Часть шестая

1

– Откройте, полиция!

И стук в дверь. А я лежу на кровати и не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. И не разобрать: сковало тело противоестественное оцепенение или банальный страх. На выбеленном потолке из угла в угол комнаты протянулась россыпь алых капель, а мне было доподлинно известно, в каких случаях бьет вверх из раны столь тугая струя крови.

Я знал это наверняка и все же повернул голову вбок. Обнаженная Ольга с растрепанными по подушке волосами безжизненно замерла рядом. У танцовщицы оказалось рассечено горло, несколько глубоких порезов пересекали живот.

– Откройте, полиция!

Я перевалился на бок, и меня вырвало на ковер желудочным соком и желчью. Ребра свело, в голове полыхнуло пламя невыносимой боли. И к лучшему! Боль прогнала оцепенение, заставила действовать. Но только я попытался встать, как неловко, словно подрубленное дерево, завалился на пол.

Колотивший в дверь полицейский расслышал шум и крикнул:

– Несите топор!

Деревянная филенка не могла продержаться долго, поэтому я неимоверным усилием воли заставил себя перебраться к сваленной в кучу одежде. Пока натягивал брюки, полицейский колотил не переставая, а потом попытался протаранить плечом, но дверь открывалась наружу, и у него ничего не вышло. А когда констебль резко дернул на себя ручку, выдержал засов.

Я быстро обулся, затянул шнурки и сунул руки в рукава сорочки. Та лежала сверху и потому оказалась вся в брызгах крови, но не бросать же ее здесь!

Не застегивая пуговиц, я натянул пиджак, выпрямился и сразу тяжело навалился на стол. В глазах посерело, колени подогнулись.

Чертовщина какая-то!

Но нет, все происходило в действительности. Здесь и сейчас. Со мной.

Послышался глухой удар, филенка пошла щепками, проглянуло лезвие топора. Меня бросило в пот, липкая слабость навалилась невыносимой тяжестью. Мышцы словно превратились в кисель, а сердце забилось неровно и с мучительно долгими паузами.

Второй раз полицейский всадил топор куда ближе к засову, и я бездумно нашарил пистолет. Тот оказался на месте, но вот выкидной стилет…

Я охлопал карманы, потом лихорадочно обшарил постель, где лежала Ольга, еще недавно – изумительно-прекрасная, а теперь просто мертвая. Стилета не оказалось и там.

Скинул на пол подушку, заглянул под кровать – пусто! От двери послышался лязг и скрежет, засов мог отлететь в любой момент, и ничего не оставалось, кроме как перебраться к окну.

Кое-как я взгромоздился на подоконник, но спускаться по клену не стал даже и пытаться. Просто повис на его ветке, а потом разжал пальцы и полетел вниз. Падение с пустяковой высоты вышло неожиданно жестким – тело взорвалось болью, будто разлетевшаяся на куски стеклянная фигура, и я завалился на клумбу.

С ходу подняться не получилось, смог лишь заползти под клен. Из окна продолжали доноситься глухие отзвуки ударов, поэтому я заставил себя собраться с силами, ухватился за низкую ветку, поднялся на ноги и заковылял в дальний угол. Там влез на заполненную водой бочку и мешком перевалился через забор. Неловко рухнул на землю и скорчился в темном углу, пережидая, пока отступит дурнота, но тут же со стороны пансиона донесся пронзительный женский визг. И сразу забрехала собака в соседнем дворе.

Проклятье! Надо убираться отсюда!

Я не стал задаваться вопросом, что стряслось вчера между мной и Ольгой, и, пьяно пошатываясь, зашагал в обход дома. Приходилось тяжело опираться на его стену, чтобы не упасть.

Калитка запиралась на засов, я сдвинул его и вышел в глухой переулок. Там – никого.

На соседней улице пронзительно заверещал полицейский свисток, я выдохнул проклятие и поспешил прочь. Безумно раскалывалась голова, в животе устроили потасовку колючие ежи, дыхание вырывалось из груди хриплое и прерывистое, а тело заполонила ватная слабость. Еще и сердце никак не могло решить, стоит ему работать в полную силу или с него хватит.

Где была такая возможность, я опирался на заборы и стены домов. Попутно заправил сорочку в брюки, а вот застегнуть ее уже не получилось: пальцы потеряли чувствительность и толком не гнулись.

И еще я совершенно не помнил вчерашний вечер, в голове вертелись одни лишь разрозненные обрывки. Фургон, шампанское, поцелуй. Смех, река, окно. Вечер, лавочка, клен.

«Все это было не случайно, ведь так?» – «Нет, не случайно…»

В голову словно забили безумно длинный гвоздь, я обхватил руками виски и опустился на корточки, не в силах побороть слабость.

Я не помнил. Не помнил, убил ли Ольгу и зачем сделал это, если сделал. И это пугало больше всего. Неизвестность.

Я ведь псих, так? Неспроста же меня поместили в «Готлиб Бакхарт»! Неужели алкоголь разбудил темное альтер-эго?

Привиделся забрызганный кровью потолок и мертвая танцовщица, но я заставил себя выбросить эти картинки из головы, выпрямился и потащился дальше. Уже рассвело, и на улицах должны были вот-вот появиться первые прохожие, а меньше всего мне хотелось попасться на глаза случайным свидетелям.

На пороге задней двери одного из домов стояли бутылки с молоком, и только тут я осознал, насколько сильно пересохло горло. Сорвав пробку, я приложился к горлышку и напился, но молоко впрок не пошло, меня немедленно вырвало. Молоком, желчью и почему-то кровью.

Ну да ничего, отдышался и побрел дальше.

«Что ты искала?» – «Снимки».

Новое воспоминание вырвалось из тумана беспамятства стремительной шрапнелью и заставило привалиться к стене дома.

Я вспомнил, как прижимал Ольгу к столу, а свободная рука ползла вверх по чулку, задирая платье все выше и выше, но дальше в памяти вновь зиял провал.

Что случилось потом? Что?!

Переулок вывел к тенистому бульвару. У соседнего дома дворник размеренно работал метлой, сметая к бордюрам опавшую листву. Я развернулся и зашагал в противоположном направлении.

На углу попалась поилка для лошадей. Выливавшаяся из трубы вода с плеском падала в каменную чашу; я приник губами к прозрачной струйке, с наслаждением напился, а потом снял кепку и сунул под трубу голову. Ледяная вода приятно охладила затылок, потекла по щекам и шее, скользнула за ворот.

«Какие снимки, Ольга, черт тебя дери?!» – «Непристойные снимки членов клуба. Маркиза Арлина, всех остальных…»

Новый обрывок воспоминаний о вчерашнем вечере заставил тяжело задышать и усесться на брусчатку рядом с поилкой.

Тогда мы еще продолжали стоять у стола. Как оказались в постели?

Хотя это как раз понятно! Вопрос в том, как там оказался нож!

Ольгу убили во сне, она не сопротивлялась. Никаких следов борьбы на руках разглядеть не удалось. Да и на мне царапин не видно. Мог я зарезать спящую девушку?

Мог, но на кой черт мне это сдалось?!

Потому что сумасшедший? Буйный псих?

Но нет, концы с концами не сходились. Что-то было не так.

Быть может, нас выследили подельники Ольги? Мы проявили беспечность в тот вечер. Что, если кто-то вслед за мной влез в открытое окно?!

Подобно хватающемуся за последнюю соломинку утопающему я вцепился в это предположение, но никаких аргументов в пользу шальной догадки привести не смог. Тогда сунул в поилку руки и принялся оттирать с пальцев засохшую кровь, а потом умылся и стиснул ладонями виски, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь.

Подельники! Что Ольга говорила о своих подельниках?

Я ведь не мог о них не спросить! Не мог не задать этого вопроса!

«Снимки? Откуда ты о них узнала?!» – «Мне сказал…»

В тот момент Ольга уже лежала грудью на столе, а я навалился на нее сзади, но вот дальше… Дальше зияла пустота. Окончательная и беспросветная. Такая… знакомая.

Я уже сталкивался с подобным, когда пытался докопаться до воспоминаний о своей прежней жизни. Все без толку, не вспомнить. Если повезет, воспоминания пробудятся позже, но точно не сейчас.

Вдалеке замаячила фигура констебля, и я поспешил подняться с мостовой. В голове зашумело, даже покачнулся слегка, но отдых пошел на пользу, и мне удалось устоять на ногах. Развернулся от полицейского и потопал прочь.

«Мне сказал…»

Кто? Кто сказал Ольге о снимках? Кто подбил ее на эту авантюру?

Кто вообще мог знать о компромате на членов клуба, кроме меня и Софи? Впрочем, мог сболтнуть лишнего сам граф Гетти…

Голова была тяжелая-тяжелая, мысли едва ворочались в ней, и осенило меня, лишь когда часы на башне, мимо которой как раз проходил, пробили пять раз.

Пять раз – пять утра. Рано, очень рано. Так какого черта полиции ломиться в комнату Ольги? Если бы она не вышла к завтраку – это одно, но в пять утра? Когда я очнулся, танцовщица была давно мертва – тело могло еще не остыть, а вот кровь точно подсохла. Если Ольга перед смертью и кричала, то это случилось уже несколько часов назад.

Что могло встревожить обитателей пансиона посреди ночи?

Кровь просочилась с потолка? Но нет, вся она сразу впиталась в перину.

Объяснением этой странности могло быть лишь одно: полицию вызвал убийца! Сообщил постовому о криках и шуме или о незнакомце, который залез в окно, – не имеет значения. Главное, это сделал он сам!

Я не убивал Ольгу! Кто-то выследил нас вчера. Кто-то убил ее и подставил меня.

Что было главной целью – не важно, удалось и то и другое.

Пусть мне и посчастливилось удрать с места преступления, это ничего не меняет. Меня найдут. И найдут предельно быстро. Никакого труда это не составит.

Уверен, хозяйка пансиона уже приняла сердечные капли и прямо сейчас рассказывает полицейским о человеке, который провожал постоялицу до дома. Установить, что Оливия Пети и Ольга Орлова – это одно и то же лицо, не займет много времени, и в «Сирену» сыщики заявятся самое позднее через час или два.

А мои отпечатки – и на орудии преступления, и в комнате танцовщицы!

Еще и одежда в крови!

Не отопрешься!

Я замедлил шаг, опустился на лавочку под раскидистой липой и огляделся по сторонам. По дороге проехал ранний извозчик, да еще через два дома убирали конские яблоки дворники. Прохожих на улице не было вовсе, и мой внешний вид никого смутить не мог, но все же я на всякий случай застегнул рубашку и запахнул пиджак.

«Что делать? Что?!» – билось у меня в голове.

С момента предыдущей смены личины прошла лишь неделя, и не было никакой уверенности, что сумею вновь воспользоваться своим талантом. Да, у меня оставалась малая толика силы, но ее хватит лишь на заживление пореза или смену формы носа. И в любом случае на подготовку к смене обличья уйдет никак не меньше дня.

Боюсь, полицейские мне такой форы не дадут.

Шутка ли – жестокое убийство известной танцовщицы! Черт, да публика будет рвать и метать. Сыщикам поневоле придется рыть носом землю!

Но даже если я пропаду, это бросит несмываемое пятно на репутацию Софи. После такого клуб можно смело закрывать. Без всех этих закладных еще оставались бы шансы переждать трудные времена, а так – нет, не выплыть.

Это и решило дело. Я понял, что, вопреки всему, не стану убегать и докажу собственную невиновность.

Спятил? Вовсе нет…

Встав со скамейки, я дождался, пока утихнет головокружение, и направился к дворникам. Постовых поблизости не наблюдалось, никто не мог сорвать мой спектакль.

– Дерьмовая работенка! – рассмеялся я, встав на тротуаре.

Дворник с совком выпрямился и зло бросил:

– Проваливай, пьянь!

Я без лишних слов сбил его с ног прямым в подбородок и развернулся к мужичку с мешком. Тот успел врезать первым и рассадил мне нос, потекла кровь. Я не стал срываться и бить в полную силу, просто оттолкнул дядьку от себя, и он, налетев на товарища по несчастью, растянулся на мостовой.

А я поспешил прочь. В спину еще долго летели ругательства и проклятия, но меня они ничуть не задевали. Пропущенный удар будто встряхнул мозги, затянувшая сознание серая хмарь рассеялась, и я вновь начал подмечать разные мелочи и детали.

Отблески встающего солнца на стеклах и дым над далекими заводскими трубами, колыхания занавесок в открытых окнах и шелест листвы, стук подков по булыжной мостовой и далекий треск парового движка. Густой смог и протяжный свист на соседней улице. Спешащие на работу прохожие, постовой на соседнем перекрестке, упоительный аромат свежей сдобы у булочной и специфический запах рыбного рынка.

У рынка меня вновь начало тошнить, и я ускорил шаг. Дыхание немедленно сбилось, ручьями потек пот, по спине на пиджаке расплылось влажное пятно.

Но иду.

Иду, иду, иду…

2

У задней двери клуба я долго искал по карманам связку ключей, потом дрожащими руками пытался воткнуть нужный в замочную скважину. А только шагнул через порог – и в лицо уставилось дуло револьвера.

– Жан-Пьер? – удивился Лука, опуская оружие. – Ты куда вчера пропал?

Громила слегка подгибал раненую ногу и стоял, опираясь на костыль, но стоял ровно. Больным он больше не выглядел.

– Попал в переплет, – ответил я, уселся на пол и стянул с ног туфли. – Сожги! – потребовал у вышибалы. – И спрячь револьвер, скоро пожалует полиция. Нет, подожди, еще возьми сорочку! Спали ее тоже!

