул паспорта на стол и продолжил:
– Единственный ваш шанс – это если кто-то другой отыщет их раньше полиции.
Владелец салона что-то неразборчиво каркнул, и я ободряюще улыбнулся.
– До вас никому нет дела, но эти люди забрали то, что им не принадлежит. Я должен это вернуть. Только и всего. Так когда они придут за паспортами?
Живчик скривился, будто надкусил лимон, но запираться не стал.
– Завтра, – ответил он. – Мы условились встретиться завтра.
– Они позвонят?
– Никаких звонков. Боятся собственной тени.
Я усмехнулся.
– Оно и немудрено.
Фотограф хмуро глянул на меня и спросил:
– Что с Долиным?
– Какое вам до него дело? – ушел я от прямого ответа, постучал краешками паспортов о столешницу и, поскольку не горел желанием становиться мишенью для охранки, напустил тумана: – Но не советую работать с ним впредь. Просто дружеский совет.
Владелец салона приглушенно выругался и потер грудь с левой стороны.
– Легко вам говорить! – скривился он. – Если я не отдам паспорта, меня пришьют!
– Вы отдадите паспорта и будете жить долго и, возможно, даже счастливо, если только не наделаете глупостей.
Я поднялся из-за стола, надел пиджак и сунул паспорта в боковой карман.
– Постойте! – всполошился фотограф. – Но как же так?!
– Во сколько вы открываетесь?
– В десять.
– Буду к открытию, – пообещал я. – Если за паспортами придут раньше, попросите немного подождать. Рассказать о моем визите будет не самым умным поступком с вашей стороны. Поверьте, ничем хорошим это не закончится.
– Что помешает мне просто исчезнуть?
Я обвел рукой помещение.
– И бросить все это великолепие и ваших… моделей из-за людей, которых вы даже не знаете? Глупо. Хотя… если подумать и разобраться… а так ли важно ваше участие? Какая разница, кто отдаст паспорта?
Намек не остался незамеченным; владелец салона переменился в лице и поспешно открыл верхний ящик, но достал оттуда не разряженный револьвер, а всего лишь аптечный пузырек.
– Что с ними будет? – спросил он, положив под язык крупную белую таблетку.
– Их не арестуют, – просто ответил я. – Вас должно волновать только это.
– Годится… – удовлетворился таким ответом фотограф и, невесть с чего воспрянув духом, резко махнул рукой. – Убирайтесь с моих глаз!
Я не стал просить себя дважды и вышел за дверь. Встав на углу, внимательно оглядел перекресток и задумчиво постучал по выгоревшему на солнце рекламному щиту у крыльца салона, затем пропустил паровую повозку с заваленным мусором кузовом и отправился в пивную, где утром приметил кабинку с телефонным аппаратом. В надежде на лучшее позвонил оттуда в дом Альберта Брандта, но – черта с два! – состояние Софи заметно ухудшилось.
Я выругался и едва не рассадил трубку о стену, к счастью, вовремя сдержался и аккуратно повесил ее на рычажки.
Не стоит давать волю чувствам. Не стоит…
4
Надежда, что Альберт просто ударился в панику и сгустил краски, развеялась, как только переступил порог спальни. Там даже запах изменился, стал не просто затхлым, а каким-то неприятным и даже отталкивающим.
Пахло… смертью?
Ну нет, скорее все же болезнью. Тяжелой болезнью, чумой и лихорадкой вместе взятыми. Понятия не имею, откуда взялись такие ассоциации…
– Не знаю, что делать! Просто не представляю! – прошептал Альберт, опасаясь разбудить Софи.
Та больше не металась во сне, дыхание стало размеренным, очень редким и неглубоким. Я склонился над кроватью, поправил простыню, заодно проверил правую руку. Кожа оказалась холодной вплоть до середины плеча.
Я выпрямился и посмотрел на часы. Половина шестого.
– Доктор еще не приходил?
Поэт покачал головой.
– Нет. И даже не звонил, – вздохнул он и предложил: – Может, вызвать кого-нибудь другого?
– Подождем, – ответил я и уселся в кресло.
Порча – не та болезнь, которую лечат в больницах. При подозрении на магическую заразу человека помещают в карантин, а там уж как повезет. Выживет – хорошо, а нет – тоже невелика потеря, в крематорий очередей нет.
Искать целителя? Нарвешься или на шарлатана, или на провокатора Третьего департамента. Тут нужны связи…
Альберт покачал головой, сходил за стулом и поставил его напротив моего кресла. Так мы и сидели в полнейшей тишине, пока снизу не донесся стук в дверь. Поэт немедленно сорвался с места и выскочил из спальни. Вскоре он вернулся в сопровождении доктора Ларсена. Тот оказался изрядно запыхавшимся, светлые волосы растрепались и слиплись от пота.
– Тысяча извинений за опоздание! – произнес Ларсен, взгромоздив саквояж на журнальный столик прямо поверх стопки принесенной мной корреспонденции. – Но случай весьма и весьма нетривиальный. Пришлось изрядно побегать, чтобы раздобыть нужный препарат! Побегать, да…
– Все получилось? – воодушевился Альберт Брандт, зажигая газовый рожок.
