Н о р а.   Хелен, спрячь елку получше, чтобы ребята не углядели. Пусть увидят ее вечером, сразу нарядную. (Посыльному.) Сколько с меня?

П о с ы л ь н ы й.   Пятьдесят эре.

Н о р а.   Вот, возьми крону. Нет, нет, оставь сдачу себе.

Н о р а   (достает из кармана пакетик миндальных печеньиц, съедает несколько штучек; потом осторожно подходит к двери кабинета, прислушивается). Ага, он дома. (Тихонько напевая, идет к столику рядом с печкой.)

Х е л м е р   (из кабинета). Это ласточка моя там щебечет?

Н о р а   (распаковывая свертки). Ласточка.

Х е л м е р.   Белочка моя там чем-то шуршит?

Н о р а.   Угадал.

Х е л м е р.   А давно белочка домой вернулась?

Н о р а.   Только что. (Прячет печенье в карман и утирает рот.) Торвалд, иди сюда, посмотри, что я купила.

Х е л м е р.   Не отвлекай меня! (Чуть погодя приоткрывает дверь и выглядывает в гостиную, с пером в руках.) Купила, говоришь? Эту огромную кучу? Похоже, моя маленькая свистушка опять спустила уйму денег…

Н о р а.   Знаешь что, в этом году нам не грех и гульнуть немножко. Первое Рождество, когда не надо считать каждый грош.

Х е л м е р.   Сорить деньгами нам все равно не по средствам, даже не думай.

Н о р а.   Не сорить, Торвалд, но чуточку шикануть мы ведь можем? Правда? Самую чуточку. У тебя теперь жалованье большущее, ты будешь зарабатывать много-много-много.

Х е л м е р.   С нового года. А получу новое жалованье только в конце квартала.

Н о р а.   Подумаешь! Можно пока занять.

Х е л м е р.   Нора! (Подходит к ней и в шутку берет ее за ухо.) У кого-то сегодня ветер в голове гуляет, да? Представь себе: я займу тысячу крон, ты профукаешь их за Рождество, а в Новый год слетит с крыши черепица – и нет меня.

Н о р а   (зажимает ему рот рукой). Фу! Не говори гадости!

Х е л м е р.   Ну а вдруг. И что тогда?

Н о р а.   Тогда кошмар. Но мне было бы совершенно все равно, есть у меня при этом долги или нет.

Х е л м е р.   А людям, у которых я занимал?

Н о р а.   Ой, да какая разница?! Они мне чужие.

Х е л м е р.   Нора, Нора, имя тебе женщина… Но шутки в сторону: ты мою позицию знаешь. Никаких долгов. Никогда ни у кого денег не занимать. В доме, построенном на долгах и займах, всегда есть что-то несвободное, некрасивое. Смотри, как стойко мы с тобой держались до сих пор, уж потерпим еще немножко, осталось всего ничего.

Н о р а   (отходит к печи). Конечно, Торвалд, как скажешь.

Х е л м е р   (идет за ней). Ну вот. Ласточка моя маленькая сразу крылышки повесила. И белочка теперь дуется, да? (Достает портмоне.) Нора, угадай, что у меня здесь?

Н о р а   (стремительно оборачивается). Деньги!!

Х е л м е р.   Держи-ка. (Протягивает ей несколько купюр.) Господи, а то я не понимаю, сколько трат в Рождество.

Н о р а   (считает). Десять-двадцать-тридцать-сорок. О, спасибо, Торвалд. Теперь мне на все хватит.

Х е л м е р.   Да уж, постарайся.

Н о р а.   Конечно, еще бы, само собой. Но иди посмотри, что я купила. И так дешево! Вот, это Ивару – обновки и сабля. Бобу лошадка и труба. И куколка с кроваткой для Эмми. Совсем простенькая, да она все равно мигом сломает. Прислуге отрезы на платья и шали. Старухе Анне-Марии надо бы что-нибудь получше, конечно.

Х е л м е р.   А что там в пакете?

Н о р а   (вскрикивает). Нет, Торвалд, чур до вечера не смотри!

Х е л м е р.   Ладно, ладно. А скажи, мотовка маленькая, себе ты что-нибудь присмотрела?

Н о р а.   Мм… вот незадача… А мне ничего не надо.

Х е л м е р.   Конечно, надо. Давай, придумай что-нибудь разумное. Чего бы тебе хотелось?

Н о р а.   Торвалд, я правда не знаю. Хотя…

Х е л м е р.   Что?

Н о р а   (игриво теребит его пуговицы, не поднимая глаз). Если ты хочешь сделать мне подарок, ты мог бы… мог бы…

Х е л м е р.   Ну говори же…

Н о р а   (скороговоркой). Ты мог бы дать мне денег, Торвалд. На свое усмотрение… А я бы на днях сходила и купила себе что-нибудь.

Х е л м е р.   Нора, но…

Н о р а.   Торвалд, милый мой, добрый мой, очень, очень тебя прошу. А я заверну денежки в золоченую бумажечку и повешу на елку. Правда смешно?

Х е л м е р.   А как зовут этих птичек-невеличек, которые вечно пускают деньги на ветер?

Н о р а.   Мотовки, помню, помню. Но давай все-таки сделаем, как я говорю, Торвалд. У меня будет время подумать, что мне нужнее всего. Скажи, это самое разумное, правда?

Х е л м е р   (улыбаясь). Было бы самое разумное при одном условии – если на деньги с елки ты и впрямь купишь себе дельный подарок. Но ведь все уйдет на хозяйство, потратится на всякую ерунду, а я потом снова раскошеливайся.

Н о р а.   Ну Торвалд!

Х е л м е р.   Нора, малышка моя (обнимает ее за талию), факты упрямая вещь: мотовка прелестна, но деньгам она счета не знает. Невероятно, в какую сумму встает содержание такой птички.

Н о р а.   Фу, как тебе не стыдно так говорить? Я экономлю везде, где только могу.

Х е л м е р   (смеется). Золотые слова – где только могу. В том и дело, что ты нигде не можешь.

Н о р а   (напевая и довольно улыбаясь). Торвалд, знал бы ты, сколько расходов у нас, ласточек и белочек.

Х е л м е р.   Я тебе поражаюсь, Нора. Ты копия своего отца. Готова наизнанку вывернуться, лишь бы раздобыть денег. А чуть в руки возьмешь – и нет их, утекли между пальцев быстрее воды; куда делись, ты никогда не знаешь. Ничего не попишешь, такая уж ты. У вас это в крови, по наследству, видно, передается. Да, да, да.

Н о р а.   О, я не прочь унаследовать побольше папиных черт.

Х е л м е р.   А я хочу, чтобы ты не менялась и оставалась всегда такой же маленькой милой ласточкой. Но послушай-ка, я вот еще что хотел спросить. У тебя сегодня такой – слова не подберу – заговорщицкий вид.

Н о р а.   Неужели?

Х е л м е р.   Нет, правда. Ну-ка посмотри мне в глаза.

Н о р а   (смотрит на него). Так?

Х е л м е р   (грозит ей пальцем). Сластена часом не гульнула в городе?

Н о р а.   Нет. Как ты мог такое подумать?