На клумбе под окном комнаты Ольги остались отпечатки подошв, а рубашка была вся в крови, и не стоило давать следствию лишние зацепки. Но и перегибать палку тоже не следовало: если избавиться еще и от брюк с пиджаком, это лишь вызовет ненужные подозрения.

– Это из-за Джузеппе? – встревожился Лука.

– Вовсе нет! Софи у поэта?

– Да. Гаспар отвез ее туда вчера после закрытия. Слушай, Жан-Пьер, кого ты зарезал? Здесь все в крови!

– Не важно! Дверь пока никому не отпирай. И сожги все прямо сейчас! Немедленно!

Громила похромал к лестнице в подвал, а я, перебирая руками по стенке, двинулся в сторону кухни. Вновь навалились слабость и тошнота; слегка отпустило, лишь когда в один присест осушил бутылку сельтерской.

Заперев за собой дверь, я кинул пиджак на кухонную столешницу и разжег газовую плиту. Поставил на огонь объемную кастрюлю с водой и без сил опустился на стул. Немного отдышался и решил сходить к телефонному аппарату, чтобы позвонить Софи, но сразу передумал и остался сидеть на месте. Важнее было избавиться от улик, которые связывали меня с местом преступления.

От папиллярных линий на подушечках пальцев.

Кипяток наконец забурлил, и я резким движением опустил в кастрюлю обе ладони. В первый миг больно не было. Но только лишь в первый миг. А потом нервные окончания полыхнули огнем, меня скрючило, и лишь неимоверным усилием воли удалось оставить руки в кипящей воде. Из глаз потекли слезы, и я до крови закусил губу, отсчитывая нужное время.

Вытяну раньше – ничего не добьюсь, передержу – и попросту сварю пальцы.

Вот дерьмо!

Едва не скинув кастрюлю с плиты, я выдернул из кипятка руки, метнулся к мойке и подставил ошпаренные ладони под бившую из крана струю холодной воды. Легче не стало, навалились тошнота и головокружение, едва удалось устоять на ногах.

Я потянулся к запрятанной где-то глубоко внутри меня силе и направил ее в кисти. Изо рта вырвался сдавленный стон, сваренная кожа принялась отслаиваться, ногти слезли, пальцы распухли и больше не шевелились.

Но образ весельчака и головореза Жана-Пьера Симона по-прежнему жил у меня в голове, понадобилось лишь внести в него минимальные изменения. Воображение и талант сиятельного позволили нарастить кожу, а дальше стали восстанавливаться ногти, и вот это оказалось хуже самой изощренной пытки с вытягиванием из человека жил.

Но я справился. Новая кожа, новые папиллярные линии, новые отпечатки пальцев. А эти омерзительные ошметки на полу – в помойное ведро!

Я попытался сжать кулаки, распухшие и покрасневшие, словно распаренные в горячей ванне, пальцы с трудом, но повиновались. Боль оказалась вполне терпимой.

В дверь постучали, и я рявкнул:

– Да?

– С тобой все в порядке? – обеспокоенно спросил Лука.

– Все отлично! – крикнул я, прихватил пиджак и бутылку сельтерской и вышел в коридор.

– Уверен? – усомнился вышибала. – Во что ты вляпался?

– Ты этого не должен знать. Проклятье! Я и сам этого еще не должен знать! – ответил я и зашлепал босыми ногами по холодному полу, направляясь в фойе. Громила на своем костыле заскакал следом.

В гардеробе был телефон, я развернул его к себе, но в глазах все двоилось, да и пальцы едва шевелились, крутить ими диск было сущим мучением.

– Звони Софи! – потребовал я тогда у Луки.

Громила достал из кармана пиджака мятый листок, выложил его перед собой и принялся набирать номер. А я приложился к бутылке с сельтерской. Минеральная вода подействовала самым благоприятным образом. Отступила тошнота, прошла сухость во рту.

Когда на другом конце провода сняли трубку, Лука попросил пригласить к телефону госпожу Робер и сообщил мне:

– Сейчас подойдет.

Я забрал у него трубку, дождался ответа и сразу перешел к сути:

– Салют, кузина! Со мной все хорошо, но нужен адвокат. Пришли своего поверенного в клуб прямо сейчас.

– Что случилось? Куда ты вчера подевался? Зачем тебе адвокат?! – немедленно засыпала меня вопросами Софи.

Я даже ничего слушать не стал.

– Сама в клубе сегодня не появляйся, – потребовал у кузины. – Только после моего звонка. И поторопи мэтра…

На улице послышалось стрекотание порохового движка, Лука переместился к окну и сообщил:

– Легавые пожаловали.

Я кинул трубку на рычажки и попросил:

– Дверь не открывай, тяни время.

Схватив пиджак, я заскочил в служебный коридор, отпер дверь костюмерной и быстро подобрал там себе сорочку. Найти новую обувь оказалось сложнее, в результате остановил выбор на лакированных туфлях. Те были узкими и немного жали, но особого дискомфорта при ходьбе не доставляли. Сойдет.

Когда я полез в карман брюк за носками, то наткнулся на трусы, пришлось переодеваться. К счастью, Лука все это время держал оборону и переругивался через дверь с прибывшими по мою душу полицейскими.

– А ордер? – вопрошал вышибала. – Есть у вас ордер? Нет ордера? Ариведерчи!

Констебли ожидаемо грозили всеми возможными карами, а заодно предупреждали, что черный ход взят под наблюдение и мимо них там и мышь не проскочит. Удивительно, но они даже не пытались выяснить имя охранника, провожавшего танцовщицу после работы, оно уже было им известно. На улицу вызывали именно Жана-Пьера Симона.

Лука посматривал на меня с все возрастающим удивлением, а я заранее выложил из карманов бумажник, блокнот, кастет и пистолет, уселся на стул и спокойно попивал сельтерскую в ожидании прибытия адвоката. Наконец громила не выдержал и негромко спросил:

– Это точно не из-за Джузеппе? На улице целый взвод!

– Из-за Джузеппе они бы уже вломились внутрь без всякого ордера, так? – усмехнулся я в ответ. Да и сейчас нам не вынесли дверь наверняка исключительно из-за предупреждения местных полицейских о высоких покровителях «Сирены».

Как бы то ни было, арест откладывался.

А потом из остановившегося у клуба экипажа выбрался важный темноволосый господин в дорогом костюме. Был мэтр Готар высоким и широкоплечим, но из-за сидячей работы заметно обрюзг, хоть и пытался по мере сил молодиться и даже подкрашивал седину.

– Расступитесь! – потребовал адвокат. – Уважаемые, прошу вас, освободите дорогу!

Сыщик в штатском и не подумал посторониться, но служебная карточка адвоката заставила его скривиться и отойти от лестницы.

Наблюдавший за происходящим в окно Лука негромко рассмеялся, а вот мне было не до смеха. Нечему радоваться, когда тебя собираются арестовать по обвинению в убийстве. Пусть дело и рассыплется, будто карточный домик, но могут ведь до участка и не довести.

Мэтр Готар поднялся на крыльцо и повысил голос:

– Господа! Будьте любезны открыть дверь! – Он тут же обернулся и потребовал у полицейских: – Назад, уважаемые! Отступите назад!

– Мы должны произвести арест!

– Для этого достаточно одного человека! Мы ведь не хотим, чтобы кто-нибудь пострадал?

Констебли переглянулись и отступили, на крыльцо поднялся тот самый тип в штатском.

– Посоветуйте клиенту не усугублять ситуацию! – потребовал он и рявкнул: – Отоприте уже эту чертову дверь!

Полицейские у броневика поудобней перехватили дубинками, а кто-то даже нацелил на клуб карабин, поэтому я не стал медлить и кивнул Луке.

– Давай!

Вышибала отпер замок и приоткрыл дверь, тогда я высунул на улицу пустые руки и крикнул:

– Сдаюсь!

Полицейский в штатском медлить не стал, ловко обогнул адвоката и защелкнул у меня на запястьях стальные браслеты.

– Жан-Пьер Симон! – с выражением произнес он после этого. – Вы арестованы по обвинению в убийстве Оливии Пети, так же известной как Ольга Орлова!

3

Дальше все прошло быстро, просто и обыденно. Меня погрузили в броневик и повезли в Ньютон-Маркт. Изрядно озадаченный мэтр Готар покатил на своем экипаже следом. Детектив-сержант криминальной полиции наотрез отказался отвечать на его вопросы и посоветовал обратиться за разъяснениями к некоему инспектору Остриджу.

Имя это показалось смутно знакомым, но голову словно набили ватой; вспомнить, где и при каких обстоятельствах слышал его раньше, не удалось. Да и не пытался особо. Просто сидел на боковой лавочке, стиснутый с двух сторон дюжими констеблями, и бездумно смотрел в зарешеченное окошко в противоположном борту броневика.

Изредка меж крыш домов там мелькало неба, это успокаивало. Но одновременно и пугало. Вдруг дальше только и буду смотреть на него через решетку?

На улице броневик останавливаться не стал и заехал в просторный подвал Ньютон-Маркта, весь залитый ослепительным светом электрических ламп. Оттуда меня провели в помещение для задержанных и заперли в отдельную клетку. Наручники снимать не стали.

Причина заминки выяснилась очень быстро: вскоре появился мэтр Готар, и уже в его присутствии у меня изъяли всю одежду и обувь, предоставив взамен полосатую арестантскую робу. Адвокат остался согласовывать список изъятого, а я вновь обзавелся блестящими браслетами и отправился на оформление. Первым делом у меня, перепачкав пальцы черной тушью, сняли отпечатки, затем измерили рост и сделали снимки анфас и в профиль. После этого отвели в камеру для допросов.

Инспектор Остридж оказался невзрачным господином, невысоким и тщедушным. Жиденькие светлые волосы были зачесаны на прямой пробор, глаза казались влажными на вид и масляно блестели. Время от времени инспектор промакивал их платочком.

Меня усадили за массивный стол с прикрученными к полу ножками и приковали руки к его железным дужкам.

– В этом нет никакой необходимости! – возмутился мэтр Готар, который с боем выбил разрешение присутствовать при допросе.

Инспектор проигнорировал это замечание, взглянул на часы и продиктовал дату и время допроса полицейскому клерку за конторкой в углу. Затем сыщик с усмешкой произнес:

– Господин Симон, вам известно, что чистосердечное признание засчитывается при вынесении приговора?

– Повесят один раз, а не два? – негромко пошутил мэтр Готар.

Инспектор Остридж зло глянул на адвоката и потребовал:

– Прошу воздержаться от неуместных замечаний, мэтр! – Он вновь промокнул глаза платочком, убрал его в карман и пристально уставился на меня. – Следствие располагает неопровержимыми доказательствами вашей виновности, господин Симон! Давайте не будем все усложнять! Да вы ведь вызвали адвоката еще до прибытия констеблей! Это ли не признание вины?

Моргавшая под потолком лампа светила прямо в глаза, и у меня началась мигрень, но я собрался с мыслями и с тяжелым вздохом произнес:

– Я вызвал мэтра Готара, поскольку действительно намеревался сделать признание…

Адвокат откашлялся, привлекая мое внимание, а инспектор Остридж так и подался вперед.

– Продолжайте! – попросил он, расплываясь в довольной в улыбке.

И я продолжил.

– Сегодня утром я подрался с двумя дворниками и, возможно, сломал одному из них челюсть.

– Вы что?! – выпучил сыщик от изумления глаза.

– Побил дворников, – повторил я признание. – И один из них, к слову, рассадил мне нос. Видите, как он опух?

– Молчать! – рявкнул инспектор, и мэтр Готар посчитал нужным вмешаться.

– Вы требовали признания, вы его получили, – отметил он. – Будете предъявлять обвинение по этому эпизоду?

Инспектор Остридж встал и навис над столом.

– Жан-Пьер Симон! – объявил он. – Следствием установлено, что вечером шестого сентября одна тысяча восемьсот восьмидесятого года вы проводили убитую до пансиона «Старый клен», где она снимала комнату, и у нас есть свидетели! Мы пригласили для опознания госпожу Ховард, хозяйку…

– В этом нет нужды! – перебил я полицейского. – Я действительно провожал Ольгу вчера. В этом и заключается моя работа. Заключалась…

– Запиши! – приказал инспектор клерку и взглянул на адвоката: – Нет возражений, мэтр?

Тот лишь развел руками, тогда сыщик ткнул в меня пальцем.

– Впоследствии вы через открытое окно проникли в комнату госпожи Пети и зверски убили ее в собственной постели!

– Полегче, мсье! – возмутился я. – Ничего такого не было!

– Попрошу воздержаться от бездоказательных инсинуаций! – поддержал меня мэтр Готар.

Инспектор не стал дальше действовать нахрапом и мягко улыбнулся.

– На вашей одежде обнаружена свежая кровь. Как вы это объясните?

Я указал на свой припухший нос, а мэтр Готар закатил глаза и напомнил:

– Мой подзащитный уже упоминал об инциденте, в результате которого одежда оказалась испачкана его кровью, а также, вероятно, кровью третьих лиц. К убийству это не имеет никакого отношения.

Инспектор Остридж позволил себе скептическую ухмылку.

– Где и когда случился этот… инцидент?

– Сегодня около пяти утра на улице Извозчиков.

– Мы проверим, – пообещал сыщик, расстегнул стоявший на полу саквояж и выложил на стол бумажный пакет для улик. – Для протокола: вам знаком этот предмет? – поинтересовался он, вытряхивая на столешницу разложенный стилет.

