Действие четвертое
Зала в доме консула Берника. Рабочий стол вынесен. Ранний вечер, но из-за шторма и непогоды уже сумерки, и темнота продолжает сгущаться по ходу действия.
С л у г а зажигает люстру, д в е с л у ж а н к и вносят горшки, корзины и вазы с цветами, лампы, свечи и расставляют их по столам и подставкам для цветов вдоль стен. Р у м м е л ь во фраке, перчатках и с белым шейным платком отдает распоряжения, стоя посреди комнаты.
Р у м м е л ь (слуге). Свечи зажигай через одну, Якоб. Не надо сразу полной торжественности, пусть она станет сюрпризом. Так что и цветы… Хотя нет, пусть стоят. Как будто бы здесь всегда столько цветов.
Б е р н и к выходит из своего кабинета.
Б е р н и к (в дверях). Это что такое?
Р у м м е л ь. О, ты пришел? (Слугам.) Ступайте пока.
Слуги уходят в дальнюю левую дверь.
Б е р н и к (подойдя ближе). Руммель, что все это значит?
Р у м м е л ь. Это значит, что настал час твоей славы. Город устраивает сегодня шествие в честь первого из своих горожан.
Б е р н и к. Что ты такое говоришь?!
Р у м м е л ь. Шествие с музыкой. Мы хотели еще и с факелами, да побоялись в такую погоду. Но иллюминация будет. А уж в газетах это потом расхвалят лучше некуда!
Б е р н и к. Руммель, послушай – даже не думай об этом!
Р у м м е л ь. Да уж поздно – через полчаса шествие будет здесь.
Б е р н и к. А почему ты не сказал мне раньше?
Р у м м е л ь. Так аккурат потому. Боялся, что ты станешь чинить препоны. Зато я сговорился с твоей супругой, она позволила мне кое-что подготовить, а сама обещала подать закуски и напитки.
Б е р н и к (прислушивается). Что это? Мне показалось, поют – они уже на подходе?
Р у м м е л ь (у двери в сад). Поют? Нет, это всего лишь американцы. «Индиан гёрл» выводят к плавучему причалу.
Б е р н и к. Уже выводят?! Ох… Нет, Руммель, сегодня я ничего такого не могу, я болен.
Р у м м е л ь. Да, вид у тебя неважнецкий. Черт! Ты уж соберись, что ли, возьми себя в руки! Мы с Санстадом и Вигеланном в лепешку расшиблись, чтобы устроить шествие. Нам надо задавить противника тем, что нас будут громко и широко поддерживать. В городе плодятся слухи, скупку земель дольше в тайне не сохранить. Ты непременно должен прямо сегодня, под здравицы, песни и звон бокалов, короче, на высокой волне праздничного настроения поведать им, на какой риск ты пошел ради благоденствия общества. На этой высокой волне праздничного настроения, как я его назвал, у нас тут можно провернуть порядком разных дел. Но такую волну надо сперва поднять, иначе не сработает.
Б е р н и к. Да, да, да.
Р у м м е л ь. Особенно когда предстоит обнародовать такое деликатное и щекотливое обстоятельство. Слава богу, у тебя, Берник, безупречная репутация, тебе сам черт не брат. Но послушай меня, нам надо уговориться. Студент Тённесен написал песню, которая изящно и незамысловато начинается словами «Поднимем идеал, как знамя!». А учителю Рёрлунду поручено произнести приветственную речь, на которую ты, разумеется, должен ответить.
Б е р н и к. Руммель, сегодня вечером я не в силах. Не мог бы ты?..
Р у м м е л ь. Не могу при всем желании. Речи, как ты понимаешь, в основном будут адресованы тебе, ну и несколько слов нам, остальным. Я переговорил с Вигеланном и Санстадом. Мы считаем, ты мог бы в ответ возгласить здравицу за процветание нашего общества. Санстад выразит радость, что все слои общества едины, а Вигеланн пожелает, чтобы новые начинания не подрывали моральных устоев, на которых оно держится. Ну и я в нескольких приличествующих случаю оборотах коротко напомню о вкладе женщин, пусть и более скромном, но весьма значимом для нашего общества. Да ты не слушаешь меня!
Б е р н и к. Слушаю… да. Скажи, море сегодня очень опасное?
Р у м м е л ь. Боишься за «Пальму»? Она отлично застрахована.
Б е р н и к. Застрахована-то да, но…
Р у м м е л ь. И в полном порядке, что главное.
Б е р н и к. Хм… Даже если на судне авария, не обязательно ведь гибнут люди, правда? Бывает, пропадет само судно и груз или кто-то лишится багажа, может, документов, но…
Р у м м е л ь. Да кто там вспомнит при аварии о чемодане с бумагами, черт возьми!
Б е р н и к. Конечно. Нет, я имел в виду всего лишь… Послушай! Снова поют!
Р у м м е л ь. Это на «Пальме».
В правую дверь входит т о р г о в е ц В и г е л а н н.
В и г е л а н н. Ну вот, «Пальму» выводят к плавучему причалу, господин консул.
Б е р н и к. И вы, понимая толк в мореплавании, все же полагаете…
В и г е л а н н. Лично я полагаюсь на Провидение, господин консул. Тем более я только что побывал на судне и собственноручно раздал брошюры духовного содержания. Я верю, они послужат благословением.
Т о р г о в е ц С а н с т а д и п о в е р е н н ы й К р а п входят справа.
С а н с т а д (еще в дверях). Да уж, если эта история кончится добром, то в другой раз и бояться нечего. Смотрите-ка! Вечер добрый, вечер добрый!
Б е р н и к. Что-то не так, господин Крап?
К р а п. Молчу, молчу, господин консул.
С а н с т а д. Команда «Индиан гёрл» напилась в стельку, вся. Готов прозакладывать свою честь, живыми эти твари до места не дойдут.
Л о н а входит справа.
Л о н а (консулу Бернику). Ну вот, могу передать от него привет.
Б е р н и к. Он уже на борту?
