ГЛАВА 15
– Черт возьми, Джесс! – орал в трубку Клейн. – Я десять раз пытался до вас дозвониться. Где вы сейчас?
– В Касси, – устало пояснил Крейг.
На обратном пути он решил пообедать и позвонил из портового ресторанчика. Гавань была голубая, нарядная, как игрушка. Сезон еще не начался, и во всем облике городка было нечто сонное, заторможенное, яхты накрыты брезентовыми чехлами. Кажется, все жители отправились обедать.
– Касси, – повторил Клейн. – Как только тебе понадобится кто-то, он тут же оказывается в Касси. Где это чертово место?
– На полпути между Марселем и Каннами. О чем вы хотели со мной поговорить?
– Кажется, я все для вас устроил. Именно об этом и хотел потолковать. Когда вы будете в Каннах?
– Через три-четыре часа.
– Я буду у себя. Весь день с места не тронусь.
– Не сделаете мне одолжение? – спросил Крейг.
– Какое именно?
– Позвоните Мерфи от моего имени и попросите приехать к вам в пять часов.
Крейг почувствовал, что Клейн колеблется. Даже, похоже, поперхнулся: на другом конце провода послышалось нечто вроде кашля.
– Зачем вам понадобился Мерфи? – допытывался Клейн.
– Хочу, насколько это возможно, пощадить его чувства.
– Это что-то новенькое! Клиент, желающий пощадить чувства агента! – фыркнул Клейн. – Мне бы такого клиента.
– Я щажу чувства не агента, а друга, – возразил Крейг.
– Мерфи, разумеется, читал сценарий.
– Разумеется.
– И сказал, что не будет с ним возиться.
– Да.
– Что ж, – нерешительно согласился Клейн, – если вы настаиваете.
– Думаю, так будет лучше для всех. Впрочем, если вы не хотите говорить о делах в присутствии посторонних…
– Черта с два! Да я бы говорил о делах в присутствии хоть самого папы! Я позвоню Мерфи.
– Вот и молодец.
– Конечно, молодец! Несмотря на все злобные сплетни.
– Буду в пять, – пообещал Крейг и повесил трубку.
Он не солгал, утверждая, что хочет позвать Мерфи только из дружеских чувств. Он желал также, чтобы тот присутствовал при начале переговоров. Крейг знал, что он плохой защитник собственных интересов: не любит и не умеет выговорить для себя условия повыгоднее, а Мерфи всегда обеспечивал ему надежную защиту. Кроме того, на этот раз переговоры будут нелегкими. Да, он написал «Три горизонта», вовсе не имея в виду личную выгоду или желание обогатиться, но по собственному опыту многолетней работы в кино знал, что чем больше тебе заплатят, тем легче добиться своего в других вопросах. Хотя старое правило «деньги против искусства» продолжает действовать, Крейг давно обнаружил, что в кино, особенно в его случае, часто применимо другое: «деньги умножают искусство».
Крейг вышел на улицу и сел за столик с видом на гавань. Он оказался единственным посетителем. Как хорошо, спокойно, уютно быть единственным посетителем, смотреть на залитую солнцем голубую воду, думать об обеде и Клейне, который весь день с места не сойдет. Попросив анисовой водки в честь рыбаков и виноделов Касси, он не спеша принялся просматривать меню.
В конце концов он заказал дораду, бутылку белого вина и пригубил водку. Ее лакричный вкус напоминал о близости Средиземного моря, о сотнях таких же томительно-жарких, ленивых дней. Время, проведенное с Констанс, словно исцелило душу, и сейчас Крейг с нежностью думал о ней, хотя знал, что, если когда-нибудь упомянет об этом в ее присутствии, она придет в ярость. Ну и пусть. Люди недостаточно нежны друг с другом. И хотя часто твердят, что любят друг друга, но на самом деле пытаются лишь использовать друг друга, следить друг за другом, довлеть друг над другом, терзать друг друга, уничтожать друг друга, оплакивать друг друга. Они же с Констанс наслаждались друг другом достаточно часто, и слово «нежность» в применении к ним ничуть не хуже любого другого.
Он старался отгонять мысли о Сан-Франциско.
Он сказал Констанс: «Я люблю тебя», – и сказал Гейл Маккиннон: «Я люблю тебя». И в обоих случаях не лгал, и, возможно, испытывал это чувство и к той и к другой одновременно. Сейчас, в солнечном свете и одиночестве, за рюмкой молочно-белого холодного южного напитка все казалось достижимым. И постижимым.
Крейг также не мог не признать, что приятнее всего лениво сидеть на берегу пустынной гавани и сознавать, что такой занятой человек, как Уолтер Клейн, готов звонить десять раз, чтобы застать его, и сейчас с нетерпением ожидает его приезда. Крейг уже думал было, что навеки распрощался с радостью сознания собственной власти, но сейчас с некоторым удовлетворением понял: это не так.
Что ж, после всего случившегося ясно: он не зря приехал в Канны. Оставалось надеяться только, что к тому времени, как он вернется, Гейл уже покинет город.
