Сторож парка Дэвид Бристоу с Гилдер-стрит в Кэмден-Тауне дал следующие показания:

«В четверг вечером я находился на дежурстве в Сент-Джеймс-парке, мой участок – от Мэлла до северного берега декоративного пруда, к востоку от подвесного мостика. Без двадцати пяти минут семь я расположился между полуостровом и мостиком, ожидая своего напарника. Он должен был сменить меня в половине седьмого, но прибыл только без нескольких минут семь, объяснив, что автобус сломался, а правда это или нет, не знаю.

Едва я остановился, как мое внимание привлекла одна дама. Не могу объяснить, почему присутствие дамы в Сент-Джеймс-парке привлекло мое внимание, разве что потому, что она чем-то напомнила мне мою первую жену. Я увидел, что дама не знает, что ей выбрать – общественную скамью или один из двух свободных платных стульев, стоящих чуть поодаль. Наконец она предпочла стул и уселась, протерев его вечерней газетой – птицы в этой части парка оставляют особенно обильные следы. На общественной скамье неподалеку играли дети, стараясь столкнуть друг друга, но места оставалось еще много, и на этом основании я сделал вывод, что дама не стеснена в средствах.

Я отступил к тому месту, откуда просматривались подходы к мостику с юга: мой напарник иногда появлялся со стороны Бердкейдж-уок, а иногда – со стороны площади Хорс-Гардс-Пэрейд. Так и не увидев его поблизости от моста, я повернул обратно. Миновав стул, на котором сидела дама, я разминулся с мистером Пэраблом. Я хорошо знаю мистера Пэрабла в лицо. Он был в том же сером костюме и мягкой фетровой шляпе, как на снимках в газетах, известных всем нам. Я рассудил, что мистер Пэрабл возвращается из парламента, и на следующее утро убедился в правильности своей догадки, прочитав в газете, что он присутствовал на чаепитии, устроенном на террасе мистером Уиллом Круксом. На меня мистер Пэрабл произвел впечатление человека, поглощенного своими мыслями и не вполне понимающего, что делает, но тут, конечно, я мог и ошибиться. У перил он помедлил, чтобы взглянуть на пеликана. Он что-то сказал пеликану – что именно, я не расслышал, так как находился слишком далеко, – а потом все в той же задумчивости перешел через дорожку и занял стул рядом с тем, на котором сидела дама.

Стоя за деревом и оставаясь незамеченным, я смог наблюдать за происходящим. Дама взглянула на мистера Пэрабла, отвернулась и улыбнулась самой себе. Улыбка была своеобразная, по какой-то необъяснимой причине она вновь напомнила мне первую жену. Только когда пеликан встал на обе ноги и заковылял прочь, мистер Пэрабл, взглянув в сторону, заметил, что рядом находится дама.

Судя по тому, что я узнал далее, могу сделать вывод: мистер Пэрабл с самого начала принял эту даму за кого-то из своих знакомых. О чем думала дама, остается лишь гадать, а я перечисляю факты. Мистер Пэрабл взглянул на даму несколько раз. Пожалуй, следовало бы сказать, что он не сводил с нее глаз. Надо признать, дама вела себя совершенно пристойно, но, как и следовало ожидать, спустя некоторое время их взгляды встретились и я услышал, как она произнесла: «Добрый вечер, мистер Пэрабл».

И она улыбнулась той же самой особенной улыбкой, о которой я уже упоминал. Не помню точно, что ответил ей мистер Пэрабл. Но по-видимому, ему с самого начала показалось, что они знакомы, только он не был в этом уверен. Тут я вроде бы разглядел приближающегося напарника и двинулся ему навстречу. Вскоре выяснилось, что я обознался, и я медленно вернулся на прежнее место, пройдя мимо мистера Пэрабла и дамы. Они беседовали – я бы сказал, с воодушевлением. Я дошел до южного конца подвесного мостика и постоял там – наверное, минут десять, – а потом вернулся обратно. Когда я, отчасти скрытый рододендронами, проходил мимо стульев, то услышал обращенный к даме вопрос мистера Пэрабла:

– Почему бы нам не составить друг другу компанию?

На что дама ответила:

– А мисс Клебб?

Продолжения я не услышал, так как оба понизили голос. И кажется, заспорили. В конце концов дама рассмеялась и встала. Мистер Пэрабл тоже встал, и они направились прочь. Когда они проходили мимо меня, я услышал, как дама произнесла:

– Найдется ли в Лондоне хоть какое-нибудь место, где вас не узнают?

Мистер Пэрабл – как мне показалось, в состоянии нарастающего волнения – ответил довольно громко:

– Ну и пусть!

Я двинулся за ними следом, как вдруг дама остановилась.

– Знаю! – воскликнула она. – Это кафе “Попьюлар”».

Сторож парка добавил, что наверняка узнает эту даму, если снова увидит, ведь на нее он обратил особое внимание. У нее карие глаза и черная шляпка, отделанная маками.

Показания Артура Хортона, официанта из кафе «Попьюлар»:

«Мне известно, как выглядит мистер Джон Пэрабл. Я часто слушал его выступления на собраниях общественности. Я ведь и сам немного социалист. Помнится, в кафе «Попьюлар» он заглянул вечером в четверг. Я не узнал его сразу же на входе по двум причинам: одна из них – его шляпа, вторая – его спутница. Я принял ее и повесил. Шляпу, конечно. Это был новенький котелок, но с какими-то чудны́ми полями. Раньше я всегда видел его в серой шляпе из мягкого фетра. А с девчонками – никогда. С женщинами – да, случалось. Но эта была что надо. Ну вы же понимаете: есть такие девчонки, вслед которым любой обернется. Она сама выбрала столик в углу за дверью. Видно, уже заглядывала к нам.