Нож покрывали засохшая кровь и серый порошок для снятия отпечатков пальцев, но и герб рода Гетти, и затейливый вензель на больстере были прекрасно различимы.

Мэтр Готар предостерегающе вскинул руку; я не обратил на его жест внимания и с обреченным вздохом признал:

– Знаком.

– Это ваш нож?

– Я пользовался им какое-то время.

Инспектор впился в меня пронзительным взглядом.

– Вчера он был у вас?

Резкий вопрос не сбил меня с толку, я спокойно покачал головой.

– Нет, он пропал несколько дней назад.

– Пропал?

– Пропал.

– Очень удобно придумано! – заулыбался Остридж. – Рассчитываете столь примитивной ложью объяснить наличие ваших отпечатков на орудии убийства? Не выйдет! Ни один суд не поверит этой выдумке! Обратите внимание: на ноже – кровавые следы. Отпечатки свежие! И очень скоро экспертиза подтвердит, что они принадлежат вам!

Я откинулся на жесткую спинку стула и улыбнулся.

– Тогда подождем результатов экспертизы.

Инспектор Остридж вернул нож в пакет и обратился к адвокату.

– Мэтр Готар, у меня пока больше нет вопросов к обвиняемому. Допрос окончен.

– И что дальше?

– Дальше его поместят в камеру предварительного заключения, а как только криминалисты дадут заключение по отпечаткам, вашему клиенту будет предъявлено официальное обвинение в убийстве. Советую сознаться во всем прямо сейчас!

– Не виновен, мсье! – объявил я.

– Слышите? – хмыкнул мэтр Готар и спросил: – Когда будет готова расшифровка допроса? Я хочу прочитать ее, прежде чем мой клиент хоть что-либо подпишет.

– Это не займет много времени, – пообещал Остридж и постучал в дверь.

Караульный в коридоре распахнул ее и выпустил из камеры адвоката и полицейского стенографиста. Инспектор Остридж вышел следом, но почти сразу вернутся и встал у меня за спиной. Не успел я и глазом моргнуть, как шея оказалась зажата в борцовском захвате.

Хватка у инспектора была на удивление сильной, высвободиться из нее в подобных обстоятельствах не сумел бы и Лука. Я задергался, попытался наклониться к столу, но тщетно. Очень быстро в глазах посерело, зазвенело в ушах, сознание заскользило в бездонную яму забытья.

– Ты мне все расскажешь! – прошипел Остридж. – Все расскажешь, сволочь!

Откуда-то, будто из другого мира, послышался звук распахнувшейся двери, и тут же рыкнул инспектор:

– Что еще?!

Хватка ослабла, беспамятство начало отступать.

– Чем это вы тут занимаетесь, Остридж? – полюбопытствовал кто-то. Насмешливый голос был мне, несомненно, знаком, но в ушах шумело слишком сильно. Я его не узнал.

– Провожу дознание, Моран. Что же еще? – ответил сыщик и наконец меня отпустил.

Я уткнулся лбом в столешницу, да так и остался лежать, не в силах выпрямиться на стуле.

– Вы что-то хотели? – холодно спросил инспектор Остридж после этого.

– Решил занести вам заключение криминалистов по отпечаткам пальцев, – прозвучало в ответ.

– Ах, дьявол! Дайте же его сюда!

Сыщик выбежал из-за стола и зашуршал бумажными листками. Тут я сумел наконец отлипнуть от стола и растянул губы в улыбке:

– Добрый день, мсье Моран!

– Добрый день, Жан-Пьер, – отозвался инспектор.

Остридж оторвался от заключения и удивленно спросил:

– Вы знакомы?

– Господин Симон проходит по одному из моих дел свидетелем, – пояснил Бастиан Моран, не вдаваясь в детали.

– Да? Ну да не важно, – инспектор Остридж вдруг взвился, будто ужаленный. – Что?! Этого не может быть! Здесь какая-то ошибка!

– Что такое? – участливо поинтересовался Моран.

– Отпечатки не совпадают! Но этого просто не может быть!

Бастиан Моран пожал плечами.

– Выходит, ты взял не того.

– Этого не может быть! – рявкнул сыщик и встряхнул листами. – Ты специально, да? Вздумал подменить отчет?

Моран шагнул к коллеге и заглянул ему в глаза.

– А зачем мне это делать, Остридж? – поинтересовался он очень мягко и спокойно, но прозвучало в его голосе нечто такое, от чего по спине побежали мурашки.

Полицейский лишь казался изысканным и утонченным, на деле под личиной беззаботного франта скрывался тот еще живоглот. И Третий департамент – это всегда Третий департамент.

Инспектор Остридж стушевался, кинул листки на стол и полез за носовым платком.

– Простите, Моран, – извинился он, промокая глаза. – Просто вырвалось. Нервы.

– Бывает.

– Но я знаю, что это он! Я знаю это!

– Все мы порой совершаем ошибки, – мягко улыбнулся Бастиан Моран.

Но сыщик упрямо покачал головой.

– Не в этот раз! Я знаю, что это был он! Знаю! – Остридж ткнул в меня пальцем и шагнул к двери. – Я потребую провести повторную проверку!

– Не трудитесь, я уже сделал это за вас, – усмехнулся инспектор Моран. – Отпечатки не совпадают. И да, здесь не отпечатки жертвы, я попросил проверить и это тоже. Признаюсь, случай меня весьма… заинтриговал.

– Это какая-то чудовищная ошибка!

– Увы, Остридж, подозреваемого вам придется отпустить, – вновь смягчил тон Бастиан Моран. – Отпечатки на орудии убийства ему не принадлежат. Следы на клумбе под окном не совпадают с изъятой при задержании обувью. Да и самого задержанного на месте преступления никто не видел. Адвокат не оставит от ваших аргументов и камня на камне, на таких основаниях Ле Брен не даст санкцию на продление ареста.

Остридж взглянул на собеседника с плохо скрываемой ненавистью и резонно отметил:

– Вы чертовски хорошо осведомлены о деталях дела, Моран! Успели просмотреть материалы?

– Как уже говорил, – столь же недобро улыбнулся в ответ инспектор, – у меня есть в этом деле свой интерес.

– Я доведу расследование до конца!

– Нисколько не сомневаюсь. Но сейчас мне нужно побеседовать с господином Симоном по другому делу.

– Могу узнать, по какому именно? – прищурился Остридж. – Если это, конечно, не секрет?

– Можете, – рассеянно кивнул Моран. – Какие могут быть секреты? Вы и сами проходите по нему свидетелем…

О черт! Я вдруг вспомнил, при каких обстоятельствах слышал это имя раньше. Остридж был начальником вломившегося в клуб детектива-сержанта!

Сыщик скривился, будто надкусил лимон, кинул на стол кольцо с ключами от наручников и молча вышел в коридор, но я не ощутил от этого ровным счетом никакого облегчения. Показалось вдруг, что в мой идеальный план вкрался некий досадный просчет…

4

Вопреки опасениям, поначалу все пошло неплохо. С меня сняли наручники, вернули изъятую после задержания одежду и даже позволили сменить на нее полосатую тюремную робу. Но не отпустили.

У инспектора Морана и в самом деле были на меня какие-то планы.

– Это не займет много вашего драгоценного времени, дорогой Жан-Пьер, – с нескрываемой иронией сообщил он, когда мы в сопровождении дюжего конвоира отправились куда-то вглубь Ньютон-Маркта по коридору, освещенному безумно резким сиянием электрических ламп.

Здание штаб-квартиры полиции метрополии занимало целый квартал да еще уходило на несколько этажей под землю, и бродить по нему можно было неделями напролет, но инспектор слишком сильно ценил свое время, чтобы устраивать мне столь продолжительную экскурсию. Мы погрузились в лифт, тот дрогнул и начал спускаться куда-то в подвал.

– Удивительно дело, – улыбнулся вдруг Бастиан Моран, – с чего это Остридж взял, что на ноже непременно окажутся ваши отпечатки пальцев, а? Как думаете, Жан-Пьер?

Мне гадать об этом совершенно не хотелось, и я буркнул:

– Банальная зашоренность, мсье.

Инспектор в ответ на мои слова выразительно изогнул бровь, но не стал разбивать это предположение в пух и прах и промолчал.

В следующий раз нарушил тишину полицейского управления уже я сам.

– Куда мы идем, мсье? – спросил я.

Инспектор лишь улыбнулся.

– Немного терпения, друг мой.

Коридор привел нас к просторному помещению, вход в которое перегораживала металлическая решетка, судя по внешнему виду – титановая. Караульный за ней проверил документы Морана и лишь после этого отпер замок. Конвоир остался в коридоре, мне же пришлось последовать за инспектором в комнату, стены, пол и потолок которой оказались обшиты листами алюминия. Ослепительно сияли электрические лампы, тут и там темнели проемы с раструбами огнеметов, непонятными форсунками и ствольными блоками крупнокалиберных пулеметов.

У меня мурашки по коже побежали, а вот Бастиан Моран как ни в чем не бывало направился к высоким воротам. Те были снабжены сразу несколькими электроприводами, но ради двух человек их задействовать не стали. Второй караульный сделал запись в журнале регистрации посетителей и несколько раз провернул штурвал на дополнительной дверце, а потом с натугой распахнул ее, позволяя нам пройти внутрь. Оценив толщину броневого листа и габариты запоров, я шагнул вслед за инспектором с откровенной опаской, но ничего необычного в небольшом помещении не оказалось.

Просто тамбур. В противоположную стену были вмонтированы ворота – близнецы тех, что остались за спиной, под потолком светился зарешеченный плафон, у стены притулился стол с однотипными электрическими фонарями. Обычные металлические коробки с ручкой сверху и зеркальным рефрактором посередине.

Бастиан Моран взял один из них и указал на дверь.

– Прошу…

Я ухватил холодные металлические рукоятки штурвала, в несколько оборотов отомкнул запоры и потянул на себя. Дверца поддалась неожиданно легко, в тамбур хлынул морозный воздух.

Инспектор включил фонарь, и его луч рассек темноту просторного помещения, скользнул по ячейкам в стене, трубам системы охлаждения, непонятным люкам в полу и металлическим коробам, отдаленно напоминавшим саркофаги.

Впрочем, саркофагами они и оказались…

– Что это за место? – спросил я, ежась от холода и колючего присутствия разлитого в воздухе электричества, а еще – из-за неуютной темноты вокруг и неприятного запаха.

– Полицейский морг, – оповестил меня Бастиан Моран.

– К чему тогда все эти меры предосторожностей?

– Полагаете, мертвые не кусаются? – усмехнулся полицейский. – Увы, это не так.

В голове зазвучали призрачные шепотки, как всякий раз бывало, когда поблизости проезжал броневик спецотдела, только теперь голоса твердили без остановок одно-единственное слово. Я мог бы прислушаться и разобрать его, но вместо этого тряхнул головой, прогоняя наваждение, и поспешил за инспектором. Тот привел меня к одному из столов, на котором замерло накрытое простыней тело. Судя по всему, покойника положили сюда специально для нас.

Я весь так и подобрался.

Кто? Кто это?

Неужели Большой Джузеппе? Но как они узнали?!

Да нет же, бред! Наверняка это тело Ольги, но на кой черт…

Бастиан Моран включил висевшую над столом лампу и откинул простыню с головы и торса покойника, который оказался молодым человеком, подтянутым и крепким. Привели его в морг отнюдь не хвори – одна отметина пулевого отверстия темнела под левой ключицей, другая чернела засохшей кровью посреди лба.

Белое, словно вылепленное из воска лицо показалось смутно знакомым. Я точно уже видел его раньше, только никак не мог припомнить, где и когда. Мешала мигрень, отвлекали призрачные шепотки.

Я помнил покойника, но вспомнить его не мог.

Парадокс!

– Что скажете? – поинтересовался Бастиан Моран.

Я вздохнул.

– Простите, мсье. Я сегодня крепко получил по голове и, наверное, не слишком хорошо соображаю, но кто это такой и по какой причине вы сочли необходимым показать мне его тело?

– Никогда не встречали его раньше?

– Первый раз вижу, – без зазрения совести соврал я и поежился. – Это все, мсье Моран? Здесь прохладно, знаете ли…

– Вас не интересует, кто это такой?

– Нет, мсье. Я по природе нелюбопытен.

Бастиан Моран посмотрел на меня и улыбнулся.

– И все же я вас просвещу. Это детектив-констебль Фредерик Гросс. Именно его на прошлой неделе оглушил Пьетро Моретти, после чего завладел табельным револьвером и застрелил двух полицейских.

– Сами напросились! – невольно вырвалось у меня, и, желая сгладить впечатление от резкого высказывания, я спросил: – Так что же стряслось с этим вашим Гроссом?

Тяжесть револьвера в руке, мушка напротив головы, палец выбирает слабину спускового крючка…

Я замер, пораженный неожиданной догадкой, но, по счастью, Бастиан Моран в этот момент смотрел на покойника и ничего не заметил.

– С моим Гроссом? Ну-ну… – хмыкнул инспектор. – Позавчера его нашли застреленным неподалеку от вашего клуба. Странное совпадение, не находите?

– Не нахожу, – покачал я головой, чувствуя, как разом взмокла спина.

Позавчера! Два пулевых ранения: одно в грудь, другое в голову!

Так я добил не кого-то из подручных Большого Джузеппе, а детектива-констебля Фредерика Гросса! Сицилийцы не имели никакого отношения к нападению на Софи!

Вот дьявол!

– Вы будто побледнели, – отметил инспектор Моран. – С вами все в порядке?

– Здесь холодно, мсье. Можем продолжить где-то еще?

