Часть четвертая
1
Утром обнаружил пистолет под подушкой и даже не вспомнил, как сунул его туда и зачем. Еще и патрон оказался дослан. Я разрядил «Зауэр», вернул патрон в магазин и воткнул его обратно в рукоять. Затем посмотрел в зеркало и с облегчением перевел дух.
Это я. Это до сих пор я.
Жан-Пьер Симон.
Я побрился и отклеил с виска полоски лейкопластыря. Кожа под ними оказалась влажной и заметно покрасневшей, но рана уже зарубцевалась.
Выкинув лейкопластырь в мусорное ведро, я оделся и отправился в спортивный зал. От тренировочного боя отказался, просто размялся и поработал с гантелями и штангами. Иначе никак – тело еще окончательно не сформировалось, глазом моргнуть не успею, как заплыву жиром.
Закончив тягать железо, я принял душ, насухо вытерся колючим полотенцем, оделся и поднялся из подвала на улицу. Там у тумбы с театральными афишами меня уже дожидалась арендованная коляска; Лука сидел на козлах и зевал в кулак.
Я потратил четверть франка на покупку газет, забрался к громиле и спросил:
– Успеваем позавтракать?
Лука вытащил карманные часы и покачал головой.
– Нет, хозяйка просила забрать ее в половине одиннадцатого. Пора ехать.
– Тогда вперед! – вздохнул я и перебрался под тент.
Небо затянули низкие облака, накрапывал легкий-легкий дождь, но капли моментально испарялись, стоило им только упасть на разогретые камни брусчатки. Было тепло и влажно. Город заполонил смог, дым стелился над улицами, и самоходные коляски, паровики и телеги тонули в его серой пелене, а дирижабли огромными рыбинами плыли над крышами домов.
– Все строят и строят, – проворчал Лука, когда коляска выехала на проспект и стал виден вздымавшийся к небу шпиль императорского дворца.
– Чем бы дитя ни тешилось, – усмехнулся я в ответ, хоть, если начистоту, меня величественное сооружение просто-напросто завораживало. Уверен – оттуда виден весь Новый Вавилон, а в ясную погоду – и океан.
Простор.
Я вздохнул и зашуршал газетами, но ничего интересного там не оказалось, по крайней мере, ничего интересного лично для меня. О недавнем налете на Ссудно-сберегательную контору не забыли, но криминальным репортерам не удалось выведать новых подробностей, тема явно начинала уходить на второй план. Надеяться на быстрое раскрытие этого преступления не приходилось.
Постепенно уличное движение замедлилось, завыли клаксоны самоходных колясок, загудели паровики, а извозчики привставали на козлах, чтобы разглядеть происходящее впереди. Мы ехали у обочины, поэтому Лука благоразумно повернул в переулок, но почти сразу показался выставленный полицейскими пикет. Дальше выстроились броневики и мощные паровые грузовики с закрытыми кузовами. Констебли в касках и кирасах тащили к машинам приличного вида молодых людей, а отдельных упрямцев без церемоний били дубинками и успокаивали электрическими разрядниками.
У меня аж мурашки по всему телу побежали.
– Проезд закрыт! – замахал нам жезлом регулировщик. – Езжай отсюда! Езжай, кому сказано!
Лука направил лошадь на боковую улочку, повернулся ко мне всем корпусом, поскольку его мощная шея почти не крутилась, и недоуменно спросил:
– Это что еще за дела?
Я зашелестел газетными листами, отыскал нужную статью и прочитал:
– «Лидеры механистов призывают студентов академии выйти на демонстрацию против грядущего визита ее императорского величества в восстановленный лекторий «Всеблагого электричества». Председатель попечительского совета лектория сэр Густав Гольц навал подобные призывы опасной провокацией».
– Бездельники дурью маются, – проворчал громила, – а нам теперь круги нарезать.
Мы немного покрутились по району – к счастью не слишком долго, но к назначенному времени все равно опоздали. Когда подъехали, Софи уже дожидалась нас у ворот; я спрыгнул на брусчатку и протянул ей руку, помогая забраться в коляску.
– Выглядишь усталой, – невинно заметил, усаживаясь рядом. – Бессонная ночь?
Софи остро глянул в ответ и промолчала. Но и разноса за опоздание устраивать не стала. Лука сразу приободрился, перестал горбиться и распрямил спину.
Обратно он поехал другой дорогой, поэтому до клуба добрались без заминок, а вот уже там громила насторожился, придержал лошадей и расстегнул пиджак.
– Джузеппе черти принесли, – предупредил Лука, поправляя рукоять заткнутого за пояс револьвера.
Я вчера свой «Веблей» оставил в каморке истопника, поэтому вынул из кармана «Зауэр», дослал патрон и прикрыл оружие газетой.
– Успокойтесь! – потребовала Софи. – Уверена, он просто хочет поговорить.
Лука фыркнул, но с хозяйкой спорить не стал. Джузеппе и в самом деле приехал лишь в сопровождении помощника, да еще на козлах остановившегося неподалеку экипажа сидел жуликоватого вида парень с низко опущенным на лицо козырьком серой кепки. Едва ли сицилийцы решат устроить разборки при столь неоднозначном раскладе.
Входная дверь клуба была слегка приоткрыта – кто бы ни дежурил в вестибюле, без поддержки мы не останемся, – поэтому я еще раз внимательно оглядел пустую улицу и скомандовал:
– Лука, на тебе Малыш.
Затем я помог Софи спуститься на тротуар, попросил:
– Держись за мной, – и, продолжая прятать пистолет под газетой, первым направился к входу в клуб.
Сицилийцы двинулись навстречу. Большой Джузеппе загородил нам дорогу и приподнял шляпу над головой.
– Доброе утречко, госпожа Робер! – поздоровался он.
Энио остановился за спиной у главаря с демонстративно засунутыми в карманы брюк руками.
– Хорошего дня, Джузеппе! – ответила Софи. – Извини, я спешу…
– Не стоило трясти китайцев да еще впутывать в это нас! – сразу перешел сицилиец к делу. – Верните Чену деньги, пока еще есть такая возможность.
– А как это касается вас, Джузеппе?
Сицилиец нахмурился и от прямого ответа воздержался.
– Мы еще можем договориться и решить все полюбовно, – заявил он вместо этого. – Не буду расписывать преимущества сотрудничества…
– И не надо! – отрезала Софи. – Моим партнерам ваше предложение неинтересно.
– Вашим партнерам? – впервые нарушил молчание Малыш, давая понять, что не верит ни в каких партнеров.
Большой Джузеппе поднял руку, призывая помощника к молчанию, и спросил:
– Вы вернете деньги?
– А почему бы не вернуть деньги вам? – поинтересовалась Софи, спокойно обошла сицилийцев и начала подниматься на крыльцо.
Вопрос кузины был риторическим. Сицилийцы просто не могли потерять лицо, пойдя на попятный. И не важно, о какой сумме шла речь. Все дело – в репутации.
– Надеюсь, вы одумаетесь, госпожа Робер! Подумайте о последствиях! – повысил голос Джузеппе, потом уставился на меня. – Да китайцы вас с потрохами сожрут!
Я недобро улыбнулся.
– Как думаете, старина Чен уже решил, что мы работали заодно и облапошили его в четыре руки?
Сицилиец сплюнул под ноги, развернулся и зашагал к экипажу, а его подручный вынул руку из кармана и наставил на меня указательный палец, будто взял на прицел.
– Пуф! – выдохнул Энио и отправился вслед за главарем.
Они укатили прочь, тогда я взбежал на крыльцо и спросил у стоявшего в дверях Гаспара:
– Жиль не появлялся?