Мне полагалось обращаться к мистеру Пэраблу по фамилии – так нам велят вести себя со знакомыми клиентами, – но, вспомнив про шляпу и девицу, я придержал язык. Мистер Пэрабл охотно соглашался на наш комплексный обед за три шиллинга шесть пенсов – видно, ему было лень выбирать, – но дама даже слышать об этом не захотела.

– Вспомните мисс Клебб! – сказала она.

В то время я, конечно, понятия не имел, что это значит. Она заказала бульон, жареную камбалу и отбивную в сухарях. Никакой не обед, сразу ясно. Но шампанского он все-таки потребовал. Я принес ему сухого, урожая девяносто четвертого года, от такого и младенец не опьянеет.

Однако после камбалы я услышал, как мистер Пэрабл смеется, и не поверил своим ушам, но за отбивными его смех раздался снова.

Есть два вида женщин: одних от еды и напитков клонит в сон, а другие прямо оживают. Я предложил посетителям персики «мельба» на десерт, и когда вернулся с ними, увидел, что мистер Пэрабл сидит, поставив локти на стол, и смотрит на даму – очень по-человечески смотрит, по-мужски. Когда я подал им кофе, он повернулся ко мне и спросил:

– Что у нас нынче дают? Только без официоза. Может, где-нибудь на пленэре есть выставка?

– Вы забыли про мисс Клебб, – вмешалась дама.

– Да я хоть сейчас могу явиться на собрание и сказать мисс Клебб, что я о ней на самом деле думаю, – ответил мистер Пэрабл.

Я посоветовал им увеселительное заведение в Эрлс-Корте, где бывают и выставки, – не подумал, к чему это может привести; дама поначалу и слышать о нем не желала, потом компания за соседним столиком потребовала счет (только тут я вспомнил, что она уже просила его – раз или два), и мне пришлось бежать к ним.

К тому времени как я вернулся, они уже договорились, и дама заявила, подняв палец:

– Только с одним условием: мы уйдем в половине десятого, и вы сразу же отправитесь в Кэкстон-Холл.

– Там видно будет, – отозвался мистер Пэрабл и дал мне полкроны.

Чаевые у нас запрещены, взять монету я не мог. Вдобавок с меня не сводил глаз скандалист за соседним столиком. И я шутейно объяснил мистеру Пэраблу, что поспорил, потому и не беру чаевых. При виде поданной шляпы он удивленно поднял брови, но дама что-то прошептала ему, и он вовремя спохватился.

Когда они уходили, я слышал, как мистер Пэрабл сказал даме:

– У меня отвратительная память на фамилии. Самому смешно.

На что дама ответила:

– Посмотрим, до веселья ли вам будет завтра. – И рассмеялась».

Мистер Хортон уверен, что узнает эту даму, если снова увидит. Он дал бы ей лет двадцать шесть и описал ее, по его же собственному пикантному выражению, как «девчонку в самый раз». У нее карие глаза, и в остальном она «очень даже ничего».

Показания мисс Иды Дженкс из сигаретного киоска в Эрлс-Корте:

«С моего места хорошо видно, что творится внутри Виктория-Холла – само собой, если двери открыты, а в теплые вечера их обычно распахивают настежь.

Вечером в четверг, двадцать седьмого, было довольно людно, но не сказать, чтобы чересчур. На одну пару я обратила внимание только потому, что кавалер как-то странно вел даму. Если бы я танцевала с ним, то предложила бы лучше польку: такому танцу, как танго, за один вечер не научишься. Танцором он был скорее старательным, чем опытным, вот что я хочу сказать. Если бы меня так толкали и дергали из стороны в сторону, как ее, я бы разозлилась, но у всех свои странности, и, насколько я могла судить, эти двое выглядели довольными друг другом. После американского «Хитчи-Ку» они вышли на воздух.

Скамью слева от входа выбирают нередко потому, что она отчасти скрыта кустами, но я все равно вижу, что там происходит, – достаточно немного податься вперед. Эта пара вышла первой, после того как со всего маху врезалась в другую пару у самой эстрады, потому и успела занять скамейку. Джентльмен смеялся.

Поначалу он показался мне знакомым, а когда снял шляпу, чтобы вытереть пот со лба, меня вдруг осенило: он же вылитая восковая фигура его самого – та самая, что стоит в Музее мадам Тюссо, а я, представляете, тем же днем ходила туда с подругой. Дама была из тех, которых одни считают красотками, а другие – так себе.

Естественно, я заинтересовалась и стала наблюдать за ними. Мистер Пэрабл помог даме оправить плащ и притянул ее к себе – возможно, случайно, – и как раз в этот момент краснощекий джентльмен с короткой трубкой в зубах подошел к скамье и обратился к даме. Сначала он поднял шляпу, потом сказал «добрый вечер» и, наконец, выразил надежду, что она «развлекается на славу». Признаться, голос его звучал язвительно.

Как бы там ни было, а молодая дама повела себя достойно. Ответив на приветствие незнакомца холодным и отчужденным поклоном, она поднялась и, повернувшись к мистеру Пэраблу, заметила, что им уже пора идти.

Джентльмен вынул трубку изо рта, тем же язвительным тоном заявил, что и он так думает, и предложил даме руку.

– Пожалуй, мы не станем вас утруждать, – вмешался мистер Пэрабл и встал между ними.