Л о н а. Скоро будет. Мы простились у гостиницы.
Б е р н и к. И он все так же тверд в своем решении?
Л о н а. Тверд как скала.
Р у м м е л ь (у окна). Черт бы побрал эти новомодные штучки, никак не опущу штору.
Л о н а. Вы ее опускаете? Я думала наоборот…
Р у м м е л ь. Для начала надо ее опустить. Вы ведь знаете, да, что здесь сейчас будет?
Л о н а. Вроде знаю. Дайте помогу. (Берется за шнуры.) Придется в честь зятя шторы опустить, а хотелось бы поднять.
Р у м м е л ь. Это вы сможете сделать позже. Когда сад заполонит бурлящая толпа, шторы взлетят вверх, и взорам всех предстанет застигнутая врасплох счастливая семья. Дом гражданина должен быть как стеклянная витрина.
Берник вроде бы хочет что-то сказать, но отворачивается и быстро уходит в кабинет.
Р у м м е л ь. Так, давайте напоследок обсудим все еще раз. Господин Крап, идите к нам, поможете нам практической информацией.
Мужчины уходят в кабинет консула. Лона задергивает гардины на всех окнах и собирается поступить так же со стеклянной дверью в сад, как вдруг сверху на террасу спрыгивает У л а ф. У него плед через плечо и узелок в руках.
Л о н а. Господи, как ты меня напугал!
У л а ф (пряча узелок). Тише, тетя!
Л о н а. Ты всегда прыгаешь в окна? Далеко ли собрался?
У л а ф. Тсс, тише, молчи. Я хочу сбегать к дяде Юхану – просто добегу до пристани, попрощаюсь, и все. Спокойной ночи, тетя. (Проносится через сад и убегает.)
Л о н а. Нет, Улаф, останься! Улаф!
Ю х а н в дорожном костюме, с сумкой на плече входит, озираясь, в дверь справа.
Ю х а н. Лона!
Л о н а (оборачивается). Ты опять? Как так?
Ю х а н. У меня еще несколько минут в запасе. Я должен увидеть ее еще раз. Мы не можем расстаться так.
М а р т а и Д и н а, обе в пальто, младшая с небольшим саквояжем в руке, выходят из дальней левой двери.
Д и н а. К нему! К нему!
М а р т а. Да, к нему, Дина! Ты должна!
Д и н а. Он здесь!
Ю х а н. Дина!
Д и н а. Возьмите меня с собой!
Ю х а н. Что?
Л о н а. Ты хочешь?..
Д и н а. Да, возьмите меня с собой! Тот другой написал мне, что вечером объявит всем…
Ю х а н. Дина – так вы не любите его?
Д и н а. Я никогда не любила этого человека. Я утоплюсь во фьорде, если стану его невестой. О, как унизительны для меня были вчера его напыщенные слова! Как он не упустил случай дать мне почувствовать мое ничтожество, напомнить, что поднимает меня из грязи. Я не желаю и дальше быть ничтожеством. Я хочу уехать. Могу я поехать с вами?
Ю х а н. Да! Да! Тысячу раз да!
Д и н а. Я не стану долго обременять вас. Помогите мне перебраться туда и направьте на первых порах, а там…
Ю х а н. Ура! Все устроится, Дина!
Л о н а (показывая на дверь кабинета консула). Тсс! Тише, тише.
Ю х а н. Дина, я буду носить вас на руках!
Д и н а. Это вам не позволяется. Я хочу прочно стоять на своих ногах, и там за океаном у меня получится. Мне бы только уехать отсюда… О, эти дамы!.. Вы не поверите… Они тоже прислали мне сегодня письма. Ах, какое мне выпало счастье, ах, как благородно он поступил, мне надо ценить… Завтра, послезавтра, всегда они будут блюсти меня, проверять, достойна ли я его, хорошо ли стараюсь. Меня в страх вгоняет эта их благопристойность!
Ю х а н. Скажите, Дина, вы уезжаете только поэтому? Я ничего для вас не значу?
Д и н а. Ах, Юхан, вы для меня важнее всех на свете.
Ю х а н. О, Дина!
Д и н а. Они все говорят, я должна ненавидеть и презирать вас, это мой долг. А я не понимаю, при чем здесь долг, и никогда не пойму.
Л о н а. И не надо, девочка!
М а р т а. Не надо, а надо уехать с ним как его жена.
Ю х а н. Да, да!
Л о н а. Что-о-о? Дай я поцелую тебя, Марта! Вот этого я от тебя не ожидала.
М а р т а. Да уж, я думаю. Я и сама от себя такого не ждала. Но и мое терпение когда-то должно было лопнуть. Как же мы мучаемся здесь под игом правил и условностей! Отрекись от этого, Дина! Стань его женой. Сделай что-нибудь наперекор этим приличиям и запретам!
Ю х а н. Дина, что скажете?
Д и н а. Да, я хочу стать вашей женой.
Ю х а н. Дина!
Д и н а. Но прежде я хочу найти работу, состояться, как состоялись вы. Я не хочу, чтобы меня взяли, как вещь.
Л о н а. Да, так и будет!
Ю х а н. Хорошо. Я буду ждать и надеяться.
Л о н а. И непременно дождешься, мальчик! А теперь на корабль!
Ю х а н. Да, скорее на корабль! Ой, Лона, дорогая моя сестра, можно тебя на два слова. Послушай. (Отводит ее в глубь сцены и быстро что-то ей говорит.)
М а р т а. Дина, какая ты счастливица! Дай взгляну на тебя, еще разок поцелую – в последний раз.
Д и н а. Нет, не в последний – мы, конечно, увидимся еще, милая моя, любимая тетя.
М а р т а. Никогда! Пообещай мне это, Дина – никогда не возвращайся. (Берет ее за руки, вглядывается ей в лицо.) Ты плывешь к своему счастью, любимое мое дитя, за океан. О, сколько раз я уносилась туда мечтами из школьного класса! Там, должно быть, очень красиво – небеса просторнее, облака выше, дышишь свободой…
Д и н а. О, тетушка Марта, когда-нибудь и ты поедешь следом за нами.