– Нет, – покачал головой испанец и развел руками. – С ним случается такое иногда…
– Разберемся! – отмахнулся я и поспешил в кабинет Софи.
Кузина стояла у бара с бутылкой шерри в руке и задумчиво разглядывала этикетку.
– С утра пораньше? – усмехнулся я.
Софи поморщилась и вернула бутылку в буфет.
– Ладно! – вздохнула она после этого. – Что скажешь по поводу Ольги? Что-то удалось узнать?
– Пока ничего. – Я достал из бумажника вчерашнее послание с угрозой и кинул его на стол. – Почерк, случайно, не знаком?
Хозяйка клуба присмотрелась к листку и покачала головой.
– Нет, никто не приходит на ум. Что собираешься делать?
Я забрал послание и пообещал:
– Присмотрю за ней.
– Присмотри. Это наша единственная ниточка. На полицейских надежды мало, налетчики залегли на дно, – заявила Софи, подошла к зеркалу и смахнула с лица черные локоны.
– Прекрасно выглядишь, – не удержался я от комплимента.
– Льстец! – Кузина села за стол, передвинула к себе пачку неразобранной корреспонденции и спросила: – Какие планы на сегодня?
– Позавтракаю и кое-куда скатаюсь. К обеду вернусь. Если вдруг буду задерживаться, позвоню.
– Позвони обязательно! Сам видишь, будто на вулкане живем…
Я кивнул и вышел за дверь. На кухню не стал даже заглядывать – самое большее, там удалось бы отыскать заветренный сандвич. Вместо этого дошел до перекрестка и в палатке на углу купил облитую расплавленным сыром лепешку и кусок мясного пирога. Завтракая за скособоченным столиком, успел пролистать утренние газеты, потом запил еду стаканом газированной воды с малиновым сиропом и отправился на площадь Ома.
Никаких ассоциаций трапеза не вызвала. Абсолютно никаких. Еда и еда.
2
Пока дожидался попутного паровика, мальчишка со щетками и ваксой прилежно вычистил мои запыленные ботинки. Я кинул ему мелкую монету, посмотрел на свое отражение в витрине и остался увиденным доволен.
Гладко выбрит, ровно подстрижен, опрятно одет. Кепка, пиджак, свежая сорочка, не слишком мятые брюки. Опять же чистые ботинки. Блокнот и карандаш. Под мышкой зажата свернутая газета.
Даже ссадина на виске нисколько не портила образ. Скорее, наоборот, придавала ему некую законченность. Как и сбитые костяшки, шрам на скуле и подживший синяк.
Только вот акцент…
Французский акцент сейчас был ни к чему.
Я откашлялся и огляделся по сторонам, желая завязать с кем-нибудь разговор и попрактиковаться в столичном выговоре, но тут на круг вывернул паровик за номером пять с двумя красными полосами на бортах. Когда самоходный вагон притормозил у остановки, я запрыгнул на площадку, оплатил проезд и ухватился за поручень.
Колеса резво застучали на стыках рельсов, за окнами замелькали деревья, дома и телеги. Все как обычно, все как всегда. Разве что полицейских на улицах было куда больше, чем обычно. И не только регулировщиков и постовых на перекрестках, но и конных констеблей в скверах и бойцов в полной выкладке у припаркованных в переулках броневиков.
Готовятся гонять студентов? Уж лучше бы налетчиков искали!
Я задумался, не заняться ли этим самому, но сразу фыркнул себе под нос. Я не сыщик. У меня нет ни навыков, ни связей, самостоятельно мне социалистов не найти. Да и у них ли еще бумаги? В этом были большие сомнения.
Паровик вывернул на набережную и покатил вверх по течению Ярдена. Дым вовсю валил из трубы, время от времени вагоновожатый мощным гудком требовал освободить пути, и всякий раз после этого у меня еще долго звенело в ушах. К счастью, до мигрени дело не дошло.
Когда центр города сменился жилыми застройками и рельсы повернули на мост, я спрыгнул с площадки и зашагал к ближайшей станции подземки. Купил билет в будке на входе, спустился на платформу, и почти сразу из тоннеля вылетел паровоз, весь в клубах белого пара.
Я показал билет контролеру и занял место в вагоне второго класса. На протянувшихся вдоль стен сиденьях расположились цеховые мастера, помощники инженеров и клерки заводоуправлений, случайных людей не оказалось. Оно и немудрено – эта ветка подземки шла прямиком на фабричную окраину.
Раздались два коротких гудка, вагон дрогнул, и состав вполз в тоннель, а там резво покатил вперед, все набирая и набирая ход. Вагон начал раскачиваться, показалось даже, что вот-вот – и он сойдет с рельсов, но никто из моих попутчиков обеспокоенности не выказал. В окнах замелькали яркие пятна фонарей.
Свет – тьма. Свет – тьма. Свет – тьма.
Вспышки и мрак.
Затем поезд замедлил бег и въехал в подземный зал соседней станции. Кто-то вышел, кто-то зашел, и мы отправились дальше. Я покинул вагон на конечной остановке и поднялся на улицу по лестнице, показавшейся с непривычки просто бесконечной. Да еще земля так и раскачивалась под ногами, поэтому после недолгих раздумий я пришел к выводу, что подземка мне определенно не понравилась.
Но какие варианты? Извозчики заломили бы за поездку на окраину кругленькую сумму, а никак иначе до лечебницы для душевнобольных имени Готлиба Бакхарта было попросту не добраться.
На крыльце станции я сверился с записями в блокноте, выбрал нужную улицу и зашагал вдоль обочины. В округе располагалось сразу несколько фабрик и заводов, меж их корпусов размещались склады и мастерские подсобных хозяйств. Хватало и конторских зданий, изредка попадались жилые дома, но какие-то совсем уж закопченные и неказистые.
Людей на улице почти не было, только со дворов доносились стук и лязг да несколько раз проехали повозки, нагруженные ящиками и мешками так, что надсадно скрипели оси. Однажды на пути повстречалась собачья стая, но шавки при виде меня сразу скрылись в ближайшей подворотне.
К лечебнице я вышел минут через десять. Легкий дождь сменился привычной для осени моросью, небо затянули плотные облака, и округа выглядела на редкость мрачно и неуютно. Корпуса «Готлиб Бакхарт» щерились спицами громоотводов, окна закрывали решетки, а территорию со всех сторон ограждал высокий забор с колючей проволокой поверху. В газетах писали, что его выстроили после случившегося во время пожара побега пациентов; до того оградой было обнесено лишь центральное здание.
Отыскав примерное месторасположение сгоревшего корпуса, я повертел головой по сторонам и двинулся к Ярдену. Саму реку отсюда не было видно из-за домов, но на картах был отображен один из ее притоков, убранный в подземный коллектор.
Мог я спрыгнуть в него, спасаясь от огня?
Мог, почему нет…
Прогулка до берега ничего не дала. Я не помнил больницу и узкие серые улочки округи не помнил тоже. Никаких ассоциаций. Ничего не ворохнулось ни в душе, ни в памяти.
Впрочем, это еще ни о чем не говорило. Ожоги, ночь, подземный коллектор. Это было похоже на правду. Но пока лишь похоже…
Я развернулся и направился обратно к лечебнице. И удивительное дело: чем ближе подходил к главным воротам клиники, тем тяжелее становилось на сердце. Словно подспудно надо мной довлело опасение, что сейчас распахнутся двери и на улицу выскочат крепкие санитары, запеленают в смирительную рубашку и уволокут в обитую войлоком комнату.
Что будет дальше? Никаких догадок.