Мне, как женщине воспитанной, не хватает слов, чтобы описать, что было дальше. Помню, я увидела, как шляпа мистера Пэрабла взлетела в воздух, и уже в следующий миг краснощекий джентльмен отлетел к моему прилавку и затылком передавил на нем все сигареты. Я, конечно, завизжала, стала звать полицию, но нас только плотнее обступили, а полиция появилась спустя некоторое время, после окончания «четвертого раунда» – кажется, это так называется.

Когда я в последний раз видела мистера Пэрабла, он тряс за плечи молодого констебля, с которого свалился шлем, а еще трое полицейских пытались его оттащить. Я подняла шляпу краснощекого джентльмена, которую нашла на полу в своем киоске, и отдала хозяину, но надеть ее на голову он так и не смог и удалился со шляпой в руке. Дама как сквозь землю провалилась».

Мисс Дженкс нисколько не сомневается, что смогла бы узнать ту даму при новой встрече. Ее шляпка была отделана черным шифоном и украшена букетиком маков, а лицо – в веснушках.

Старший офицер полиции С. Уэйд также соблаговолил ответить на вопросы нашего уполномоченного.

«Да. Вечером в четверг, двадцать седьмого, я дежурил в полицейском участке на Уайн-стрит.

Нет. Не припомню, чтобы я предъявлял какие-либо обвинения джентльмену по фамилии Пэрабл.

Да. Джентльмена, которого привели около десяти, обвиняли в том, что он затеял драку в Эрлс-Корте и напал на констебля при исполнении.

Обвиняемый назвался мистером Арчибальдом Куинси из Харкорт-Билдингс, Темпл.

Нет. Джентльмен не выразил желания освободиться под залог и предпочел провести ночь в камере. Поскольку у нас допустима некоторая свобода действий, мы постарались обеспечить ему приемлемые удобства.

Да. Дама.

Нет. О джентльмене, который нарвался на неприятности в Эрлс-Корте. Фамилии она не упоминала.

Я показал ей протокол. Она поблагодарила и ушла.

Не могу сказать. Скажу только, что в девять пятнадцать утра в пятницу залог внесли – после соответствующих вопросов его приняли от Джулиуса Эддисона Таппа из прачечной «Саннибрук» в Туикенеме.

Это не наше дело.

Я сам проследил, чтобы обвиняемому в половине восьмого принесли чашку чаю и маленький тост. В одиннадцатом часу обвиняемого вверили заботам мистера Таппа».

Старший офицер Уэйд признал, что в некоторых случаях обвиняемые во избежание неприятностей называются чужими именами, но отказался обсуждать эту тему.

Старший офицер Уэйд выразил сожаление, что не может уделить нашему уполномоченному больше времени, и прибавил, что скорее всего узнает ту даму, если вновь увидит ее.

У старшего офицера Уэйда нет соответствующего опыта, чтобы выносить подобные суждения, однако он считает, что эта дама весьма разумна и производит на редкость приятное впечатление.

От мистера Джулиуса Таппа из прачечной «Саннибрук» в Туикенеме, к которому затем обратился наш уполномоченный, мы так и не сумели добиться помощи: на все вопросы он отвечал заученным «не положено».

К счастью, по пути через сушильню наш уполномоченный сумел коротко побеседовать с миссис Тапп.

Миссис Тапп помнит, как утром в пятницу, двадцать восьмого, открыла дверь молочнице и тогда же впустила в дом молодую даму. Миссис Тапп запомнилось, что дама говорила сиплым голосом, с приятным смехом объяснив, что простыла, всю ночь блуждая по Хэм-Коммон, куда накануне вечером ее по ошибке направил какой-то болван-носильщик. А тревожить всю округу и будить людей в два часа ночи ей совсем не хотелось, что, по мнению миссис Тапп, было весьма разумно.

Миссис Тапп говорит, что дама держалась очень приятно, но вид, естественно, имела усталый. Дама спросила мистера Таппа, объяснила, что у его друга неприятности, и миссис Тапп, выслушав ее, ничуть не удивилась: потому-то сама она и не якшается с социалистами и тому подобными. Выслушав известие, мистер Тапп поспешно оделся и спустился, они с дамой покинули дом вместе. На вопрос жены о том, как фамилия друга, мистер Тапп на бегу объяснил, что миссис Тапп его не знает – это некий мистер Куинс, а может, и Куинси.

Миссис Тапп известно, что мистер Пэрабл социалист; она считает, что рыбак рыбака видит издалека. Но мистер Пэрабл уже много лет ее клиент, не доставляющий ей никаких забот… Поскольку в этот момент появился мистер Тапп, наш уполномоченный поблагодарил миссис Тапп за ценные сведения и удалился.

Мистер Хорас Кондор-младший, согласившийся пообедать с нашим уполномоченным в ресторане «Холборн», поначалу был не расположен к содействию, но в конце концов предоставил следующие сведения:

«Трудно сказать, как я отношусь к мистеру Арчибальду Куинси из Харкорт-Билдингс, Темпл. В его отношении ко мне я тоже не уверен. Бывают дни, когда мы общаемся как друзья, а порой он ведет себя со мной грубо и бесцеремонно, как с конторским мальчишкой-посыльным.

В пятницу, двадцать восьмого, утром я не явился в Харкорт-Билдингс в назначенный час, зная, что мистера Куинси самого там не будет: на десять часов он договорился с мистером Пэраблом об интервью для «Дейли кроникл». Я предвидел, что он опоздает на полчаса, – он явился в четверть двенадцатого.