М а р т а. Я? Никогда. Никогда. Тут у меня дело жизни, пусть маленькое, но мое. И я надеюсь, что теперь исполню свое предназначение.
Д и н а. Не знаю, как я расстанусь с тобой.
М а р т а. О, человек в состоянии расстаться со многим, Дина. (Целует ее.) Но тебе не придется пройти через это, милая ты моя. Обещай сделать его счастливым.
Д и н а. Я не хочу ничего обещать. Ненавижу обещания. Пусть все идет своим чередом.
М а р т а. Да, да, пусть. Просто оставайся такой же – настоящей и верной себе.
Д и н а. Постараюсь, тетя.
Л о н а (пряча в карман бумаги, которые ей отдал Юхан). Вот и славно, мальчик мой дорогой. А теперь иди.
Ю х а н. Да, время вышло. Прощай, Лона, спасибо за твою любовь. Прощай, Марта, и тебе спасибо, за верную дружбу.
М а р т а. Прощай, Юхан! Прощай, Дина! Счастья вам на все времена!
Она и Лона теснят их к двери в глубине сцены. Юхан и Дина быстро проходят садом. Лона закрывает за ними дверь и задергивает гардины.
Л о н а. Теперь мы остались одни, Марта. Ты потеряла ее, а я его.
М а р т а. Ты – его?
Л о н а. О, я наполовину потеряла его еще там. Мальчик только и мечтал стать на собственные ноги. Поэтому я вбила ему в голову, что скучаю по дому.
М а р т а. Поэтому? Тогда мне понятно, почему ты приехала. Но он потребует тебя обратно, Лона.
Л о н а. Старую кузину? На что я ему теперь? Мужчины рвут по живому в своем стремлении к счастью.
М а р т а. Бывает.
Л о н а. Но мы будем держаться друг друга, Марта.
М а р т а. Разве я тебе гожусь?
Л о н а. Кто, если не ты? Мы обе – приемные матери, и обе лишились своих детей, так ведь? Остались одни.
М а р т а. Да, одни. Поэтому знай – я любила его превыше всего на свете.
Л о н а. Марта! (Хватает ее за плечо.) Правда?!
М а р т а. В этих словах вся моя жизнь. Я любила его и ждала. Каждое лето ждала, что он вернется. И вот он приехал – и не заметил меня.
Л о н а. Любила его! И сама же дала ему в руки счастье…
М а р т а. Я его любила, потому и дала ему в руки счастье. Да, я его любила. Вся моя жизнь с его отъезда была для него. Что давало мне основания надеяться, хочешь ты спросить? Я полагаю, основания у меня были. Но когда он приехал – оказалось, что он ничего не помнит и не вспоминал. Он не заметил меня.
Л о н а. Дина затмила тебя, Марта.
М а р т а. Хорошо, что затмила. Когда он уезжал, мы были с ним одного возраста, а когда я увидела его вновь – о, этот ужасный миг, – до меня дошло, что теперь я на десять лет старше. Пока он там расцветал на ярком ясном солнышке, с каждым глотком воздуха впитывая молодость и здоровье, я сидела здесь взаперти и пряла, пряла…
Л о н а. Нить его счастья, Марта.
М а р т а. Да, золотую нить. Никакой горечи! Лона, мы с тобой были ему добрыми сестрами, правда?
Л о н а (обнимает ее). Марта!
Б е р н и к выходит из своего кабинета.
Б е р н и к (мужчинам в кабинете). Да, да, делайте все по вашему разумению. Когда будет пора, я конечно… (Закрывает дверь.) О, вы здесь. Послушай, Марта, надо бы тебе приодеться. Скажи Бетти, чтобы и она тоже. Мне не нужны роскошные туалеты, естественно, что-нибудь домашнее, изящное и милое. И поспешите.
Л о н а. И не забудьте счастливое смущение на лицах, Марта; на глаза наденьте радостный блеск.
Б е р н и к. И Улаф пусть спустится вниз, я хочу, чтобы он был подле меня.
Л о н а. Улаф… Хм…
М а р т а. Я предупрежу Бетти. (Уходит в дальнюю левую дверь.)
Л о н а. Ну вот, теперь еще грядет час великих торжеств.
Б е р н и к (не находя себе места, ходит взад-вперед). Нда… так вышло.
Л о н а. В такой миг человек должен быть горд и счастлив, полагаю.
Б е р н и к (глядя на нее). Хм.
Л о н а. В твою честь весь город украсят иллюминацией, говорят.
Б е р н и к. Да, они хотят чего-то в этом роде.
Л о н а. Все трудовые союзы примут участие в шествии, над колонной будут реять их знамена. Твое имя воссияет огненными буквами. И ночью телеграф отстучит во все уголки страны, что «горожане устроили овации консулу Бернику, застигнутому в окружении счастливой семьи, и восславили его как одного из столпов общества».
Б е р н и к. Так будет. И за окном прогремит «ура!», и восторженные крики толпы заставят меня показаться в дверях, и я принужден буду благодарить и кланяться.
Л о н а. О, принужден…
Б е р н и к. Думаешь, я счастлив в этот час?
Л о н а. Нет, я не думаю, что ты по правде можешь чувствовать себя очень счастливым.
Б е р н и к. Лона, ты презираешь меня.
Л о н а. Пока нет.
Б е р н и к. И права такого у тебя нет. Права презирать меня. Лона, ты не в силах вообразить, как я одинок в этом тесном увечном обществе, как я год за годом отступал от своего стремления прожить жизнь, наполненную высоким смыслом. Чего я по большому счету добился, как бы великолепно все это ни смотрелось? Какие-то незавершенные обрывки, детские забавы. А ничего иного или большего здесь не потерпят. Решись я сделать шаг вперед, опередить установленные на сегодня взгляды и мнения, меня отстранят от власти. Хочешь знать, кто мы, называемые столпами общества, на самом деле? Мы орудия общества, ни больше ни меньше.