Х е л м е р.   Неужели сластена не заглянула в кондитерскую?

Н о р а.   Нет, уверяю тебя, Торвалд, не заглядывала.

Х е л м е р.   Ни ложечки варенья?

Н о р а.   Да нет же.

Х е л м е р.   Ни штучки или парочки миндальных печеньиц?

Н о р а.   Нет, Торвалд, я же сказала…

Х е л м е р.   Ну, ну, ну, я просто шучу.

Н о р а   (идет к столику с подарками). Мне и в голову не придет делать тебе наперекор.

Х е л м е р.   Да я знаю, знаю. К тому же ты дала мне слово. (Подходит к ней.) Ладно, радость моя, не буду выпытывать у тебя твои рождественские тайны. Как свечи на елке вечером зажгутся, так мы всё и узнаем.

Н о р а.   Ты не забыл позвать доктора Ранка?

Х е л м е р.   Забыл, но он разумеется празднует с нами. Днем заглянет, приглашу его. Я заказал очень хорошего вина. Нора, милая моя, как я радуюсь сегодняшнему вечеру! Ты себе не представляешь.

Н о р а.   И я тоже. А уж дети в каком восторге будут!

Х е л м е р.   Ох и приятное это дело, скажу тебе: получить хорошую, надежную должность, иметь солидное жалованье! Даже просто думать об этом и то большое удовольствие, правда?

Н о р а.   Да, чудесно!

Х е л м е р.   Помнишь прошлое Рождество? Три недели кряду ты каждый вечер запиралась и чуть не до утра мастерила цветы на елку и сюрпризики для нас. Мне кажется, так долго я никогда не скучал.

Н о р а.   Мне было не до скуки.

Х е л м е р   (смеясь). Но результат превзошел все ожидания.

Н о р а.   Опять будешь меня дразнить, да? Ну чем я виновата, что кот пробрался в комнату и все разодрал?

Х е л м е р.   Конечно, не виновата, бедная моя Нора, малышка моя. Ты очень хотела порадовать нас, вот что главное. Но хорошо, что безденежье позади.

Н о р а.   Да, это чудесно!

Х е л м е р.   Теперь мне не надо вечерами скучать одному, а тебе не надо ломать любимые мои глазки и нежные мягкие пальчики…

Н о р а   (хлопает в ладоши). Ничего такого не надо, да, Торвалд? Все позади, ура! Как чудесно это слышать! (Берет его под руку.) Вот послушай – я уже придумала, как мы все устроим. Сразу после Рождества… (Звонок в дверь.) Звонят. (На ходу наводя порядок.) Явился кто-то. Вот докука.

Х е л м е р.   Если ко мне, меня дома нет, не забудь.

Г о р н и ч н а я   (в дверях). К вам дама незнакомая…

Н о р а.   Хорошо, проводи ее сюда.

Г о р н и ч н а я   (Хелмеру). И доктор тоже пришел.

Х е л м е р.   Он прошел прямо ко мне?

Г о р н и ч н а я.   Да.

Г о с п о ж а   Л и н д е   (нерешительно). Здравствуй, Нора.

Н о р а   (не узнавая). День добрый…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Не узнаёшь.

Н о р а.   Признаться, я… хотя… (Всплескивает руками.) Кристина? Ты? Не может быть!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я.

Н о р а.   Кристина!! А я-то хороша, тебя не узнала. Но и то сказать… (Тихо.) Кристина, ты очень изменилась.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да уж наверно. За девять-десять лет долго ли…

Н о р а.   Неужели мы так долго не виделись? Да, получается так. Ничего себе! Последние восемь лет пролетели как одна счастливая минута. Так ты приехала в город?! Не испугалась далекого путешествия по зимней дороге? Героиня!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я приехала нынче утром, на пароходе.

Н о р а.   Решила весело провести Рождество. Вот молодчина. Уж мы повеселимся! Но что ж ты не снимаешь пальто? Ты ведь не мерзнешь, нет? (Помогает ей.) А ну-ка, давай устроимся поуютнее, здесь, у печки. Нет, нет, лучше садись в кресло! А я в качалку. (Берет гостью за руку.) Вот так хорошо, и лицо снова твое, прежнее… это только в первую секунду… но ты как будто побледнела. И похудела вроде.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   И очень, очень постарела.

Н о р а.   Ну, может быть, чуть-чуть. Самую-самую малость. Совсем незаметно. (Вдруг серьезнеет и собирается с духом.) Да что ж я все трещу, безмозглая болтушка! Милая, дорогая Кристина, прости меня, пожалуйста.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   О чем ты, Нора?

Н о р а   (тихо). Бедная моя, ты ведь овдовела.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да. Три года назад.

Н о р а.   Я читала в газетах. Кристина, поверь, все время думала написать тебе, но раз за разом откладывала. То одно отвлечет, то другое…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я понимаю, дорогая Нора.

Н о р а.   Нет, Кристина, я дурно поступила. Ох, бедная, сколько же тебе пришлось пережить… И он ведь не оставил тебе ничего?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Не оставил.

Н о р а.   И детей нет?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нет.

Н о р а.   Выходит – совсем ничего?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ничегошеньки. Даже тоски по себе, чтобы хоть страдать и горевать, и той не оставил.

Н о р а   (смотрит на нее недоверчиво). Неужто так бывает?

Г о с п о ж а   Л и н д е   (невесело улыбается, приглаживает волосы рукой). Иногда бывает, Нора.

Н о р а.   Одна-одинешенька. Как же это, наверно, тяжело. А у меня трое чудесных малышей. Жаль, не могу их тебе показать, пошли с нянюшкой погулять. Но расскажи подробно…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нет, нет, лучше ты рассказывай.

Н о р а.   А вот и нет, ты первая. Сегодня я своему эгоизму воли не дам, поговорим о твоих делах. Только одно скажу, и все. Ты уже слышала, какая у нас большая радость?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нет. Какая?

Н о р а.   Муж стал директором в Акционерном банке! Представляешь?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Твой муж?! Вот так счастливый поворот…

Н о р а.   Ужасно счастливый! Адвокатские заработки ненадежны, особенно если человек готов иметь дело только с порядочными и безупречными фирмами. Торвалд именно так и работал, и я совершенно с ним согласна. Знала бы ты, как мы рады! Он вступит в должность прямо с нового года, ему положили большое жалованье и солидный процент. Теперь мы заживем совсем, совсем по-другому, сами себе хозяева. О, Кристина, какое же это облегчение. Я просто счастлива! Господи, как замечательно иметь много денег, чтобы все время о них не думать, скажи?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да, прекрасно иметь все необходимое.

Н о р а.   Нет, не просто самое насущное, а по-настоящему много-много денег!

Г о с п о ж а   Л и н д е   (улыбаясь). Нора, Нора, смотрю, практичности в тебе не прибавилось. В школе ты слыла мотовкой и транжирой.

Н о р а   (тихо смеясь). Вот и Торвалд так же говорит. (Грозит пальцем.) Только не такая ваша Нора мотовка, как вы изволите думать. Да и что мне было транжирить, когда мы жили в обрез. Работали оба, иначе не получалось.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ты тоже работала?