– Надолго вас не задержу, – не сдвинулся с места Бастиан Моран, которого холод, казалось, нисколько не беспокоил. – Я опросил Гросса только раз, непосредственно после гибели его коллег. Он показался слегка не в себе, и я не придал значения некоторой расплывчатости его ответов, намереваясь уточнить их впоследствии. Но в дальнейшем обнаружилось, что детектив-констебль меня определенным образом избегает. Не являлся на допросы, съехал с квартиры. А потом его и вовсе обнаружили застреленным неподалеку от места совершения первого преступления. Вам не кажется это странным?

– Все это дело – одна большая странность, – поморщился я в ответ. – Вы ведь так и не нашли Пьетро Моретти?

– Полагаете, здесь замешан художник? – изогнул бровь инспектор и полез в карман за сигаретами, но сразу опомнился и закуривать в морге не стал. – Но видите ли, Жан-Пьер, обстоятельства обнаружения тела свидетельствуют о том, что погибший намеревался совершить наказуемое законом деяние. Ограбление или даже похищение человека.

– О чем вы? – разыграл я неведение.

– Его лицо закрывал платок, а рядом обнаружили угнанный за день до того фургон. Как думаете, на кого могло готовиться нападение?

– Понятия не имею.

– А я думаю – имеете, – растянул Бастиан Моран бледные губы в механической улыбке. Теплоты в ней было примерно столько же, сколько в безжизненном теле на прозекторском столе. – Первый раз жертвой стала ваша кузина, – продолжил инспектор, – логично предположить, что и во второй раз нападение планировалось совершить именно на нее.

– Сомнительное предположение, – прямо ответил я, поскольку никаких доказательств у собеседника не было и быть не могло.

Впрочем, Бастиан Моран иного ответа и не ожидал. Он рассмеялся и спросил:

– Где вы были позавчера вечером? – Но тут же взмахнул рукой. – Нет, не отвечайте. У вас наверняка имеется алиби, а значит, мне волей-неволей придется его проверить. Когда, уверен, оно окажется липовым, я буду вынужден дать этому делу ход. Ну а пока мои предположения остаются на уровне догадок, у нас имеется пространство для маневров.

Прозвучала эта тирада угрожающе, да я на этот счет и не обольщался – завуалированной угрозой она и была.

– Зачем вы привели меня сюда? – выдохнул я облачко белесого пара в сторону собеседника.

Бастиан Моран театральным жестом обвел рукой темное помещение и предупредил:

– Это одно из немногих мест, где можно говорить, не опасаться посторонних ушей. Слышали о клетке Фарадея? Так вот, весь этот морг – огромная клетка Фарадея, только слегка усовершенствованная…

– Ближе к делу! – потребовал я, едва сдерживаясь, чтобы не плюнуть на все и не рвануть к выходу.

Темнота сгустилась, жгла холодом и давила. Призрачные голоса звучали в голове все пронзительней, не обращать на них внимания уже не получалось. Еще и мигрень…

Инспектор Моран многозначительно улыбнулся и зашел издалека:

– Я поспрашивал людей, хорошо знавших супруга вашей кузины, и знаете, что удивительно? Всех их в бесследном исчезновении графа Гетти печалит лишь невозможность помочиться на его могилу. Это многое говорит о человеке, не так ли?

– Дальше, мсье! Переходите сразу к сути!

– Нет, граф умел ладить с нужными людьми, этого никто не отрицает. У сильных мира сего он пользовался репутацией человека слова и считался чертовски обаятельным… как бы точнее выразиться… бонвиваном, но это было лишь фальшивой личиной. А ведь в его клуб, бывало, захаживал сам герцог Логрин! На минуточку – регент империи на тот момент!

Я обхватил себя руками и поторопил собеседника.

– Быстрее, умоляю вас!

– Граф Гетти оказался столь нечистоплотен и недальновиден, что начал собирать компромат на своих высокопоставленных друзей.

У меня похолодело в груди.

– С чего вы взяли? Кто вам такое сказал?!

– Он сам сказал, – спокойно ответил Моран. – Незадолго до своего исчезновения граф предъявил определенному кругу лиц ультиматум: либо они выплачивают отступные, либо тайное станет явным.

– Полагаете, его убрали из-за сомнительных снимков?

Бастиан Моран рассмеялся.

– Сомнительных снимков? Вовсе нет! Не имеет никакого значения, с кем из певичек спит маркиз Арлин, это не волнует даже его собственную супругу. Нет, в случае огласки обыватели примутся смаковать детали, и кое-кому придется расстаться с синекурой, но очень скоро газетчики найдут новую жертву, а герои позабытых скандалов объявятся на новых постах. – Инспектор шагнул ко мне, сдвигаясь из круга света, и глаза его враз стали непроницаемо-черными. – Будь дело в снимках, полагаю, графу бы просто заплатили.

– Тогда в чем, по-вашему, дело? – спросил я без всякой охоты, лишь потому, что должен был это спросить.

Инспектор посмотрел на меня с нескрываемым сомнением.

– А вы не знаете?

– Нет! Я же не провидец!

– Возможно, возможно, – задумчиво кивнул сыщик, отвернулся к прозекторскому столу и накрыл покойника простыней. – Два года назад герцог Логрин устроил в «Сирене» несколько приемов для своего ближайшего окружения. На них присутствовали тогдашний министр юстиции Стефан Фальер, маркиз Арлин, некие предприниматели из Нового Света…

– Два года назад? – вскинулся я.

– Незадолго до провалившейся попытки переворота, – подтвердил Бастиан Моран, – после которого герцога превратили в соляной столб, а министр юстиции пустил себе в лоб пулю. Но остальные участники тех злосчастных встреч здравствуют и поныне, хоть обсуждались там такие вещи, за одно недонесение о которых положена высшая мера наказания.

Гигантская клетка Фарадея? Можно не опасаться посторонних ушей?

Возникло подозрение, кем именно боялся быть услышан полицейский, и это предположение заморозило куда сильнее холода морга.

– Если там обсуждалась подготовка к перевороту, – произнес я, собираясь с мыслями, – то что такого мог раздобыть граф Гетти? Обязательства, подписанные кровью?

– Вы мыслите категориями прошлого века! – фыркнул Моран. – Нет, граф шел в ногу с наукой. Он использовал фонограф. Это аппарат для записи звука на восковые валики.

Я присвистнул.

– Граф записал разговоры заговорщиков? О-хо-хо…

Бастиан Моран кивнул.

– И возникает вопрос: где эти валики сейчас.

– Если графа прикончил кто-то из заговорщиков, то записи давно уничтожены! – объявил я с беспечным видом.

Уничтожены, это точно. Софи никогда ни о каких валиках не упоминала, а она не стала бы скрывать от меня такие подробности. Или же – стала?

Полицейского мое предположение нисколько не удивило.

– Все так и решили, – кивнул он. – Но не так давно появились слухи о том, что кто-то подыскивает на них покупателей.

– Именно на валики?

Бастиан Моран покрутил головой.

– Нет, – признал он после недолгой заминки. – Это просто слухи, никакой конкретики. Кто-то говорит о снимках, кто-то – о неких бумагах. Кто-то уже мертв и ничего не говорит. Но порядок цифр всегда примерно одинаков: от полумиллиона до семисот тысяч франков. Это не та сумма, которую заплатят за испорченную репутацию! Но когда речь идет о жизни и чем-то даже большем…

– Чем-то большем?

– Ее величество обратила герцога Логрина в соляной столб, но, поговаривают, он до сих пор находится в сознании. Как думаете, каково это – стоять под открытым небом и ощущать, как с каждым дождем твое тело размывается и уносится прочь?

Я поморщился, хоть за герцога Логрина нисколько и не переживал. Просто знал, что собеседник заблуждается, но не мог указать ему на ошибку в рассуждениях.

Никто не пытался продать компромат на членов клуба. Это Анри Фальер невольно ввел всех в заблуждение, напустив туману при попытке подыскать покупателей на бумаги Рудольфа Дизеля.

Ничего этого я объяснять собеседнику не стал. Просто не видел смысла еще больше затягивать наш и без того уже затянувшийся разговор. Вместо этого спросил:

– И что заставило вас поделиться этим знанием со мной?

О нет! Я вовсе не был столь наивен, что действительно хотел узнать ответ на этот вопрос. Но какой у меня оставался выбор?

Бастиан Моран загадочно улыбнулся. Холод морга пронял и его: холеное бледное лицо сравнялось цветом с воском, в нем не осталось ни кровинки, словно у одного из здешних покойников.

– Разговоры о продаже компромата начались два месяца назад. Согласно пограничным отметкам примерно тогда же вы прибыли в Новый Вавилон.

Мне стало нехорошо. Дьявол! Да я перепугался до полусмерти! Ведь если беседа продолжится в том же духе, очень скоро я окажусь в одной из стенных ниш! Морг – это ведь место для покойников, так?

Голоса в голове сделались невыносимо визгливыми, но я в ответ на завуалированное обвинение лишь улыбнулся и выставил перед собой растопыренную пятерню.

– У меня в руке, – произнес я театральным шепотом и стиснул пальцы, – жизнь многих влиятельных и богатых людей. Стану я вовлекать в это дело посторонних и пытаться перепродать доказательства их вины? Нет, мсье! Не стану. Я пойду прямым путем. Потребую немного, по их меркам, но мне этого хватит до конца дней. Возьму половину, договорюсь о следующей встрече и не приду на нее. Исчезну.

Инспектор кивнул.

– Думаю, так бы вы и поступили, Жан-Пьер. Идея продать компромат могла прийти в голову кому-то куда более осторожному. Возможно, вашей кузине?

– Я бы знал!

– Вы с ней столь близки? – разыграл удивление Бастиан Моран. – Впрочем, даже знай вы об этом, мне бы ничего не сказали, ведь так?

Я лишь пожал плечами. Оспаривать утверждение собеседника было попросту глупо.

– Вот видите! – развел руками сыщик. – Скажу прямо: мне нужны валики. И чем раньше я получу их, тем будет лучше для всех. Когда сильные мира сего теряют терпение, ничем хорошим это обычно не заканчивается. Люди напуганы. Не стоит заставлять их терять голову от страха. Вашей кузине повезло, что она до сих пор жива.

И вновь у меня не возникло никакого желания оспаривать утверждение собеседника. Действительно повезло. Кто бы ни прислал в клуб полицейских, едва ли он приказал оставить Софи в живых после того, как те получат желаемое. Не важно, шла речь о снимках, бумагах изобретателя или валиках с разговорами заговорщиков.

– Как вы намереваетесь поступить с записями, мсье? – спросил я, просто чтобы прощупать почву.

Бастиан Моран подступил вплотную и заглянул в глаза.

– Уверены, что хотите знать?

– Нет, мсье, – пошел я на попятный. – В любом случае у меня их нет, и я не знаю, где бы они могли быть.

Инспектор Моран не стал выражать сомнение в моих словах. Он был выше этого.

– Найдите их! – потребовал полицейский. – Найдите или я буду вынужден умыть руки!

– Сделаю, что могу, – пообещал я. И удивительное дело – пообещал от чистого сердца. Если записи и в самом деле существуют, они опасней нитроглицерина, опасней ошибки в формуле призыва демона. Только коснись их – и окажешься между двух жерновов.

Бастиан Моран внимательно посмотрел на меня и растянул в улыбке посиневшие от холода губы.

– Большего я от вас требовать и не могу, – сказал он, и в воздухе явственно повисло не произнесенное им слово «пока».

5

Из Ньютон-Маркта меня выпустили через служебный вход. Просто выставили на задворки и захлопнули за спиной дверь. Мэтр Готар давно уехал, и я оказался в каком-то темном переулке без единого сантима в кармане.

Но лучше уж так, чем остаться на полном довольствии в камере.

Я вздохнул и поплелся по узенькой улочке в обход громады полицейской штаб-квартиры. Вскоре послышались хлопки пороховых движков; навстречу проехал один броневик, за ним другой. На меня стражи порядка не обратили ни малейшего внимания, я вышел к главному ходу и с блаженной улыбкой запрокинул голову, подставляя лицо солнцу.

Хорошо! Тепло и над головой небо – чего еще пожелать для полного счастья?

Разве что хотя бы полфранка…

Я с обреченным вздохом посмотрел на палатку с газированной водой, отвернулся и понуро зашагал по Ньютонстраат. В голове с каждым шагом вспыхивала пронзительная боль, безумно ломило виски и за глазами, но на свежем воздухе мигрень понемногу начинала отступать.

Когда по дороге попался поворот на тенистую аллею, я не стал срезать напрямик к площади Ома и отправился дальше по освещенному солнцем тротуару. Хоть немного отогреюсь…

Ирония судьбы, но уже на следующем перекрестке меня натуральным образом бросило в жар.

– Покупайте «Столичные известия»! – вопил продававший там газеты паренек. – Грозит ли столице война банд? Дерзкое убийство в Итальянском районе и перестрелка в Китайском квартале – звенья одной цепи или совпадение? Также в этом номере: визит ее величества в лекторий «Всеблагого электричества» из-за протестов отменен не будет! Тесла и Эдисон – уже в Новом Вавилоне!

При обычных обстоятельствах я бы попросту купил газету, а так без спроса взял верхнюю из стопки и открыл криминальную хронику. Паренек глянул снизу вверх, но оценил потрепанный и недобрый вид и протестовать против самоуправства не стал.

– Благодарю, – буркнул я, возвращая газету на место.

Вчера не случилось ни ошибки, ни промаха – Большой Джузеппе был убит на месте. Его люди сгоряча сунулись в Китайский квартал и устроили там заварушку, немного постреляли и убрались до прибытия полиции.