И потому я не стал придавать значения своим страхам, встал напротив проходной и достал блокнот. Какое-то время ушло на заточку карандаша, а затем на листе штрих за штрихом начало возникать мрачное четырехэтажное строение с глухой дверью и зарешеченными окнами. На крыше торчали штыри громоотводов, от одного взгляда на них по спине забегали мурашки. На стенах висели водосточные трубы, переходящие в раструбы уже между вторым и третьим этажами, поверх высокого забора железным чертополохом протянулась колючая проволока.
Я как раз заканчивал набросок, когда дверь распахнулась и ко мне направился крепкий парень в форме больничного охранника. На одном его боку висела дубинка с электрическим разрядником, на другом торчала в сторону рукоять убранной в кобуру «Гидры».
– Что это ты делаешь?! – с ходу потребовал объяснений крепыш.
– Рисую, – спокойно ответил я.
– Это закрытая территория!
Я оторвался от блокнота и усмехнулся.
– Серьезно?
– Проваливай или я вызову полицию!
– А что, если я хочу перекинуться парой слов с кем-нибудь из здешних мозгоправов?
– Персоналу запрещено общаться с прессой! – заученно отчеканил охранник.
– Разве запрет остановит того, кто захочет срубить пятерку, дружище? – поинтересовался я.
– Что-то ты слишком щедрый для газетчика!
Я вытащил из кармана прихваченный с собой выпуск «Столичных известий» и развернул его на криминальной хронике, демонстрируя охраннику нарисованный полицейским художником портрет одержимого электричеством сиятельного.
– Не, – рассмеялся парень. – Тут тебе ничего не обломится! Сыщики давно всех досуха высосали!
– Серьезно? – Я выудил из бумажника стопку пятерок, благо загодя разменял одну из пятидесятифранковых банкнот. – А если меня волнует судьба профессора Берлигера?
Охранника синенькие портреты Александра Вольты однозначно заинтересовали, он оглянулся и облизнул губы.
– Решил зайти с другого конца?
– Почему нет?
– Профессор сгорел, даже пепла не осталось.
Я на миг задумался, потом кивнул и спросил:
– У Берлигера было собственное отделение. Кто-то из его персонала еще работает в клинике?
Охранник протянул руку, получил пятерку и посмотрел на меня с хитрым прищуром.
– Отделение было небольшое, кто-то погиб при пожаре, кто-то уволился. В клинике остались только охранники, но они просто стояли на входе. Могу назвать пару имен, хотя предупреждаю сразу – толку не будет.
Не было никакой возможности проверить, не морочат ли мне голову, но я решил довериться интуиции и выдернул из пачки следующую банкноту.
– С кем стоит поговорить из тех, кто уволился?
Охранника принял купюру и уточнил:
– Тебя интересует только имя?
Я протянул ему очередную пятерку и добавил:
– И где этого человека найти.
– Эндрю Кларк, – сообщил тогда охранник. – Устроился санитаром в Общественную больницу округа Кулон. Найдешь его там.
– А остальные?
– Понятия не имею. Отделение расформировали подчистую. Мы время от времени катаемся в окружную больницу за психами, встретил там Кларка совершенно случайно. А так бы даже и не знал, где он теперь.
Я медленно кивнул, обдумывая услышанное.
– У тебя все? Тогда проваливай, а то наряд вызову, – предупредил охранник и скрылся на проходной.
Не стал задерживаться у клиники и я, вернулся на станцию подземки. На окраину электричество еще не провели, и перрон освещал мягкий свет газовых фонарей. В ожидании поезда я принялся доводить до ума рисунок главного корпуса. Нашлось на нем место и алчному охраннику. Если тот вдруг облапошил меня, проучить ловкача будет несложно.
Но не облапошил, думаю, нет. Скорее, рассказал то же, что и всем остальным.
В конце концов, зачем напрягаться и выдумывать нечто новое?
3
Когда у платформы наконец остановился поезд, я вместе с несколькими работягами, коммивояжером с неподъемным чемоданом и компанией скромно одетых женщин, державшихся наособицу, погрузился в пустой вагон и покатил обратно в город. Вышел на одну остановку раньше – оттуда до округа Кулон было рукой подать, но, памятуя о данном кузине обещании, первым делом отыскал телефонный аппарат и позвонил в клуб.
На вызов ответили сразу, будто специально сидели перед аппаратом и ждали звонка.
– Бонжур… – осторожно произнес я, смущенный такой стремительностью, но оказалось, что трубку сняла Софи.
– Жан-Поль, ты где?! – встревоженно выпалила она.
– Тут неподалеку. Что-то случилось?
– Звонил Натан Ульрих. В канале выловили тело, они думают, это Жиль.
Сердце екнуло, но я поборол растерянность и спросил:
– Что случилось? Это сицилийцы?
В трубке послышался тяжелый вздох.
– Пока никакой ясности нет, – ответила Софи. – Нет даже уверенности, что это именно Жиль. Сможешь съездить в морг на опознание?
Я беззвучно выругался, но отказывать кузине не стал и достал блокнот.
– Диктуй адрес.
– Тебе нужен новый морг на площади Везалия. Это сразу за Медицинской академией.
– Разберусь, – решил я и уточнил: – Ты в порядке?
– Да. Позвони сразу, хорошо?
– Обязательно.
Я повесил трубку, вышел на улицу и взмахом руки подозвал извозчика, поджидавшего клиентов неподалеку от станции подземки. Освобожденное тем место немедленно занял выехавший из соседнего переулка экипаж.
– Куда желает ехать синьор? – спросил извозчик с резким акцентом недавнего переселенца.
Я укрылся от мороси на сиденье под кожаным верхом и распорядился:
– На площадь Везалия.
Извозчик неуверенно покрутил головой и спросил:
– Покажете дорогу?
Я имел весьма отдаленное представление, где находится морг, поэтому сообщил новый ориентир:
– Медицинская академия!
– Ах, академия! Знаю, синьор! Вмиг домчу!
Удивительное дело, но извозчик доехал до места, ни разу не заплутав по дороге. Правда, выезд на площадь ему с ходу отыскать не удалось, пришлось срезать пешком напрямик через территорию академии. Но идти оказалось всего ничего, даже промокнуть не успел.
Справляться насчет опознания не пришлось, на крыльце морга меня дожидался Натан Ульрих. Это немного даже обеспокоило: с чего бы шефу полицейского участка самолично заниматься такими формальностями?
– Жан-Пьер? – Полицейский выкинул окурок в урну и позвал меня за собой: – Идем!
В морге пахло смертью.
Нет, на самом деле там стоял густой дух химических реактивов и дезинфицирующих средств, но тлен и разложение ощущались словно бы даже на подсознательном уровне.
Длинная комната с телами оказалась просторной и не слишком светлой. Электрические лампы горели вполнакала, лишь в одном углу сиял яркий фонарь. Туда мы и направились.
Два санитара прикатили тележку с накрытым простыней телом, врач в белом халате сдернул ее и отошел в сторону. Кожа обнаженного покойника в ярком свете показалась синюшно-бледной, сам мертвец выглядел одутловатым и распухшим; сказалось нахождение в воде. И все же я узнал его с первого взгляда. Это был Жиль.
– Да, это он, – произнес я, враз ощутив заполнивший покойницкую промозглый холод. – Это Жиль Гримо.
Ульрих достал блокнот и сделал в нем пометку, а врач приказал санитарам:
– Везите в прозекторскую!
Я сглотнул и спросил:
– Что с ним случилось?
Патологоанатом фыркнул.
– Спросите у полицейских!