Л о н а. Почему ты понял это только сейчас?
Б е р н и к. Потому что я много думал в последние дни. С тех пор, как ты приехала, но особенно сейчас, вечером. Ах, Лона, почему я не узнал тебя лучше тогда, в былые дни.
Л о н а. А если б узнал?
Б е р н и к. То ни за что бы не упустил. А если бы у меня была ты, я не дошел бы до такой жизни.
Л о н а. А ты не думал, чем могла бы стать для тебя та, кого ты выбрал вместо меня?
Б е р н и к. Я и так знаю. Она не стала тем человеком, какой нужен мне.
Л о н а. Потому что ты всерьез, в главном, никогда не делил с ней жизнь; никогда не давал ей занять независимого, честного положения в отношениях с тобой; потому что ты позволил ей всю жизнь изнемогать от чувства вины за позор близких, потерявших репутацию твоими стараниями.
Б е р н и к. Ну да, а виной всему ложь и внутренняя пустота.
Л о н а. Так почему ты не покончишь с ложью и пустотой?
Б е р н и к. Сейчас? Теперь уж поздно.
Л о н а. Карстен, скажи мне, какая радость тебе от этого внешнего блеска и обмана?
Б е р н и к. Мне – никакой. Я должен погибнуть вместе со всем этим обанкротившимся обществом. Но нам на смену идет новое поколение. Мой сын, вот для кого я работаю, и вот для кого я хочу что-то сделать в жизни. Придет время, когда правда низойдет на общество, и при ней мой сын выстроит свою жизнь более счастливо, чем его отец.
Л о н а. Выстроит счастье на лжи? Подумай, что ты передаешь в наследство своему сыну?!
Б е р н и к (борется с отчаянием). Я оставляю ему в тысячу раз худшее наследство, чем ты думаешь. Но когда-нибудь проклятие будет снято. И да… все же… (Взрывается.) Как вы могли так поступить со мной?! Но всё, сделанного не воротишь. Мне пора встречать шествие. Раздавить меня вам не удастся!
Справа вбегает встревоженный Х и л м а р Т ё н н е с е н с запиской в руках.
Т ё н н е с е н. Но это же… Бетти, Бетти!
Б е р н и к. Что еще? Они уже подходят?
Т ё н н е с е н. Нет, нет… но мне надо срочно поговорить с кем-нибудь… (Исчезает в дальней левой двери.)
Л о н а. Карстен, ты говоришь, мы приехали с одной мечтой – раздавить тебя. Дай я расскажу тебе, из материала какой пробы сделан этот человек, этот блудный сын, которого ваше общество высочайшей морали чуждается как чумного. Не стоит беспокоиться, он уже уехал.
Б е р н и к. Но он вернется.
Л о н а. Юхан не вернется никогда. Он уехал навек, и Дина с ним.
Б е р н и к. Он не вернется? И Дина уехала с ним?
Л о н а. Да, чтобы стать его женой. Влепили они пощечину вашему благопристойному обществу, как я когда-то.
Б е р н и к. Уехали… и она тоже… на «Индиан гёрл»!
Л о н а. Нет, такой бесценный груз он не мог доверить этой банде обормотов. Юхан с Диной отправились на «Пальме».
Б е р н и к. Ох! Так зачем же… напрасно… (Стремительно пересекает комнату, рывком распахивает дверь кабинета и кричит.) Крап, остановите «Индиан гёрл»! Он не поплывет сегодня.
К р а п (из комнаты). «Индиан гёрл» уже в море, господин консул.
Б е р н и к (закрывает дверь и говорит через силу). Поздно… и впустую…
Л о н а. Что случилось?
Б е р н и к. Нет, ничего. Отойди от меня…
Л о н а. Хм. Послушай, Карстен. Юхан просил передать, что он поручает мне позаботиться о его добром имени и репутации; когда-то он предоставил их в твое распоряжение, чтобы выручить тебя, а ты растоптал их, стоило ему уехать. Юхан сохранит молчание, но я вольна действовать по своему усмотрению. Видишь, у меня в руке два твоих письма.
Б е р н и к. Они у тебя! И теперь… ты хочешь… сегодня же вечером… наверно, во время чествования…
Л о н а. Я приехала сюда не разоблачать тебя, но встряхнуть, чтобы ты сам заговорил, по доброй воле. Из этого ничего не вышло. Ну так живи во лжи. Смотри – я рву твои письма. На, возьми обрывки. Теперь против тебя нет ни одной улики. Ты в полной безопасности, Карстен, ликуй – если можешь.
Б е р н и к (потрясенно). Лона, что же ты не сделала этого раньше?! Теперь поздно, теперь вся моя жизнь пошла прахом… Я не смогу жить после этого дня.
Л о н а. А что случилось?
Б е р н и к. Не спрашивай… Но я должен жить. И я хочу жить – ради Улафа. Он все исправит и искупит…
Л о н а. Карстен!
Х и л м а р Т ё н н е с е н стремительно возвращается.
Т ё н н е с е н. Никого не нашел, Бетти и той нет!
Б е р н и к. Что стряслось?
Т ё н н е с е н. Тебе я боюсь сказать.
Б е р н и к. Это что такое? Ты обязан мне сказать.
Т ё н н е с е н. Ну хорошо. Улаф сбежал на «Индиан гёрл».
Б е р н и к (отшатывается). Улаф? На «Индиан гёрл»? Нет! Нет!
Л о н а. Так вот оно что… Теперь я поняла… Он при мне выпрыгнул в окно…
Б е р н и к (в дверях своего кабинета, кричит в отчаянии). Крап, остановить «Индиан гёрл» любой ценой!
К р а п (выходит из кабинета). Никак невозможно, господин консул. Сами знаете, что…
Б е р н и к. Мы должны остановить судно. На борту Улаф!
К р а п. Как так?!