Н о р а.   Да, по мелочи: шитье, вышивка, вязанье, (вскользь) другое разное. Ты знаешь, наверное, что после нашей свадьбы Торвалд ушел из министерства. Повышения там не предвиделось, а ему надо было зарабатывать больше прежнего. Он как прóклятый вкалывал, с утра до вечера, да еще все время искал приработок. А сил ему не хватило, надорвался. К концу года так заболел, что врачи сказали – умрет, если не вывезти его на юг, в жаркий климат.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да, помню, вы целый год в Италии провели.

Н о р а.   Нам, как ты догадываешься, непросто было сняться с места, Ивар только что родился. Но и не поехать было нельзя. О, мы чудесно путешествовали. И Торвалд вернулся к жизни. Но стоило это огромных денег, Кристина.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Еще бы, могу себе представить.

Н о р а.   Тысяча двести спесидалеров. Четыре тысячи восемьсот крон. Это серьезные деньги, знаешь ли.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да. Но счастье, когда в таких обстоятельствах они у человека есть.

Н о р а.   Конечно. Нам их дал папа, скажу тебе честно.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Вот оно что. Он ведь как раз в то время и умер, да?

Н о р а.   Аккурат тогда. Представляешь, я не смогла поехать ухаживать за ним. Ивар должен был родиться со дня на день. Бедный Торвалд, приговоренный врачами к смерти, требовал моих забот. Милый мой, добрый мой папочка, так я и не повидалась с ним. Ни о чем я так не горюю, как об этом.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я знаю, ты его очень любила. Но в Италию вы все-таки уехали?

Н о р а.   Уехали. Деньги у нас теперь были, врачи торопили, и месяц спустя мы тронулись в путь.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   И муж там действительно вылечился?

Н о р а.   Да, домой он вернулся как огурчик.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   А тогда почему доктор?

Н о р а.   Какой доктор?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я пришла одновременно с доктором. Мне послышалось, горничная сказала «доктор».

Н о р а.   А, так это доктор Ранк. Он просто в гости зашел. Ранк наш ближайший друг, хоть раз в день непременно заглянет. Нет, Торвалд с тех пор больше не хворал, и дети крепкие и здоровые, и я сама. (Прыгает и хлопает в ладоши.) Боже, Боже, что за чудо – жить и быть счастливой! Ой, я опять себя дурно веду, говорю все о себе да о себе. (Садится на скамеечку рядом с Кристиной и кладет руки ей на колени.) Не сердись на меня! Скажи, а ты правда не любила своего мужа? Зачем же ты вышла за него?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Мама была еще жива, но уже слегла и нуждалась в уходе. А кроме нее, двое младших братьев тоже на моем содержании. Я посчитала невозможным отказать ему.

Н о р а.   Да, ты была права, наверно. А он тогда был богач?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Во всяком случае, весьма состоятельный, пожалуй. Но дела вел очень рискованно. После его смерти все пошло прахом, и я осталась ни с чем.

Н о р а.   И?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Пришлось биться за жизнь. То лавочку открою, то уроки даю, бралась за все подряд. Три последних года были для меня как один бесконечный рабочий день. Но теперь всё. Бедная моя мама больше во мне не нуждается, отошла с миром. И мальчикам я не нужна – оба пристроены, служат и содержат себя сами.

Н о р а.   Какое, должно быть, облегчение для тебя…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нет, что ты, одна только неописуемая пустота. Для кого мне жить? (Нервно встает.) Потому я и сбежала из нашего медвежьего угла, не выдержала. Здесь наверняка легче найти себе применение. Если мне посчастливится получить постоянное место, какую-нибудь работу в конторе, например…

Н о р а.   Кристина, конторская служба страшно выматывает, а у тебя и без того изможденный вид. Лучше тебе все-таки поехать на воды.

Г о с п о ж а   Л и н д е   (встает у окна). Нора, у меня нет папы, который ссудил бы мне денег на поездку.

Н о р а   (вставая). Кристина, не злись на меня.

Г о с п о ж а   Л и н д е   (обернувшись). Это ты на меня не злись, дорогая Нора. Самое плохое в моем положении, что становишься желчным. Зарабатывать не для кого, а все равно приходится наизнанку выворачиваться, кормиться-то по-прежнему надо. Вот и делаешься эгоисткой. Когда ты рассказала мне о счастливых переменах в вашей жизни, я – ты не поверишь – обрадовалась не столько за вас, сколько за себя.

Н о р а.   Почему? А, понимаю, понимаю. Ты думаешь, Торвалд сумеет помочь тебе.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да, у меня мелькнула такая мысль.

Н о р а.   Он и поможет конечно же. Только доверь это дело мне, о, я все устрою в лучшем виде, тонко и деликатно. Подлащусь как он любит. Ой, мне ужас как хочется помочь тебе!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нора, какая ты милая: переживаешь за меня, хочешь помочь, хотя сама трудной жизни не нюхала. Меня это трогает вдвойне.

Н о р а.   Я не нюхала?

Г о с п о ж а   Л и н д е   (улыбаясь). Бог мой, Нора, твое шитье-вышиванье… Ты как дитя.

Н о р а   (мотнув головой, принимается ходить по комнате). Зря ты так высокомерно.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Прости?

Н о р а.   Вот все вы так. Думаете, ни на что серьезное я не гожусь…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ну…

Н о р а.   …что никаких испытаний в этом сложном мире мне не выпадало…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Дорогая Нора, ты только что рассказала мне обо всех своих злоключениях…

Н о р а.   Ха, да это мелочи. (Тихо.) О настоящих я тебе не рассказывала.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Настоящих? О чем ты?

Н о р а.   Ты меня уж совсем ни в грош не ставишь, Кристина, и напрасно. Вот ты гордишься, что не год и не два на износ работала ради матери.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я не заношусь, не дай Бог. Но действительно радуюсь и горжусь, что сумела сделать последние мамины годы пусть не совсем безбедными, но все же.

Н о р а.   А еще ты гордишься, вспоминая, сколько сделала для братьев.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Мне кажется, я вправе гордиться.

Н о р а.   И мне так кажется. Но если хочешь знать, мне тоже есть чем гордиться и с радостью вспоминать.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   В этом я нисколько не сомневаюсь. Но к чему ты клонишь?

Н о р а.   Говори тише! Чего доброго Торвалд услышит. Ни за какие коврижки он не должен узнать… и никто не должен, одна ты, Кристина.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Узнать? Что именно?

Н о р а.   Иди поближе. (Тянет ее, усаживает рядом с собой на диван.) Да, мне тоже есть чем гордиться и чему радоваться! Это я спасла жизнь Торвалда!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Спасла? Что значит – спасла?

Н о р а.   Я же рассказывала тебе о поездке в Италию. Если бы не она, Торвалд бы не выкарабкался.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да. И твой папа дал необходимую сумму.

Н о р а   (улыбнувшись). Торвалд и все кругом так и считают, хотя…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Хотя что?

Н о р а.   Папа не дал нам ни гроша. Все деньги на поездку раздобыла я.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ты? Эту огромную сумму?

Н о р а.   Тысячу двести спесидалеров. Четыре тысячи восемьсот крон. Ну, что теперь скажешь?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нора, да это невозможно. Если только ты в лотерею выиграла…

Н о р а   (высокомерно). В лотерею? (Фыркает.) Тоже мне заслуга.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Как же ты их раздобыла?