Натан Ульрих досадливо поморщился и уточнил мой вопрос:
– Какова причина смерти?
Врач указал на выход, а когда мы вышли в коридор, прикрыл за нами дверь и соизволил сообщить:
– Предварительный осмотр показал единственное ножевое ранение под левой лопаткой. Точнее скажу после вскрытия, но, по всем признакам, в воду его сбросили уже мертвым. Скорее всего, смерть наступила практически мгновенно, судя по углу наклона, клинок должен был поразить сердце.
Полицейский записал в рабочий блокнот: «Заколот в спину», – и уточнил:
– Когда наступила смерть?
– Сложно сказать, но вряд ли больше суток назад.
– Последний раз его видели вчера около пяти часов вечера, – подсказал я.
Ульрих кивнул, сделал очередную пометку и спросил:
– Что скажете по клинку?
– Клинок очень узкий и плоский, это единственное, что пока известно, – ответил патологоанатом.
– Стилет? – предположил я.
– Возможно. Но не буду строить предположений.
Врач распрощался с нами и отправился в прозекторскую, а мы вышли на крыльцо. Там Натан Ульрих сразу закурил, потом снял котелок и пригладил тронутые сединой волосы.
– Какого дьявола у вас происходит? – спросил он с нескрываемым раздражением.
– Почему сразу у нас?
– Не надо вот этого! – оборвал меня полицейский. – Выкладывай!
– Жиль играл в карты. Вчера он собирался в Китайский квартал. Это все, что мне известно, – ответил я в общем-то чистую правду, и ничего, кроме нее.
Ульрих о пристрастии убитого охранника к карточным играм был осведомлен, поэтому никаких уточняющих вопросов задавать не стал. Лишь поинтересовался:
– Какое заведение он посещал?
– Не знаю.
– Что известно о его родне?
– Боюсь, не могу с этим помочь. Кузина должна знать больше.
Натан Ульрих захлопнул блокнот, не прощаясь, сбежал с крыльца и направился к стоявшему у фонтана на площади полицейскому самоходному экипажу. Тот был оборудован пороховым движком, но, в отличие от старших собратьев, брони оказался лишен.
Шеф полицейского управления забрался в салон и укатил прочь; я тяжело вздохнул и отправился на поиски извозчика. Как назло, именно в этот момент резко усилился дождь, пришлось укрыться от него в попавшейся по дороге итальянской закусочной. Заодно воспользовался оказией и попросил принести двойную порцию спагетти с мясной подливой и стакан кьянти, а пока готовили заказ, позвонил в клуб и сообщил Софи дурные вести.
Спагетти оказалось вкусным. Наверное. Голова была занята совсем другим.
Не важно, кто подкараулил Жиля и загнал ему под лопатку заточку – китайцы или сицилийцы, никак иначе, кроме как объявление войны, это расценить было нельзя. И одними извинениями и возвратом денег теперь ситуацию уже не исправить.
Дождь за окном лил все сильнее, ветер бросал капли на витрину, и через нее все виделось искаженным и смазанным. Но медленно катившую по дороге коляску с промокшим насквозь извозчиком я не пропустил.
Обед уже был оплачен, поэтому я выскочил на улицу, перемахнул через лужу с мутной водой и заскочил на сиденье под брезентовый верх.
– Клуб «Сирена» на Ньютонстраат! – объявил я встрепенувшемуся извозчику.
Тот поскреб щеку с подживавшими после бритья порезами и уточнил:
– Это у канала Меритана который?
– Да!
– Пять франков!
– Сдурел?
– Охота мокнуть по такой погоде?
– Я за пятерку и намокну, и высохну!
– Трешку? – умерил аппетиты извозчик.
– Поехали! – согласился я, сдвигаясь на середину сиденья. Косой дождь доставал и под брезент, штанины начали промокать. Но лучше так, чем пешком до паровика топать.
Извозчик взмахнул вожжами, и коляска покатила по дороге. Вдоль обочин неслись бурные ручьи, они растекались и пенились у решеток ливневых канализаций. Лужи встречались нечасто, но раз или два проносившиеся мимо самоходные коляски обдавали нас вылетавшими из-под колес брызгами грязной воды.
Впрочем, дождь вскоре начал слабеть, в низких облаках появились рваные прорывы. Освещенные солнечными лучами здания оказались неуместно яркими на фоне темно-синего неба. Когда подъехали к «Сирене», тучи окончательно снесло к центру Нового Вавилона, и над нами раскинулась чистая синева.
Ссыпав в заскорузлую ладонь извозчика полпригоршни набранной в бумажнике мелочи, я уже без всякой спешки дошел до крыльца клуба, поднялся на него и толкнул дверь.
– Уже слышал? – спросил Антонио, непривычно бледный и смурной.
– Слышал, – подтвердил я. – Полиция была?
– Уехали.
– А Гаспар и Лука?
– Здесь.
Я кивнул и отправился к Софи.
Хозяйка клуба сидела за столом и с мрачным видом смотрела в гроссбух. На краю стола стояла бутылка шерри, но бокал был пуст и чист, да и выпивкой в комнате не пахло.
– Что скажешь? – спросила Софи, подняв на меня взгляд зеленых глаз.
– Скажу, что стоит задействовать Ульриха, понять бы только, на кого его натравить. Жиля могли зарезать и китайцы, и сицилийцы.
– Или он обчистил в карты не того человека.
– Или так.
– Натан сказал, бумажника у него при себе не оказалось.
– Это еще ни о чем не говорит!
– Натан обещал во всем разобраться, но о табаке ему знать необязательно. Я уже подыскиваю покупателей на следующую партию товара. Без этих денег нам не удержаться на плаву!
Я прошелся по кабинету, достал из бумажника три банкноты по пятьдесят франков и спросил:
– У Жиля остались родственники?
– Насколько мне известно, нет.
– Тогда держи.
Софи от денег отказалась.
– Не нужно, – сказал она. – Раздели с остальными.
– Разменяешь?
Хозяйка клуба поднялась из-за стола, отперла сейф и отсчитала пятнадцать десяток. Мы обменялись банкнотами, и я двинулся к выходу, но Софи меня задержала.
– Будь осторожен, Жан-Пьер! – попросила она.
– Ты тоже, – вздохнул я и вышел за дверь.
Проверил гримерку Ольги, та оказалась заперта. Было слишком рано. В пустом клубе царила тишина, звук шагов гулко разлетались по коридорам. Отзвуки голосов слышались только в фойе.
Я присоединился к охранникам и отсчитал каждому по сорок франков, решив не мелочиться и не возиться с разменом.
– Небольшая премия.
– Доплата за риск? – пробасил Лука и нервно покрутил завитый ус.
– Дерьмо, а не доплата! – выругался Антонио. – Глупо рисковать головой за эту мелочь!
– Так устройся на завод, – пожал плечами Гаспар, убирая деньги в бумажник. Вот уж от кого не ожидал, но испанец воспринял известие о гибели коллеги совершенно бесстрастно.
– Оставь советы при себе! – вспылил красавчик.
– Он, скорее, на панель пойдет, – усмехнулся Лука.
Антонио вмиг покраснел как помидор.
– Что ты сказал? – прошипел он и шагнул к лысому громиле; мне даже пришлось заступить ему на дорогу.
– Будто впервой дамочек за деньги ублажать! – простодушно усмехнулся Лука.
– Следи за языком!
Я раскинул руки в стороны.
– Брейк!
– Да ты просто завидуешь! – выдал Антонио. – На тебя даже слепая не позарится!
Лука зло засопел, но тут уже Гаспар придержал его за руку.