Р у м м е л ь (выходит из кабинета). Улаф сбежал? Не может быть!
С а н с т а д (входит). Его отправят на берег с лоцманом, господин консул.
Т ё н н е с е н. Нет, вот он пишет мне (показывает записку), что спрячется в трюме и вылезет, только когда они выйдут в открытое море.
Б е р н и к. Больше я его не увижу!
Р у м м е л ь. Что за глупости. Хорошее крепкое судно, только из ремонта.
В и г е л а н н (тоже выйдя из кабинета). У вас же и отремонтировано, господин консул!
Б е р н и к. Нет, больше я его не увижу. Потерял навеки. Лона, я понял вдруг, что никогда и не был ему настоящим отцом. (Прислушивается.) Что это?
Р у м м е л ь. Музыка. Подходит шествие со знаменами.
Б е р н и к. Я не могу. Я не хочу говорить речей и не в силах приветствовать народ…
Р у м м е л ь. Ты что это удумал? Деваться уже некуда.
С а н с т а д. Нельзя, господин консул. Подумайте, что поставлено на кон.
Б е р н и к. Да какая теперь разница? Для кого мне дальше работать?
Р у м м е л ь. И ты еще спрашиваешь? У тебя есть все мы и общество.
В и г е л а н н. Да, истинная правда.
С а н с т а д. И не забывайте, господин консул, что мы…
М а р т а входит из дальней левой двери. Музыка доносится приглушенно откуда-то с улицы.
М а р т а. Шествие уже на подходе, а Бетти нет дома. Не пойму, куда…
Б е р н и к. Дома нет! Вот видишь, Лона, никакой опоры, ни в горе, ни в радости.
Р у м м е л ь. Поднимите шторы! Крап, помогите мне. И вы тоже, господин Санстад. Вот досада, что семья как раз сейчас в разброде. Совершенно против сценария.
Поднимаются шторы на окнах и двери. Видно иллюминацию на улице. На доме напротив выведено огненными буквами «Да здравствует Карстен Берник, столп нашего общества!».
Б е р н и к (стыдливо пятится назад). Уберите это! Не хочу видеть! Потушите!
Р у м м е л ь. При всем уважении должен спросить – у тебя голова в порядке?
М а р т а. Что с ним такое, Лона?
Л о н а. Тсс! (Тихо говорит ей что-то.)
Б е р н и к. Уберите эти огненные буквы! Зачем так насмехаться? Разве вы не видите – они тянут к нам свои огненные языки?!
Р у м м е л ь. Должен признаться…
Б е р н и к. Ах, вы не понимаете! Но я, я… это мертвецкая и погребальный костер!
К р а п. Хм.
Р у м м е л ь. Знаешь что, ты слишком сильно переживаешь.
С а н с т а д. Мальчишка сплавает через океан, и вы получите его назад.
В и г е л а н н. Надо полагаться на Всевышнего, господин консул.
Р у м м е л ь. Да и на корабль тоже, Берник. Такие не идут ко дну.
К р а п. Хм.
Р у м м е л ь. Будь это один из тех плавучих гробов… Ну какими не гнушаются там, в большом мире…
Б е р н и к. Мне кажется, я за эти минуты поседел.
Г о с п о ж а Б е р н и к, укутанная с головой в большую шаль, входит через садовую дверь.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Карстен, ты знаешь?..
Б е р н и к. Знаю. Но ты, ты! Куда ты смотрела, как ты проглядела?!
Г о с п о ж а Б е р н и к. Послушай хотя бы!
Б е р н и к. Почему ты не следила за ним? Теперь я потерял его. Верни мне его, если сможешь!
Г о с п о ж а Б е р н и к. Я смогу, да. Он у меня!
Б е р н и к. У тебя?!
Г о с п о д а. А!
Т ё н н е с е н. Так я и думал.
М а р т а. Ты обрел его вновь, Карстен!
Л о н а. Но теперь изволь стать ему настоящим отцом.
Б е р н и к. Он у тебя?! Ты не обманываешь? Где он?
Г о с п о ж а Б е р н и к. Не скажу, пока ты его не простишь.
Б е р н и к. Уже простил… Но как ты узнала?
Г о с п о ж а Б е р н и к. Думаешь, от матери что-нибудь укроется? Я только страшно боялась, что ты догадаешься. Несколько фраз, брошенных им вчера… И когда его не оказалось в комнате, а одежда и рюкзак исчезли…
Б е р н и к. То что?
Г о с п о ж а Б е р н и к. Я побежала на берег, нашла Ауне, мы вышли в море на его лодке, американец уже снимался с якоря. Слава Богу, мы успели. Поднялись на борт, нам разрешили облазить трюм, и мы нашли его. Ах, Карстен, не наказывай его!
Б е р н и к. Бетти!
Г о с п о ж а Б е р н и к. И Ауне тоже!
Б е р н и к. Ауне? Что он? «Индиан гёрл» ушла в море?
Г о с п о ж а Б е р н и к. Нет, в том-то и дело…
Б е р н и к. Говори, говори!
Г о с п о ж а Б е р н и к. Ауне перепугался не меньше меня; поиски затянулись, стемнело, лоцман стал требовать… и Ауне осмелился твоим именем…
Б е р н и к. Что?
Г о с п о ж а Б е р н и к. Задержать судно до завтра.
К р а п. Хм.
Б е р н и к. О, какое несказанное счастье!
Г о с п о ж а Б е р н и к. Ты не злишься?
Б е р н и к. О, какое непомерное счастье, Бетти!
Р у м м е л ь. Ты все же чрезмерно совестлив.
Т ё н н е с е н. Да, как только дело доходит до небольшого сражения со стихиями, сразу… Уф!
К р а п (стоя у окна). Шествие входит в сад, господин консул.
Б е р н и к. Да, теперь пусть идут.
Р у м м е л ь. Сад сплошь заполнен людьми.
С а н с т а д. На улице не протолкнуться.
Р у м м е л ь. Весь город здесь, Берник! Восторг!