К дому Клейна он подъехал в начале шестого и сразу увидел стоявшую во дворе машину с водителем. Значит, Мерфи уже здесь. Он не любит водить сам. Три раза попадал в аварии. И как любит говаривать, намек понял.
Мерфи и Клейн сидели у бассейна с подогретой водой. Мерфи что-то пил. В ночь вечеринки, когда Крейг был здесь в последний раз, тут был Сидни Грин, режиссер, которого хвалила «Кайе дю Синема» и который теперь не мог получить работу. Тот, что, помочившись на дорогую газонную траву Уолтера Клейна, вышел из кустов, чтобы поздороваться с Крейгом. «Только для проигравших», – подумал тогда Крейг. Сегодня он еще не стал победителем, но и побежденным себя тоже не чувствовал.
– Привет, парни! – воскликнул он, подходя ближе. – Надеюсь, я не заставил вас ждать.
Он поскорее сел, чтобы им не пришлось решать, подниматься ли ему навстречу.
– Я только что добрался сюда, – возвестил Мерфи. – Пол-унции шотландского назад.
– Я взял на себя смелость вкратце объяснить ему ситуацию по телефону, – вмешался Клейн.
– Ну, – проворчал Мерфи, – если нашелся дурак, готовый вложить миллион баксов в этот сценарий при нынешнем состоянии рынка, флаг ему в руки!
– Откуда ты взял такую сумму? – удивился Крейг. – Миллион долларов!
– Прикинул, во сколько обойдутся съемки. Миллион как минимум.
– Я еще ни с кем не обсуждал финансовые вопросы, – заметил Клейн. – Все зависит от того, как и с кем вы собираетесь его ставить.
– Вы упомянули, что его прочитал режиссер, – сказал Крейг. – Какой именно?
– Брюс Томас, – сообщил Клейн, переводя взгляд с одного собеседника на другого и наслаждаясь минутой своего торжества.
– Если сам Брюс Томас… – немного растерялся Мерфи, – под него получите любые деньги. – И, покачав головой, добавил: – В жизни бы не поверил! Почему ему приспичило делать именно этот фильм? Он никогда ничего подобного не ставил!
– Именно поэтому, – разъяснил Клейн. – Так он и сказал мне. Но, Джесс, он тоже считает, что сценарий требует доработки, и немалой. Как по-вашему, Мерф?
– Точно. Немалой, – подтвердил Мерфи.
– И Томас хотел бы пригласить другого сценариста. Чтобы поработал над ним один. Но если уж так необходимо, можем привлечь и этого парня, Харта. На чем вы с ним порешили, Джесс?
– Ни на чем, – поколебавшись, признался Крейг.
Мерфи испуганно охнул.
– То есть как это «ни на чем»? – удивился Клейн. – Права у вас или нет?
– Сценарий мой, – подтвердил Крейг.
– И?
– Я его написал, собственной старой авторучкой. Малкольма Харта просто нет. Я просто поставил на титульном листе первое попавшееся имя.
– Какого черта ты это сделал? – разозлился Мерфи.
– Слишком сложно объяснять. Так или иначе, что сделано, то сделано. Давайте исходить из этого.
– Томас сильно удивится, когда узнает, – мрачно предсказал Клейн.
– Если ему понравился сценарий некоего Малкольма Харта, понравится и сценарий, подписанный именем Крейга, – рассудил Мерфи.
– Наверное, – с сомнением протянул Клейн. – Но это может повлиять на ход его мыслей.
– Каким образом? – поинтересовался Мерфи.
– Сам не знаю. Каким-то.
– А где Томас? – спросил Крейг. – Может, стоит позвонить ему и пригласить приехать?
– Ему пришлось утром вылететь в Нью-Йорк, – буркнул Клейн. – Поэтому я и названивал вам. Господи, терпеть не могу, когда люди внезапно исчезают из виду.
– Вам еще повезло, – вставил Мерфи. – Не смогли связаться с ним всего один день. Я, бывало, терял его на три месяца подряд.
– Что же, – решился Клейн, – пожалуй, расскажу все как есть. Во-первых, как я уже упоминал, он желает другого сценариста. Ну а теперь держитесь, мальчики. Он требует Йана Уодли.
– О черт, – пробормотал Мерфи.
Крейг рассмеялся.
– Смейся, смейся! – окончательно рассердился Мерфи. – Только сначала представь себя рядом с Уодли!
– Трудно, – согласился Крейг. – А может, и нет. Что побудило Томаса выбрать именно Уодли?
– Я сам его спросил, – развел руками Клейн. – Случайно встретил его, разговорились. Знаете, как это бывает, особенно здесь. Уодли подарил ему свою последнюю книгу. Как-то Томас не мог заснуть и стал ее просматривать. И что-то его зацепило.
– Последняя книга Уодли! – фыркнул Мерфи. – Знаю я ее. Худшие рецензии были разве что на «Гайавату».
– Ты ведь знаешь Томаса, – объяснил Клейн. – Он не читает рецензий. Даже на свои фильмы.
– Идеальный читатель, – пробормотал Крейг.
– Что вы сказали? – переспросил Клейн.
– Так, ничего.