– Повеселились – и будет, – сказал я. – Давайте аккуратней. Лука, револьвер у тебя с собой?
Громила бросил сверлить взглядом Антонио и кивнул.
– Значит, принесу еще два.
– Думаешь, понадобится? – с кислым видом спросил красавчик.
– На завод! – рассмеялся Гаспар.
Антонио показал ему средний палец.
Я спустился в каморку истопника, вынес два револьвера и коробку патронов. Страсти к тому времени уже поутихли, и вышибалы принялись вооружаться, хоть друг на друга и старались при этом не смотреть.
Мне в любом случае было не до них: привезли выпивку. Я пересчитал ящики с вином и лишь после этого позволил буфетчику оплатить товар. Тот моему вмешательству в дела нисколько не обрадовался, но возмущаться не стал и послал подчиненных разгружать повозку.
Дальше еще навалились какие-то дела, а потом Виктор Долин привез Ольгу, и я отправился проведать танцовщицу. Прима оказалась слегка навеселе, на туалетном столике рядом с зеркалом стояла откупоренная бутылка шампанского.
– Не рано начала? – спросил я, прикрывая за собой дверь.
– В самый раз! – заявила Ольга и протянула мне бокал. – Выпьешь?
– Не стоит! – отказался я, а танцовщица вдруг покачнулась, и золотистый брют выплеснулся на мой пиджак.
– Ой, прости! – смутилась прима, убирая бокал на стол.
– Дьявол! – выругался я и приложил к мокрому лацкану полотенце, но прима немедленно забрала его и заставила снять пиджак.
– Сейчас его почистят, будет как новенький, – пообещала Ольга.
Я едва успел вытащить из карманов пистолет и бумажник, прежде чем она вынесла пиджак в коридор.
Прима сразу вернулась обратно и рассмеялась:
– Расслабься! Ты весь такой напряженный!
Мне ее поведение ничуть не нравилось, так я об этом и заявил:
– Тебе еще выступать сегодня!
Ольга вздохнула и опустилась на пуфик.
– Мне страшно, Жан-Пьер. Знал бы ты только, как мне страшно!
– Все будет хорошо.
Танцовщица посмотрела на меня и с сомнением покачала головой.
– Ты не можешь этого знать.
– Разумеется, могу! – рассмеялся я и повторил: – Все будет хорошо. Даже не сомневайся! И не пей больше. По крайней мере, до выступления.
– Ладно, не буду, – пообещала Ольга. – Ты проводишь меня сегодня?
– Непременно. Извини, сейчас надо отлучиться, но я обязательно найду тебя вечером. Только больше не пей. И оставь у себя пиджак, заберу его позже.
Я шагнул к двери, но танцовщица вдруг вскочила и порывисто стиснула меня в объятиях. Легкий аромат сирени, тепло девичьего тела… Я непременно обнял бы ее в ответ, да только как дурак замер с пистолетом в одной руке и бумажником в другой.
– Иногда мне кажется, будто этот клуб проклят, – прошептала Ольга. – Что я заперта здесь как птица в золотой клетке, а кругами ходят неведомые твари! Тебе так не кажется?
– Нет, – ответил я.
– И тебе не страшно?
– Нет.
Меня мало что пугало. Страхи пронизывают жизнь человека от рождения и до смерти, а чего может бояться человек, который даже не знает, кто он такой? Страх так и остаться беспамятным навсегда? Нет, это, скорее, сродни зубной боли, которая не отпускает ни на минуту. Неприятно, но можно жить и так.
Боязнь умереть? А чем ценна моя жизнь? Ради чего цепляться за нее? Что заставляет это делать помимо инстинкта самосохранения?
Дьявол! Не о том думаю! Меня же обнимает Ольга Орлова!
За спиной скрипнула дверь, прима поспешно отпрянула, а я обернулся и оказался лицом лицу с Виктором Долиным. Газовый рожок в коридоре светил ему в спину, и высокий худощавый хореограф с копной светлых волос вдруг напомнил распушившийся одуванчик.
Только дунь – и вокруг закружатся белые пушинки.
Но не закружатся, конечно же нет. Напротив – сейчас Долин произвел впечатление человека жилистого и подтянутого, а вовсе не изнеженного сибарита, в образе которого он обычно представал на приемах.
– О! – многозначительно произнес Виктор. В руке он держал вешалку с моим уже почищенным пиджаком. – Это вы, Жан-Пьер! Премного о вас наслышан. Премного.
Ольга покраснела.
– Вот, Марта просила передать… – протянул хореограф пиджак.
– Позвольте! – Я переложил пистолет в левую руку, принял у Виктора вешалку и рассовал вещи по карманам. Ткань местами была еще влажной, поэтому надевать пиджак не стал.
Долин отступил в сторону, освобождая проход к двери, увидел откупоренную бутылку шампанского и закатил глаза.
– Ольга! Сколько раз мы уже об этом говорили!
Танцовщица не осталась в долгу и выдала полный театральной обреченности вздох.
– Ах, Виктор! Только не начинай снова!
Меньше всего мне хотелось оказаться втянутым в богемную ссору, поэтому я небрежно бросил на прощанье:
– Оревуар! – и сбежал в коридор.
Как раз проходивший мимо гримерки Гаспар не удержался от усмешки.
– Счастливчик!
Я приподнял вешалку с пиджаком и криво улыбнулся.
– Мало радости быть облитым шампанским!
Испанец оттянул мою подтяжку, со щелчком отпустил ее и резонно отметил:
– Сам посуди, кто еще может похвастаться тем, что в него плеснула вином сама Орлова?
Лично мне хвастаться подобным достижением представлялось занятием не слишком умным. Я вздохнул и предупредил Гаспара:
– Если понадоблюсь, буду в кабинете графа.
Потом выудил из кармана пиджака связку ключей, отпер дверь служебной лестницы и поднялся на второй этаж. В кабинете выложил пиджак на письменный стол, а сам без сил плюхнулся в кресло.
Устал.
Лучи солнца наполняли комнату теплым желтоватым свечением, я достал блокнот и в задумчивости закусил карандаш, сразу обругал себя за эту скверную привычку и принялся рисовать.
Жиль вышел как живой. Но именно что «как».
Покойник – он покойник и есть.
Я в раздражении кинул блокнот на стол, перебрался на кушетку и уставился в окно.
Быть может, Ольга права и ухватила то, что давно уже крутилось в голове у меня самого? На крови ничего хорошего не построишь, вдруг клуб и в самом деле проклят? Что там сипел граф Гетти, харкая кровью? Ублюдок сам напросился, но посмертное проклятие не судья, а палач.
Иначе почему перекрестье рамы кажется тюремной решеткой, а клочок неба в окне – будто недостижимая новая жизнь?
Бред? Бред. Просто нервы расшалились.
Вот сейчас закрою глаза, открою – и все сразу станет хорошо.
Я зажмурился и… заснул. А проснулся от дробного стука в дверь.
4
Разбудил Лука.
Я выглянул в коридор, зевнул, прогоняя дремоту, и спросил:
– Что-то случилось?
Громила покрутил короткой мощной шеей и как-то очень уж неуверенно произнес:
– Похоже, у нас шпик ошивается. Скользкий тип, что-то вынюхивает.
– Полицейский?
– Не знаю.
– А остальные что говорят? – Я вернулся за подсохшим пиджаком, натянул его и вышел в коридор. – Или ты сразу ко мне?
Лука раздраженно фыркнул.
– Да ерунда какая-то! Один я на него внимание обратил! Смуглый такой и чернявый. Не скажу, что испанец, но точно южанин.
– Ладно, идем. Покажешь.