На меня он не обратил внимания. Минут десять, а может, и меньше, он вышагивал туда-сюда по комнате, ругался, злился, пинал мебель. Стол из грецкого ореха он оттолкнул так, что тот ударил меня по ногам, и я воспользовался этим случаем, чтобы пожелать мистеру Куинси доброго утра. Он как будто опомнился.

– Как прошло интервью? – спрашиваю я. – Узнали что-нибудь любопытное?

– Да, – отвечает он, – еще какое. Определенно любопытное.

И держится изо всех сил, понимаете ли, нарочно цедит слова чуть ли не по буквам.

– Знаете, где он провел прошлый вечер? – спрашивает он.

– Знаю. В Кэкстон-Холле, верно? На собрании по случаю освобождения мисс Клебб.

Он наклоняется над столом так, что его лицо оказывается на расстоянии всего нескольких дюймов от моего.

– Даю вам еще одну попытку.

Но я не собирался гадать. Он двинул меня ореховым столом – я разозлился.

– Может, обойдемся без игр? – спрашиваю я. – Да еще в такую рань?

– В Эрлс-Корте он был! Танцевал танго с дамочкой, которую подцепил в Сент-Джеймс-парке.

– Ну и что? – отзываюсь я. – Не так уж часто он развлекается.

Мне казалось, что сказанное лучше не воспринимать всерьез.

Мое замечание он пропустил мимо ушей.

– И тут на сцене появляется соперник, – продолжает он, – по моим сведениям – осел, каких мало. Они бросаются друг на друга с кулаками. Пэрабла замели, и он провел ночь за решеткой в полицейском участке на Уайн-стрит.

Похоже, я невольно усмехнулся.

– Смешно, да? – говорит он.

– Отчасти да, а что такого? Что с ним будет?

– Какая разница, что будет с ним? – парирует он. – Мне важнее, что станет со мной.

Я решил, что он не в себе.

– А вы тут при чем?

– Если старик Уотерспун будет в духе, – продолжает он, – а констебль до среды успеет очухаться, я отделаюсь сорока шиллингами и общественным порицанием. С другой стороны, – продолжает он, понемногу приходя в себя, – если у констебля вздуются шишки, а у старого Уотерспуна разыграется печень, мне грозит заключение сроком на месяц без всякой возможности замены штрафом. Конечно, если меня угораздит…

Обе двери он оставил открытыми, как мы обычно делали в дневное время, так как наши комнаты находятся под крышей. Тут вваливается мисс Дортон, секретарь мистера Пэрабла. Не видя меня, она падает на стул и взрывается рыданиями.

– Уехал! – выпаливает она. – Забрал кухарку и уехал.

– Уехал! – повторяет шеф. – Куда?

– В свой коттедж в Фингесте, – сквозь всхлипы выговаривает она. – Мисс Булстрод зашла сразу после вашего ухода. Он сказал, что хочет сбежать ото всех подальше и хоть несколько дней провести спокойно. Сказал, что потом вернется и сам все уладит.

– Что уладит? – раздраженно переспрашивает шеф.

– Четырнадцать суток! – завывает мисс Дортон. – Для него это смерть.

– Но дело будет рассматриваться только в среду, – возражает шеф. – Откуда же взялось число четырнадцать?

– Мисс Булстрод виделась с судьей. Он говорит, за неспровоцированное нападение всегда дают четырнадцать суток.

– А его как раз спровоцировали! – возражает шеф. – Противник первым начал – сбил с него шляпу. Вот и пришлось защищаться.

– Она так и объяснила. И судья согласился, что это меняет дело. Но беда в том, – продолжает она, – что найти того, второго, мы не можем. А по доброй воле он, конечно, не явится в суд.

– Девица наверняка знает его, – осеняет шефа, – та самая, которую он подцепил в Сент-Джеймс-парке и повел на танцы. Наверное, это ее ухажер.

– Мы и ее найти не можем. Он не знает даже ее фамилию – говорит, забыл напрочь. Так вы согласны? – добавляет она.

– На что? – удивляется шеф.

– На четырнадцать суток.

– Вы же только что сказали, что он сам готов их отсидеть.

– Ему нельзя, – возражает она. – Скоро здесь будет мисс Булстрод. Вы только подумайте! Представьте себе заголовки в газетах! Вспомните о Фабианском обществе. О деле суфражисток. Нельзя допускать, чтобы он согласился!

– А как же я? – спрашивает шеф. – До меня никому нет дела?

– С вами ничего не сделается, – отмахивается она. – И потом, при вашем влиянии вы не попадете в газеты. А если выяснится, что виновен мистер Пэрабл, огласки никак не избежать.

К тому времени шеф разволновался почти как она.

– Да плевать мне на Фабианское общество, борьбу за избирательное право для женщин, приют для бездомных кошек в Баттерси и прочие благоглупости!..

Тем временем я продолжал размышлять и наконец кое-что понял.

– А зачем ему понадобилось брать с собой кухарку? – спрашиваю я.

– Чтобы она ему готовила, – отзывается шеф. – Для чего же еще?

– Чушь! – отрезаю я. – Он что, всегда таскает за собой кухарку?

– Нет, – отвечает мисс Дортон. – Теперь припоминаю: раньше ему хватало услуг миссис Мидоуз.

– Ту дамочку вы найдете в Фингесте, – объявляю я. – Сидящей напротив него, за изысканным ужином на двоих.

Шеф хлопает меня по спине и поднимает мисс Дортон со стула.