– Так или иначе, – продолжал Клейн, – Томас считает Уодли единственным, кто способен сделать сценарий именно таким, каким он его видит. Уж и не знаю, что ему нужно. Только не вините меня, Джесс. Я тут ни при чем. Я книгу Йана Уодли и за миллион лет не одолею. Вообразите мое положение: клиент желает Уодли, я стараюсь раздобыть Уодли. Откуда, черт возьми, мне было знать, что вы – это и есть Малкольм Харт?
– Понимаю, – кивнул Крейг, – и не виню вас.
– Вопрос в том, что мне теперь сказать Томасу. Может, вы хотя бы потолкуете с Уодли? Пусть прочтет сценарий и выскажет свои соображения.
– Конечно. На этот счет у меня нет возражений, – согласился Крейг. Постепенно идея сотрудничества с Уодли стала казаться привлекательной. Неуверенность, побудившая его прибегнуть к псевдониму, отнюдь не развеялась, даже после того как Томас одобрил сценарий. Не так уж плохо разделить с кем-то ответственность. И Уодли, что ни говори, так и не сумел окончательно пропить и растратить свой талант. По собственному опыту Крейг знал: лишь в крайне редких случаях над сценарием работает всего один человек от начала и до конца.
– Ничего не обещаю, – заявил он, – но с Уодли поговорю.
– И еще одно, – выдавил Клейн. Вид у него почему-то сделался смущенным. – Я, пожалуй, выложу все сразу. Видите ли, Томас сам был продюсером двух своих последних картин. Ему ни к чему второй продюсер, и…
– Если он хочет делать эту картину, – резко перебил Крейг, – ему понадобится второй продюсер. И этот продюсер – я.
– Мерф… – умоляюще начал Клейн.
– Вы слышали, что он сказал, – отрезал Мерфи.
– О’кей, – вздохнул Клейн, – все равно я ничего тут поделать не могу. Думаю, единственный выход – лететь в Нью-Йорк и все обговорить с Томасом. Взять с собой Уодли. Посмотрим, как он сумеет справиться.
Мерфи покачал головой:
– Мне нужно на следующей неделе быть в Риме, а еще через неделю – в Лондоне. Попросите Томаса подождать.
– Можно подумать, вы не знаете Томаса! – воскликнул Клейн. – Он не станет ждать. В январе у него запускается новый фильм, и вся команда должна пахать день и ночь, чтобы к этому времени пленка оказалась в яуфе. Помимо всего, Джесс, ваш сценарий нравится ему еще и потому, что постановочная часть совсем несложная и его можно легко впихнуть в рабочий график.
– Ну как, Джесс? – осведомился Мерфи. – В конце концов, это тебе придется вести все переговоры. Я могу подъехать позже.
– Не знаю, – покачал головой Крейг. – Нужно подумать.
– Я собираюсь звонить Томасу вечером, – сказал Клейн. – Что ему сказать?
– Так и скажите, что я должен подумать.
– Вот уж он обрадуется, – кисло промычал Клейн и встал. – Кто-нибудь хочет выпить?
– Нет, спасибо.
Крейг тоже встал.
– Пора возвращаться в Канны. Поверьте, Уолт, я ценю все, что вы для меня сделали.
– Всего лишь пытался заработать честный доллар для себя и своих друзей, – откликнулся Клейн. – Только никак не возьму в толк, какого черта вы не воспользовались собственным именем.
– Когда-нибудь расскажу, – пообещал Крейг. – Мерф, почему бы тебе не проехаться со мной до Канн? Пусть водитель захватит тебя у «Карлтона».
– Ладно, – со странной покорностью кивнул Мерфи.
Клейн вышел с ними во двор. Мужчины обменялись церемонными рукопожатиями, но тут в доме зазвонил телефон, и Клейн поспешил уйти. Крейг и Мерфи отъехали. За ними следовал водитель в «мерседесе» Мерфи.
Мерфи долго молчал, разглядывая буйную загородную растительность.
Близился вечер, и деревья отбрасывали на землю длинные тени. Крейг тоже не проронил ни слова. Он видел, что Мерфи встревожен и заранее готовится к неприятному разговору.
– Джесс, – тихо выговорил он наконец, – я должен извиниться.
– Не за что извиняться.
– Я просто лошадиная задница. Старая лошадиная задница.
– Брось, – поморщился Крейг.
– Совсем нюх потерял. Гроша ломаного не стою.
– Да перестань ты, Мерф! Всякий может ошибиться. Если бы ты знал о моих промахах!
Он вспомнил Эдварда Бреннера в пустом театре, ночью, после заключительного представления его последней и лучшей пьесы.
Мерфи грустно покачал головой:
– Подумать только, сценарий был у меня в руках и я советовал тебе забыть о нем, а этот чертов сопляк Клейн одним телефонным звонком раздобыл тебе самого крутого режиссера во всем бизнесе! Зачем ты меня вообще держишь, черт побери?
– Ты мне нужен, – бросил Крейг. – Этого тебе достаточно? Мне следовало сказать, что это моя рукопись.