Мы спустились на первый этаж, постояли в фойе, оглядели от входа концертный зал и прошлись по служебным коридорам, но подозрительный тип будто сквозь землю провалился.
– Слинял, что ли? – разочарованно протянул громила.
– Не обязательно.
Вечернее представление должно было начаться с минуты на минуту, публика прибывала, бегали официанты, а к гардеробу и вовсе выстроилась небольшая очередь. Обученному человеку ничего не стоило затеряться в этой сутолоке.
– Опиши точно, как он выглядел, – попросил я.
Лука закрыл глаза и наморщил лоб.
– Темно-серый костюм, обычный. Трость, котелок, очочки. А сам невзрачный какой-то. Разве что бакенбарды кустистые и нос крупноват. Прямой, но крупный. Да я не разглядел его толком!
– Нормально все! – похлопал я вышибалу по плечу. – Подежурь пока у кабинета кузины.
Громила поправил заткнутый за пояс револьвер и ушел в служебный коридор, а я заглянул в зал, где уже притушили свет и рассаживались по местам запоздавшие посетители. Осмотрелся, не заметил никого подозрительного и отыскал буфетчика, но Морис Тома ничем помочь не смог, ему было попросту не до того.
Я не стал отвлекать буфетчика и спустился на первый этаж, а прямо в фойе наткнулся на Софи, которая шествовала навстречу рука об руку с Альбертом Брандтом. Позади них бдительно поглядывал по сторонам Лука.
– Мсье Брандт! Вечер добрый! – улыбнулся я без всякой теплоты и попросил: – Кузина, можно тебя на два слова?
– Альберт, я сейчас подойду, – отпустила кузина своего спутника и обернулась. – Ты тоже можешь идти, Лука.
Вышибала оставил нас наедине, и я спросил:
– Когда собираешься домой?
– Какое это имеет значение?
Я обреченно вздохнул.
– Мы провожаем тебя, не забыла?
Софи передернула плечами.
– Сегодня ожидаются важные гости, придется задержаться.
– Тогда сначала провожу домой Ольгу, а потом вернусь за тобой, – предложил я. – Хорошо?
– Хорошо, – кивнула Софи. – Как она?
– Пока не знаю.
– Будет чертовски неприятно, если Ольга окажется замешанной в этом деле. Она приносит нам кучу денег, – вздохнула кузина и, слегка приподняв узкую юбку, начала подниматься по лестнице.
– Дождись меня! – попросил я и отправился на очередной обход служебных помещений.
Сходил впустую, подозрительный смуглый господин с бакенбардами и крупным носом на глаза нигде не попался. Либо успел убраться подобру-поздорову, либо Лука попросту ошибся. Удивляться этому не приходилось – нервы у всех были натянуты, словно струны концертного рояля.
Но в любом случае я расслабляться не стал. Дождался окончания представления, проводил Ольгу в ее гримерку и подпирал дверь все то время, пока она приводила себя в порядок и переодевалась. Танцовщицу я не торопил, только раз постучался и предупредил, что в пансионат придется идти прямо сейчас.
Ольга слегка приоткрыла дверь и выглянула в щель.
– Что-то случилось? – спросила она с тревогой.
– Слонялся тут непонятный тип, лучше не рисковать.
Ольга задрожала будто осиновый лист и простонала:
– Это невыносимо!
И наигранности в этом крике души не ощущалось ни на сантим.
Я необъективен? Отнюдь нет. Отнюдь…
Я не стал придумывать ничего нового и вновь вывел Ольгу через служебный вход. Перед тем постоял на крыльце, прислушался, присмотрелся. На задворках «Сирены» было темно и тихо, лишь мигали в небе сигнальные огни дирижаблей да кое-где светились прямоугольники задернутых шторами окон.
Темно и тихо. Никого.
На этот раз Ольга остановила свой выбор на серой юбке, блузе с длинными рукавами и облегающем жакете, а шляпку с вуалью сменила на берет. Обуви из-под юбки видно не было, но шла танцовщица мягко-мягко, не иначе подошвы были сделаны из каучука. Мои ботинки хлюпали по грязи и стучали по сырым камням несравненно громче.
Это, наверное, и сыграло дело. Слежку я не заметил и не почувствовал, а услышал.
Преследователь проявил небрежность, он решил, будто звук моих шагов заглушит его собственные, предательским эхом звучавшие позади нас. Они и заглушали – да, но на что я не мог пожаловаться, так это на слух.
Заходим в подворотню, отголоски шагов звучат в переулке. Сворачиваем в проход между домами, что-то легонько постукивает за углом. Переходим в соседний двор, и вновь слышится чавканье грязи за спиной.
Я прекрасно слышал преследователя, но ни черта не мог разглядеть.
Несколько раз как бы невзначай поворачивался – и ничего: ни тени, ни смутного движения на светлом фоне серой стены, лишь на миг умолкало эхо чужих шагов. Наш преследователь был либо гениальным соглядатаем, либо невидимкой.
Во дворе дома, который выходил фасадом на набережную канала, я слегка сжал руку Ольги и потянул ее за сараи. Она напряглась, но я выдохнул беззвучное: «Молчи!» – и ускорил шаг. Вновь повернул за угол, в прыжке сорвал с бельевой веревки наволочку и скомандовал:
– Беги!
Танцовщица послушно рванула прочь, а я отступил к стене, растворяясь в густых тенях глухого двора-колодца, и прикрыл глаза, весь обращаясь в слух.
Наш преследователь оказался ловким, но не слишком умным. Заслышав быстрое шлепанье туфель по сырой земле, он потерял всякую осторожность и ринулся в погоню.
Я не увидел его, лишь услышал. И сразу резким махом расправил наволочку, перекрывая ею проход, словно ловчей сетью.
Невидимка влетел в постельное белье, и то враз придало его фигуре очертания и объем. Пинком в бок я сшиб преследователя на подвальную лестницу, он кубарем скатился по ней и распластался внизу, но сразу встрепенулся и попытался подняться на ноги. Я сбежал по ступенькам и коротко, без замаха ткнул в наволочку кастетом. Алюминий угодил во что-то твердое, послышался сдавленный сип. Я ударил второй раз чуть сильнее, и пустота обернулась человеческой фигурой.
Серый костюм, трость…
– Жан-Пьер! Что случилось?! – послышался сверху запыхавшийся голос Ольги.
– Все в порядке! – отозвался я, выдернул из поясной кобуры преследователя короткоствольный револьвер, потом откинул в сторону наволочку и полез в карман за коробком спичек.
Огонек осветил незнакомое лицо. Я присмотрелся к нему сам, затем спросил танцовщицу:
– Знаешь его?
– Нет! – быстро отозвалась Ольга.
Я легко отодрал кустистые бакенбарды и снял с носа нашлепку из воска и театрального грима.
– А если так? – уточнил, зажигая новую спичку.
Ольга присмотрелась и покачала головой.
– Нет, первый раз вижу.
Тогда я задул начавший обжигать пальцы огонек и охлопал карманы незнакомца. Выудил из внутреннего кармана портмоне, и там помимо мелочи и нескольких потрепанных банкнот обнаружилась карточка частного детектива на имя Августо Маркеса. Бумажник с деньгами я кинул под ноги, лицензию оставил себе.
– Что ты делаешь? – прошептала обеспокоенная Ольга. – Ты убил его?
– Тсс! – выдохнул я и упер в шею честному детективу его собственный револьвер. – Даже не думай, дружок…
Слегка приподнявшийся на локте Маркес прошипел проклятие и откинулся обратно на спину.