– Да! Разумеется! – Доктор раскрыл саквояж, выложил из него на стол немалых размеров стеклянный шприц и стальную иглу. Иглу он протянул хозяину особняка. – Надо прокипятить!
Когда поэт вышел за дверь, я взял выставленный на стол пузырек, но вместо обычной этикетки на нем оказалась наклеена бумажка с химической формулой. В науках я был не силен, поэтому спросил:
– Что это, мсье Ларсен?
– Препарат на основе алюминия, точнее, его оксида.
– О-о-о! – протянул я. – Полагаете, алюминий выжжет порчу?
– На ранних стадиях такое вполне возможно. На эту тему была большая статья в «Медицинском вестнике» за прошлый месяц.
Алюминий получили в чистом виде относительно недавно, и на него не действовали никакие заклинания, но мне еще не доводилось слышать, чтобы этот металл оказывал на магию какое-либо нейтрализующее воздействие.
Я вернул пузырек на место и уточнил:
– А почему именно инъекция? Можно дать с питьем…
– На это нет времени, заболевание прогрессирует чрезвычайно быстро! – отрезал доктор и откинул простыню с руки Софи. – К тому же посмотрите… – Он провел пальцем по предплечью, отмечая потемневшую вену. – Зараза распространяется по кровеносным сосудам. С помощью инъекции мы либо полностью выжжем порчу, либо серьезно замедлим ее распространение по организму.
– Уверены?
– Это наука. Наука сильнее магии. Даже не сомневайтесь, да…
Мне показалось, что доктору просто не терпится провести эксперимент, но высказывать этого предположения вслух не стал. К тому же в спальню вернулся с кастрюлькой кипятка Альберт Брандт.
Ларсен протер ладони спиртом, затем пинцетом выловил из воды иглу и ловко насадил ее на шприц. Наполнил его препаратом, стравил воздух и склонился над кроватью.
– Ну-с, приступим… – пробурчал себе под нос доктор, перетянул плечо Софи жгутом и потребовал: – Отойдите со света!
Впрочем, выискивать вену никакой необходимости не возникло: она явственно выделялась под белой как мел кожей. Ларсен воткнул иглу, распустил жгут и слегка потянул на себя поршень. Когда жидкость смешалась с кровью и стала бледно-розовой, доктор надавил, и препарат начал поступать в вену.
Поначалу ничего не происходило, затем Софи заворочалась на кровати, и сразу ее выгнуло дугой, словно Ларсен не укол сделал, а затеял обряд экзорцизма! Вскинутая рука угодила доктору в лицо, он отшатнулся и зажал ладонью разбитый нос; шприц упал на пол и разбился. Софи в судорогах задергалась на кровати и зашлась в беззвучном крике, но стоило только нам с Альбертом навалиться на нее, моментально обмякла.
– В сторону! – крикнул Ларсен, растолкал нас и принялся делать Софи искусственное дыхание. Какое-то время у него ничего не выходило, а потом кузина хрипло втянула в себя воздух и наконец, к неописуемому нашему облегчению, задышала самостоятельно.
Доктор зажал кровоточивший нос платком и предупредил:
– Могут понабиться компрессы.
– Какого дьявола здесь происходит?! – не выдержал тогда Альберт.
– Просто индивидуальная непереносимость препарата. Индивидуальная, да…
– Хватит морочить мне голову! – рявкнул поэт. – Что здесь происходит?! Говорите!
Бесцветно-серые глаза поэта засветились, от его слов у меня заломило виски. Альберт воспользовался своим талантом сиятельного, и у доктора не было ни единого шанса ему противостоять.
– Это… это порча, – против своей воли, промямлил Ларсен.
– Какого дьявола?! – рыкнул Альберт.
Я не выдержал и потребовал:
– В коридор! Немедленно!
Поэт посмотрел сначала на меня, потом на Софи и указал доктору на дверь.
– Продолжим в гостиной.
Они вышли, а я ботинком задвинул под кровать осколки стекла и потрогал лоб Софи. Тот оказался сухим и горячим. Пришлось смочить в тазике компресс и уложить его на голову кузине.
Простыня на ее груди продолжала размеренно вздыматься и опадать, в бледное лицо понемногу стал возвращаться румянец. Пусть болезненный и лихорадочный, но все же румянец. Это позволяло надеяться на то, что введенной дозы окажется достаточно, но, когда минут через десять в спальню вернулся благоухавший свежим ароматом коньяка доктор Ларсен, он моих упований не разделил.
– Этого слишком мало, – устало покачал головой долговязый эскулап. – И я не рискну делать повторную инъекцию – может просто не выдержать сердце. Не выдержать, да…
Я выругался.
– Дьявол! И что теперь?
Ларсен присел на кровать и вытянул из-под простыни правую руку Софи.
– Порча поразила кровь, – сообщил он. – Возможно, если заменить ее, проклятие отступит.