– Какая разница! Хотя это, конечно, свинство – так со мной поступить. После стольких лет!
– У меня своих проблем полно, – отбивался Крейг, – и некоторые тебе известны.
– Угу, – хмыкнул Мерфи. – Особенно одна, с которой я мог бы тебе помочь. Должен был помочь, еще давным-давно. И ничего не сделал.
– Ты о чем?
– О твоей проклятой жене.
– И что бы ты сделал?
– Мог хотя бы предупредить. Я знал, что происходит.
– Я тоже, – пожал плечами Крейг. – В общих чертах. Не сразу. Но знал.
– А пробовал догадаться, почему она это делала? – наскакивал Мерфи. – Ведь она не нимфоманка какая-нибудь, не шлюха. И вполне способна держать себя в руках. Не из тех женщин, которые готовы запрыгнуть в постель к первому попавшемуся парню, который развозит продукты.
– Разумеется, она не такая.
– До тебя еще не дошло, каким образом она выбирала любовников?
– В общем, нет.
– Если тебе это неприятно, Джесс, я заткнусь.
– Неприятно, – подтвердил Крейг, – но продолжай.
– Она всегда спала с твоими друзьями. С людьми, которые восхищались тобой, работали с тобой. С людьми, которыми восхищался ты.
– Не могу сказать, что я в восторге от ее последнего партнера, – буркнул Крейг.
– А ты подумай, – настаивал Мерфи. – Он человек удачливый. Добился успеха как раз в той области, где ты полный профан и к тому же этого стыдишься. Ты обращался к нему за советом. Доверял свои деньги. Понимаешь?
– Некоторым образом, – признал Крейг.
– И все эти люди всегда хотели видеть тебя, слушать тебя. Именно ты был в центре внимания. Она же неизменно оставалась в тени. Существовал только один способ выйти на первый план, и она им воспользовалась.
– И она им воспользовалась, – кивнул Крейг.
– Я давно заметил это, – продолжал Мерфи, – и Соня тоже. Но когда еще можно было что-то предпринять, я держал язык за зубами и оставил тебя наедине с твоими трудностями. И чем я искупил свою вину? – Он снова скорбно покачал головой. – Вместо этого я становлюсь твоей очередной проблемой.
Он выглядел усталым, обмякшим, будто из него выпустили воздух. Съежился на потертом сиденье старого автомобиля и опустил веки, словно вот-вот отключится. Даже голос измученный, а тени пролетающих деревьев еще больше омрачали лицо.
– Никакая ты не проблема, – заверил Крейг. – Ты мой друг и партнер, в прошлом творил для меня чудеса и, надеюсь, еще не раз сотворишь. Не знаю, что делал бы без тебя!
– Агент – вечное посмешище, – жаловался Мерфи. – Я шестидесятилетнее посмешище.
– Никто не считает тебя посмешищем, – отмахнулся Крейг. – Во всяком случае, не я и, уж конечно, не те, кому приходилось вести с тобой дела. Так что оставь это самобичевание.
Он не мог видеть Мерфи в таком состоянии. Мерфи, властного, энергичного, считавшего своим жизненным кредо и смыслом существования решительность, твердость и уверенность в себе.
– Если хочешь, Джесс, – предложил Мерфи, – я отменю встречи в Риме и Лондоне и полечу с тобой в Нью-Йорк.
– Ни к чему, – отказался Крейг. – Пусть подождут, уважать больше будут.
– Только не иди ни на какие уступки, пока я не появлюсь, – предупредил Мерфи уже увереннее. – Не уступай и гребаного дюйма. Дай мне все обдумать до утра. Завтра точно объяснишь, чего хочешь, и мы прикинем, как и сколько можно будет добиться.
– Вот это дело другое, – обрадовался Крейг. – Поэтому я и просил Клейна пригласить тебя.
– Иисусе! – завопил Мерфи. – Меня тошнит при мысли о том, что придется делить комиссионные с этим выскочкой!
Крейг рассмеялся. Мерфи вторил ему, выпрямившись на сиденье. Смех гулким эхом отдавался в маленькой машине.
Но когда они остановились перед «Карлтоном», Мерфи сказал:
– Джесс, у тебя есть еще один экземпляр сценария? Хотелось бы перечитать его. Просто понять, почему я оказался таким дураком.
– Завтра пришлю, – пообещал Крейг. – Передай привет Соне.
Когда Мерфи вышел из «симки» и направился к своему автомобилю, Крейг отметил в нем поистине разительные перемены. Важная походка, повелительный вид… он казался властным, огромным, грозным… горе тому, кто перейдет ему дорогу.
Крейг невольно ухмыльнулся, увидев, как друг втискивается в большой черный «мерседес».
В вестибюле отеля толпился народ: мужчины в смокингах и дамы в вечерних платьях, одетые для вечернего показа в зале фестиваля.
Крейг, по привычке проталкиваясь к стойке портье, огляделся в поисках Гейл Маккиннон. То и дело попадались знакомые лица, и среди них Джо Рейнолдс, но Гейл не видно. Синяки Рейнолдса местами пожелтели, что отнюдь его не украсило. Он что-то горячо говорил Элиоту Стейнхардту. У лифта стоял здоровенный светлобородый парень, и Крейг почувствовал его взгляд. Пока Крейг забирал почту и ключ от номера, парень подошел ближе.