Только едва ли дело этим ограничится…

Хотя убийство Джузеппе у меня никакого сожаления не вызывало. Да – ошибся, но сицилийцы сами напросились, никто не заставлял их влезать в наши дела.

Я опустил пониже козырек кепки, ссутулился и поспешил в клуб, стараясь не обращать внимания на стук колес проносившихся мимо паровиков, который, подобно пулеметным очередям, разносил мою многострадальную голову в клочья. После поворота на площадь Ома стало тише, но залихватский свист извозчиков, гудки клаксонов, цокот копыт по мостовой, крики и ругань никуда не делись.

А у меня мигрень.

Дьявол забери вас всех!

На подходе к «Сирене» я внимательно изучил перекресток, не углядел никого подозрительного, перебежал через дорогу и быстро поднялся на крыльцо. Только постучал – и сразу распахнулась дверь. Гаспар прижался к стене, явно не желая, чтобы его видели с улицы, и резко бросил:

– Заходи!

Антонио и Лука тоже оказались в фойе. У красавчика из-под газеты торчал ствол револьвера; раненый громила стоял у гардероба, тяжело опирался на костыль и держал свободную руку в кармане.

Я переступил через порог, прикрыл за собой дверь и спросил, задвигая засов:

– Ты чего прячешься, Гаспар?

– Китайцы тут днем крутились, – пояснил испанец и запахнул пиджак, скрывая засунутый за пояс «Веблей». – Сбежал, что ли?

– Отпустили.

Антонио рассмеялся.

– Серьезно? Ты зарезал Ольгу, а тебя даже не арестовали?

– Если бы я зарезал Ольгу, арестовали бы, – спокойно ответил я и попросил: – Лука, позвони кузине, пусть приезжает в клуб. Есть разговор.

Громила указал на подоконник.

– Вещи забери! – сказал он и развернул к себе телефонный аппарат.

Я начал рассовывать по карманам пиджака «Зауэр», запасной магазин к нему, кастет, блокнот, карандаш и перочинный ножик, и тогда Гаспар спросил:

– Уже слышал о Джузеппе?

– Да, – кивнул я, не став говорить, что с бандитом вышла ошибка. – Что с китайцами?

– Пока все спокойно, – ответил испанец. – Но за ними не заржавеет. Сицилийцы после вчерашнего затаились. Если узкоглазые решат, что мы с ними заодно, запросто устроят проблемы. Хорошо хоть сегодня выходной.

– Да и завтра откроемся ли? – фыркнул Антонио. – Газетчики вот-вот пронюхают о смерти Ольги! Долин даже на репетицию не пришел, девчонки зря его только прождали.

– Черт с ним! – выругался я. – Лука, ну что?

– Сказала – едет.

– Отлично!

Я сходил в буфет и влил в себя бутылку сельтерской. Шумно выдохнул, оглядел батарею бутылок с крепким алкоголем и заколебался с выбором. Ничего сладкого не хотелось, но и водка никакого воодушевления не вызвала. В итоге взял бутылку кальвадоса.

Когда вернулся в фойе, вышибалы встретили меня напряженным молчанием, вперед выступил Гаспар.

– Мы должны знать, что происходит.

Я откупорил бутылку, наполнил стакан до краев и неспешно, ровными глотками влил в себя кальвадос. Затем плеснул яблочного бренди в стакан на пару пальцев и утонил:

– А что, собственно происходит? Сицилийцы попытались выбить нас из дела…

– Нет! – резко махнул рукой испанец. – Это все понятно! Что стряслось с Ольгой? Почему тебя взяли за ее убийство?

Я вздохнул, взглянул на стакан, но пить не стал и ответил чистую правду.

– У Ольги появился преследователь. Долин снял ей новое жилье и привозил в клуб, а я отводил на квартиру после выступлений. Вероятно, кто-то из нас оказался недостаточно осторожен.

– Не сходится, – повертел из стороны в сторону мощной шеей Лука. – Ты уже знал об убийстве Ольги, когда вернулся утром. И знал, что обвинят в нем тебя. Адвоката ты вызвал вовсе не просто так, верно? Еще и пришел весь в крови!

Пусть Лука и был в прошлом цирковым борцом, котелок у него варил что надо, но я продумал все ответы заранее, поэтому в ответ на неудобный вопрос лишь усмехнулся.

– Пришел в крови, потому что подрался. А об убийстве меня предупредили заранее. Есть знакомые в полиции. Еще предупредили, что на месте преступления обнаружили нож графа Гетти. Я держал его в руках несколько дней назад, поэтому сразу понял, что обвинят во всем меня.

– И как это тебя с такими связями только арестовали! – скривился Антонио. – Странно это!

– Ничего странного. Расследование забрал себе Ньютон-Маркт, местные ничего с этим поделать не могли. Еще вопросы, господа?

Вопросов не нашлось, и я ушел на кухню. Ничего горячего там, по понятным причинам, не отыскалось, пришлось разжечь плиту и поставить на нее сковородку. Пока та разогревалась, нарезал вчерашний багет, взял молоко, масло и яйца. Пожарить гренки не составило никакого труда, к ним добавил сыр и пармскую ветчину. Получился вполне сносный перекус.

Когда на кухню зашла Софи, я оторвался от своей немудреной трапезы и молча отсалютовал ей стаканом с кальвадосом.

– Вижу, ты не в духе, – прищурилась хозяйка клуба.

– Не каждый день просыпаешься в одной постели с мертвой девушкой, – ответил я и приложился к бокалу.

Софи оглянулась, переступила через порог и прикрыла за собой дверь.

– Рассказывай! – потребовала она.

Я поведал кузине о случившемся, попутно убрал грязную посуду в мойку и потушил плиту. Заодно рассказал и о промахе с Большим Джузеппе, но Софи этот момент нисколько не заинтересовал.

– Сам виноват, – только и сказала она, выслушав мой рассказ. Потом обреченно вздохнула и спросила: – Как думаешь, почему убили Ольгу?

– Что-то не поделила с подельниками.

– Проклятье! – ругнулась Софи. – Я не стану отменять завтрашнее представление! Это прикончит нас!

– Тем более в любом случае будет аншлаг. Как только эта история попадет в газеты…

Софи отмахнулась и спросила:

– Кто рассказал Ольге о снимках?

Я покачал головой.

– Не помню. Вчерашний вечер – словно в тумане.

– Проклятье!

– Еще инспектор Моран справлялся насчет неких валиков для фонографа. Тебе что-нибудь известно об этом?

На лице Софи отразилось недоумение.

– О чем ты говоришь, Жан-Пьер? Какие еще валики?

Я пояснил.

Хозяйка клуба побледнела и распахнула дверь.

– Поговорим у меня! – объявила она и, дробно стуча каблучками, убежала по коридору. Причина спешки оказалась до банальности проста: когда я проследовал за Софи в кабинет, она уже наливала себе шерри.

– Женский алкоголизм неизлечим, – наставительно заметил я, отпил кальвадоса и развалился в кресле. Бутылку убирать далеко не стал, поставил на подлокотник.

– Марк бы так не сглупил, – произнесла Софи, словно не услышав моей реплики.

– Он хотел убить тебя ради страховки! – напомнил я.

– Он был сволочью, но не глупцом! – заявила хозяйка клуба. – Марк не мог не понимать, что за эту запись ему оторвут голову!

Я вздохнул.

– Софи, кого ты пытаешься в этом убедить? Меня или себя?

Кузина нервно потеребила бусы, потом поднялась из-за стола и отперла один из шкафов.

– Если Марк действительно покупал фонограф, должны остаться записи об этом. У него не было денег заплатить из собственного кармана.

– У тебя здесь бухгалтерские книги за позапрошлый год?

– За три прошлых года, – ответила Софи, выкладывая на стол один за другим несколько пыльных томов.

Я только хмыкнул, глотнул кальвадоса и откинулся на спинку кресла. Алкоголь растекался по крови мягким огнем и убаюкивал. Мигрень понемногу отступила, но сознание оставалось ясным. Совсем как бутылочное стеклышко…

Софи пододвинула к себе один из гроссбухов, сразу отложила его в сторону и взяла следующий. Раскрыла толстенный том на середине и зашуршала пожелтевшими страницами. Очень долго она ничего не говорила, а затем вдруг с отвращением оттолкнула от себя гроссбух и хлебнула шерри.

– Значит, покупал, – вздохнул я.

– Да!

– Ты не знала?

– Нет!

Я вновь вздохнул, допил кальвадос и вновь наполнил стакан.

– Помнишь дни, когда приходил герцог Логрин? В каком помещении проходили те встречи?

– В угловом кабинете с камином на третьем этаже.

– Идем!

Прихватив с собой бутылку и стакан, я первым вышел в коридор и направился к лестнице. Софи заперла дверь и поспешила следом.

«Кабинет с камином» оказался просторной угловой комнатой с выходящими на перекресток окнами и очагом с кованой решеткой и широкой мраморной полкой. Пыли на мебели не было, но при беглом осмотре создалось впечатление некоего запустения.

– С тех пор кто-нибудь здесь собирался?

– Редко.

– Мебель не меняли?

– Нет, ничего не трогали.

Никаких шкафов, где могли спрятать фонограф, внутри не оказалось, и я вернулся в коридор. С одной стороны к кабинету примыкала лестница, с другой располагался небольшой холл с пальмами в кадках и удобными на вид креслами. Даже если в стенах и проделали слуховые щели, то звукозаписывающая аппаратура в коридоре неминуемо привлекла бы внимание и обслуги, и гостей.

Оставался чердак.

Мы поднялись туда и зашагали между рядов клетушек, где хранился всякий хлам вроде давно ненужного реквизита, выкинуть который никак не доходили руки.

Ориентировался я на каминную трубу, торчавшую над перегородками комнатушек, но ничего подозрительного в том углу обнаружить не удалось.

– Пустышка, – подвела итог нашим поискам Софи, в голосе которой смешались воедино разочарование и облегчение.

– Пустышка, – подтвердил я, осветил керосиновой лампой две соседние клетушки и нахмурился. Одна из них была заметно меньше другой, и задняя стенка у нее была не капитальной каменной, а всего лишь дощатой загородкой, завешенной старой одеждой.

Я передал лампу Софи, освободил вешалки и навалился на стенку. Доски заскрипели, но выдержали.

– Ты что-то нашел? – встревожилась хозяйка клуба.

Ударом каблука я вышиб одну из досок, оторвал соседнюю и через образовавшийся проем забрался в закуток, маленький и пыльный. На полу там стояла какая-то накрытая брезентом коробка, я откинул его и обнаружил фонограф. Вместо привычного раструба от него уходили какие-то трубки, они скрывались в прорезанных в полу отверстиях.

– Жан-Пьер! – крикнула Софи. – Что там?!

– Лампу! – потребовал я.

Софи передала мне «летучую мышь» и вновь спросила:

– Ну что?

– Хуже не придумаешь: фонограф есть, валиков нет! – ответил я, изучив закуток, и кузина не удержалась от крепкого словца.

– Нам конец! – объявила она.

Я выбрался из потайного закутка, стряхнул с головы паутину и спросил:

– Не знаешь, где граф мог спрятать валики?

– Знаю, – неожиданно спокойно ответила Софи. – На яхте. Подсказать тебе, где она?

Но я и так знал. Приняв обличье графа, я без труда обманул сторожа причала, вывел яхту в море и бросил ее с открытыми кингстонами неподалеку от побережья. До берега я добрался вплавь.

Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох и медленно произнес:

– Ты не можешь знать этого наверняка!

– А где еще? – повысила голос Софи. – Где еще он стал бы держать такие вещи? Точно не в клубе! Я знала все его тайники, да и слуги могли наткнуться. Банкам Марк не доверял и ячеек в них никогда не арендовал. Но вот яхта… Это была его вотчина. Посторонних на яхте он не жаловал!

Я медленно спустился на третий этаж и уселся на лестницу, где оставлял на ступеньке бутылку. Вылил в стакан остатки кальвадоса и вздохнул.

– Нам и в самом деле конец.

– Не налегай на спиртное! – потребовала Софи.

Я только фыркнул.

– Что мне эти пол-литра?

– А вот интересно, – задумчиво произнесла тогда хозяйка клуба, – как ты умудрился упиться до потери памяти с бутылки шампанского на двоих? Бутылка точно была одна?

Прежде подобные мысли не приходили мне в голову, я отставил стакан и подтвердил:

– Одна.

– И больше ты ничего не пил?

– Нет.

Софи пристально уставилась на меня.

– Тебе это не показалось подозрительным?

– Я никогда раньше не пил шампанского, – ответил я. – Ну или не помню об этом. Да и в голове прояснилось совсем недавно, а так стоял сплошной туман.

– Бутылка была запечатана? – продолжила допытываться хозяйка клуба.

– Да! Я еще выстрелил пробкой в реку.

– Что ты сделал? – не поверила ушам Софи.

– Открывал бутылку на набережной, пробка улетела в Ярден, – пояснил я, только сейчас до конца осознав абсурдность своего вчерашнего поведения.

– То есть ты должен был незаметно отвести Ольгу в пансионат, а вместо этого распивал на улице шампанское? Хочешь сказать, пребывал в своем уме?

Я только вздохнул, и тогда кузина спросила:

– Как отреагировала Ольга, когда ты откупорил бутылку?

– Да особо никак. Выпила со мной.

Софи покачала головой.

– Она тебе что-то давала?