– Заменить кровь? – опешил я. – Что за бред?!
– Один мой коллега из главного военного госпиталя упоминал о подобной практике. Но понадобятся деньги.
Деньги? Раздобыть деньги я мог, лишь ограбив банк. Или же… отыскать банковских грабителей. Но дьявол, деньги нужны прямо сейчас! Не завтра, не на следующей неделе, а сейчас!
– Где Альберт? – спросил я.
– Пошел распорядиться насчет куриного бульона. Когда госпожа Робер очнется, ей понадобится питательное питье.
– Поговорите о деньгах с Альбертом. Я смогу… изыскать средства только завтра-послезавтра.
– Хорошо, поговорю, – кивнул доктор Ларсен, опустился на корточки и принялся собирать с пола осколки шприца. Убрав все в бумажный пакет, он сунул его в саквояж и вышел за дверь.
Я подсел к Софи, взял кузину за руку и обреченно вздохнул. Мой талант мог залечить практически любую рану, но только лишь мне самому. Никого другого спасти с его помощью не получилось бы при всем желании.
А желание было!
Дьявол! Я слишком привязался к Софи, чтобы вот так ее потерять!
Я вдруг осознал, что слишком сильно сжимаю девичью руку, и заставил себя ослабить хватку, затем посмотрел на предплечье Софи и поежился. После инъекции вена полностью почернела, словно в нее закачали чернила, и столь же черными сделались второстепенные сосуды. Препарат Ларсена подействовал, как фотографический проявитель. В мягком свете газового рожка стало видно, что руку будто опоясала черная вязь сложных узоров, как если бы порча распространялась по сосудам не хаотично, а повинуясь тайному замыслу наславшего ее колдуна.
И чем дольше я всматривался в узоры, пытаясь разобрать отдельные элементы, тем отчетливей понимал, что уже видел нечто подобное раньше. Но не символы сами по себе, а манеру исполнения. Если угодно, отрисовки.
Я кое-что в этом понимал, не зря же два года подвизался на ниве живописи!
Закружилась голова, послышался отдаленный хор мертвых шепотков, черная вязь начала кружиться, затягивая сознание в свой зловещий лабиринт, и я поспешно отвел взгляд от предплечья Софи. А потом для надежности и вовсе укрыл его краем простыни.
Плюхнулся в кресло, отпил давным-давно остывшего чаю, и только тогда начала понемногу отпускать дурнота. Проклятие было сильным; я лишь уловил его отголоски и то чуть в обморок не грохнулся, а каково тогда приходится Софи? Вовсе не факт, что новая кровь поможет справиться с порчей…
Стоп! Не о том думаю!
Где раньше я видел эту манеру рисования? Наклоны черточек, завитки, узелки…
Я зажмурился, но единственное, что пришло на ум, – это белый прямоугольник плотной бумаги. Я держал его в руке. Карточка?
Неужели?..
Доктор Ларсен своим саквояжем невзначай смахнул с журнального столика принесенную мною корреспонденцию; я поднял с пола конверты, выискивая нужный – уже вскрытый, со следами красного сургуча.
Да! Вот он! Соболезнования в связи с безвременной кончиной Ольги Орловой. Покидая вчера клуб, Софи прочитала и вернула их мне.
Я вытащил карточку и увидел, что чернила странно выцвели за день. Слова едва удавалось различить, но и так сходство между вычурным почерком послания и противоестественным узором почерневших сосудов буквально бросалось в глаза.
Дьявол! Так вот как навели порчу!
С помощью записки, отправителем которой значился барон Рихард фон Страге!
Мне уже доводилось слышать это имя. Барон посещал прием по случаю премьеры танцевального преставления, и пригласил его туда не кто иной, как Анри Фальер!
Вспомнилась наша первая встреча в коридоре клуба; я зашелестел страницами блокнота, отыскал изображение барона и вперился взглядом в незаконченный образ его прекрасной спутницы. По спине тут же побежали колючие мурашки.
Мне не удалось перенести на бумагу всю красоту и внутреннее сияние черноволосой прелестницы, и ровно такие же проблемы возникли при попытке запечатлеть огненного ифрита. Я сравнил наброски и откинулся на спинку кресла. Сходство было очевидным, даже удивительно, что не обратил на него внимания раньше. Совершенство огня и идеал женской красоты. Ифрит и девушка. Одно существо.
Итак, за всем этим стоит барон…
Я недобро улыбнулся, но улыбка моментально померкла, сменилась болезненной гримасой.
Все козыри были на руках у противника. Даже если убью барона, Софи это никоим образом не поможет. Наложенная на нее порча явно не из тех, что рассеиваются после смерти малефика. Проклятие не остановится, пока не вытянет из жертвы последние силы.
Оставалась, конечно, возможность донести на барона в полицию, но это лишь усложнило бы ему жизнь, не более того. Шантаж? Хм… едва ли барон пойдет на попятный из-за голословных угроз.
Впрочем, почему бы и не поторговаться? Один черт, ничего другого мне попросту не оставалось.