– Мистер Крейг?
– Да.
– Я Бейард Патти.
– Да?
– То есть… я приятель Энн. Из Калифорнии.
– А, здравствуйте!
Крейг протянул руку, и она тут же утонула в медвежьей лапище Патти.
– Очень рад знакомству, сэр, – скорбно пробормотал Патти.
– Где Энн? – осведомился Крейг. – Сейчас отыщем ее и пойдем выпьем.
– Именно об этом я хотел с вами поговорить, мистер Крейг. Энн уехала.
– То есть как это уехала? – встрепенулся Крейг.
– Уехала, и все. Сегодня утром. Оставила мне записку.
Крейг обернулся к портье:
– Моя дочь съехала?
– Да, месье. Сегодня утром.
Крейг просмотрел почту. От Энн ни слова.
– Она оставила свой новый адрес?
– Нет, месье.
– Патти, может, вам она написала, куда едет?
– Нет, сэр. Зовите меня Бейард, пожалуйста. Она просто исчезла.
– Подождите меня здесь, Бейард, – попросил Крейг. – Может, она оставила записку у меня в номере.
Но и там он ничего не обнаружил. Пришлось снова спуститься вниз. Патти торчал около стойки, как огромный, лохматый, верный ньюфаундленд.
– Ну что? – выдохнул он при виде Крейга.
Тот покачал головой.
– Она особенная, – заверил Патти. – Я только вчера приехал. Летел через полюс.
– Думаю, неплохо бы нам выпить, – решил Крейг. Рядом с этим гигантом, шагавшим рядом с ним по коридору, он чувствовал себя настоящим карликом.
На Патти были голубые джинсы, футболка и легкая коричневая ветровка. Он действительно немного прихрамывал, отчего еще более бросался в глаза среди смокингов и драгоценностей.
– Вижу, вы все хромаете, – заметил Крейг.
– О, вы и об этом знаете, – обрадовался Патти.
– Энн сказала.
– А что она еще говорила обо мне? – спросил Патти с детской обидой, совершенно невероятной для мужчины таких размеров и роста.
– Ничего особенного, – дипломатично промямлил Крейг. Не стоит повторять высказывания Энн о бородатом ребенке из Сан-Бернардино.
– Говорила, что я хочу на ней жениться?
– Кажется, да.
– Надеюсь, вы не считаете, что в желании мужчины жениться на любимой женщине есть нечто ужасное или порочное?
– Нет.
– Полет через полюс стоил мне целого состояния, – признался Патти. – А виделся я с ней всего несколько часов: она даже не позволила мне остановиться в том же отеле. И тут – бах, наутро записка, мол, уезжаю, прощай. Как по-вашему, она вернется?
– Понятия не имею.
Все столики были заняты, поэтому пришлось стоять у бара, среди орд жаждущих посетителей. И тут знакомые лица.
– Поверьте, – утверждал какой-то молодой человек, – британский кинематограф подписал себе смертный приговор.
– Наверное, мне следовало надеть костюм, – встревожился Патти, смущенно озираясь. – Такое шикарное место. Костюм у меня есть.
– Совершенно не обязательно, – успокоил его Крейг. – Теперь никто не обращает внимания на одежду окружающих. Всего на две недели здесь собирается истинно свободомыслящее общество.
– Ну да, так я и поверил, – мрачно буркнул Патти и заказал мартини. – С моей ногой одно хорошо: можно пить мартини.
– То есть как?
– Теперь не приходится следить за спортивной формой и тому подобной чушью. Вот что я скажу вам, мистер Крейг: когда я узнал про свое колено, сразу легче стало. Намного. Хотите знать, почему?
– Если вы не против.
Крейг, потягивая виски, заметил, что Патти одним махом ополовинил стакан с мартини.
– Сразу понял, что больше не придется играть в футбол. Зверская игра. А я-то с моими габаритами просто не набрался духу уйти добровольно. И еще: когда я почувствовал, что колено хрустнуло, подумал: «Теперь и во Вьетнам не загребут». Думаете, это непатриотично?
– В общем, нет.
– Когда я вышел из больницы, – продолжал Патти, вытирая тыльной стороной ладони мокрую бороду, – решил, что наконец имею право просить Энн выйти за меня. Теперь между нами уже ничего не стояло. Кроме нее самой, – с горечью добавил он. – Какого дьявола она так настроена против Сан-Бернардино, мистер Крейг? Она вам не говорила?
– Что-то не припомню, – солгал Крейг.
– Она дала мне доказательство своей любви, – воинственно объявил Патти. – Самое убедительное, которое только может дать девушка. Не далее как вчера днем.
– Да, она мне говорила, – промямлил Крейг, хотя упоминание о вчерашнем дне неприятно укололо его. Очень неприятно. Самое убедительное доказательство. А какое доказательство дал он сам вчера днем в Мейраге? Мальчик выражается так, словно принадлежит викторианской эпохе. Почему-то это его тронуло. Энн не была так осторожна в выборе слов, когда затронула эту тему.