– Ступайте-ка телефонировать мисс Булстрод. Я заеду в половине первого.

Когда потрясенная мисс Дортон удалилась, шеф дал мне соверен и полдня свободных».

Мистер Кондор-младший считает, что дальнейшие события доказывают скорее правоту, нежели ошибочность его предположений.

Мистер Кондор-младший также пообещал прислать нам свою фотографию для публикации, но, к сожалению, на момент печати тиража она так и не была получена.

От проживающей в Тербервилле, Бакингемшир, миссис Мидоуз, вдовы капрала Джона Мидоуза, награжденного крестом Виктории, наш местный уполномоченный получил следующие сведения:

«На мистера Пэрабла я работаю уже несколько лет: мой коттедж находится всего в миле оттуда, мне нетрудно ходить к нему.

Мистер Пэрабл любит, чтобы дом всегда был в порядке, а он мог приехать когда вздумается, поэтому он иногда предупреждает меня, а иногда – нет. В конце прошлого месяца, в пятницу, если не ошибаюсь, он нагрянул внезапно.

Как правило, он идет пешком от станции Хенли, но на этот раз нанял экипаж и приехал с какой-то молодой особой – кухаркой, как он мне объяснил, – а при ней был саквояж. Всю работу в доме мистера Пэрабла я обычно делаю сама, там же и ночую, но, сказать по правде, при виде кухарки я обрадовалась. Стряпня мне никогда не давалась, еще мой бедный покойный супруг так говорил, и мне было нечего возразить. А мистер Пэрабл виновато объяснил, что в последнее время страдает несварением.

– Вот и хорошо, что она приехала, – говорю я. – У меня в комнате две кровати, ссориться мы не станем.

Кухарка была хоть и молодая, но смышленая, это я с первого взгляда поняла, хоть она и маялась в то время простудой. Берет она на время велосипед у Эммы Тидд, которая все равно на нем только по воскресеньям ездит, берет корзину и отправляется в Хенли, а мистер Пэрабл говорит, что поедет с ней, покажет дорогу.

Уехали они надолго, и неудивительно: ведь до Хенли восемь миль. Когда они вернулись, мы поужинали все втроем: как сказал мистер Пэрабл, чтобы «лишний раз не возиться». Потом я прибралась и оставила их беседовать вдвоем. Позднее они прогулялись по саду – ночь выдалась лунная, но по мне, слишком уж холодная.

Утром, до того как он спустился, мы с ней разговорились. Она вроде как беспокоилась.

– Надеюсь, люди не станут сплетничать, – говорит она. – Он сам уговорил меня приехать.

– Что такого, если джентльмен привез с собой кухарку, чтобы она ему готовила? – отвечаю я. – Ну, про сплетни я всегда говорю одно: лучше сразу дать людям повод почесать языки, не дожидаясь, когда они выдумают его сами.

– Вот была бы я дурнушкой средних лет – тогда другое дело! – говорит она.

– Еще успеете, – говорю я и, конечно, вижу, к чему она гнет. А женщина она была славная, чистенькая, лицом приятная и не из простых. – А пока, если вы не против материнских советов, вот что я вам скажу: помните, что ваше место в кухне, а хозяина – в гостиной. Нет, человек он порядочный, я-то знаю, только натура есть натура, тут уж ничего не попишешь.

Мы с ней позавтракали вместе, еще до того как он встал, так что ему компанию никто не составил. Попозже она заходит в кухню и закрывает дверь.

– Он хочет показать мне дорогу до Хай-Уиком. Мол, в Уикоме лавки получше. Что же мне делать?

А я по опыту знаю: советовать людям делать то, что им не хочется, – зря терять время.

– А вы как думаете? – спрашиваю.

– Да я-то бы с ним поехала, – отвечает она, – и радовалась бы каждой миле.

И тут она ударяется в слезы.

– Что тут дурного? – твердит она. – Я сама слышала, как он с разных трибун высмеивал классовые различия. И потом, вся моя родня – фермеры. А у мисс Булстрод отец кто? Бакалейщик, только лавок у него не одна, а сотня. Ну и в чем разница?

– Когда все это началось? – спрашиваю я. – Когда он в первый раз обратил на вас внимание?

– Позавчера, – отвечает она. – А раньше он на меня и не смотрел. Ведь я всего-навсего кухарка – что-то такое в наколке и фартуке, попадающееся ему на лестнице. А в четверг он увидел меня принаряженную и влюбился. Бедняжка, сам он этого еще не понял, а на самом деле с ним все ясно.

Ну, тут я вспомнила, как он поглядывал на нее за столом, и не стала спорить.

– Скажите честно, вы-то как относитесь к нему? – спрашиваю я. – Он ведь завидная добыча для таких, как вы.

– Я не могу о нем не думать, и в этом моя беда, – признается она. – Стать миссис Джон Пэрабл – да от такого у любой женщины закружится голова.

– Нелегко будет ужиться с ним, – говорю я.

– Как с любым гением, – соглашается она. – Но если относиться к нему как к ребенку, будет легче. Просто он порой немного капризничает, вот и все. А в душе он самый добрый и милый…

– Берите корзину и поезжайте в Хай-Уиком, – перебиваю я, – не то разозлите его.

Я не рассчитывала, что они вернутся скоро, и они в самом деле задержались. А днем у ворот вдруг останавливается авто, из него выходят мисс Булстрод, мисс Дортон – та девица, которая пишет под его диктовку, – и мистер Куинси. Я объясняю, что не знаю, когда вернется хозяин, и слышу в ответ: не важно, они просто проезжали мимо.