Софи хрипло дышала во сне, румянец на ее щеках начал постепенно бледнеть. Я проверил руку – холод не продвинулся вверх по плечу, но и не опустился обратно к локтю, вена осталась темной, а кружево иссиня-черных сосудов под бледной кожей сделалось еще плотнее, раздалось вширь.
Заглянул в спальню Альберт Брандт, встал в дверях и спросил:
– Кому понадобилось насылать на Софи порчу?
Талант сиятельного еще не уснул в нем до конца и продолжал наполнять слова силой. У меня заломило виски, но я легко поборол навеянное чужой волей желание рассказать обо всем без утайки, поднялся из кресла и ограничился невнятным обещанием:
– Попробую во всем разобраться.
– Я могу чем-то помочь? – предложил свою помощь поэт.
Я с сомнением посмотрел на него и вздохнул.
– Я найду деньги на лечение в лучшем случае завтра.
– Деньги не проблема!
– Благодарю.
Я похлопал Альберта по плечу, протиснулся мимо него в дверь и спустился на первый этаж. Миссис Харди выпустила меня из дома, и сразу навалилась духота. Жарко уже не было, но ветер стих, и городом вновь завладел смог.
На карточке с соболезнованием были указаны адрес и телефон резиденции барона фон Страге, и для начала я решил переговорить с ним по телефону. Личная встреча с малефиком могла завершиться… непредсказуемо.
В первой попавшейся на глаза аптеке я попросил налить стакан содовой, разменял франк и отошел к висевшему на стене телефонному аппарату. Достал карточку, набрал номер и принялся слушать длинные гудки. Когда уже начало казаться, что никто так и не ответит, послышался щелчок, и в трубке прозвучало:
– Резиденция «Плакучая ива».
– Будьте добры, пригласите к телефону барона фон Страге.
– Кто его спрашивает?
Я обдумал этот момент заранее, поэтому ответил без малейшей заминки:
– Жан-Пьер Симон, кузен госпожи Робер.
– Одну минуту…
Послышатся стук, с которым трубку положили на стол, и все смолкло, лишь шуршали помехи. Несколько минут ничего не происходило, а потом все тот же невозмутимый голос сообщил:
– Барон готов принять вас сегодня в восемь вечера.
– Нет! – сразу отказался я. Соваться в логово малефика нисколько не хотелось. – Встреча с мсье бароном должна пройти на нейтральной территории.
Вновь негромко стукнула об стол трубка, но на этот раз ожидание не продлилось долго.
– Загородный клуб «Белый лебедь», половина девятого, – сообщил дворецкий, или кто там это был, и прежде чем мне удалось вставить хоть слово, зазвучали короткие гудки.
Я безмолвно выругался и скормил аппарату очередной четвертак, решив на всякий случай подстраховаться и предупредить о грядущей встрече Луку. Тот ответил почти сразу и, к моему величайшему облегчению, оказался трезв. Я продиктовал ему имя и адрес барона и попросил сообщить их инспектору Морану, если вдруг не объявлюсь до завтра и не отменю это распоряжение.
– Что-то еще? – спросил после этого вышибала.
– Не пей больше, – предупредил я. – У нас проблемы.
– Да уж понял!
Я бросил трубку на рычажки и вышел на улицу.
5
Клуб «Белый лебедь» располагался за городом и был излюбленным местом отдыха измученных городской духотой чиновников, которые по долгу службы не имели возможности покинуть столицу в период летних отпусков. Мне доводилось слышать о нем от Софи.
Пришлось отправляться на вокзал и тратиться на билет третьего класса. Попутчики подобрались все как один беспокойные – плакали дети, ругались тетки, кто-то ел картошку с селедкой, кто-то курил в открытое окно, но я предпочел сэкономить и не переплачивать за билет. Благо ехать в тесноте и сутолоке пришлось совсем недолго. Только закончился пригород – и уже выходить.
На безлюдном полустанке меня поджидал сюрприз в лице крепкого бородатого дядьки, от которого крепко несло конским потом.
– Это не вы, случаем, господином Симоном будете? – поинтересовался он, охлопывая о колено запыленную фуражку с растрескавшимся козырьком. Остальной его наряд – кожаная жилетка, рубаха, мятые штаны и короткие сапоги оказались запылены ничуть не меньше, а лицо и руки покрывал густой загар.
– Жан-Пьер Симон к вашим услугам, – спокойно подтвердил я.
– Господин барон прислал за вами повозку.
Мы вышли за ограду станции, там в тени одинокого бука стояла двуколка с впряженной в нее смирной лошадкой. Когда прогудел набиравший скорость паровоз, она и ухом не повела, но побежала по проселочной дороге резво. Кучер молчал, я какое-то время под стать ему безмолвно разглядывал поля, затем спросил:
– Путешествуете с бароном?
Дядька округлил глаза.
– Да вы что?! Местный я. При усадьбе на хозяйстве состою.
На этом наше общение и закончилось.