В и г е л а н н. Господин Руммель, давайте принимать это со смирением.
Р у м м е л ь. Знамена всех трудовых союзов! Что за шествие! А вон праздничный комитет во главе с учителем Рёрлундом.
Б е р н и к. Пусть входят, я сказал!
Р у м м е л ь. Послушай, но в таком возбуждении, как ты сейчас…
Б е р н и к. Что?
Р у м м е л ь. Пожалуй, я не откажусь произнести речь от твоего имени.
Б е р н и к. Нет, спасибо. Сегодня я хочу говорить сам.
Р у м м е л ь. Но ты знаешь, что должен сказать?
Б е р н и к. Да, Руммель, не волнуйся – теперь я знаю, что должен сказать.
Музыка между тем смолкает. Садовая дверь распахивается. В залу входит праздничный комитет во главе с Р ё р л у н д о м, следом д в о е с л у г с укрытой корзиной, затем г о р о ж а н е всех сословий, зала заполняется людьми до отказа. Безбрежная т о л п а со знаменами и флагами виднеется в саду и на улице.
Р ё р л у н д. Глубокоуважаемый господин консул! По удивлению, отразившемуся на вашем лице, я вижу, что мы незваными гостями вторглись в ваш счастливый семейный круг, собравший у мирного очага уважаемых и деятельных друзей и сограждан. Но движимые велением сердца, мы пришли прославить вас. Мы не впервые чествуем вас, но впервые воистину всем городом. Мы множество раз благодарили вас за прочность морального фундамента, на коем вы, так сказать, возвели наше общество. На этот раз в вашем лице мы приветствуем проницательного, бескорыстного, неутомимого и способного на жертвы гражданина, который выступил с начинанием, призванным, по мнению всех сведущих людей, стать мощным импульсом к земному процветанию и благоденствию этого общества.
Г о л о с а. Браво, браво!
Р ё р л у н д. Господин консул! На протяжении многих лет вы служите городу блистательным примером. Я говорю не о вашей образцовой семейной жизни и не о вашей безупречной нравственной репутации. Об этом уместно упомянуть в более приватной обстановке, а не в поздравительном адресе такого рода. Я имел намерение сказать о вашей общественной миссии, как она предстает взору всех и каждого. Хорошо оснащенные корабли выходят из ваших верфей и несут свои флаги в отдаленнейшие моря. Многочисленная и счастливая гвардия рабочих смотрит на вас, как на отца. Претворяя в жизнь новые начинания, вы заложили основу процветания сотен семей. Другими словами, вы опора общества в самом высоком значении этого слова.
Г о л о с а. Слушайте! Браво, браво!
Р ё р л у н д. Свет бескорыстия, осеняющий весь ваш жизненный путь, кажется таким невыразимо трогательным особенно в наше время. Вы намереваетесь сейчас обеспечить нас – я, не мудрствуя лукаво, назову ее просто и прозаично – железной дорогой.
М н о ж е с т в о г о л о с о в. Браво, браво!
Р ё р л у н д. Но это начинание подвержено трудностям, по большей части порожденным узкими собственническими интересами.
Г о л о с а. Слушайте, слушайте!
Р ё р л у н д. Так, например, не осталось безвестным обстоятельство, что некие индивиды, не принадлежащие к нашему обществу, опередили прилежных и трудолюбивых граждан города и гарантировали себе преимущества, кои по праву должны бы озолотить наш родной город.
Г о л о с а. Да, да! Слушайте!
Р ё р л у н д. Это прискорбное обстоятельство, естественно, известно и вам, господин консул. Невзирая на него, вы неуклонно следуете по пути воплощения ваших намерений, твердо веря, что гражданин страны должен видеть дальше своего местечка.
Р а з н ы е Г о л о с а. Хм! Нет, нет! Да, да!
Р ё р л у н д. И в вашем лице мы прославляем сегодня образцового гражданина страны, каким он должен быть и будет. Пусть ваше начинание обернется истинным и вечным счастьем для нашего общества! Железная дорога может стать путем проникновения к нам безнравственных элементов извне, но она же станет и путем быстрого избавления от них. Совсем отгородиться от дурных элементов мы теперь уже не в силах. Но то, что к этому праздничному вечеру, как говорит молва, мы скоропостижно и счастливо избавились от некоторых из них…
Г о л о с а. Тише, тише!
Р ё р л у н д. …я расцениваю как доброе предзнаменование для всего предприятия. То, что я упомянул здесь это событие, доказывает, что мы находимся в доме, где требования морали ставят выше семейных уз.
Г о л о с а. Браво, браво!
Б е р н и к (одновременно). Позвольте мне…
Р ё р л у н д. Еще несколько слов, господин консул. То, что вы совершили для этой части страны, вы безусловно совершали без задней мысли о награде, но мы все же надеемся, что вы не откажетесь принять от признательных сограждан скромный знак благодарности, особенно уместный в этот судьбоносный час, когда, по заверениям людей дела, мы стоим в начале новой эры.
М н о ж е с т в о г о л о с о в. Браво! Слушайте! Слушайте!
По знаку Рёрлунда слуги подносят корзину ближе. Члены праздничного комитета по ходу речи достают и вручают упомянутые предметы.
Р ё р л у н д. Позвольте вручить вам, господин консул, серебряный кофейный сервиз, дабы он украшал ваш хлебосольный стол, когда нам в будущем, как и многократно прежде, выпадет радость собраться в этом гостеприимном доме. И вас, господа, никогда не медлящих оказать помощь нашему первому горожанину, просим принять небольшие памятные дары. Этот серебряный бокал для вас, господин Руммель. Как часто вы, под звон бокалов, убедительно и красноречиво отстаивали гражданские интересы общества. Да представится вам еще много достойных поводов поднять и осушить этот бокал. Вам, господин Санстад, я вручаю альбом с фотографиями горожан. Ваше общепризнанное человеколюбие снискало вам, на зависть многим, друзей во всех сословиях общества… А вам, господин Вигеланн, для украшения вашего уединенного прибежища, я хочу преподнести это домашнее Евангелие в роскошном издании на веленевой бумаге. Годы умудряют, и вы давно пришли к глубокому и серьезному взгляду на жизнь. Ваши повседневные дела и заботы возвысились и облагородились помыслами о высшем и неземном. (Обращается к толпе.) А теперь, друзья мои, грянем «ура!» в честь господина консула Берника и его соратников! Столпам общества – ура, ура, ура!