– Вчера его никто не навещал? – будто невзначай спрашивает мисс Булстрод. – Какая-нибудь дама?

– Нет, – отвечаю, – вы первые.

– Он ведь привез с собой кухарку? – вмешивается мистер Куинси.

– Да, отличную, – отвечаю я чистую правду.

– Мне бы хотелось перемолвиться с ней парой слов, – говорит мисс Булстрод.

– Сожалею, мэм, сейчас ее нет дома – уехала в Уиком.

– В Уиком! – хором восклицают все трое.

– На рынок, – поясняю я. – Не ближний свет, само собой, но лавки там получше.

Смотрю, они переглядываются.

– Значит, решено, – заключает мистер Куинси. – Придется все-таки уладить щекотливые вопросы еще до того, как она вернется из Уикома. Сегодня вечером здесь состоится приятный ужин.

– Нахалка! – вполголоса добавляет мисс Булстрод.

С минуту пошептавшись, они поворачиваются ко мне.

– Доброго вам дня, миссис Мидоуз, – говорит мистер Куинси. – Не говорите мистеру Пэраблу о нашем визите: он будет недоволен, узнав, что мы нарушили его уединение.

Я пообещала, что ничего не скажу, и сдержала обещание. Они сели в авто и укатили.

Перед ужином мне пришлось идти в дровяник. Открыла дверь – и слышу, кто-то шарахнулся в сторону. Если я не обозналась, в углу, где мы храним кокс, пряталась мисс Дортон. Я не видела причин поднимать шум, потому ушла, оставив ее там. Когда я вернулась, кухарка спросила, нет ли у нас петрушки.

– Растет перед домом, – говорю я, – слева от ворот.

Она ушла и вскоре вернулась перепуганная.

– Здесь поблизости кто-нибудь держит коз? – спрашивает она у меня.

– Ближе, чем в Ибстоун-Коммон, вроде бы нет, – отвечаю я.

– Я могла бы поклясться, что, пока рвала петрушку, прямо на меня из кустов крыжовника глядела козья морда, – объясняет она. – Я даже бороду разглядела.

– Смеркается, – объясняю я, – привидеться могло что угодно.

– Только бы у меня не расшалились нервы! – говорит она.

Я решила пройтись вокруг дома и отговорилась, что мне надо за водой. А когда наклонилась над колодцем, тем, что под тутовым деревом, что-то пролетело мимо меня и упало на выложенный кирпичами край. Смотрю – шпилька для волос. На всякий случай я как следует прикрыла колодец, а потом сама обошла весь дом и убедилась, что шторы везде задернуты.

Перед тем как мы втроем сели ужинать, я отозвала кухарку в сторону.

– Сегодня от прогулок по саду лучше воздержаться, – говорю я. – Если поблизости ходят деревенские, мы не оберемся сплетен.

Она выслушала и поблагодарила меня.

А вечером снова явились гости. Я подумала, не стану портить ужин, потом все расскажу. Но шторы задернула и заперла обе двери на засов. И правильно сделала.

Я часто слышала, что мистер Пэрабл мастерский рассказчик, но раньше, когда он приезжал, ничего такого за ним не замечала. А на этот раз он словно помолодел на десять лет. Пока мы болтали и смеялись за ужином, мне все чудилось, будто кто-то рыщет вокруг дома. В дверь постучали, когда я заканчивала убирать со стола, а кухарка варила кофе.

– Кто там? – спрашивает мистер Пэрабл. – Меня ни для кого нет дома.

– Сейчас посмотрю, – говорю я и по пути проскальзываю на кухню.

– Кухарка, кофе только для одного, – говорю я и вижу, что она все поняла. Ее наколка и фартук висели за дверью. Я бросила ей и то и другое, она ловко их поймала, и только потом я отперла дверь.

Не говоря ни слова, они ринулись мимо меня прямиком в гостиную. Ему тоже ничего не объяснили.

– Где она? – спрашивает мисс Булстрод.

– Кто? – отзывается мистер Пэрабл.

– Не вздумайте врать. – Мисс Булстрод даже не пыталась сдерживаться. – Та нахалка, с которой вы ужинали!

– Вы имеете в виду миссис Мидоуз? – уточняет мистер Пэрабл.

Ну, думаю, сейчас она схватит его за плечи и давай трясти.

– Где вы ее прячете? – допытывается она.

А тут и кухарка вносит кофе.

Они сообразили бы, что к чему, если бы догадались взглянуть на нее: поднос она держала трясущимися руками, в спешке и волнении нацепила наколку не той стороной, – но голос звучал ровно, когда она спросила, не принести ли еще кофе.

– Ах да! Вы ведь не откажетесь от кофе? – спрашивает мистер Пэрабл гостей.

Мисс Булстрод не ответила, а мистер Куинси сказал, что замерз и не прочь выпить горячего. Вечер был ненастный, накрапывал дождь.

– Благодарю, сэр, – отвечает кухарка, и мы с ней выходим.

Коттедж есть коттедж, и если в гостиной говорят громко, в кухне поневоле слышишь каждое слово.

Много разговоров было про какие-то «четырнадцать суток», которые мистер Пэрабл обещал отбыть сам, а мисс Дортон возражала, что ему нельзя: его согласие станет победой врагов гуманизма. Мистер Пэрабл ответил что-то насчет гуманизма, что именно, я не разобрала, но мисс Дортон ударилась в слезы, а мисс Булстрод назвала мистера Пэрабла «ослепленным Самсоном», позволившим отрезать ему волосы коварной распутнице, для этой цели и нанятой врагами.