Клуб «Белый лебедь» раскинулся на краю небольшой дубравы; забором его обширная территории обнесена не была, ворота стояли распахнутыми настежь. Мы заехали в них, и кучер остановил лошадь у сторожки.
– Дальше местным ходу нет, – сообщил он. – Но тут недалеко, по аллее напрямик.
Я поблагодарил кучера и представился охраннику. Дюжий мордоворот отыскал мое имя в списке приглашенных и разрешил пройти, повторив напоследок совет кучера никуда не сворачивать, а сам снял трубку с установленного в будке телефонного аппарата.
Идти и в самом деле оказалось совсем недалеко – двухэтажный особняк с островерхой черепичной крышей и летней террасой возник совершенно неожиданно, будто по волшебству. Просто буковая аллея слегка вильнула, и с небольшого пригорка открылся вид на дом и просторный луг перед ним, где прислуга расставляла фонари, стулья и пюпитры. Судя по всему, намечался концерт на открытом воздухе.
С одной стороны от поляны раскинулся обширный лабиринт из аккуратно подстриженных кустов, с другой – блестел в лучах заходящего солнца пруд с лодочным причалом и зарослями плакучих ив по берегам. По водной глади плавали лебеди и утки.
Из распахнутых окон клуба доносились музыка и смех, а вот на улице гостей было немного, только в оплетенной виноградом беседке дымили сигарами несколько солидного вида господ. Я в сравнении с ними смотрелся сущим бродягой, но дежуривший у входа распорядитель при виде меня и глазом не повел.
– Господин Симон, рады приветствовать вас в «Белом лебеде»! – радушно произнес он и подозвал лакея в изукрашенной золотым позументом ливрее. – Барон фон Страге ожидает господина Симона в кабинете на втором этаже.
– Прошу! – указал слуга на боковую лестницу и первым двинулся к ней.
Я бы с превеликим удовольствием перенес встречу в общий зал, где играла музыка и танцевали пары в вечерних нарядах, но после недолгих колебаний все же начал подниматься по ступенькам.
И очень быстро об этом пожалел. Лакей на втором этаже сразу оставил меня, передав с рук на руки двум крепким парням в неброских светлых сюртуках и брюках в тон. Стояли те совершенно неподвижно, не моргали и, казалось, даже не дышали.
Еще один подручный барона подступил сзади. Этот оказался невысоким и чернявым, с неприметной заурядной внешностью халдея. От обычного официанта его отличал лишь пронзительный взгляд темных глаз. У меня от него поначалу даже заломило затылок, но болезненное ощущение вскоре отступило, а вот густой аромат одеколона, терпкий и неприятный, чем дальше, тем становился сильнее. К горлу подкатила тошнота.
– Если вы принесли оружие, оставьте его здесь! – потребовал скользкий тип и, слегка смягчив тон, добавил: – На встрече с господином бароном оно вам не понадобится. Или можете уйти.
Деваться было некуда, пришлось избавляться от кастета и пистолета.
– Это все? – усомнился чернявый, окидывая мою фигуру цепким и при этом каким-то липким взглядом.
Я вытащил из кармана перочинный ножик и усмехнулся:
– Его тоже?
– Будьте так добры.
С тем же успехом я мог заколоть барона одним из своих заточенных на совесть карандашей, но протестовать и спорить не имело никакого смысла, отдал и ножик.
Удивительное дело, но чернявый поверил мне на слово, будто видел содержимое карманов, и указал на дверь.
– Прошу! Господин барон ожидает вас.
Слуги молча расступились, но стоило мне переступить порог, они тотчас шагнули следом, безмолвно и невозмутимо, словно сторожевые псы. Неприятный тип остался в коридоре.
Барон Рихард фон Страге при моем появлении расплылся в радушной улыбке, а вот глаза его остались холодными, мертвыми и пустыми. Округлое лицо и высокий лоб с залысинами покрывали мелкие капельки пота, барон промокнул их атласным платочком и указал на уже накрытый стол.
– Присаживайтесь, господин Симон!
Один из последовавших за мной охранников предупредительно выдвинул стул; я опустился на него и сразу понял, что быстро выскочить из-за массивного стола не получится – для этого придется отодвигаться назад, а за спиной замерли дюжие слуги.
– Просто Жан-Пьер, мсье барон… – улыбнулся я и уперся локтями в столешницу, нисколько не беспокоясь о соблюдении этикета.
Барон посмотрелся в зеркало, мимоходом подкрутил напомаженные усики и кивнул.
– Как вам будет угодно, Жан-Пьер, – равнодушно произнес фон Страге после этого и предложил: – Присоединяйтесь к моей трапезе, прошу. Здесь чудесно готовят рыбу, она просто тает во рту, а уж с белым вином…
Все это было пустой болтовней – на мою сторону даже не удосужились выложить приборы, поэтому я отклонил предложение, объявив:
– Предпочту сразу перейти к делу.
– Вот как? И что же заставило вас искать встречи со мной? Надеюсь, с госпожой Робер все в порядке?