В с е с о б р а в ш и е с я. Да здравствует Берник! Да здравствуют столпы общества! Ура! Ура! Ура!
Л о н а. Удачи, зять!
Наполненная ожиданием тишина.
Б е р н и к (начинает серьезно и медленно). Сограждане! Как изволил выразиться оратор, мы сейчас стоим в начале новой эры. Надеюсь, так оно и будет. Но чтобы двинуться по этому пути, мы должны принять правду – правду, которая до сегодняшнего вечера по всем статьям была в нашем обществе бездомной нищебродкой.
Удивление среди стоящих вокруг.
Б е р н и к. Я должен начать с того, что не принимаю хвалебных слов, которыми вы, господин учитель, как и приличествует случаю, осыпали меня. Я не заслужил их, потому что до сего дня не был человеком бескорыстным. Пусть я не всегда стремился к денежной выгоде, но все равно, как я теперь понимаю, мной почти всегда двигала жажда власти, влияния и признания.
Р у м м е л ь (тихо). Это еще что?
Б е р н и к. За это я не думаю оправдываться перед вами, мои сограждане, потому что по-прежнему считаю себя одним из самых способных среди нас.
М н о ж е с т в о г о л о с о в. Да, да, да!
Б е р н и к. Но я виню себя, что зачастую выбирал непрямые пути, а все потому, что боялся всем известной привычки нашего общества видеть нечистые и нечестные помыслы во всем, что бы человек ни сделал. И вот я подошел к делу, с этим связанному.
Р у м м е л ь. Хм, хм.
Б е р н и к. Ходят слухи о скупке земель. Все эти земли скупил я. Все-все. Я один.
П р и г л у ш е н н ы е Г о л о с а. Что он говорит? Консул? Берник?
Б е р н и к. Пока они в моих руках. Конечно же, я признался своим соратникам, господам Руммелю, Вигеланну и Санстаду, и мы договорились…
Р у м м е л ь. Это неправда! Докажи! Вот докажи!
В и г е л а н н. Ни о чем мы не договаривались!
С а н с т а д. Нет, ну я вам скажу…
Б е р н и к. Совершенно верно, мы не договаривались о том, что я сейчас скажу. Но надеюсь, эти трое господ поддержат меня в моем решении. Вечером я договорился сам с собой, что на все эти земли должны быть выпущены акции и каждый, кто захочет, сможет купить их.
М н о ж е с т в о г о л о с о в. Ура! Да здравствует Берник!
Р у м м е л ь (тихо консулу Бернику). Какое подлое предательство!
С а н с т а д (так же тихо). Все-таки надул нас!
В и г е л а н н. Нет, черт подери! Господи, что я говорю?
Т о л п а (снаружи). Ура, ура, ура!
Б е р н и к. Тише, господа. Я не заслужил восторгов, потому что мое решение не совпадает с моим изначальным намерением. Я хотел собрать все в своих руках и по-прежнему уверен, что наилучшим образом распорядиться этими землями можно, если они останутся целиком в одних руках. Выбор за вами. Если захотите, я готов управлять этими землями по мере сил и способностей.
Г о л о с а. Да, да, да!
Б е р н и к. Но сперва вы, мои сограждане, должны узнать обо мне все до конца. И пусть каждый из нас призовет себя на суд совести, дабы с сегодняшнего вечера в городе начался отсчет нового времени. А старое, с его фальшивым блеском, лицемерием, внутренней пустотой, показной благопристойностью и жалкими резонами, превратится в музей, открытый нам в назидание. И в этот музей мы сдадим – не так ли, господа? – и кофейный сервиз, и бокал, и альбом, и домашнее Евангелие в роскошном издании на веленевой бумаге.
Р у м м е л ь. Да, конечно.
В и г е л а н н (бурчит). Раз уж вы все отобрали, чего уж там…
С а н с т а д. Ради Бога.
Б е р н и к. А теперь главное признание обществу. Тут было сказано, что дурные элементы покинули нас сегодня. Я должен добавить то, чего вы еще не знаете. Вместе с человеком, который имеется в виду, уехала, чтобы стать его супругой…
Л о н а (громко). Дина Дорф!
Р ё р л у н д. Что?!
Г о с п о ж а Б е р н и к. Что ты сказал?
Всё приходит в движение.
Р ё р л у н д. Сбежала? Уехала с ним? С ним? Быть не может!
Б е р н и к. Чтобы стать его супругой, господин учитель. Скажу больше. (Тихо.) Бетти, крепись, ты должна это вынести. (Громко.) Я говорю: склоним головы перед этим человеком, ибо он великодушно взял на себя проступок другого. Сограждане, я хочу выпутаться из неправды, она отравила все фибры моего существа. Знайте же. Пятнадцать лет назад виновником был я.
Г о с п о ж а Б е р н и к (тихо и с дрожью в голосе). Карстен!
М а р т а (так же). О, Юхан!
Л о н а. Все-таки ты себя переборол!
Присутствующие потрясенно молчат.
Б е р н и к. Да, сограждане, виноват был я, а уехал он. Злые и лживые слухи, распространившиеся после его отъезда, опровергнуть теперь не в человеческих силах. Но тут я не решусь жаловаться. Пятнадцать лет назад я взлетел на этих слухах, паду ли я на них теперь, это решать каждому из вас как на духу.
Р ё р л у н д. Как гром грянул! Первый человек города! (Тихо госпоже Берник.) О, как мне жаль вас, сударыня!