Я поднялся со ступеньки и взглянул на стакан, не зная, что с ним теперь делать. Кальвадоса больше не хотелось.

– Так давала? – повторила вопрос кузина.

– Нет! – ответил я. – Только уже в пансионе – стакан джина-тоника, но я его не пил.

Мы спустились на первый этаж и расположились в кабинете Софи. Кузина выспросила о симптомах, принятых мною за банальное похмелье, и теперь задумчиво стучала ноготками по полированной столешнице. Я развалился на диванчике и пытался собраться с мыслями, но тиканье настенных часов размеренно отдавалось в голове, и сосредоточиться никак не получалось.

– Если это была не Ольга, – наконец произнесла Софи, – то кто? Что ты ел и пил в клубе перед поездкой?

– Разве теперь вспомнишь? – фыркнул я.

– Но Ольгу твое поведение не встревожило и не удивило. Либо она ожидала чего-то подобного, либо и сама стала жертвой отравления.

Я припомнил вчерашнее поведение примы и решил:

– Скорее, она тоже была не в себе.

– Кто?! – взъярилась Софи. – Кто мог дать вам наркотик? Вам обоим одновременно! Даже если Ольге подсыпали что-то в бокал с шампанским, ты ведь ничего не пил, так?

– В бокал с шампанским… – медленно повторил я слова кузины. – С шампанским…

– О чем ты бормочешь?

– Когда мы уходили, Морис вручил нам напоследок по бокалу шампанского. Я выпил.

– Дьявол! – выругалась Софи. – Это переходит все границы! Морис Тома? Только не он! Наркотик могли подложить незаметно для него.

– Сразу в оба бокала? – скептически заметил я и напомнил: – Когда в клуб вломились полицейские, последним уходил именно Морис. Что, если он намеренно оставил дверь открытой? Или вовсе впустил легавых?

Софи налила себе шерри, но пить не стала, откинулась на спинку стула и принялась сверлить напряженным взглядом портрет графа. Ее можно было понять. Всегда неприятно, когда предателем оказывается кто-то свой.

Мне было проще. Для меня «своей» в клубе была только Софи.

– И что ты предлагаешь? – несколько минут спустя спросила кузина помертвевшим голосом.

– А что тут можно сделать? Расспросить и нейтрализовать. Мы просто не можем позволить ему устраивать пакости и дальше. И должны узнать, кто за всем этим стоит.

– Ничего личного?

Я вспомнил окровавленное тело Ольги и поморщился.

– Не сказал бы.

Ольга. Было бы неправильно оставить ее смерть безнаказанной.

Софи покачала головой.

– Что-то не сходится! – хлопнула она ладошкой по столу. – Если Морис был связан с полицейскими, зачем ему понадобилась Ольга?

– Я не настаиваю, что полицейских впустил именно он! Это могло быть и совпадением!

– Но с какой стати ему подсыпать вам наркотик? Неужели решил избавиться от сообщницы? Ты так и не вспомнил, чье имя назвала тебе Ольга?

– Нет.

– Как-то это все сомнительно…

Я поднялся из кресла и усмехнулся:

– Если сваришь кофе, можем погадать на кофейной гуще. А можем заняться делом.

Софи прожгла меня раздраженным взглядом, сняла с телефонного аппарата трубку и набрала какой-то номер.

– Алло, Морис? Это Софи Робер, ты можешь сейчас подъехать в клуб?

Она выслушала ответ и разыграла удивление:

– Как?! Разве ты еще не слышал об Ольге? Ее убили! Это просто ужасно! Завтра я планирую устроить вечер памяти, надо обсудить список гостей и меню! Мы не должны ударить в грязь лицом!

Когда трубка опустилась на рычажки, я спросил:

– Ну что?

– Сейчас приедет.

Софи вцепилась в стакан с шерри, а я сходил в фойе и предупредил игравших в карты охранников, что буфетчика следует направить в кабинет кузины и больше никого в клуб не пускать.

Гаспар сбросил карты и окликнул меня:

– Жан-Пьер! Ты спрашивал о полукровке, похоже, я знаю, кто тебе нужен!

Я на миг не понял, о чем речь, потом хлопнул себя по лбу.

– Ах да! Полукровка!

Мы отошли к окну, и Гаспар рассказал о том, что удалось узнать:

– Полной гарантии дать не могу, но есть в Маленькой Каталонии семейство Миро, один из них привез из Нового Света жену. Его сын Рамон раньше служил в Ньютон-Маркте. Думаю, других таких там нет.

– Как найти этого Рамона? – заинтересовался я.

Гаспар сунул мне обрывок газетного листа с написанным сбоку адресом.

– У него мастерская на Слесарке. После увольнения занимался частным сыском, потом подался в наемники. Еще, поговаривают, как-то связан с торговлей оружием. Опасный человек, но слово держит.

– Почему он ушел со службы?

– Какая-то темная история. Подробностей никто не знает.

Темная история? А не связана ли она с пожаром в «Готлиб Бакхарт»?

– Не знаешь, когда именно он подался на вольные хлеба? – спросил я, убирая клочок газетного листа с адресом в бумажник.

– Три года назад.

Я прищурился.

– Уверен?

– Так говорят.

– Отлично, с меня выпивка! – расплылся я в улыбке, хлопнул Гаспара по плечу и вернулся в кабинет Софи.

Слова Матадора меня изрядно озадачили. Получается, Рамон Миро уволился за год до посещения им в полицейской форме лечебницы для душевнобольных! Какая-то ошибка? Или, став частным детективом, ушлый полукровка продолжал выдавать себя за полицейского?

Возможно, что и так…

6

Морис Тома приехал в клуб, когда на улице уже начало смеркаться. Я стоял у окна и проследил, как буфетчик выбрался из коляски, расплатился с извозчиком и поднялся на крыльцо.

– Он здесь, – сообщил я Софи.

Кузина обхватила себя руками и поежилась.

– Ты уверен, что у нас нет другого выхода?

– Предлагай! – только и хмыкнул я, не дождался ответа и встал за дверь. А когда та распахнулась и через порог шагнул Морис Тома, врезал ему кастетом по затылку. Буфетчик без единого вскрика распластался на ковре; слетевший с его плешивой головы парик упал рядом с креслом.

Софи обошла стол и с сомнением посмотрела на обмякшее тело.

– Ты не перестарался?

Я опустился на одно колено, приложил пальцы к шее буфетчика и очень быстро уловил размеренное биение пульса.

– Живой.

– Этого мало! Он должен говорить!

Управление развлекательным заведением не для слабаков, это жесткий и даже жестокий бизнес, а Софи варилась в адском котле не один год. Если она сейчас о чем-то и сожалела, так лишь о необходимости срочно подыскивать нового буфетчика.

Я втащил Мориса в кресло и заранее нарезанными кусками веревки принялся приматывать его лодыжки к ножкам, а руки – к подлокотникам. Не забыл и о кляпе, поэтому когда буфетчик очнулся, он только и мог, что крутить головой да таращить глаза.

– Так и будем смотреть на него? – проявила нетерпение Софи. – С кляпом во рту он ничего нам не расскажет!

– Знаешь, кузина, что случится, если вытащить кляп? – вздохнул я. – Он заорет, и мне придется его ударить. Наверное, даже несколько раз. Когда до него наконец дойдет, что никто не прибежит на помощь, он начнет врать. Ничего не знаю, ничего не делал, ваши обвинения абсурдны, госпожа Робер. Запросто потеряем на эту канитель минут сорок или даже час.

– И что ты предлагаешь?

– Как что? Проще всего сразу перейти к пыткам.

Софи поморщилась.

– И перепачкать кровью ковер и обивку кресла?

Я потряс коробком спичек и улыбнулся.

– Не будет никакой крови!

Дальше я действовал без всякой спешки. Уложил в камин дрова, снизу сунул смятый газетный лист, сверху плеснул керосина. Мог бы обойтись и без него, но уж больно обеспокоенно завертел носом плешивый буфетчик, уловив знакомый запах. Его полные щеки побелели, а потом раскраснелись еще пуще прежнего.

Морис отчаянно забился на кресле. Тщетно! Узлы были затянуты на совесть.

С тихим шуршанием вспыхнул химический огонек спички. Я поднес его к газете, и сразу загорелся керосин, а там занялись и дрова. Загудело пламя, дым потянуло в трубу.

Я взял чугунную кочергу и встал перед буфетчиком.

– Мы все знаем, Морис. Почти все. Вопрос лишь в том, действовал ты сам по себе или тебя кто-то подговорил. Когда выдерну кляп, ты должен будешь назвать имя. Или сказать, что это была твоя собственная идея. Если услышу что-то вроде: «Я не понимаю, о чем вы говорите» или «Вы с ума сошли», – сразу прижгу ухо. Или ткну в глаз. Не знаю. Все зависит от того, насколько сильно ты меня разозлишь.

Морис Тома изо всех сил пытался выплюнуть засунутый в рот кляп, по лицу его текли крупные капли пота. Не сумев избавиться от кляпа, он умоляюще уставился на Софи. Хозяйка клуба и не подумала отвести взгляд и глянула в ответ с холодной брезгливостью.

– Как думаешь, Жан-Пьер, он созрел? – спросила она.

– Едва ли он проникся серьезностью ситуации, – вздохнул я, отошел к камину и сунул кочергу в огонь.

Буфетчик замотал головой, но мы не обратили на его гримасы никакого внимания. Проще подождать пять минут, пока раскалится кочерга, чем терять время на выслушивание бессмысленных оправданий. Лишь бы его сердечный приступ не хватил…

Я оценивающе посмотрел на Мориса и покачал головой. Нет, буфетчик вылеплен из другого теста, этот станет цепляться за жизнь до последнего.

– Жан-Пьер! – поторопила меня Софи.

– Уже иду, – отозвался я, вынул из камина кочергу, и ее раскаленный конец засветился в полумраке помещения зловещим оранжевым сиянием.

Морис забился в кресле, а потом вжался в спинку, пытаясь как можно дальше отодвинуться от раскаленного докрасна металла. Я поднес кочергу к лицу буфетчика и улыбнулся.

– Он не сделает этого – так ты себя успокаиваешь? Напрасно. Знаешь, почему Софи никогда не упоминала о том, что у нее есть кузен? Да просто я – паршивая овца в семье. В «Готлиб Бакхарт» меня научили самоконтролю, но не уверен, насколько его хватит… в сложившейся ситуации. Пробуждение в одной кровати с зарезанной девицей любого из колеи выбьет. Просто не знаю даже, что сделаю, если начнешь юлить. Точнее – с чего начну прижигать…

Морис судорожно сглотнул. Его расширенные от ужаса глаза ни на миг не отрывались от поднесенной к лицу кочерги.

– И запомни: если придется выбивать ответы силой, живым из этой комнаты тебе уже не выйти, – объявила Софи. – Ты понял?

Буфетчик часто-часто заморгал, не решаясь кивнуть из-за опасения обжечься.

– Ну, посмотрим…

Я отвел кочергу от лица Мориса и предупредил:

– Заорешь – ткну, куда придется. И дальше уже буду жечь, жечь и жечь. Понял?

Морис Тома кивнул, тогда я ухватил конец запиханного ему в рот кляпа и потянул на себя.

– Ау-у! – простонал буфетчик, но мигом заткнулся, стоило лишь вернуть раскаленную кочергу ему под нос.

– Имя! – потребовал я.

– Анри Фальер! – поспешно произнес буфетчик. – Это все он, клянусь!

Софи хлопнула ладошкой по столу и выругалась:

– Тварь!

Я склонился к буфетчику и спросил:

– Что – он, Морис? Что он велел тебе сделать?

– Вчера он дал мне какой-то порошок и приказал подсыпать вам в шампанское, – сообщил Морис и зачастил: – Я не знал, что это такое! Он не сказал!

– Тише! – оборвал я буфетчика и спросил: – Зачем Фальеру это понадобилось?

– Не знаю! Он просто сказал, что ты ему мешаешь!

– А полицейские в прошлое воскресенье? Это ты впустил их в клуб? – задал я новый вопрос, но прежде чем Морис успел на него ответить, за окном послышалось стрекотание порохового движка. Оно звучало все громче и громче, а потом вдруг резко стихло, словно самоходный экипаж остановился прямо перед клубом.

Софи выскочила из-за стола, взглянула в окно и встревоженно ойкнула.

– Полиция!

– Дьявол! – выругался я и сунул кляп в уже распахнувшийся для крика рот буфетчика.

Тот подавился пронзительным воплем и выпучил глаза, но выплюнуть кляп не смог. Я затолкал кляп еще глубже, подбежал к Софи и успел заметить, как поднимается на крыльцо инспектор Моран. Привезший его сюда полицейский броневик тронулся с места, но уезжать не стал, лишь развернулся на дороге.

На облаву происходящее нисколько не походило, и все же меня прошиб горячий пот. Возвращаться в Ньютон-Маркт совершено не хотелось.

– Идем! – позвал я кузину.

Софи задержалась запереть дверь, а я первым выбежал в фойе и дал отмашку охранникам.

– Открывайте!

Когда Гаспар отодвинул засов и Бастиан Моран шагнул через порог, он улыбнулся мне, будто самому близкому человеку на свете.

– Жан-Пьер! Так и знал, что найду вас здесь!

Знал? А ведь вполне может статься, что и так. Просто приказал организовать слежку, а я даже не пытался заметать следы и прямым ходом направился в клуб.

– О, госпожа Робер! И вы здесь! – расплылся инспектор Моран при появлении Софи в улыбке, ничуть не менее притворной, чем прежде. – А вот вас застать здесь я даже не надеялся! Но раз уж все так удивительным образом совпало, хочу пригласить вас обоих на небольшую прогулку.