Вместо ответа я вытащил из кармана карточку с выражением соболезнования и щелчком пальца отправил ее через стол. Барон ловко прихлопнул бумажный прямоугольник, не дав ему слететь на пол.
– На всякий случай… – начал я. – Ну вы знаете, как это иногда случается – люди просто разговаривают, а потом одно неосторожное слово – и вот уже кому-то режут глотку… Так вот, просто на всякий случай хочу предупредить: если я не вернусь в оговоренное время, об этом поставят в известность полицию.
Барон рассмеялся.
– Какие страсти вы рассказываете! Будто в логово к людоеду пожаловали!
– О людоеде вы первым сказали, – не преминул отметить я.
– Вас явно кто-то ввел в заблуждение касательно моей персоны, дорогой Жан-Пьер! – улыбнулся барон, и вновь улыбка коснулась лишь губ.
Я не дал сбить себя с толку и закончил мысль:
– Уверен, нам намного проще договориться и не доставлять друг другу… беспокойства.
– Я обожаю договариваться, но не приемлю компромиссов. Либо выигрывают обе стороны, либо выигрываю один я. Иные варианты меня не устраивают, – заявил фон Страге и тут же хлопнул ладонью по столу. – Но о чем это я? Я же еще не знаю, какое неотложное дело привело вас ко мне!
Я оглянулся на слуг барона, замерших за моей спиной двумя неподвижными статуями, и спросил:
– Мы можем говорить свободно при ваших людях?
– Вы сами ответили на свой вопрос. Это мои люди. Говорите.
Барона явно забавляло происходящее, и меня это обстоятельство изрядно разозлило. Я отказался от всяких экивоков и сказал напрямую:
– С помощью вашего послания на госпожу Робер навели порчу. Это сделали либо вы сам, либо кто-то иной по вашему указанию.
Фон Страге остался невозмутим. Высказанное напрямую обвинение нисколько не задело его.
– И чего вы от меня теперь хотите? – лишь поинтересовался он с непонятной полуулыбкой.
– Снимите порчу.
– И только?
– И только.
Барон рассмеялся.
– Удивительное дело, – покачал он головой. – Просто удивительное! Знаете, а ведь всему виной – непостоянство женской натуры. Ваша кузина сначала заключила сделку, потом отказалась от своих слов, а сейчас, когда ее настигли плоды столь необдуманного поведения, готова капитулировать, лишь бы сохранить жизнь!
Захотелось ринуться через стол, ухватить барона за шею и сдавливать ее, пока тот не испустит дух, но я сдержался. Видимо, Рихард уловил что-то такое в моих глазах, поскольку счел нужным предупредить:
– Если вы полагаете, будто сумеете заставить меня снять порчу силой или под угрозой оружия, то заблуждаетесь. Высокое искусство так не работает. Нужна свободная воля. А я уже говорил – я никогда не пойду на компромисс в ущерб своим интересам! Я могу все исправить, но отнюдь не безвозмездно.
Барон признал содеянное с поразительной легкостью. Он нисколько не опасался возмездия, а ведь самое меньшее, что полагалось малефикам, – это пожизненное заточение в холодной каменной келье где-нибудь на Соловках. Не иначе порчу по его указанию навел кто-то другой, а сам фон Страге в случае проверки окажется чист, как свежевыпавший снег.
– Чего вы хотите? – спросил я, заранее зная ответ.
– Документы, которые ваша кузина обязалась передать Анри Фальеру. Как только они окажутся у меня, в столь специфическом… стимуле не останется никакой нужды.
Я сделал глубокий вдох и, чувствуя, что ступаю на тонкий лед, произнес:
– У нас нет эти бумаг.
– Нонсенс! – отмахнулся Рихард фон Страге. – Они у вас!
– Мы думали, что они у нас есть. Но…
– Послушайте, Жан-Пьер! – разозлился барон. – Меня начинает утомлять этот беспредметный разговор!
– Я верну бумаги и передам их вам, – предложил я. – Просто на это уйдет день или два. Дайте мне время…
Рихард вдруг вскочил из-за стола, будто ужаленный.
– Время! – воскликнул он. – Время – это то, чего нет ни у кого из нас! Фальер прекрасно осознавал ценность попавшего ему в руки изобретения! Он мог озолотиться с помощью его, если бы не погряз в долгах. У него не было времени! И у меня его тоже нет! Наш мир слишком быстро несется к глобальной войне, какой еще не видывало человечество! Одни возвысятся, другие падут, и я не желаю оказаться в стане побежденных!
– Два дня! – повторил я, но барон меня словно не услышал.
– Прогресс не остановить! Любое изобретение рано или поздно будет повторено кем-то иным, но сейчас… именно сейчас на это попросту не остается времени! Новый движитель может в корне изменить баланс сил, но только если действовать безотлагательно! Без промедления! Немедленно!
Я мало что понял из этой белиберды и вновь попросил:
– Остановите порчу всего на два дня.
Рихард фон Страге взглянул на меня с откровенным недоумением.