Одной рукой чиркать спичку о коробок было не слишком сподручно, но я справился, и яркий дымный огонек осветил лицо детектива. Он быстро зажмурился, но мне все же удалось разглядеть бесцветно-серый оттенок глаз.
Сиятельный!
Так вот как он растворялся в тенях! Это его талант!
– Что вы делаете? – разыграл возмущение наш незадачливый преследователь. – Отпустите меня немедленно! Это произвол! Вы пожалеете!
Но шевельнуться при этом он и не подумал. И правильно сделал – понятия не имею, насколько легкий у этой модели спуск…
– Зачем ты следил за нами? – приступил я к расспросам. – Скажешь, что не следил, – ударю.
Жизнь частных детективов полна не самых приятных неожиданностей, и, как правило, они прекрасно понимают, когда можно юлить, а когда стоит ограничиться чистой правдой.
– Меня наняли, – коротко ответил Августо Маркес.
– Кто и зачем?
– Кто – не знаю. Инструкции пришли по почте. Я должен был выяснить, с кем встречается Ольга Орлова из клуба «Сирена». Вам вовсе не стоило меня бить…
– И ты взялся за дело по письму? – усомнился я.
– Сто франков задатка на дороге не валяются, – ответил детектив и, видя мое недоверие, сообщил: – Письмо во внутреннем кармане!
– Не дергайся! – потребовал я, запустил свободную руку в карман распахнутого пиджака и передал свернутый надвое листок танцовщице: – Ольга! Прочти, о чем там говорится!
– Мне незачем лгать вам! – разыграл возмущение частный детектив.
– Уж это точно, – ухмыльнулся я. – Как ты отчитываешься перед клиентом?
– Через колонку объявлений в «Атлантическом телеграфе».
Я не удержался от проклятия. Никакой ясности рассказ Августо в наше дело не привнес.
– Ольга? – поторопил я. – Что там?
– Все так и есть, – ответила танцовщица. – Здесь поручение на слежку и описание моей внешности.
– Как я и говорил! – фыркнул Маркес.
Я переложил револьвер в левую руку, правой поднял трость детектива. Помахал ею, привыкая к весу, и предупредил:
– Еще раз увижу – убью! – А затем резким движением шибанул преследователя по колену.
Он взвыл и схватился за отбитую ногу, а я поднялся по ступеням, откинул барабан револьвера и вытряхнул из него патроны. Оружие бросил детективу, туда же кинул и трость.
– Сволочь! – пронзительно крикнул Августо и застонал: – Сволочь… Сволочь… Сволочь…
– Идем! – протянул я руку Ольге, и мы поспешили прочь.
– Ты сильно его покалечил? – спросила она, когда впереди показался канал.
– Вовсе нет, – уверил я спутницу. – Просто охромеет на несколько дней.
На несколько дней, неделю или месяц – наверняка я этого не знал, но полагал, что в противном случае очень скоро мне пришлось бы сдержать свое обещание и прострелить назойливому детективу голову. Мало кто из этой братии умел вовремя остановиться. Людям вообще это несвойственно.
5
На этот раз мы перешли через канал по мосту неподалеку от Ярдена, да еще изрядно попетляли по округе, высматривая слежку, поэтому вышли к пансионату с противоположной стороны.
– До завтра! – попрощался я с Ольгой, когда та постучала в дверь.
– И даже не зайдешь на чашку чая? – притворно удивилась она.
– Боюсь, мадам Ховард этого не оценит.
– Неужели ты не романтик? – рассмеялась танцовщица. – Можешь забраться в окно по клену!
Я улыбнулся шутке и пообещал:
– Обдумаю это предложение.
Лязгнул засов; Ольга поцеловала меня в щеку и потянула на себя ручку входной двери. Когда она переступила через порог, я приподнял кепку над головой и поприветствовал хозяйку пансиона.
– Доброй ночи, мадам Ховард!
Тетушка сухо улыбнулась в ответ и прикрыла дверь.
Я пожал плечами и отправился в обратный путь. Прямой дорогой не пошел, покрутился по тихим улочкам, путая следы. Вдруг сиятельный оказался крепче, чем показалось на первый взгляд? Еще не хватало навести его на пансионат…
В клуб я вошел через главный вход и сразу предупредил дежурившего там Гаспара:
– Присматривайся к хромым, хорошо? Если кто покажется подозрительным, зови меня.
– Это как-то связано с Жилем?
– Нет, другая история. Крутится тут одни шпик. Августо Маркес, слышал о таком?
Гаспар отрицательно покачал головой.
– Гляди в оба! – потребовал я и поднялся в зал на втором этаже. Переговорил там с Антонио и встал у стенки с кепкой в руках.
Сегодня нас вновь почтил своим присутствием маркиз Арлин, и гости были один представительней другого. Мундиры и фраки, драгоценности и вечерние платья. Виктор Долин фланировал по залу с бокалом шампанского и принимал поздравления, на его губах блуждала нарциссическая полуулыбка. Альберт Брандт пользовался ничуть не меньшей популярностью, и друг на друга деятели искусств демонстративно не смотрели. Опять появился «импресарио» фон Страге; на него никто внимания не обращал, а вот экзотическая спутница барона притягивала заинтересованные взгляды словно магнит.
Софи беседовала с Анри Фальером, и у меня от ощущения грядущих неприятностей засосало под ложечкой. Вид у молодого человека был откровенно недобрым, лицо кривила брезгливая гримаса. Его рыжеволосая супруга общалась с инспектором Мораном; показалось, что они хорошо знают друг друга.
– Морис! – окликнул я буфетчика. – Поправь парик!
Морис Тома оглянулся на зеркало, привел голову в порядок и улыбнулся.
– Благодарю, Жан-Пьер.
– Будь добр, попроси подойти Виктора. На пару слов.
Буфетчик подозвал хореографа, и тот с нескрываемым удивлением поинтересовался:
– Чем обязан?
– Кто-то поручил частному детективу проследить за Ольгой, – сообщил я. – Завтра, когда будешь забирать ее из пансионата, предварительно убедитесь, что за тобой нет слежки.
Серовато-стального оттенка глаза Виктора Долина глянули на меня непривычно остро, но русский хореограф тут же расслабился, резким движением головы откинул спадавшие на лицо пряди волос и пообещал:
– Не беспокойтесь, это не первый неуравновешенный поклонник Ольги. Я обо всем позабочусь.
Виктор отправился фланировать по залу, и в этот момент Анри Фальер резко отступил от Софи и зашагал к лестнице.
– Просто подышу воздухом! – успокоил он встревожившуюся жену и сбежал по ступенькам на первый этаж.
Я воспользовался моментом и подал знак кузине, привлекая ее внимание. Софи приблизилась и негромко произнесла:
– Придется задержаться. Еще час или два.
– Чего хотел Фальер?
– Ты сам знаешь чего, – вздохнула Софи. – И знаешь, что теперь от меня уже ничего не зависит.
– Моран снова здесь.
– Я видела.
Софи вновь отправилась общаться с гостями, а я отошел к лестнице. Навстречу попался Анри Фальер, на меня он даже не взглянул, взял у буфетчика услужливо протянутый бокал шампанского и направился к жене.
Я не стал больше мозолить глаза гостям и спустился на первый этаж. Сменил на посту в коридоре Луку, уселся на стул и принялся зарисовывать в блокноте лицо Августо Маркеса. Попутно размышлял, сколько мы еще сумеем продержаться в подобном режиме, прежде чем крысы побегут с тонущего корабля. По всему выходило, что ждать этого остается очень недолго. И уж тем более нам было не потянуть войну ни с сицилийцами, ни с китайцами.