– Мне придется вернуться в Сан-Бернардино, – неожиданно выпалил Патти. – Я единственный сын. У меня четыре сестры. Младшие. Мой отец всю жизнь работал как вол, чтобы создать свой бизнес. Он один из самых уважаемых жителей города. И что же, я должен заявить ему: «Ты всю жизнь колотился впустую»?
– Я нахожу ваши суждения совсем неглупыми, – заверил Крейг.
– А Энн другого мнения, – скорбно сообщил Патти.
Он прикончил коктейль, и Крейг повторил заказ, гадая, как лучше избавиться от мальчишки. Если музыка – пища для любви, то Патти – школьный оркестр, играющий школьный же гимн в перерыве футбольного матча. Он невольно усмехнулся.
– По-вашему, я глуп, мистер Крейг? – спросил Патти, заметивший, как дернулись его губы.
– Вовсе нет, Бейард. Просто у тебя и Энн, по-видимому, разные системы ценностей.
– Думаете, она изменится?
– Все люди меняются, – уверил Крейг. – Только не знаю, станет ли она на твою точку зрения.
– Угу. – Патти повесил голову, так что борода веером легла на грудь. – Не хотелось бы говорить это ни одному отцу, но, видите ли, я застенчив и никогда не полезу к девушке первым. Ваша дочь сама со мной заигрывала.
– Вполне возможно, – согласился Крейг. – Вы красивый молодой человек и, насколько я успел заметить, очень приятный…
– Угу, – без особой убежденности подтвердил Патти.
Чтобы немного развеселить его, Крейг добавил:
– Она даже сказала мне, что когда вы гуляете по пляжу, то похожи на мраморную статую из Фракии.
– Что это означает? – с подозрением спросил Патти.
– Это весьма лестный комплимент, – поклялся Крейг, вручая ему второй мартини.
– Что-то мне так не кажется, – фыркнул Патти, сделав глоток. – Дела красноречивее слов, я всегда это говорил. А поступки вашей дочери весьма загадочны, чтобы не сказать больше. А, какого черта… я знаю, как она воспитывалась…
– И как же она воспитывалась, Бейард? – заинтересовался Крейг.
– Модная школа в Лозанне. Уроки французского. Знаменитый отец. Куча денег. Всю жизнь – среди птиц высокого полета. Я для нее, должно быть, мистер Ничтожество. Наверное, мне давно надо было поумнеть. Только стоит мне подумать о ней, и всякое благоразумие куда-то девается. Вы должны, мистер Крейг, иметь хоть какое-то представление: вернется она или нет?
– Даю слово, не знаю, – поклялся Крейг.
– Через неделю мне надо быть в Калифорнии. Еще одна операция на колене. Обещают, что через три месяца смогу ходить нормально. Так что ей не придется выходить за жалкого калеку или что-то в этом роде. Скажи мне кто год назад, что я, Бейард Патти, пролечу шесть тысяч миль над полюсом, чтобы провести неделю с девушкой, я ответил бы, что он спятил. Послушайте, мистер Крейг, кажется, я не могу без нее жить. – В ярко-голубых глазах стояли слезы. – Я чересчур драматизирую, верно?
Он шмыгнул носом и провел по щекам огромной ручищей.
– Немного.
– Но это чистая правда. Она ведь свяжется с вами, верно?
– Рано или поздно.
– Скажете ей, что она должна мне позвонить?
– Обязательно.
– Что вы думаете обо мне, мистер Крейг? Честно. Вы многое успели пережить. Всяких людей повидали. Неужели я так плох?
– Разумеется, нет.
– Да, я не самый умный парень на свете. Но и не последний болван. И не то чтобы я собирался тащить ее вниз. Я бы уважал ее воззрения. И был бы счастлив уважать. Вы были женаты, мистер Крейг. Сами знаете, каково это. Почему брак обязательно должен быть тюрьмой, черт возьми? Это она так говорит.
– Боюсь, мой брак не послужил моей дочери примером, достойным подражания.
– Я знаю, что вы с женой разъехались, – вставил Патти, – и что у вас не слишком хорошие отношения…
– И это еще слабо сказано, – кивнул Крейг.
– Но это еще не означает, что каждый брак должен обязательно развалиться, – не сдавался Патти. – Черт, у моих родителей тоже всякое бывало. Да и сейчас бывает. Послушали бы, что у нас иногда творится в доме! Но и это меня не пугает. Даже появление четырех сестер не испугало…
– Храбрый вы человек, Бейард.
– Мне не до шуток, сэр, – нахмурился Патти.
– Да я и не шутил, – примирительно сказал Крейг. До него только сейчас дошло, как страшен в гневе может быть Патти.
– Так или иначе, – немного успокоившись, буркнул Патти, – если вы замолвите за меня словечко Энн, когда она объявится, буду крайне благодарен.
– Замолвлю, – пообещал Крейг. – Но только время покажет, как она к этому отнесется.