– Вы вообще меня не слушали? Никто не получит никаких поблажек и отсрочек! Ни я, ни вы! Либо мы движемся в ритме мироздания, либо оно своими жерновами растирает нас в прах! Выбор за вами!
– Если Софи умрет, бумаг вам не видать. Я уничтожу их, так и знайте!
– Она не умрет, – отмахнулся барон. – Ну посудите сами, с какой стати мне обрывать единственную ниточку, способную привести к документам? Нет, смерть госпоже Робер не грозит! Можете не волноваться.
Но напротив, от этих слов мне сделалось не по себе.
– Что с ней сделает проклятие?
Рихард пожал плечами.
– По вашей милости я лишился спутницы. Ваша кузина вполне сгодится на замену.
Я начал подниматься, но легшие на плечи руки заставили опуститься обратно на стул.
Барон тоже вернулся на свое место, с легким оттенком брезгливости посмотрел на тарелку и покачал головой.
– Принесите бумаги, и все вернется на круги своя, – пообещал он. – А нет – я завладею телом и душой вашей прелестной кузины. И ее памятью – тоже. Внакладе я не останусь в любом случае. Я не проигрываю. Никогда.
– Софи не знает, где находятся бумаги.
– Предлагаете поверить вам на слово? Жан-Пьер, вы меня утомили. Я ожидал от этой встречи совершенно иного. Не приходите и не звоните больше… без бумаг. И советую десять раз подумать, прежде чем обращаться в полицию. Кузину вы этим точно не спасете.
Стул слегка качнулся назад, и я поднялся на ноги, а барон взялся за нож и вилку.
– Примите правильное решение, – добавил он напоследок.
Я пристально взглянул в ответ, кивнул и покинул кабинет.
6
После беседы с бароном внутри у меня все так и клокотало. Первым делом я заглянул в уборную и с бессильной злобой уставился на отражение своего раскрасневшегося от злости лица.
Вот же сволочь!
Сдать бы подлеца Третьему департаменту, но донос лишь немного усложнит ему жизнь и ровным счетом ничего не даст нам с Софи.
Вытащив из кармана пистолет, я выщелкнул из рукояти магазин, затем передернул затвор и проверил патроны. На первый взгляд все оказалось в порядке, я вновь зарядил «Зауэр» и отправился к выходу.
Кучер отвез меня на станцию, пешком топать в сгустившихся сумерках по проселочной дороге не пришлось. К несказанному облегчению, на обратном пути вагон оказался почти пуст, и выпала возможность поразмыслить над сложившимся положением дел, но всю дорогу мысли бежали, бежали и бежали по кругу, не находя выхода из западни. Все козыри были на руках у барона.
Надо было срочно вернуть бумаги Дизеля.
Вернуть их во что бы то ни стало…
На Центральном вокзале я сразу смешался с толпой, на ходу снял пиджак и перекинул его через руку. Слегка изменил походку и покинул огромное здание через один из боковых выходов, а там моментально растворился в ночном городе, стараясь держаться подальше от уличных фонарей и ярких витрин.
Барон запросто мог отправить следом кого-нибудь из своих подручных, и это обстоятельство еще больше осложняло мое и без того аховое положение.
Я попросту не успевал справиться со всем в одиночку! Не мог разорваться и не имел права на ошибку! Слишком много всего навалилось, чтобы целый день караулить анархистов у фотосалона. В лучшие времена я привлек бы к слежке за грабителями кого-нибудь из вышибал, но не поручать же столь важное дело охромевшему Луке?!
Я остановился на перекрестке и оглядел тихую улочку с длинной шеренгой фонарей. Теплое мерцание газовых ламп вырывало из ночного мрака фигуры прохожих, а стоило людям сделать лишь несколько шагов в сторону, и они вновь растворялись в темноте. В домах светились прямоугольники окон, над крышами помаргивали сигнальные огоньки дирижаблей.
Мое внимание привлекла веранда кафе; свободных столиков под навесом не было, но я и не собирался сидеть на всеобщем обозрении. Зашел внутрь. Посреди комнаты там был выставлен бильярдный стол, возле него скучал подвыпивший гуляка в белом парусиновом костюме. В дальнем углу сидела влюбленная парочка, рядом с ними дремал какой-то пьянчуга, еще двое накачивались вином у противоположной стены.
Я выудил из бумажника последний четвертак и позвонил Рамону Миро.
– О, синьор Маркес! – удивился частный детектив. – Нашлись деньги?
– Нет, хочу предложить работу.
– Без денег? Это крайне самонадеянно с вашей стороны.
– Вы слышали о налете на Ссудно-сберегательную контору Фойла и Морса? У меня есть реальная зацепка…
Рамон Миро выслушал мой рассказ молча и лишь в конце спросил:
– Паспорта у вас?
– Да.
– Хотите, чтобы я организовал слежку?
– Да.
– Где вы сейчас?
– Кафе «Синяя лилия», это где-то в районе вокзала.
Частный детектив хмыкнул, пообещал:
– Буду через полчаса, – и повесил трубку.