Толком порисовать не получилось. Постоянно кто-то пытался прорваться к танцовщицам, приходилось гонять подвыпивших поклонников, отвергнутых ухажеров, театральных обозревателей и прочую назойливую публику.
Когда девицы разошлись, стало спокойней, а потом появился Альберт Брандт и сообщил, что он идет раскочегаривать самоходную коляску.
– Мы поедем ко мне! – под конец объявил поэт с нескрываемым вызовом.
– Кузина – взрослая девочка, мсье Брандт, – пожал я плечами. – Просто не отрывайтесь от нас.
– Не стану, – пообещал Альберт, надел на голову низкий цилиндр и ушел на улицу.
Я сходил в подвал за револьвером, потом отыскал Луку и предупредил, что пора запрягать коляску.
– Минут через пятнадцать отчалим.
Громила без лишних слов отправился на задний двор, а я рассказал о нашем отъезде Гаспару и Антонио и встал у лестницы, дожидаясь появления Софи. Увидел ее и сразу отметил неестественно прямую спину и поджатые губы.
Софи направилась в кабинет, я нагнал ее и спросил:
– Проблемы?
– Будто не знаешь! – вздохнула хозяйка клуба. – Фальер из меня душу с этими бумагами вынул! – Она отперла дверь, взяла шляпку и сумочку и вернулась в коридор. – Маркиз тоже ведет себя непонятно. Разговаривал со мной сквозь зубы! Даже не знаю, какая муха его укусила!
Я рассказал о частном детективе, но Софи только покачала головой.
– Разбирайся с этим сам, Жан-Пьер!
Другого ответа я и не ожидал, поэтому усмехнулся.
– Разумеется, кузина.
Мы покинули «Сирену» и спустились с крыльца к самоходной коляске поэта.
– Как собираетесь ехать? – спросил я у Альберта.
– На следующем перекрестке поверну к набережной. В это время она уже пуста, – сообщил Брандт. Он кинул шляпу на сиденье, надел гогглы и принялся натягивать кожаные краги. – Устраивает?
– Устраивает, мсье Брандт, – кивнул я. – Только повозитесь с котлом еще минут пять. Мы перехватим вас сразу за поворотом.
– Как вам будет угодно, – до лицемерия учтиво улыбнулся мне поэт.
Я взбежал на крыльцо, попросил Гаспара присмотреть за кузиной и поспешил на задний двор.
Если кто-то и в самом деле вознамерится проследить за самоходной коляской поэта, то при определенной сноровке он непременно заметит и наш экипаж. А так – да мало ли куда мы могли поехать?
Лука выгнал коляску с заднего двора, а я закрыл ворота и заскочил к нему на козлы. Миновав узкий темный проезд, мы выкатились прямо к перекрестку и пересекли его, а на следующем повернули направо. Там шла сплошная стена домов, но после цирюльни на глаза попался темный переулок, и я скомандовал:
– Давай туда!
Лука заехал в небольшой дворик, крутанулся там и развернулся к выезду на дорогу.
– Не упустим? – засомневался он, поправляя заткнутый за пояс револьвер, который упирался ему под ребра.
– Не должны, – успокоил я громилу, надеясь, что Альберту хватит ума не дразнить меня, меняя согласованный маршрут.
Но нет – вскоре послышался шум парового движка и мимо нас прокатил ярко-красный самоходный экипаж, приземистый и удивительно элегантный. Я немного выждал, желая убедиться в отсутствии слежки, потом махнул рукой:
– Поехали!
Когда мы вывернули на дорогу, задние фонари самоходной коляски светились алыми маячками уже метрах в пятидесяти. Лука встряхнул вожжами, лошадь зацокала подковами немного бодрее, и наше отставание начало понемногу сокращаться.
– Полегче! – даже придержал я громилу. – Они на повороте встать могут!
Но не встали. Просто не доехали.
Во дворах вдруг отчаянно затрещал пороховой движок, и на дорогу выкатился массивный фургон. Поэт ударил по тормозам, и самоходная коляска едва не пошла юзом, но все же замерла в паре метров от неожиданного препятствия.
И тут же из фургона выскочили двое! Один с ходу подскочил к Альберту и ткнул его телескопическим шестом разрядника. Сверкнула ослепительная искра, и поэт завалился грудью на баранку. Второй налетчик сунулся к Софи, но в лицо ему хлопнул пистолетный выстрел. Бандит рухнул на дорогу, и тут же возник револьвер в руке его напарника.
Лука открыл стрельбу первым. Темень ночи разорвали длинные дульные вспышки, и налетчик переключил свое внимание на нас. Пятясь к фургону, он выстрелил раз-другой, и Лука вскрикнул и перекосился на один бок. К этому времени я уже выдернул из-за пояса «Веблей», перехватил его двумя руками и поймал на мушку едва различимую в темноте фигуру.
Отдача подкинула револьвер, бандит крутнулся на месте и упал на дорогу. Падение спасло ему жизнь – вторая моя пуля прошла выше и угодила в борт фургона. Налетчик начал подниматься на четвереньки, но тут Лука неожиданно точным для раненого выстрелом сбил его обратно. Но и сам после этого выронил оружие, зажал ладонью бедро и скорчился на козлах. Даже в темноте было видно, как быстро пропитывается кровью его штанина.
– Давай! – крикнул громила, и я без колебаний бросился на помощь кузине. Фургон дернулся, сдавая назад, но перепуганный водитель поспешил, и движок заглох. Софи разрядила второй ствол дерринджера в лобовое стекло; кто-то выскочил из-за руля и бросился наутек. Разглядеть удалось лишь спину.
Вокруг головы ранившего Луку бандита растекалось кровавое пятно; я не стал задерживаться у него, обежал фургон и ринулся вдогонку за водителем. Беглец заскочил в арку соседнего дома, и мой револьвер трижды плюнул вдогонку огнем, прежде чем тот окончательно растворился во мраке подворотни.
Едва ли попал – для меткого выстрела сумерки сгустились слишком уж сильно.
Преследовать водителя я и не подумал. На соседней улице уже вовсю надрывался полицейский свисток, а Софи шлепала поэта ладонями по щекам и кричала как оглашенная:
– Альберт! Альберт, очнись!
– Умолкни! – потребовал я. – Это просто разрядник!
Подъехала наша коляска; перетянувший ногу выше раны ремнем Лука едва сидел на козлах и был бледен как смерть.
– Надо убираться отсюда! – просипел он и заскрежетал зубами от боли. – Сейчас набегут легавые!
Я ухватил обмякшего поэта под мышки, выволок его из-за руля и затащил на заднее сиденье коляски.
– Софи, помогай! – поторопил замешкавшуюся кузину, а когда та устроила голову Альберта у себя на коленях, скомандовал Луке: – Дуйте в клуб! Живее!
Софи попыталась возразить, но коляска тут же развернулась и укатила вдаль по улице. Я быстро огляделся по сторонам и склонился над телом убитого метким выстрелом Луки налетчика.
Китайцы или сицилийцы?
Сицилийцы или китайцы?
Я сдернул закрывавший низ лица платок и запалил спичку.
Убитый оказался европейцем.
Джузеппе, выродок такой! Ты об этом еще пожалеешь!
Послышался едва слышный сип, я выпрямился и перебежал к типу, которого подстрелила Софи. Выстрел в упор хоть и пришелся в грудь, не сумел прикончить бандита.
Я это исправил. Просто приставил револьвер к голове подранка и спустил курок.
И тут же через три дома мелькнул отсвет электрического фонаря, и кто-то что было сил заголосил:
– Стоять! Ни с места!