– Небольшую? Или непродолжительную? – счел нужным прояснить я этот вопрос.

– И непродолжительную в том числе, – подтвердил полицейский.

Софи заколебалась.

– А это никак не может подождать? – спросила она. – На нас столько всего свалилось за этот день!

– Да-да! Такая трагедия! – кивнул Бастиан Моран и ловко ухватил хозяйку клуба под руку. – Но настоятельно рекомендую уделить мне полчаса вашего драгоценного времени.

Вышибалы напряглись, и я жестом велел им не вмешиваться.

– Полчаса? – спросил после этого.

– Едва ли больше, – пообещал полицейский и выжидающе посмотрел на Софи. – Госпожа Робер?

Та нервным движением высвободила руку и предупредила охранников:

– Не беспокойте Мориса, он составляет список гостей для завтрашнего приема.

– Собираетесь почтить память Ольги Орловой? – проявил любопытство Бастиан Моран.

– Именно, – подтвердила Софи. – Вы в числе приглашенных.

– О, это большая честь для меня! А теперь, если вы не возражаете…

Мы вышли на крыльцо и спустились к бронированному экипажу. Тот оказался непривычно длинным и без пулеметной башенки, в крыше был прорезан лишь люк. Полицейский в штатском распахнул боковые дверцы – одна открывалась вперед, другая – назад, и мы разместились в просторном салоне, отделенном от водителя перегородкой. Удобные сиденья были обтянуты кожей, и о том, что это служебный автомобиль, напоминал лишь подвешенный сзади ручной пулемет.

Пороховой движок затрещал непривычно тихо, мощные фары пронзили своими яркими лучами вечерний сумрак, и экипаж покатил по дороге, легко обгоняя попутные повозки и коляски. Тряска внутри совсем не ощущалась.

Я оглянулся, увидел, что за нами пристроился полицейский броневик спецотдела, и счел нужным выразить удивление:

– Неужели есть необходимость в подобном эскорте?

Бастиан Моран рассмеялся, на этот раз, как мне показалось, совершенно искренне.

– Неприятно такое признавать, но, по нынешним временам, перемещаться по столице в полицейском экипаже не такое уж и безопасное занятие, – произнес он с некоторой долей иронии. – Или вы не читаете газет?

Вопрос был риторическим, поскольку сообщения о подрывах полицейских броневиков давно перестали становиться сенсациями в силу своей регулярности. Если сыщик и сгущал краски, то лишь самую малость.

Мы замолчали, и в следующий раз нарушил тишину уже сам Бастиан Моран.

– Госпожа Робер, – мягко улыбнулся инспектор, – полагаю, кузен донес до вас причину моего интереса в этом деле?

Софи даже бровью не повела.

– При всем желании ничем не могу быть вам полезна, – холодно ответила она. – Мой супруг далеко не всегда посвящал меня в свои дела. И меня, признаюсь честно, это всецело устраивало. Я не докучала ему расспросами. Хотя… как теперь понимаю, и следовало бы.

Морана такой ответ откровенно разочаровал, хотя и нисколько не удивил.

– Прискорбно слышать, – театрально вздохнул он. – Обладай вы нужной информацией, это бы все упростило.

– Увы…

– Но вы допускаете, что ваш супруг был способен на столь необдуманный шаг? – тут же задал инспектор новый вопрос.

Софи не просто допускала, она знала это наверняка, но лишь пожала плечами.

– Не могу сказать, что ваши обвинения меня хоть сколько-нибудь удивили, – спокойно ответила она.

– Ну что вы, госпожа Робер! – рассмеялся Бастиан Моран. – Какие обвинения? Я просто хочу помочь! – Он достал пачку «Честерфилда» и уточнил: – Вы не возражаете?

Мы не возражали. Когда полицейский закурил, я спросил:

– И все же, инспектор, куда и зачем мы едем?

Моран задумчиво выпустил длинную струю дыма и покачал головой.

– Пустяки. Просто хочу вам кое-что показать.

Софи недоверчиво заметила:

– Инспектор Ньютон-Маркта имеет возможность тратить воскресный вечер на пустяки?

– Мы растрачиваем на пустяки всю свою жизнь, что нам один вечер? – улыбнулся Бастиан Моран самым краешком рта. Он определенно пребывал сегодня в философском расположении духа, но при этом длинные тонкие пальцы сжимали дымящуюся сигарету как-то слишком уж нервно.

И это немного даже пугало…

Ехал экипаж быстро. Воскресным вечером улицы были пусты, и водитель сбрасывал скорость лишь на перекрестках. Броневик не отставал.

Все это время мы удалялись от центра и последние несколько минут петляли по пустынным улочкам спокойного района, застроенного двухэтажными домами. Как правило, в них проживало несколько семей, и каждый квартиросъемщик имел отдельный вход, а вот дворы считались общими. Впрочем, дворов с дороги видно не было.

На одном из углов фары высветили встревоженную толпу, дальше улицу перегородил грузовик пожарной охраны с раздвижной лестницей, цистерной и паровой помпой. Там же стоял броневик спецотдела, но бойцов в обшитых алюминиевой фольгой плащах нигде видно не было, любопытствующих сдерживали констебли из местного участка.

Требовательно прогудел клаксон, зеваки поспешно расступились, и мы проехали за оцепление. Между грузовиком пожарных и углом дома оставалось достаточно места, водитель направил туда экипаж и припарковался возле броневика.

Бастиан Моран первым выбрался из салона на улицу и подал руку Софи.

– Прошу!

За оцеплением местных констеблей уже не оказалось. Суетились сыщики в штатском, стояли на карауле бойцы спецотдела в титановых шлемах и обшитых алюминиевой фольгой плащах. Оружие они держали наизготовку, но и без этого было ясно, что стряслось нечто весьма и весьма серьезное.

Дьявол! Мы-то здесь при чем?

Приставать с расспросами при посторонних к Бастиану Морану я не стал, вместо этого огляделся по сторонам и обратил внимание на стоявшую неподалеку паровую коляску. Ее водитель сидел на подножке, понурив голову. Гогглы были спущены на шею, кожаные краги валялись, брошенные к ногам. Шофера опрашивал один из сыщиков в штатском.

Я потянул носом воздух – дымом не пахло. Пахло чем-то неприятным, острым и горьким, а никак не пожаром. Но если дело не в поджоге, зачем здесь пожарные?

– Идемте! – указал Бастиан Моран на распахнутую дверь одного из домов.

Дежуривший там в прихожей боец спецотдела посторонился и пропустил нас в гостиную. Незнакомый запах сразу усилился; отчего-то запахло зноем и раскаленным песком.

Я никогда не бывал в пустынях, но этот аромат узнал сразу. И шум в ушах – словно шорох незримых песчинок, которые ветер сметает с одного бархана на другой.

– Зачем мы здесь, Бастиан? – не выдержала Софи.

Гостиная оказалась пуста и на место преступления нисколько не походила. Тел в ней не было, да и обведенных мелом контуров не наблюдалось тоже. Пол вокруг одного из стульев усеивал пепел, еще одна такая кучка обнаружилась в дальнем углу.

Я предположил, что тут жгли какие-то документы, но потом заметил кусок оплавленного металла, формой отдаленно походивший на револьвер, и вдруг понял: нет, не документы. Вовсе не их…

– Это дом нашего общего знакомого, инспектора Остриджа, – сообщил Бастиан Моран и после тщательно выверенной паузы добавил: – Ныне покойного…

Софи приложила к губам пальцы, но промолчала, а я настороженно поежился.

– Не думаете же вы, будто я имею хоть какое-то отношение к его гибели? Это просто нелепо!

– Не волнуйтесь так, Жан-Пьер. Никто вас ни в чем не обвиняет! – уверил меня инспектор и многозначительно улыбнулся. – Хотя, если между нами, оснований для этого имеется предостаточно.

– Я не понимаю вас, Бастиан! – кинулась на мою защиту Софи. – Вы говорите загадками! Прошу, выражайтесь яснее!

– О, госпожа Робер, скоро вы сама все поймете.

Инспектор выдвинул из-за стола чистый стул, уселся на него и вальяжно заложил ногу за ногу.

Витавший в комнате запах усилился, стал неприятным. Софи закрыла нос надушенным платочком, а я без спроса распахнул выходящее во внутренний двор окно. В глаза бросились слегка подпаленные обои на стене, словно рядом пронесли факел.

Я отвернулся от окна и спросил:

– Зачем здесь моя кузина? Она не знала вашего безвременно усопшего коллегу.

– Безвременно? – фыркнул Бастиан Моран. – Слово-то какое… – Он покачал головой и указал в угол комнаты. – Если не заметили, здесь сожгли двух человек.

– Кто второй? – быстро спросила Софи.

– Анри Фальер. Уж его-то вы знали, госпожа Робер, ведь так?

Софи судорожно сглотнула и подтвердила:

– Знала.

– А о его знакомстве с инспектором Остриджем?

– Нет.

Бастиан Моран заломил бровь, но вслух выражать сомнений в искренности собеседницы не стал.

– Они учились вместе, – сообщил он нам. – Не знали?

– Мы были не настолько близки! – отрезала Софи. – С Фальером-старшим я общалась много, но не с его сыном.

Инспектор кивнул, принимая это пояснение.

– Все прочили Остриджу большое будущее, – сказал он как-то не слишком добро, – но после самоубийства Стефана его карьера… не задалась. Застрял в криминальной полиции. Для кого-то это уже немало, но только не для такого выскочки. Это его подчиненные вломились в «Сирену» на прошлой неделе. Такое вот совпадение.

Тон, которым это было произнесено, не оставлял никаких сомнений в том, что в подобные совпадения Бастиан Моран нисколько не верит.

– А на днях еще одного подчиненного Остриджа застрелили вблизи вашего клуба при чрезвычайно подозрительных обстоятельствах. Но вам ведь об этом ничего не известно?

– Ровным счетом ничего, – подтвердил я, чувствуя, как идет кругом голова.

Фальер и Остридж! Остридж и Фальер!

Анри Фальер так жаждал заполучить бумаги Дизеля, что натравил на нас знакомых полицейских. Неудача вынудила его предложить сто тысяч отступных, и все бы ничего, но сделка сорвалась. Тогда последовало новое нападение, а не вышло похитить Софи – подставили меня. Арестанты бесправны, даже самый дорогой адвокат не сможет находиться рядом со своим клиентом круглые сутки напролет, оберегая от побоев. Остридж вполне резонно рассчитывал выбить из меня нужную информацию. Но план отправился псу под хвост…

Бастиан Моран следил за мной с плохо скрываемым интересом.

– О чем задумались, Жан-Пьер? – спросил он, перехватил мой встречный взгляд.

– О совпадениях в основном.

– Ох уж эти мне совпадения! – покачал головой инспектор. – От них столько бед…

Софи немедленно потребовала объяснений:

– Зачем мы здесь? Зачем вы нам все это рассказываете?

– Пусть вас не вводят в заблуждение кучки праха, – будто не услышал ее Бастиан Моран. – Смерть этих господ не была ни быстрой, ни легкой. Вы оба знаете, за чем они охотились. А теперь вам также известно, что они в своих устремлениях были отнюдь не одиноки. Хотите разделить их судьбу? Времени на принятие правильного решения остается совсем немного. Охота уже началась, и вы рискуете стать следующими жертвами.

Даже если инспектор и в самом деле хотел помочь, нам в любом случае было нечего предложить ему. Анри Фальер жаждал заполучить не компромат на высокопоставленных придворных, а всего лишь бумаги инженера Дизеля. Он нашел на них покупателя и получил аванс, но не сумел закрыть сделку и поплатился за это.

Я мог бы рассказать все Морану, но был уверен, что ни к чему хорошему подобная откровенность не приведет. Инспектор нам просто не поверит. Его интересуют лишь валики фонографа, и ничего, кроме них.

– Бастиан, мы ничем не можем вам помочь, – мягко и вместе с тем решительно заявила Софи. – Огромная благодарность за вашу заботу. Теперь мы можем покинуть это место?

Инспектор только развел руками.

– Ну разумеется! Разве я могу вас удержать? Идемте!

Мы вышли из дома, и отголоски лютого зноя раскаленной пустыни сразу ослабли, перестали опалять незримым огнем. Едва ли кто-то кроме меня ощущал нечто подобное, а вот я с нескрываемым облегчением глотнул уличный воздух, пусть не слишком свежий, зато не жегший легкие призрачным огнем. В голове кружилось какое-то воспоминание, но ухватить его никак не удавалось, и это просто сводило своей неправильностью с ума.

– Жан-Пьер, с вами все в порядке? – обратился ко мне Бастиан Моран.

Сорочка на спине промокла, а по щекам катились капли пота, но я заставил себя улыбнуться.

– Все хорошо, мсье. Просто зрелище не для слабонервных.

– О, уверен у вас с нервами полный порядок! – польстил мне инспектор и на миг придержал Софи. – Госпожа Робер, простая формальность…

Шофер, тот самый, что давал показания сыщику в штатском, взглянул на Софи как-то неуверенно и даже испуганно, а потом с облегчением вздохнул и замотал головой.

– Какого черта? – зло прошипел я.

Бастиан Моран лишь улыбнулся и протянул руку, помогая Софи забраться в салон экипажа. Та от его помощи отказываться не стала, уселась на сиденье и спросила:

– Не соизволите объяснить, к чему был этот фарс?

– О чем вы, госпожа Робер? – разыграл недоумение полицейский.