Н о р а   (напевает с заговорщицким видом). Траля-траля-ля-ля-ля…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Занять деньги ты не могла…

Н о р а.   Да? Почему не могла?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Жена не может взять в долг без согласия мужа.

Н о р а   (вскинув голову). Однако если у этой жены есть сметка и практическая жилка и она возьмется за дело с умом, то…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нора, я не совсем понимаю…

Н о р а.   И не надо. Никто и не говорит, что я занимала деньги. Я могла достать их иначе. (Откидывается на спинку дивана.) Мне их мог подарить обожатель. С такой привлекательной внешностью, как у меня…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ты сумасшедшая.

Н о р а.   Зато ты сейчас лопнешь от любопытства.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нора, милая, ты ведь не натворила глупостей сгоряча?

Н о р а   (выпрямляясь). Разве спасти мужа такая уж глупость?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Глупость – делать это тайком, не посвятив мужа в свои планы.

Н о р а.   В том и дело, что его ни во что нельзя было посвящать! Господи Боже, пойми, ему даже не говорили, что он болен смертельно. Это мне врачи сообщили, что речь о жизни и смерти и спасти его может только переезд на юг. Думаешь, я не начала с простых заходов? Уши ему прожужжала, что теперь принято после свадьбы путешествовать за границу и я тоже мечтаю о медовом месяце, умоляла и пускала слезу, даже спекулировала своим интересным положением, мол, изволь исполнять мои прихоти, ну и намекнула, что он мог бы взять заём. Как он разъярился, Кристина! Заявил, что я совсем рассудок потеряла и он как муж обязан пресекать мои вздорные капризы – как-то так он их назвал. А я думала: говори, говори, спасать тебя надо немедленно; ну и нашла выход…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   И муж не выяснил у отца, что деньги не от него?

Н о р а.   Нет, не выяснил. Отец умер в те же дни. Я собиралась посвятить его во все подробности и попросить не выдавать меня, но он был уже совсем плох… А потом нужда просить отпала, к несчастью.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   И ты до сих пор не призналась мужу?

Н о р а.   Нет. Упаси Бог, как ты себе это представляешь? Про займы у него позиция жесткая. К тому же для Торвалда это удар по мужскому самолюбию, представь, как унизительно и мучительно было бы ему знать, что он так мне обязан. Это совершенно испортило бы наши отношения, лишило наш милый, счастливый домик радости.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Ты что же – никогда ему не признаешься?

Н о р а   (задумчиво, с полуулыбкой). Почему никогда? Через много-много лет, когда я уж буду не такая красавица… Что ты смеешься?! Я всего-навсего имела в виду – когда Торвалд охладеет ко мне, ему станет не в радость, как я для него танцую, наряжаюсь и декламирую, тогда неплохо бы иметь козырь в запасе. (Спохватывается.) Чур меня! Такие времена не настанут никогда!.. Ну, что ты теперь скажешь о моей главной тайне? Я совсем-совсем ни на что не гожусь? И уж поверь, эта история попортила мне немало крови. Так трудно платить по всем долгам в срок! Понимаешь, в деловом мире есть то, что они называют квартальными процентами, плюс взносы в счет погашения займа. И всякий раз ужасно трудно собрать деньги на очередную выплату. Приходится выгадывать на всем. На хозяйстве сильно не ужмешься, Торвалд должен жить хорошо. Дети не могут ходить плохо одетые, что мне на них дают, то я сполна на них и трачу, по-честному. Сладкие мои малыши, благословение мое!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Бедная Нора, так тебе приходилось урезать свои траты?

Н о р а.   Конечно. Это же больше всех меня касается. Когда Торвалд дает мне денег на платья или обновку, я никогда не трачу больше половины, всегда беру все самое простое и дешевое. Господи, счастье, что я в любом наряде хорошо смотрюсь и Торвалд ничего не замечает. Но самой иногда так тяжко… Ведь хочется одеваться хорошо, правда же?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Еще бы.

Н о р а.   Но бывают и другие доходы. Прошлой зимой мне посчастливилось – дали перебелить целую стопку. Я закрывалась в комнате и по полночи переписывала. Бывало, иной раз устану, сил нет. А все равно приятно: вот я тружусь, деньги зарабатываю, почти как мужчина.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Но много ли ты сумела выплатить таким манером?

Н о р а.   Точно не скажу. Понимаешь, в этих делах не так легко проверить. Но одно знаю твердо: на долг шло все, что мне удавалось наскрести. Сколько раз я думала, что не выпутаюсь! (Улыбается.) Сидела и грезила наяву, как в меня влюбился пожилой богатый старик…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Что? Какой старик?

Н о р а.   Никакой, это мои выдумки… И вот он умирает, вскрывают его завещание, а там крупными буквами написано: все мои сбережения должны быть немедленно выплачены наличными дражайшей госпоже Хелмер.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Кто был этот старик, дорогая Нора?

Н о р а.   Господи, ты не поняла? Не было никакого старика, но часто, когда я не находила денег к очередной выплате, ломала голову, как быть, и не видела выхода, то утешала себя этой сказочкой. Но теперь всё: старикашка докучный, завещание его меня больше не вол-ну-ют. Всё, отныне я сама беззаботность! (Вскакивает.) Господи, какое блаженство даже думать об этом! Беззаботность! Безбедно жить без забот. Играть и дурачиться с детьми, украшать и устраивать дом, как нравится Торвалду. А ведь скоро весна, высокое голубое небо… Вдруг мы сможем куда-нибудь поехать? И я опять увижу море?! Как же чудесно жить и быть счастливой!

Г о с п о ж а   Л и н д е   (вставая). Звонят. Мне, пожалуй, лучше уйти.

Н о р а.   Нет, нет, останься. Сюда никто не придет, это к Торвалду.

Г о р н и ч н а я   (заглядывая в комнату из прихожей). Прошу прощения. Госпожа Хелмер, здесь хотят поговорить с адвокатом.

Н о р а.   Ты хотела сказать: с господином директором банка.

Г о р н и ч н а я.   Да, с директором банка. И я вот не знаю, у него уже доктор…

Н о р а.   А кто его спрашивает?

С т р я п ч и й   К р о г с т а д   (из прихожей). Это я, госпожа Хелмер.

Н о р а   (делая шаг в его сторону, нервно, вполголоса). Вы? Что такое? О чем вы собрались говорить с моим мужем?

К р о г с т а д.   Банковские дела, так сказать. Я служу в Акционерном банке, мелкая должность, а ваш муж, как я слышал, станет теперь нашим директором…

Н о р а.   То есть…

К р о г с т а д.   Разговор строго о банке, ничего больше.

Н о р а.   В таком случае будьте любезны, пройдите прямо в кабинет, следующая дверь. (Равнодушно простившись, закрывает дверь в прихожую и идет проверить печку.)

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Нора, кто это был?

Н о р а.   Стряпчий Крогстад.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Так вправду он…

Н о р а.   Ты знаешь его?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Знала когда-то давно, много лет назад. Он одно время служил уполномоченным в наших краях.