Т ё н н е с е н. Вот так признание… ну я вам скажу…
Б е р н и к. Но не станем решать ничего сегодня. Я прошу каждого из вас пойти домой… собраться с силами… заглянуть в себя. Когда мир и покой овладеют вашими умами, тогда и выяснится, проиграл я или выиграл, решившись заговорить. Прощайте! И еще о многом, очень о многом я сожалею, но это дело лишь моей совести. Доброй ночи! Уберите праздничные украшения. Мы все чувствуем, что они неуместны.
Р ё р л у н д. Безусловно. (Тихо госпоже Берник.) Сбежала! Все-таки она была совершенно меня не достойна. (Вполголоса праздничному комитету.) Господа, после этого, полагаю, нам следует тихо ретироваться.
Т ё н н е с е н. Как человек после такого должен нести идеал, как знамя? Уф!
Новость стремительно передается из уст в уста. Участники шествия покидают сад. Руммель, Санстад и Вигеланн уходят, ожесточенно, но тихо пререкаясь. Хилмар Тённесен исчезает в правой части дома. В комнате в тишине остаются Берник, Бетти, Марта, Лона и поверенный Крап.
Б е р н и к. Бетти, сможешь ли ты простить меня?
Г о с п о ж а Б е р н и к (смотрит на него с улыбкой). Знаешь, Карстен, какие горизонты ты мне открыл? Я много лет так не радовалась!
Б е р н и к. Как так?
Г о с п о ж а Б е р н и к. Я много лет была уверена, что когда-то ты был моим, но потом я тебя потеряла. Теперь я знаю, что ты никогда моим не был. Но я завоюю тебя.
Б е р н и к (обнимает ее). Ах, Бетти, ты уже завоевала меня! Благодаря Лоне я смог увидеть тебя подлинную. Но где же Улаф?
Г о с п о ж а Б е р н и к. Да, сейчас ты его увидишь. Господин Крап!
Она тихо переговаривается с ним у задника. Крап выходит в садовую дверь. Во время следующей сцены постепенно гаснут все транспаранты и свет в домах.
Б е р н и к (тихо). Спасибо, Лона, ты спасла лучшее во мне – для меня.
Л о н а. Разве не этого я хотела?
Б е р н и к. Этого – или не этого? Я тебя никак не пойму.
Л о н а. Хм…
Б е р н и к. Значит, не ненависть? И не месть? Зачем ты тогда приехала?
Л о н а. Старая дружба не ржавеет.
Б е р н и к. Лона!
Л о н а. Когда Юхан рассказал мне об этой лжи, я поклялась себе – герой моей юности вернется к правде и свободе.
Б е р н и к. Разве я, жалкий человек, заслужил такое?
Л о н а. Карстен. Если бы мы, женщины, спрашивали с вас по заслугам…
Из сада вместе с У л а ф о м входит м а с т е р А у н е.
Б е р н и к. Улаф!
У л а ф. Отец, обещаю, я никогда больше…
Б е р н и к. Не сбежишь?
У л а ф. Да. Обещаю, отец.
Б е р н и к. А я обещаю, что у тебя никогда не будет повода. Ты будешь жить не для того, чтобы унаследовать мое дело, а чтобы найти в жизни свое призвание.
У л а ф. И ты разрешишь мне стать, кем я захочу?
Б е р н и к. Да, разрешу.
У л а ф. Спасибо. Тогда я хочу не быть столпом общества.
Б е р н и к. Вот как? А почему?
У л а ф. Как-то это скучно, по-моему.
Б е р н и к. Ты будешь самим собой, Улаф. А остальное приложится. А вы, Ауне…
А у н е. Знаю, господин консул. Я уволен.
Б е р н и к. Мы не расстаемся, Ауне. И простите меня.
А у н е. Как так? Судно-то нынче в море не выйдет.
Б е р н и к. И завтра тоже не выйдет. Я дал вам слишком мало времени. Надо взглянуть на него повнимательнее.
А у н е. Взглянем, господин консул. И пустим в дело ваши новые машины.
Б е р н и к. Так тому и быть. Но работайте на совесть и основательно. У нас тут много чего нуждается в основательном ремонте на совесть. Ну, доброй ночи, Ауне.
А у н е. Доброй ночи, господин консул. И спасибо, спасибо, спасибо. (Уходит направо.)
Г о с п о ж а Б е р н и к. Вот все и разошлись.
Б е р н и к. И мы одни. Имя мое не горит огненными буквами, во всех домах погасли огни.
Л о н а. Тебе хочется снова зажечь их?
Б е р н и к. Ни за что на свете. О, откуда я вернулся! Вы ужаснетесь, если узнаете. Я словно бы очнулся после отравления и вошел в разум. И теперь прямо чувствую, что молодею душой и телом. Подойдите ближе, встаньте плотнее вокруг меня. Иди сюда, Бетти! И Улаф, мальчик мой! И ты, Марта, – я как будто бы не замечал тебя все эти годы.
Л о н а. В это я легко верю. У вас тут не общество, а клуб старых перечников, женщин вы вовсе не замечаете.
Б е р н и к. Правда, правда, поэтому – и это твердо решено, ты, Лона, не уедешь от нас с Бетти.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Да, Лона, ты не должна уезжать.
Л о н а. Конечно, а то как я объясню, что бросила молодых, когда вы только собираетесь строить дом? Разве я не приемная мать? Мы с Мартой, две старые тетки… Куда ты смотришь, Марта?
М а р т а. Небо проясняется. И светлеет над морем. Путь «Пальмы» будет счастливым.
Л о н а. Счастье у нее на борту.
Б е р н и к. А нас – нас ждет долгий важный день в трудах, особенно меня. Пусть наступает. Только бы вы были рядом, мои верные женщины, солдаты правды. Это я тоже понял за последние дни: вы, женщины, и есть столпы общества, его опора.
Л о н а. Не много же ты понял, зять. (Кладет руку ему на плечо.) Нет, столпы общества – дух свободы и дух правды.