Я заказал порцию мясного рагу и стакан вина, занял стол напротив входа и нервно забарабанил пальцами по столешнице. Аппетита не было; я просто знал, что должен поесть, и не более того.
К тому моменту, когда наконец появился Рамон Миро, гуляки из-за уличных столиков начали перебираться в кафе, зазвучали громкие голоса, запахло дымом. Частный детектив не стал присоединяться ко мне, сразу указал себе за спину и отступил от двери. Я расплатился и последовал за ним.
Перед верандой кафе замер неброский паровой экипаж, и уже знакомый черноволосый паренек ходил вокруг него и пинал колеса. На заднем сиденье развалился усатый брюнет; этот чистил ногти острием навахи. Рамон Миро стоял в круге света под фонарем немного поодаль.
– Паспорт, – потребовал он, стоило только мне приблизиться.
Я отдал одно из удостоверений личности, потом развернул газету.
– Похож, – решил крепыш, сличив фотографии.
– Он и есть.
Рамон Миро вернул паспорт и задумчиво потер переносицу.
– Почему просто не навести на них Ньютон-Маркт и не получить причитающееся вознаграждение? – спросил он, не став выяснять, откуда у меня взялось удостоверение личности одного из налетчиков.
– Вознаграждение? – фыркнул я и презрительно сплюнул под ноги. – Хоть представляете, сколько они взяли в кассе? А еще были налеты на почтовые фургоны. А вы говорите – вознаграждение! Которое еще не факт, что и выплатят.
Крепыш вперил в меня взгляд темных глаз.
– И это все?
Я не стал запираться и ответил предельно честно:
– Мне поручено отыскать кое-какие бумаги, которые хранились в одной из ячеек. Полицию я не хочу привлекать и по этой причине тоже.
– Ясно, – усмехнулся Рамон Миро. – Предлагаете ограбить грабителей?
– Почему нет? Вам ведь не впервой преступать закон?
Черноволосый крепыш посмотрел на своих подручных и уверять меня в своей незапятнанной репутации не стал. Его красноватое и скуластое лицо приняло задумчивое выражение.
– Как будем делить деньги? – перешел он к делу некоторое время спустя.
– Пополам.
Рамон лишь рассмеялся и разгладил усы.
– С меня люди, транспорт, оружие – и пополам? Не пойдет. Вам, синьор Маркес, главное – отыскать бумаги, вы в любом случае внакладе не останетесь, а со мной далеко не все так очевидно. Половина от непонятно чего – это смехотворно мало.
– Чего ты хочешь?
– Три четверти.
– Сколько?!
– Три четверти от непонятно чего, – повторил Рамон Миро. – Иначе ищите других дурачков.
Я с сомнением посмотрел на крепыша, потом кивнул.
– Но с тебя наводка по делу «Готлиб Бакхарт».
Рамон протянул мне руку.
– Идет.
Я ответил на крепкое рукопожатие и предупредил:
– Не стоит пытаться меня надуть.
– Честность – лучшая политика, – с ухмылкой ответил крепыш.
Честность? Ну да…
У меня возникли сомнения, не свалял ли я дурака, привлекая к столь серьезному делу совершенно незнакомого человека, но… А был ли выбор?
Не было. Выбора у меня не было.
Я вручил Рамону Миро паспорта, после этого мы погрузились в паровую коляску и поехали в фотосалон.
– «Прекрасное мгновение»! – указал я на дверь заведения, когда экипаж остановился на углу. – Только не маячьте здесь особо. Анархисты будут настороже. Вы не должны их спугнуть.
– Да уж разберемся! – отмахнулся от моих советов Миро. – Фотограф всегда работает допоздна?
Окна салона и в самом деле еще светились, и меня это обстоятельство изрядно встревожило.
– Ждите здесь, – сказал я, а только шагнул от коляски, как распахнулась дверь и ночную темень распорол вырвавшийся из помещения свет. На улицу вышла миловидная девушка – одна из тех, что позировала фотографу в обнаженном виде, – и я прикоснулся пальцами к козырьку кепки. – Мадемуазель!
Красотка улыбнулась в ответ и под звонкий перестук каблучков скрылась в темноте, а я вновь распахнул захлопнутую мощной пружиной дверь и с некоторой даже опаской заглянул внутрь, но фотограф не стал хвататься за оружие и лишь скорчил недовольную мину.
– Опять вы?
В помещении ощутимо пахло духами и настойкой валерианы; в остальном же все осталось, как и в первый мой визит сюда.
– За паспортами не приходили?
– Нет! Сказал же – завтра!
– Когда придут, выставь на улицу рекламный щит. Это будет сигналом для моего человека. Он принесет паспорта.
– Не доверяете?
– Не люблю неожиданностей. А ты?
Фотограф после недолгой паузы кивнул в знак согласия.
– Не люблю.
– Сделай все правильно – и тебя больше никто не побеспокоит, – сказал я и вышел за дверь со слабой надеждой, что все пройдет гладко.
С очень-очень слабой надеждой, если начистоту…