Н о р а.   Да.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Он очень изменился.

Н о р а.   Крогстад был крайне неудачно женат.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   А теперь овдовел?

Н о р а.   И детей семеро по лавкам. Все, занялся огонь.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Говорят, он обделывает делишки разного толка.

Н о р а.   Правда? Вполне может быть. Я не знаю. Но давай не будем о делах, это так скучно…

Д о к т о р   Р а н к   (еще за дверью). Нет, нет, не хочу тебе мешать. Загляну лучше к твоей жене. (Затворяет дверь и тут замечает госпожу Линде.) Виноват, простите. Нынче я везде помеха.

Н о р а.   Нет, нет. Ничуть. (Представляет.) Доктор Ранк. Госпожа Линде.

Р а н к.   Вот оно что! Знакомое имя, часто звучит в этом доме. Мне кажется, я обогнал вас на лестнице.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да, мне подниматься трудно, еле тащусь наверх.

Р а н к.   Что так? Неполадки в механизме?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Скорее обычное переутомление.

Р а н к.   И только? Так вы приехали в город хорошенько отдохнуть и походить по гостям?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Я приехала искать работу.

Р а н к.   От переутомления самое верное средство.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Жить-то надо, господин доктор.

Р а н к.   Да, мнение, что жить необходимо, широко распространено.

Н о р а.   Бросьте, доктор, пожить вы и сами не прочь.

Р а н к.   Да уж не прочь. Как моя жизнь ни убога, а готов страдать и дальше. И все мои пациенты тоже. Да и с нравственными калеками та же песня. Один такой моральный безнадежный сейчас сидит у Хелмера…

Г о с п о ж а   Л и н д е   (глухо). О-о!

Н о р а.   Вы о ком?

Р а н к.   Там пришел некто Крогстад. Стряпчий, вы его не знаете. У него системное повреждение совести. Однако ж и он начал как с непреложного факта, что ему надо жить.

Н о р а.   Да? А о чем он пришел говорить с Торвалдом?

Р а н к.   Не понял, слышал только, что речь об Акционерном банке.

Н о р а.   Я и не знала, что Крог… Что этот стряпчий Крогстад связан с банком.

Р а н к.   Да, он как-то пристроился туда. (Госпоже Линде.) Не знаю, водится ли в ваших краях этот вид: носятся как заведенные, вынюхивая моральное разложение, тянут смердятину на всеобщее обозрение и неплохо на том выезжают в смысле завидных должностей. А морально здоровые скромно остаются не у дел.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Больные особенно нуждаются в том, чтобы их не отвергали.

Р а н к   (пожимая плечами). Вот, вот…. Заметьте: такой подход превращает общество в лазарет.

Р а н к.   Почему вы смеетесь? Вы хоть знаете, что такое общество?

Н о р а.   И знать не хочу. А смеюсь по другому поводу, очень забавному. Скажите, доктор Ранк, все, кто в банке работают, отныне под началом у Торвалда, да?

Р а н к.   Это вас смешит?

Н о р а   (улыбаясь и напевая). Не скажу, не скажу! (Ходит по комнате.) Очень даже приятно знать, что мы… что Торвалд теперь получил власть над столькими людьми. (Вытаскивает из кармана пакетик.) Доктор Ранк, не желаете ли печеньица?

Р а н к.   Смотрите-ка – миндальное. Я думал, оно в вашем доме под запретом.

Н о р а.   Да вот… Кристина принесла.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Что?.. Я?..

Н о р а.   Не пугайся – откуда ты могла знать, что Торвалд наложил запрет на миндальное печенье? Он, видишь ли, боится, что я испорчу себе зубы. Вот ведь… Но один разочек все равно можно… Правда же, доктор Ранк? Угощайтесь! (Сует ему в рот печенье.) И ты, Кристина. Ну вот, и мне штучку или уж две, и хватит. (Снова принимается ходить по комнате.) Теперь я счастлива, нет, не то слово – ужасно счастлива!!! И знаете, чтó мне сейчас страсть как хочется сделать?

Р а н к.   Нет, не знаем. Что?

Н о р а.   Мне страсть как хочется сказать вслух одно слово, и чтобы Торвалд услышал.

Р а н к.   А почему же не говорите?

Н о р а.   Трушу. Это ужасная грубость!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Грубость?

Р а н к.   Да уж, тогда не советую. Но при нас можете попробовать. Так что же вас подмывает сказать в присутствии Торвалда?

Н о р а.   Мне прямо не терпится сказать – какого черта?!

Р а н к.   Да что вы?!

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Помилуй, Нора…

Р а н к.   Ну же, говорите. Вот он идет.

Н о р а   (прячет пакетик с печеньем). Тссс! Тссс!

Н о р а.   Торвалд, дорогой, отделался от него?

Х е л м е р.   Да, он ушел.

Н о р а.   Позволь представить тебе – Кристина, она переехала в наш город.

Х е л м е р.   Кристина? Простите, не припоминаю…

Н о р а.   Госпожа Линде, дорогой, госпожа Кристина Линде.

Х е л м е р.   Вот оно что. Видимо, вы с моей женой подруги детства?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Мы были знакомы в юности.

Н о р а.   Представь, Кристина проделала такой долгий путь, чтобы поговорить с тобой.

Х е л м е р.   В каком смысле?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   На самом деле я бы так не сказала…

Н о р а.   Кристине нет равных по конторской части, и она мечтает служить под началом одаренного руководителя, чтобы совершенствоваться.

Х е л м е р.   Весьма благоразумно.

Н о р а.   Она узнала, из телеграммы, что ты стал директором банка, и сразу поспешила сюда… Не правда ли, Торвалд, ты ведь сумеешь ради меня помочь Кристине. Да?

Х е л м е р.   Вполне вероятно. Вы, по-видимому, вдовствуете?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Да.

Х е л м е р.   И опытны в конторской работе?

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Весьма.

Х е л м е р.   Тогда я, вполне вероятно, смогу подыскать вам место.

Н о р а   (хлопает в ладоши). Вот видишь! Вот видишь!

Х е л м е р.   Вы приехали в удачный момент, сударыня.

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Не знаю, как и благодарить вас.

Х е л м е р.   Не стоит благодарностей. (Надевает пальто.) Но сегодня прошу меня простить…

Р а н к.   Погоди, я с тобой. (Приносит из прихожей свою шубу и греет ее у печки.)

Н о р а.   Возвращайся поскорее, дорогой.

Х е л м е р.   Да, через час, не позже.

Н о р а.   Кристина, ты тоже уходишь?

Г о с п о ж а   Л и н д е   (надевая пальто). Да, пойду поищу себе пристанище.

Х е л м е р.   Тогда можем выйти вместе.

Н о р а   (помогая Кристине одеться). Досадно, что мы живем так тесно, но мы никак не можем…

Г о с п о ж а   Л и н д е.   Что ты такое говоришь, Нора, дорогая моя. До свидания, спасибо тебе за все.

Н о р а.   До скорого свидания! И ждем тебя вечером. И вас тоже, доктор Ранк. Что значит – если не расклеитесь? Укутайтесь получше и приходите, только и всего.

Н о р а.   Это они. Идут!