Я-то ничегошеньки не понимала, а кухарка ловила каждое слово, а потом, когда подала им кофе и вернулась, уже безо всякого стеснения встала под дверью и приложила ухо к замочной скважине.

Мистер Куинси убедил всех угомониться, он же взял на себя объяснения. Мол, если бы им только удалось найти какого-то джентльмена и заставить его признаться, что он сам затеял ссору, все бы обошлось. Мистер Куинси заплатил бы сорок шиллингов штрафа, фамилия мистера Пэрабла даже не мелькала бы в этом деле. В противном случае, по словам мистера Куинси, мистеру Пэраблу и впрямь придется отбывать четырнадцать суток самому.

– Я ведь уже говорил вам, – отвечает мистер Пэрабл, – и повторяю вновь: я не знаю фамилии этого человека и не могу вам ее назвать.

– А мы вас и не просим, – разъясняет мистер Куинси. – Назовите фамилию женщины, с которой вы танцевали танго, а мы сделаем остальное.

Мне стало любопытно, я придвинулась к двери, поглядывая на кухарку. Она едва дышала.

– Сожалею, – с расстановкой говорит мистер Пэрабл, – но я не допущу, чтобы ее имя фигурировало в этом деле.

– Оно и не будет, – заверяет мистер Куинси. – Мы только хотим выяснить у нее фамилию и адрес того джентльмена, который рвался увести ее домой.

– Кто это был? – вмешивается мисс Булстрод. – Ее муж?

– Нет, – отвечает мистер Пэрабл. – Не муж.

– Тогда кто? – допытывается мисс Булстрод. – Кем он ей приходится? Женихом?

– Я сам отбуду четырнадцать суток, – снова заявляет мистер Пэрабл. – И через две недели выйду на свободу отдохнувшим и преобразившимся.

Кухарка с улыбкой, от которой хорошеет на глазах, отходит от двери, берет лист бумаги из ящика тумбочки и начинает писать какое-то письмо.

Разговор в другой комнате продолжался еще минут десять, потом мистер Пэрабл сам проводил гостей и немного прошелся вместе с ними. А когда он вернулся, мы услышали, как он вышагивает туда-сюда по комнате.

Кухарка дописала письмо, приклеила марку на конверт, надписала его и положила рядом на стол.

– «Джозефу Оньонсу, эсквайру», – прочитала я адрес на конверте. – «Аукционисту и жилищному агенту, Бродвей, Хаммерсмит». Не тот ли это человек?

– Тот самый, – отвечает она, складывает письмо и сует его в конверт.

– Это он был вашим женихом?

– Нет, – говорит она. – Но будет, если сделает то, что я говорю.

– А мистер Пэрабл? – спрашиваю я.

– Он еще посмеется потом, когда будет вспоминать эту шутку, – и она набрасывает плащ, – как однажды чуть не женился на собственной кухарке. Я на минутку, – добавляет она и выскальзывает за дверь с письмом в руках».

Публикация этого интервью, насколько нам известно, вызвала возмущение у миссис Мидоуз, которая была уверена, что просто сплетничает с соседом. Но наш уполномоченный уверяет, что предупредил миссис Мидоуз об официальном характере визита; во всяком случае, все обвинения в этом вопросе с нас снимает наш долг перед публикой.

Аукционист и агент по найму мистер Джозеф Оньонс, Бродвей, Хаммерсмит, признался нашему уполномоченному, что несказанно удивлен поворотом, который приняли события. Содержание письма, которое мистер Оньонс получил от мисс Комфорт Даром, было недвусмысленным и четким. А именно: если он побывает у некоего мистера Куинси из Харкорт-Билдингс, Темпл, и объявит, что именно он, Оньонс, затеял драку в Эрлс-Корте вечером двадцать седьмого, тогда он может считать, что они с мисс Даром, которая до сих пор отказывала ему, уже помолвлены.

Мистер Оньонс называет себя деловым человеком, поэтому решил подготовиться к выполнению просьбы мисс Даром. После благоразумно проведенных расспросов – сначала в полицейском участке на Вайн-стрит, затем в Туикенеме, – позднее в тот же день мистер Оньонс навестил мистера Куинси, имея все козыри на руках, как выразился сам мистер Оньонс. Мистер Куинси, не сумев принять предложение мистера Оньонса, устроил ему встречу с мисс Булстрод. И уже сама мисс Булстрод предложила ему две сотни – при условии, что он женится на мисс Даром еще до конца месяца. Исходя из общих интересов – своих, а также интересов мисс Даром, – мистер Оньонс был готов согласиться на три сотни и приводил доводы, которые с учетом обстоятельств казались ему естественными: например, ущерб для репутации дамы, которой в довершение всего пришлось, по ее собственным словам, провести ночь в Хэм-Коммон. Цена и вправду была разумной – об этом свидетельствовало в конце концов полученное согласие мисс Булстрод. Мистер Куинси, добившись от мистера Оньонса всего, что требовалось, «счел своим долгом» при посредничестве мистера Эндрюса сообщить все подробности сделки мисс Даром, уверенный, что «ей следует знать, за кого она выходит замуж», и мистер Оньонс считает этот поступок вопиющим нарушением этикета, принятого между джентльменами. О дальнейших действиях мисс Даром мистер Оньонс может сказать только, что был о ней совсем иного мнения.