– Вот поговорил с вами, мистер Крейг, и немного легче стало, – вздохнул Патти. – Как будто… как будто рядом с Энн побывал. Не хотел навязываться, но вы оказали бы мне большую честь, поужинав со мной.
– Спасибо, Бейард, – поблагодарил Крейг, чувствуя себя обязанным заплатить давний фамильный долг. – Буду очень рад.
Кто-то тронул его за плечо. Крейг обернулся. Сзади стояла Гейл в том же цветастом платье, которое надевала на вечеринку Клейна. Несколько мгновений они молча смотрели друг на дуга.
– Купите мне чего-нибудь выпить, – попросила она.
– Вы знакомы с Бейардом Патти? – осведомился Крейг. – Гейл Макки…
– Мы встречались, – перебила Гейл. Мужчина, сидевший рядом, сполз с высокого табурета, и Гейл устроилась на его месте, положив сумку на стойку.
– Добрый вечер, мисс Маккиннон, – произнес Патти. – Нас Энн познакомила, – объяснил он Крейгу.
– Понятно, – промямлил Крейг, от всей души желая, чтобы Патти немедленно испарился. – Гейл, что будете пить?
– Шампанское, пожалуйста.
Сейчас Гейл выглядела юной скромницей, никогда в жизни не пробовавшей шампанского и, уж конечно, не способной допрашивать мужчину, перещеголяла ли она свою мать в его постели.
Крейг заказал шампанского.
– Бейард сказал, что Энн сегодня утром уехала. Вы, случайно, об этом ничего не знаете?
Гейл как-то странно посмотрела на него и нервно передвинула сумку по полированному дереву стойки.
– Нет, – выдавила она наконец. – Ничего. Хорошо провели время в Марселе?
– Откуда вы знали, что я был в Марселе?
– Все ваши передвижения отмечены на карте, – сообщила она. – Уолтер Клейн бился в истерике из-за того, что никак не мог разыскать вас.
– Марсель – очаровательный город. Рекомендую обязательно побывать. И время я провел прекрасно.
Гейл пригубила шампанское.
– Собираетесь остаться в Каннах, мистер Патти?
– Просто Бейард, пожалуйста. Не уверен. Я больше ни в чем не уверен.
– Мы с Бейардом ужинаем вместе, – объявил Крейг. – Не хотите к нам присоединиться?
– Жаль, но я жду Ларри Хеннесси. Сегодня показ его картины, и он слишком волнуется, чтобы высидеть до конца. Я пообещала поужинать с ним и позволить поплакаться в жилетку. Может, в другой раз? – спокойно, с намеренным вызовом объясняла она.
– Может, – обронил Крейг.
– После показа он устраивает вечеринку в своем номере. Уверена, что он будет в восторге видеть вас, джентльмены.
– Посмотрим, как сложится, – буркнул Крейг.
– Я готовлю статью о нем. Из той первой, что я пыталась написать, кажется, ничего не выйдет. Ларри такой милый. И искренне рад помочь. – Она снова отпила глоток. – Не то что другие. Их и силой не заставишь слово выдавить. А вот и он! – Она помахала Хеннесси. – О Господи, его уже осадили какие-то зануды. Пожалуй, пойду-ка выручу его. Спасибо за вино.
Она соскользнула с табурета и устремилась к двери, где Хеннесси оживленно беседовал с какими-то дамами и при этом вид имел отнюдь не скучающий.
– Не хотелось бы говорить это, мистер Крейг, – заметил Патти, – и к тому же я только вчера познакомился с этой девушкой, но, мне кажется, она дурно влияет на Энн.
– Они едва знакомы, – отрезал Крейг. – Послушайте, мне нужно принять душ и переодеться. Встретимся в вестибюле через полчаса.
– Как по-вашему, мне тоже надеть костюм? – осведомился Патти.
– Да, – кивнул Крейг. Не одному же ему страдать сегодня. Пусть повесит на свою бычью шею галстук-удавку.
Он заплатил за выпивку и вышел через террасу, чтобы не проходить мимо двери, где Хеннесси весело болтал, обняв Гейл Маккиннон за плечи.
В вестибюль он спустился только через час. Прежде чем начать одеваться, он еще раз просмотрел «Три горизонта». Теперь, зная, что другие люди читали сценарий и он понравился им настолько, что они готовы начать сложный, утомительный процесс воплощения его на экране, он решил взглянуть на свою работу по-новому. И читая, невольно ощущал прежнее волнение. Теперь эти слова больше не были мертвы: совсем скоро они обретут жизнь. В голове вихрем проносились идеи относительно подбора актеров, сценарных изменений и вставок, указаний оператору, определенного музыкального сопровождения некоторых сцен.
Он нехотя оторвался от работы, чтобы побриться, принять душ и переодеться. Нельзя же заставить беднягу Патти, жалкого и несчастного в своем костюме, прождать его всю ночь.