Н о р а.   Входите, входите! (Наклоняется, целует детей.) Сладкие мои, счастье мое. Взгляни на них, Кристина! Разве не чудо?

Р а н к.   К чему болтать на сквозняке?!

Х е л м е р.   Идемте, госпожа Линде. Сейчас тут такое начнется, только мамашам под силу.

Н о р а.   Где тут мои крепыши? Вот они, мои славные! И щечки красные, точно яблочки. (Все это время дети наперебой что-то ей рассказывают.) Вы хорошо погуляли? Ой, как замечательно! Ты возил на санках и Боба, и Эмми? Двоих сразу – вот силач! Ну ты и молодец, Ивар. Дай же ее мне, Анне-Мария, дай подержу мою куколку. (Забирает у няни малышку и кружится с ней по комнате.) Конечно, конечно, Боб, мама потанцует и с тобой. Так вы играли в снежки? Эх, жалко, меня не было. Нет, нет, Анне-Мария, я хочу сама их раздеть. Ну, пожалуйста, позволь, это так приятно. А ты иди грейся, замерзла ведь. Там для тебя горячий кофе на плите.

Н о р а.   Да неужели? За вами погнался страшный пес? Но он вас не укусил? Потому что собаки не кусают таких куколок. Ивар, не подсматривай, не трогай свертки. Что в них? О, там такое!.. Нет, нет, не трогайте! Хотите поиграть? Ну давайте. А во что? В прятки? Чур, первым прячется Боб! Лучше я? Ладно, я прячусь.

К р о г с т а д.   Прошу прощения, госпожа Хелмер.

Н о р а   (тихо ойкнув, поворачивается и разгибает спину). Вы? Что вам надо?

К р о г с т а д.   Извините. Входная дверь была открыта, кто-то забыл запереть…

Н о р а   (поднимаясь на ноги). Мужа нет дома, господин Крогстад.

К р о г с т а д.   Я знаю.

Н о р а.   И… что вам здесь надо тогда?

К р о г с т а д.   Поговорить с вами.

Н о р а.   Со …? (Детям, тихо.) Ступайте к Анне-Марии. Что? Нет, чужой дядя не обидит маму. Когда он уйдет, мы еще поиграем. (Выпроваживает детей в комнату слева и закрывает за ними дверь.)

Н о р а   (взволнованно, напряженно). Вы хотели поговорить со мной?

К р о г с т а д.   Хотел.

Н о р а.   Сегодня? Но до первого числа еще…

К р о г с т а д.   Да, сегодня у нас сочельник. А будет ли счастливым Рождество, зависит теперь только от вас.

Н о р а.   Чего вы хотите? Сегодня я не смогу…

К р о г с т а д.   Забудьте пока о том деле. Я пришел по другому. У вас есть минутка?

Н о р а.   Да, конечно, есть, еще бы…

К р о г с т а д.   Хорошо. Я сидел в ресторации Ольсена, а мимо по улице прошел ваш муж…

Н о р а.   Допустим.

К р о г с т а д.   С дамой…

Н о р а.   И что?

К р о г с т а д.   Осмелюсь спросить – это случайно была не госпожа Линде?

Н о р а.   Да.

К р о г с т а д.   Она только что приехала в город?

Н о р а.   Да.

К р о г с т а д.   Вы с ней близкие подруги?

Н о р а.   Да, близкие. Но я не понимаю…

К р о г с т а д.   Мы с ней тоже были прежде знакомы.

Н о р а.   Я знаю.

К р о г с т а д.   Да? Вы слышали о той истории? Так я и думал. Тогда должен спросить вас прямо: госпожа Линде получит место в Акционерном банке?

Н о р а.   Господин Крогстад, по какому праву вы, подчиненный моего мужа, позволяете себе допрашивать меня? Но раз уж вы задали вопрос, то извольте узнать: да, госпожа Линде получит место в банке моими хлопотами. Вы довольны ответом?

К р о г с т а д.   Значит, я не ошибся в выводах.

Н о р а   (расхаживая взад-вперед по комнате). Да, ибо свои небольшие возможности оказать влияние найдутся, видите ли, у всех. И не стоит думать, что если перед вами женщина, то… Тем более в положении подчиненного благоразумнее, господин Крогстад, не задирать того, кто…

К р о г с т а д.   Имеет влияние?

Н о р а.   Вот именно.

К р о г с т а д   (меняя тон). Госпожа Хелмер, не сочтите за труд: употребите ваше влияние в мою пользу.

Н о р а.   Что? Что вы имеете в виду?

К р о г с т а д.   Сделайте одолжение – похлопочите, чтобы я сохранил свое место подчиненного вашего мужа в Акционерном банке.

Н о р а.   Что все это значит? Кто посягает на ваше место в банке?

К р о г с т а д.   Незачем сейчас разыгрывать неведение. Я понимаю, вашей подруге неприятно было бы постоянно сталкиваться на службе со мной. И теперь знаю твердо, чьими стараниями меня попросили из банка.

Н о р а.   Но уверяю вас…

К р о г с т а д.   Не суть важно. Короче, время еще есть, и я искренне советую вам употребить все ваше влияние, чтобы предотвратить мое увольнение.

Н о р а.   Помилуйте, господин Крогстад, у меня нет никакого влияния.

К р о г с т а д.   Никакого? Мне показалось, вы сами только что сказали…

Н о р а.   Разумеется, вы неправильно меня поняли. Неужели вам могло прийти в голову, что я в силах как-то влиять на решения моего супруга? Я?

К р о г с т а д.   Я знаю вашего супруга со студенческой скамьи. Не думаю, что господин директор банка тверже и неприступнее остальных мужей.

Н о р а.   Если вы будете неуважительно говорить о моем муже, я укажу вам на дверь.

К р о г с т а д.   Смело держитесь, сударыня.

Н о р а.   Я вас больше не боюсь. Вот пройдет новый год, и я живо со всем этим разделаюсь.

К р о г с т а д   (более сдержанно). Послушайте меня, сударыня. Если до того дойдет, я буду биться за свою скромную должность в банке насмерть.

Н о р а.   Да уж вижу.

К р о г с т а д.   Тут дело не только в деньгах, как раз меньше всего в них. Речь о другом… Ладно, скажу начистоту. Вы, конечно, знаете так же хорошо, как и все кругом, о моем прегрешении – несколько лет назад я сделал страшную глупость.

Н о р а.   Да, кажется, я слышала что-то такое.

К р о г с т а д.   До суда не дошло, но в один миг все пути оказались для меня закрыты. Выбора у меня не было – пришлось мне заняться делами, о которых вам известно. Смею сказать, по этой части я вел себя приличнее многих, но теперь хочу завязать совсем. Сыновья подрастают, и ради них мне надо, насколько возможно, вернуть себе уважение в обществе. Место в банке было для меня первой ступенькой лестницы наверх. А теперь ваш муж хочет спихнуть меня назад в грязь.

Н о р а.   Господи помилуй, но я не в силах помочь вам, господин Крогстад.

К р о г с т а д.   Вы просто не хотите. Но у меня есть средства заставить вас.

Н о р а.   Надеюсь, вы не станете говорить моему мужу, что я должна вам денег?

К р о г с т а д.   Хм. А если бы я взял да и рассказал ему?