Меньше всего мне хотелось наседать на инспектора, но и промолчать было никак нельзя, поэтому я поддержал кузину.

– Это ведь было опознание, так?

Бастиан Моран улыбнулся.

– Неофициальное, – признал он и без того очевидную вещь.

– Зачем? – нервно и отрывисто спросила Софи.

Инспектор ненадолго задумался, затем пожал плечами.

– Шофер господина Фальера сообщил, что в дом инспектора Остриджа постучалась молодая черноволосая женщина, очень красивая. Ее впустили, и почти сразу послышались крики. Вокруг вас, госпожа Робер, в последнее время творилось столько всего необъяснимого, что с моей стороны было бы в высшей степени непрофессионально не проверить эту версию.

– Что за вздор?! – не выдержал я. – Там явно поработала какая-то инфернальная тварь!

– Вы специалист по инфернальным тварям, Жан-Пьер? – спросил Бастиан Моран, закуривая.

– Нет, но у меня есть глаза!

– Это мог быть также и малефик, не обязательно демон.

На это мне возразить было нечего, я переглянулся с Софи и отвернулся к окну. Инспектор тоже умолк. Все, что собирался, он уже сказал. Мяч был на нашей стороне.

Полицейский экипаж едва заметно подрагивал на неровной мостовой, броневик не отставал – время от времени я оборачивался и видел в заднем окошке свет его фар.

Когда мы остановились перед клубом, инспектор распахнул дверцы с нескрываемым сожалением.

– Поверьте, госпожа Робер, – проникновенно произнес он, помогая Софи выбраться на тротуар, – я испытываю к вам искреннюю симпатию. Мне будет крайне неприятно получить вызов по аналогичному поводу и в ваше заведение…

Софи отстраненно улыбнулась, отошла от экипажа и остановилась у крыльца в ожидании меня.

– Благодарю за увлекательную поездку, мсье, – не удержался я от усмешки, но шутка прозвучала на редкость жалко.

Бастиан Моран прищурился, словно мысленно взял меня на прицел, и тут в одном из окон клуба вдруг мигнул всполох белого света, столь яркого, что ослепил даже через занавески.

– Какого дьявола?! – ошарашенно тряхнул я головой.

Окно принадлежало рабочему кабинету Софи; неужели буфетчик сумел каким-то образом освободиться? Или кто-то заснял его, используя магниевую вспышку?

И тут же в здании загрохотали пистолетные выстрелы!

Раз-два-три!

Бастиан Моран отреагировал на случившееся даже раньше меня.

– Пожарную охрану сюда! – рявкнул он, в один миг взлетел по ступенькам крыльца и дернул на себя дверную ручку, но та не шелохнулась.

И вновь пальба!

Четыре-пять-шесть!

Инспектор обернулся и неожиданно сильным голосом, отнюдь не вязавшимся с его утонченной внешностью, рявкнул:

– Быстрее!

Дверца броневика распахнулись, и на подмогу сыщику бросились сразу три бойца спецотдела. Один из полицейских на ходу разматывал трос, но зацеплять и выдергивать входную дверь не пришлось: та распахнулась сама.

На крыльцо вывалился Лука с револьвером в руке; ближайший констебль тут же подбил его костыль, другой навалился сверху и вырвал оружие.

– Это наш охранник! – крикнул я и вслед за Мораном и еще одним бойцом спецотдела заскочил в фойе.

В лицо тут же поверяло лютым жаром. Палящее солнце, раскаленный песок и режущий глаза нестерпимо-белый свет. Я не сумел разглядеть существо, которое вышло из служебного коридора, увидел один лишь сияющий силуэт, и глаза тотчас наполнились слезами.

Странная система линз и окуляров, закрывавшая левый глаз бойца спецотдела зажужжала, шестерни принялись вращаться, меняя комбинацию, и вскинувший винтовку констебль открыл стрельбу.

Хлоп! Хлоп! Хлоп!

Выстрелы прозвучали на удивление приглушенно, но ослепительная тварь задергалась в такт хлопкам карабина, ее плавное движение сменилось судорожными рывками, а потом сияние вдруг залило фойе, выжгло тени, ринулось волной ослепительно-белого света.

Удар принял на себя констебль. Алюминиевая фольга на плаще защитила его от магии, но и так бойца отшвырнуло к стене, а винтовка взорвалась всполохом электрических искр.

– Ифрит! – во всю глотку проорал Бастиан Моран, закрыл глаза рукой и принялся вслепую палить из странного на вид пистолета с посаженной под острым углом рукоятью.

Я выдернул из кармана «Зауэр», но прежде чем успел дослать патрон, в спину вонзилась целая охапка призрачных копий. Неведомая сила сбила с ног и заставила скорчиться на полу, в голове огненными росчерками вспыхивали, гасли и снова вспыхивали непонятные слова. Странно знакомые, словно давным-давно позабытые фразы жгли сознание и выворачивали его наизнанку; кто-то обращался ко мне и о чем-то просил, но смысл терялся, тонул и растворялся в заполонившей весь мир невыносимой боли.

Ифриту пришлось ничуть не лучше. Его ослепительное сияние враз погасло, а жар перестал жечь кожу порывами раскаленного пустынного ветра. И все же тварь сдаваться не собиралась. Сияющая фигура начала расплываться в нечто невообразимое, закручиваться смерчем призрачного огня, пульсировать синхронно с рвавшими мою голову словами.

– Сеть! – рявкнул Бастиан Моран, перезаряжая пистолет.

Переступивший через порог констебль закинул на плечо непонятную трубу, на задней части которой был навинчен баллон сжатого воздуха. Его напарник плюхнул на пол тяжеленный кофр и дал отмашку:

– Пускай!

Басовито хлопнула труба, выплеснула из себя крупноячеистую сеть из титановой проволоки. В полете та раскрылась и опутала ифрита, от кофра вслед за ней протянулся обрезиненный провод, и сразу сверкнул электрический разряд. Потусторонняя тварь забилась в судорогах.

– Уменьшить напряжение! – скомандовал инспектор.

Боец спецотдела послушно повернул на кофре какой-то переключатель, но было уже поздно: мерцание ифрита погасло, и пустая сеть опала на пол.

Полный бесконечной муки предсмертный вопль перекрыл даже звучавшие в моей голове призрачные голоса. Но ненадолго, лишь на миг. А затем те вновь принялись на разные лады повторять кромсавшую сознание своей неправильностью фразу.

– Отбой! – крикнул на улицу Бастиан Моран, и почти сразу меня отпустило. Голоса не смолкли, просто превратились в шепотки, зазвучали на самой грани слышимости.

Я с шумом выдохнул, убрал пистолет в карман пиджака и поднялся на ноги, но тут же покачнулся и был вынужден навалиться на подоконник.

Один из бойцов спецотдела помог выйти на улицу сбитому ифритом коллеге, последний констебль с оружием наизготовку замер у входной двери, прикрывая инспектора. Моран безбоязненно подошел к оплавленному полу и покачал головой, затем обернулся ко мне.

– Вы чрезвычайно чувствительны к потустороннему присутствию, Жан-Пьер! – заметил он, убирая пистолет в кобуру на поясе.

Я только кивнул.

Чувствителен к потустороннему? Дьявол, дело вовсе не в этом! Уверен, это какая-то установка из броневика спецотдела умудрилась выбить из меня дух.

– Идти можете? – спросил полицейский.

– Да.

С улицы послышались протяжные свистки и вой сирен, Бастиан Моран прислушался к ним и уточнил:

– Сколько человек находилось в клубе?

– Трое, – сказал я и тут же поправился: – Четверо. Трое охранников и буфетчик.

Инспектор закрыл глаза и помассировал пальцами веки, потом взял себя в руки и тяжело вздохнул.

– Идемте, Жан-Пьер! Возможно, вы сумеете кого-нибудь опознать…

7

Когда явился ифрит, Гаспар курил на заднем крыльце. Его опознали по оплавленному клинку навахи, а вот Антонио попросту разметало в пыль. Мелким серым пеплом оказался усеян весь коридор.

Лука услышал странный шум лишь после того, как инфернальная тварь вломилась в кабинет Софи, а пока вышибала хватал костыль и поднимался со стула, ифрит уже вернулся в коридор. Громиле чертовски повезло, что он успел выскочить на улицу.

Для Мориса Тома все закончилось несравненно печальней. Буфетчика сожгли вместе с креслом, к которому тот был привязан. Для меня и Софи – одной головной болью меньше, но легче от этого на душе отнюдь не стало.

Полицейские выставили вокруг клуба оцепление, но только лишь этим дело не ограничилось: Бастиан Моран не преминул воспользоваться ситуацией и устроил в клубе полноценный обыск. Его подчиненные перевернули все вверх дном; отыскали и фонограф на чердаке.

Инспектор осмотрел аппарат, провел пальцем по пустому гнезду для валика, полюбовался на толстый слой пыли.

– Постовые останутся на улице до утра, – объявил он нам, никак не комментируя находку. – Это все, что я могу для вас сделать.

– Когда можно будет открыть клуб для посетителей? – спросила Софи, зябко кутаясь в шерстяной платок. Вечер выдался теплым, но после пережитого меня и самого заметно морозило. Так плохо не было даже утром.

Бастиан Моран выразительно посмотрел на хозяйку заведения и безапелляционно объявил:

– Клуб будет опечатан до окончания предварительного следствия.

Софи так и подкинуло.

– Что?! – возмутилась она. – Хотите пустить нас по миру?

Инспектор Моран ответил предельно честно:

– Я не хочу, чтобы нечто подобное явилось сюда, когда в клубе будет аншлаг. Я не могу взять на себя такую ответственность. Да и вам не советую.

– Мне придется рассчитать персонал!

– Подумайте лучше о себе! – отрезал Бастиан Моран. – Ифрит – лишь инструмент! Его призвали и натравили, не более того! – Полицейский указал на фонограф. – Вот корень всех ваших бед. Все еще не желаете поговорить об этом?

– Нет! – отрезала Софи.

– Тогда вынужден откланяться, – объявил полицейский, не скрывая досады. – Мои сотрудники останутся снять показания.

Опрашивать нас закончили лишь на рассвете. Когда сыщики Третьего департамента покинули клуб, мы с Софи кисло переглянулись и отправились в бар на втором этаже.

– Шерри? – спросил я, разглядывая бутылки в свете единственного разожженного газового рожка.

– К черту шерри! – выругалась Софи. – Налей бренди! – Она приняла пузатый бокал и покачала головой. – Какая же сволочь этот маркиз Арлин! Обещал помочь, а сам натравил на меня свою ищейку!

Я только покачал головой и отпил коньяка. Рот приятно обожгло мягким огнем благородного напитка. Уверен – все не так просто, и в итоге маркиз проклянет тот миг, когда решил привлечь к этому делу Бастиана Морана. Тот вел какую-то свою игру, сомнений в этом у меня почти не оставалось.

– Если не вернем бумаги Дизеля, кончим так же, как и Фальер. Сегодня нам просто повезло разминуться с ифритом, но долго такое везение не продлится, – произнесла вдруг Софи. – Ты понимаешь это? Ты понимаешь, что Гаспара и Антонио сожгли заживо? Один миг – и они обратились в прах! На их месте должны были оказаться мы!

Я отстраненно кивнул, пытаясь нарисовать в блокноте пламенную сущность ифрита. Удивительное дело – получалась какая-то ерунда. Да еще солнце не успело толком подняться над крышами домов, и в зале сгустился мрак, а единственный горевший сейчас рожок был не в силах разогнать его, лишь порождал странные тени. Тени кривлялись и ухмылялись, в ушах звенело эхо призрачных голосов. И сухой ветерок раскаленной пустыни – от него бросало в жар.

Самовнушение? Надеюсь, что так.

– Жан-Пьер! – окликнула меня Софи. – Ты не вспомнил, о ком тебе сказала Ольга? Выйти на ее подельников – единственный наш шанс!

– Не вспомнил, – ответил я, напряженно глядя в темноту.

Софи подошла и обняла меня за плечи.

– Попробуешь вспомнить?

Я ответил кривой ухмылкой.

– А разве у меня есть выбор?

В темном зале было слишком неуютно, здесь я расслабиться не мог и потому взял бутылку и попросил:

– Не уходи никуда, пока не вернусь.

Софи пообещала:

– Не уйду.

Я поднялся на чердак, выбрался на крышу и уселся у дымовой трубы. Не с восточной стороны, где вставало солнце, а на противоположном скате. Там небо только-только начинало светлеть, и кружившие над домами голуби выделялись на его фоне белыми точками. Облаков сегодня было на удивление немного, высоко-высоко вспыхивали отблески на металлической оснастке дирижаблей, стеклах гондол, стволах пулеметных установок.

Пить расхотелось. Я отставил бутылку и откинулся на черепицу, подложив руки под затылок.

Небо бескрайне. Небо всегда завораживало меня. И днем, и ночью. Оно пробуждало мой талант, заряжало силой, помогало привести в порядок мысли. Я решил положиться на него и в этот раз. Просто лежал и смотрел на кружащих голубей и белесую дымку, грузовые дирижабли и клубы дыма фабричных окраин, море крыш, далекие силуэты башен и фигурки трубочистов.

Постепенно в груди начало разгораться мягкое жжение, и, когда вдалеке пролетел аэроплан, я не стал привычно завидовать неведомому авиатору, а заставил себя с размаху, будто бросался с берега в холодную темную воду, нырнуть в воспоминания о том роковом вечере.

«Снимки? Откуда ты о них узнала?!» – «Мне сказал Виктор. Виктор Долин…»

Назад: Часть пятая

Дальше: Часть седьмая