Мистер Аарон Эндрюс, которому нанес визит наш уполномоченный, поначалу не хотел ввязываться в это дело, но услышав от нашего уполномоченного, что мы стремимся лишь опровергнуть ложные слухи, вредные для репутации мистера Пэрабла, мистер Эндрюс признал необходимость сообщить нам истину.

По словам мистера Эндрюса, мисс Даром вернулась во вторник днем, тогда же им удалось и поговорить.

– Все улажено, мистер Эндрюс, – сказала она мне. – С моим молодым человеком уже связались, мисс Булстрод нанесла тайный визит судье. Понадобится только уплатить сорок шиллингов штрафа, а мистер Куинси позаботится, чтобы дело не попало в газеты.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – ответил я, – но могло быть и лучше, детка, если бы вы сразу назвали фамилию своего молодого человека.

– Я не знала, насколько это важно, – возразила она. – Мистер Пэрабл ничего мне не объяснил. О том, что происходит, я узнала случайно.

Я всегда питал симпатию к этой молодой женщине. Мистер Куинси просил меня повременить с объяснениями до среды, но я решил, что нет причин откладывать их.

– Он вам нравится? – спросил я.

– Да, – ответила она, – больше, чем… – Вдруг она осеклась и густо покраснела: – О ком вы говорите?

– Об этом вашем молодом человеке, – пояснил я. – Как его фамилия – кажется, Оньонс?..

– А, о нем!.. – воскликнула она. – Да, он хороший.

– А если нет? – намекнул я, и она впилась в меня взглядом.

– Я обещала ему, что выйду за него, если он выполнит мою просьбу. И он, похоже, ее выполнил.

– Выполнить просьбу можно по-разному, – возразил я и, уже понимая, что мои слова вряд ли станут для нее ударом, выложил все начистоту.

Она выслушала молча, а когда я договорил, обняла меня за шею и поцеловала. По возрасту я гожусь ей в дедушки, но будь я лет на двадцать помоложе, от такого поцелуя разволновался бы не на шутку.

– Пожалуй, я помогу мисс Булстрод сэкономить эти три сотни фунтов, – рассмеялась она и бросилась наверх, переодеваться. Позднее я слышал, как она напевает в кухне.

Мистер Джон приехал в автомобиле, и я сразу понял, что он не в духе.

– Соберите мне вещи для пешего похода, – распорядился он. – Не забудьте рюкзак. В половине девятого я уезжаю в Шотландию.

– Долго вы пробудете в отъезде? – спросил я.

– Смотря по обстоятельствам, – ответил он. – А когда вернусь, женюсь.

– На ком же? – спросил я, хотя, разумеется, уже знал.

– На мисс Булстрод.

– Что ж, она… – начал я.

– Знаю, знаю, – перебил он, – эти трое за два дня успели прожужжать мне все уши. Она и социалистка, и суфражистка, и все такое прочее, и будет мне идеальной супругой. Вдобавок у нее есть средства – следовательно, я смогу посвящать все свое время наведению порядка в мире, не заботясь больше ни о чем. Наш дом станет очагом передовых идей. Мы будем делить радости и победы на избранном поприще. О чем еще можно мечтать?

– Чтобы ужин подали пораньше, – ответил я. – Иначе на поезд в восемь тридцать вам не успеть. Сейчас передам кухарке…

Он снова перебил меня:

– Передайте ей, пусть катится ко всем чертям.

Я уставился на него во все глаза.

– Она выходит за сборщика арендной платы, за пройдоху, на которого ей плевать, – продолжал он.

Я никак не мог понять, с чего он взбесился.

– В любом случае не понимаю, какое это имеет отношение к вам, – заметил я. – И кстати, ничего подобного.

– Ничего подобного? Вы о чем? – Он замер и обернулся.

– Замуж за него она не выходит, – растолковал я.

– Это еще почему?

– Лучше спросите у нее.

В то время я еще не знал, что сболтнул глупость, а если бы знал, вряд ли бы так поступил. Когда он не в духе, со мной происходит то же самое. Мистеру Джону я прислуживаю с малых лет, поэтому мы с ним не всегда ведем себя как подобает.

– Передайте кухарке, что она мне нужна, – велел он.

– У нее сейчас в самом разгаре… – начал было я.

– Мне нет дела до того, что там у нее, – прервал он. Казалось, он задался целью не дать мне закончить ни единой фразы. – Отправьте ее сюда.

В кухне она была одна.

– Он хочет видеть вас немедленно, – сообщил я.

– Кто?

– Мистер Джон.

– Зачем?

– Откуда мне знать?

– И все-таки вы знаете, – не сдавалась она.

Она всегда была упрямой, и я, чтобы не тратить лишнего времени, рассказал ей, что произошло.

– А теперь пойдете? – спросил я в заключение.

Она стояла столбом, не сводя глаз с теста, которое месила. Наконец она загадочно улыбнулась и перевела взгляд на меня.

– Знаете, чего вам сейчас недостает? Крылышек, маленького лука и стрел.

Даже не отряхнув руки, она бросилась наверх. А через полчаса сверху позвонили. Мистера Джона я застал у окна.

– Рюкзак готов? – спросил он.

– Сию минуту будет.

Вскоре я вернулся с одежной щеткой.

– Зачем она вам? – удивился он.

– Вы, наверное, не заметили, – отозвался я, – но вы перепачкались мукой.

– Кухарка едет со мной в Шотландию, – объявил он.

Я служу мистеру Джону с тех пор, как он был мальчишкой. Ему уже минуло сорок два, но когда я через окошко кеба пожимал ему руку на прощание, то мог бы поклясться, что ему снова двадцать пять.