Н о р а.   Вы опозорили бы себя таким поступком. (Со слезами в голосе.) Неужто муж узнает мою сокровенную тайну, предмет моей гордости и радости таким гадким, таким грязным образом – от вас? Вы причините мне ужасные неприятности.

К р о г с т а д.   Всего лишь неприятности?

Н о р а   (резко). Попробуйте расскажите ему – вам же будет хуже. Муж уверится, что вы непорядочный человек, и вы точно лишитесь места в банке.

К р о г с т а д.   Я спросил – вы боитесь неприятностей с мужем, и только?

Н о р а.   Если дело дойдет до мужа, он, разумеется, немедленно выплатит вам остаток долга, и на том все наши отношения закончатся.

К р о г с т а д   (делая шаг в ее сторону). Послушайте, госпожа Хелмер, или у вас плохая память, или вы недостаточно сведущи в таких делах. Позвольте разъяснить вам подробнее, о чем идет речь.

Н о р а.   В каком смысле?

К р о г с т а д.   Когда ваш муж заболел, вы пришли ко мне, чтобы занять тысячу двести спесидалеров.

Н о р а.   У меня не было выхода.

К р о г с т а д.   Я обещал достать вам эти деньги.

Н о р а.   И достали.

К р о г с т а д.   Я обещал достать вам эти деньги на определенных условиях. В те дни все ваши мысли были о болезни мужа и деньгах на поездку, из-за чего вы, видимо, недостаточно вникли в подробности. Так что сейчас самое время напомнить вам обстоятельства дела. Итак, я обещал достать вам денег в обмен на долговую расписку, которую я составил.

Н о р а.   И я ее подписала.

К р о г с т а д.   Хорошо. Но внизу я добавил несколько строк от имени вашего отца – он выступал поручителем. И он должен был поставить свою подпись.

Н о р а.   Что значит «должен был»? Он подписал.

К р о г с т а д.   Я не вписал дату, то есть ваш отец, подписывая документ, должен был собственноручно проставить число. Это вы тоже помните, сударыня?

Н о р а.   Вроде – да.

К р о г с т а д.   Расписку я отдал вам, чтобы вы отправили ее отцу для подписи. Верно?

Н о р а.   Да.

К р о г с т а д.   Что вы, видимо, и сделали незамедлительно, потому что дней через пять-шесть вы отдали мне расписку уже с подписью вашего отца. И получили деньги.

Н о р а.   Да. И аккуратно платила, разве нет?

К р о г с т а д.   Вполне аккуратно. Но давайте вернемся к поручительству. Время для вас было тяжелое, госпожа Хелмер…

Н о р а.   Да, тяжелое.

К р о г с т а д.   Отец ваш был очень болен, насколько я помню.

Н о р а.   Он был при смерти.

К р о г с т а д.   И вскоре умер?

Н о р а.   Да.

К р о г с т а д.   Скажите, госпожа Хелмер, вы случайно не помните день его смерти? Число, я имею в виду.

Н о р а.   Папа умер двадцать девятого сентября.

К р о г с т а д.   Совершенно верно, у меня такие же сведения. Так что вот эту странность (достает документ) я никак не могу себе объяснить.

Н о р а.   Какую странность? Не знаю…

К р о г с т а д.   Странно, госпожа Хелмер, что ваш отец подписал поручительство через три дня после своей смерти.

Н о р а.   Как так? Я не понимаю…

К р о г с т а д.   Ваш отец умер двадцать девятого сентября. А теперь взгляните сюда – его подпись поставлена второго октября. Разве это не странно, сударыня?

К р о г с т а д.   Вы можете мне это объяснить?

К р о г с т а д.   Бросается в глаза, что слова второе октября и год написаны не рукой вашего отца, причем я как будто бы узнаю почерк. Все объяснимо: ваш отец забыл проставить число, и кто-то вписал его наугад, еще не зная о смерти. Здесь нет ничего страшного. В отличие от собственно подписи. Насколько она подлинная, госпожа Хелмер? Это действительно ваш отец так расписался?

Н о р а   (помолчав, вскидывает голову и упрямо смотрит на Крогстада). Нет. Я расписалась за папу.

К р о г с т а д.   Послушайте, сударыня – вы понимаете, что это опасное признание?

Н о р а.   Отчего? Деньги вам почти уже выплачены.

К р о г с т а д.   Могу я задать вам вопрос – почему вы не отправили документы отцу?

Н о р а.   Это было невозможно. Папа был совсем плох. Чтобы попросить его поручительства, мне пришлось бы рассказать ему, для чего понадобились деньги. Как я могла сказать умирающему отцу, что и мой муж одной ногой в могиле? Нет, это было невозможно.

К р о г с т а д.   В таком случае для вас было бы лучше отказаться от поездки за границу.

Н о р а.   Нет, и это было невозможно. Поездка обещала спасти жизнь моему мужу. Я не могла от нее отказаться.

К р о г с т а д.   И вы не подумали, что обманываете меня?

Н о р а.   Считаться еще и с этим я не могла. До вас мне дела не было. Вы вызывали у меня отвращение, потому что нарочно хладнокровно чинили мне всякие бумажные препоны, хотя прекрасно знали, в каком положении мой муж.

К р о г с т а д.   Госпожа Хелмер, вы, очевидно, не до конца осознаете, как именно называется деяние, в котором вы повинны. И вам весьма нелишне будет узнать, что причиной моей гражданской смерти стал в свое время поступок точно того же свойства, ничего хуже вашего я не сделал.

Н о р а.   Вы? И вы будете уверять меня, что решились на отчаянный шаг ради спасения вашей жены?

К р о г с т а д.   Законы не интересуются мотивами преступлений.

Н о р а.   Тогда это очень плохие законы.

К р о г с т а д.   Плохие или нет… если я отнесу вашу расписку в суд, по закону вас осудят.

Н о р а.   Думаю, нет. Чтобы дочь не имела права оградить смертельно больного старика-отца от треволнений и страхов? Чтобы жена не могла спасти жизнь мужа? Я не очень сильна в законах, но уверена: где-то в них непременно записано, что такое разрешено. И если вы не знаете, господин стряпчий Крогстад, то вы никудышный юрист.

К р о г с т а д.   Возможно. Но вы не отказываете мне в умении обстряпывать дела такого рода, как наше с вами? Хорошо. Поступайте как знаете. Но попомните мои слова: если меня растопчут во второй раз, вы разделите мою судьбу. (Прощается и уходит.)

Н о р а   (сначала задумчиво молчит, потом вскидывает голову). Еще чего – запугивать меня! Не такая я простушка. (Принимается складывать детскую одежду, но скоро бросает это занятие.) Но?.. Да нет, это невозможно… я делала все из любви!

Д е т и   (в дверях комнаты налево). Мама, чужой дядя вышел за ворота.

Н о р а.   Да, да, знаю. Вот что – не говорите об этом дяде никому. Даже папе. Поняли?

Д е т и.   Не скажем, мама. Давай снова играть?

Н о р а.   Нет, нет, не сейчас.

Д е т и.   Мама, ты обещала!

Н о р а.   Обещала, но сейчас не могу. Идите в детскую. У меня очень много дел. Идите к себе, сладкие мои. (Ласково выпроваживает их и закрывает дверь. Садится на диван, берет вышивку, делает несколько стежков и замирает). Нет! (Отшвыривает вышивку, встает, идет в прихожую и кричит.) Хелен! Неси елку! (Идет к столику слева, выдвигает ящик, снова замирает.) Нет, это никак невозможно! Никак!

Г о р н и ч н а я   (приносит елку). Куда прикажете ставить?

Н о р а.   Сюда, на середку.

Г о р н и ч н а я.   Еще что-нибудь принести?

Н о р а.   Нет, спасибо. У меня все есть.

Н о р а   (наряжая елку). Сюда свечку… сюда цветок. Каков мерзавец! Нет, врет, все врет, даже сомневаться не надо. Елка будет красавица, Торвалд, я сделаю все, как ты любишь… И петь для тебя буду, и танцевать…

Н о р а.   О-о, ты уже вернулся?

Х е л м е р.   Кто-то заходил?

Н о р а.   Ко мне? Нет.

Х е л м е р.   Странно. Я видел, что Крогстад вышел из ворот.

Н о р а.   Ой, правда. Крогстад заходил на минутку.

Х е л м е р.   Нора, я вижу по тебе, что он был тут и просил замолвить за него словечко.

Н о р а.   Да.

Х е л м е р.   И ты должна была сделать это якобы по собственному порыву. Скрыть от меня, что он заходил. Он ведь просил об этом, верно?

Н о р а.   Да, Торвалд…

Х е л м е р.   Нора, Нора, как ты могла пойти на это? Вести беседы с этим человеком, давать ему обещания. Да вдобавок еще лгать мне!

Н о р а.   Лгать?

Х е л м е р.   Разве не ты сказала, что он не заходил? (Грозит пальцем.) И впредь пусть ласточка моя никогда так больше не делает, не пачкает свой клювик. Разве можно птичкам певчим фальшивить? (Обнимает ее за талию.) Так ведь? То-то и оно. (Отпускает ее.) Не будем больше об этом. (Садится подле печки.) Как же у нас тепло и уютно! (Принимается листать свои бумаги.)

Н о р а   (украшает елку, заговаривает не сразу). Торвалд!

Х е л м е р.   Да?

Н о р а.   Ты не представляешь себе, как я радуюсь послезавтрашнему балу-маскараду у Стенборга!

Х е л м е р.   А уж как мне не терпится посмотреть, чем ты меня надумала поразить!

Н о р а.   В основном глупостью.

Х е л м е р.   Почему?

Н о р а.   Не могу придумать ничего путного, получается бездарно и скучно.

Х е л м е р.   Ты так считаешь, малышка Нора?

Н о р а   (подходит сзади и опирается о спинку его стула). Торвалд, ты сейчас очень занят?

Х е л м е р.   Ну…

Н о р а.   Что это за бумаги?

Х е л м е р.   Банковские дела.

Н о р а.   Уже?

Х е л м е р.   Я уговорил прежнее правление дать мне полномочия перекроить планы и переставить работников, как мне надо. Хочу заняться этим в рождественские каникулы, чтобы к новому году все было готово.

Н о р а.   Так вот почему бедняга Крогстад…

Х е л м е р.   Гм.

Н о р а   (по-прежнему облокотившись сзади на его стул, задумчиво играет волосами у него на затылке). Будь ты не так занят, я попросила бы тебя об огромном одолжении, Торвалд.

Х е л м е р.   А о чем речь? Ну-ка, расскажи.

Н о р а.   У тебя отменный вкус, с тобой никто тягаться не может. А мне ужасно хочется выглядеть на балу хорошо. Торвалд, не мог бы ты уделить мне время и решить, кем мне быть и как одеться?

Х е л м е р.   Поперечная душа ищет, кто бы ее спас?

Н о р а.   Да, Торвалд, без твоей помощи у меня ничего не выходит.

Х е л м е р.   Ладно, ладно, займусь тобой; что-нибудь придумаем.

Н о р а.   Какой ты милый, Торвалд! (Возвращается к елке, помолчав, заговаривает снова.) Красные цветы отлично смотрятся… А скажи, тот проступок Крогстада правда был такой ужасный?

Х е л м е р.   Он подделывал имена. Ты представляешь, что это такое?

Н о р а.   А если он от безысходности?

Х е л м е р.   Возможно. Или, как часто бывает, по глупости. Я не такой сухарь, чтобы безоговорочно осуждать человека за один такой проступок.

Н о р а.   Вот именно, Торвалд.

Х е л м е р.   У него был шанс морально возродиться – если бы он честно признал свою вину и понес наказание.

Н о р а.   Наказание?..

Х е л м е р.   Но Крогстад пошел другим путем: ловчил, хитрил, выпутывался всеми правдами и неправдами. Это уничтожило его нравственно.

Н о р а.   Думаешь, ему надо было…

Х е л м е р.   Только представь себе, как живет человек, втайне зная за собой преступление? Он вынужден лгать, лицемерить, лукавить. Врать даже самым близким. Даже жене, даже детям. Вот это самое ужасное – что он детей обманывает.

Н о р а.   Почему это самое ужасное?

Х е л м е р.   Потому что миазмы лжи заражают и отравляют собой всё. В таком доме дети с каждым глотком воздуха вдыхают споры зла.

Н о р а   (прижимается к нему теснее). Ты в этом уверен?

Х е л м е р.   Дорогая, как адвокат я видел это постоянно. Почти у всех аморальных людей, рано сбившихся с пути, были лживые матери.

Н о р а.   Почему вдруг именно матери?

Х е л м е р.   Материнское влияние тут особенно сильно. Хотя и отцовская ложь столь же губительна. Любому юристу это известно, однако означенный Крогстад годами скрывал от своей семьи правду, значит, травил ложью и враньем собственных детей. Вот почему я считаю его морально конченым человеком. (Протягивает Норе руки.) И вот почему моя сладкая малышка Нора должна пообещать мне не просить за него. Уговор? Тогда давай руку. Что такое? Давай же руку! Ну вот, договорились. Поверь, я бы не смог работать с ним. Меня с души воротит от таких людей.

Н о р а   (отдергивает руку и обходит елку с другой стороны). Здесь невыносимо душно. А у меня еще дел невпроворот.

Х е л м е р   (встает и собирает свои бумаги). А я хотел прочитать вот это до ужина. О твоем наряде я подумаю. И у меня готов золоченый конвертик на елку. (Кладет руку Норе на голову.) Певунья моя, щебетунья, мое благословенье. (Уходит в кабинет и закрывает за собой дверь.)

Н о р а   (помолчав, потом тихо). Нет, это неправда. Это невозможно. Так не может быть.

Н я н я   (в дверях левой комнаты). Малыши так умильно просят пустить их к мамочке.

Н о р а.   Нет, нет, нет, не пускай их ко мне, Анне-Мария, побудь с ними.

Н я н я.   Конечно, госпожа Нора. (Закрывает дверь.)

Н о р а   (бледная от страха). Порчу моих малышей?! Отравляю воздух в доме?! (Молчит, потом вскидывает голову.) Да неправда! И не будет правдой вовек!