Поведение Энн раздражало его, но не более. Не стоит придавать этому слишком уж большое значение. Она взрослая девушка и вполне способна сама о себе позаботиться. Сам по природе человек нежестокий, Крейг не одобрял жестокости Энн по отношению к Патти. При встрече он обязательно все ей выскажет. Переспать с парнем и исчезнуть на следующее утро! Ну что за чудовищная выходка! Правда, она не первая, кому нравится водить парней за нос. Поддаться соблазну, а потом смыться. Да и мужчины тоже такое проделывают. Если уж на то пошло, и в их семействе такое бывало и до нее.
Он позвонил Клейну и взял у него нью-йоркский адрес Брюса Томаса. Довольный собственным нетерпением, он сообщил, что вылетает на следующий день.
– Вот это я и хотел услышать, – обрадовался Клейн. – Запускайте машину, да побыстрее. Все равно фестиваль почти выдохся. Ничего особенного вы не пропустите.
В трубке слышался нестройный гул голосов – Клейн давал прием. Всеми силами оправдывает пять тысяч долларов арендной платы.
Крейг испытывал невольное благожелательно-дружелюбное чувство к этому человеку. Мир полон полезных людей, и Клейн – один из них. Нужно запретить Мерфи обзывать его маленьким выскочкой.
Он набросал телеграмму Томасу, где сообщал, что вылетает в Нью-Йорк и позвонит, как только самолет приземлится. Он подумал было о том, чтобы телеграфировать и Констанс и отменить назначенный на понедельник обед, но решил позвонить ей утром и все объяснить. Она обязательно поймет и одобрит. Кроме того, от Нью-Йорка до Сан-Франциско ближе, чем от Парижа.
Спустившись в вестибюль, где уже стоял Бейард Патти в синем костюме и галстуке, Крейг отдал телеграмму портье и попросил забронировать на завтра одно место в самолете Ницца – Нью-Йорк.
Слушая их разговор, Патти совсем загрустил.
– Вы улетаете так скоро? А что, если Энн вернется?
– Вы о ней позаботитесь, – улыбнулся Крейг.
– Угу, – без особой убежденности согласился Патти.
Они уселись в машину, и Крейг поехал в Гольф-Жюан, где они поели в рыбном ресторанчике, притулившемся на самом берегу. Море было неспокойным, и волны алчно грызли сваи, на которых был построен ресторан. Патти выпил куда больше, чем следовало, и с каждой минутой становился все более воинственным. К концу обеда Крейг узнал все о его семье, политических взглядах, суждениях о любви и студенческих волнениях.
– Не такой уж я олух-спортсмен, мистер Крейг. Жалобы ребят во многом справедливы. Только я против, когда они захватывают здания, взрывают банки и творят всякие безобразия. Тут мы с Энн полностью согласны. Мой отец считает меня красным психом, но он ошибается. Что мне нравится в отце – так это то, что можно спокойно высказать ему свое мнение и он выслушает и попытается стать на твою точку зрения. Обязательно познакомьтесь с ним, если будете в Калифорнии. Если хотите знать, мистер Крейг, мне повезло с отцом.
Интересно, но он ни разу не сказал, что Энн повезло с таким отцом, как Крейг. Патти видел два фильма Крейга, но отделался учтивыми фразами. Он вообще был вежливым молодым человеком. Крейг уже успел убедиться, что политика политикой, а женитьба на его дочери погубит Бейарда Патти. Но стоит ли говорить об этом мальчику?
Кофе был выпит, а к Хеннесси ехать еще рано. Все равно гости соберутся только к полуночи. К тому же Крейг совсем не был уверен, что хочет туда ехать и что Патти будет чувствовать себя там непринужденно.
– Сколько вам лет? – спросил он, когда они вышли из ресторана и направились к машине. (Патти настоял на том, чтобы заплатить за ужин.) – Чуть больше двадцати одного?
– Ровно двадцать один. А что?
– У вас есть паспорт?
– Зачем он вам? – вспылил Патти. – Хотите проверить?
– Конечно, нет, – засмеялся Крейг. – Просто подумал, что мы могли бы отправиться в казино. Нужно же вам посмотреть местные достопримечательности. Там при входе спрашивают паспорт.
По крайней мере хоть за игорными столами часа на два он будет избавлен от излияний брошенного мальчишки.
– О, простите. Конечно. Он у меня в кармане.
– Хотите пойти?
– А что мне терять?
– Деньги. Только и всего.
В казино Крейг наскоро объяснил парню правила игры в рулетку и, посадив около крупье, отошел к столам, где играли в девятку. С самого приезда в Канны он играл всего однажды. В ту ночь, когда одолжил Уодли триста долларов. В ту ночь, когда Мерфи посоветовал ему не связываться с «Тремя горизонтами». Даже сейчас, вспоминая речь Мерфи, Крейг хмыкнул.
Садясь за стол, он подумал, что, имея в кармане тридцать тысяч франков, можно подурачиться.
Время от времени перед новой партией Крейг подходил к Патти. Перед ним лежала внушительная стопка фишек; видимо, поэтому его глаза напряженно поблескивали. Кажется, он привил парню новый порок! Ну что же, увлекшись прихотями чисел и ставя на красное и черное, он хотя бы на время забудет о тоске по Энн.
На освободившееся место напротив Крейга уселась женщина в белом шелковом платье, обнажавшем плечи и пышную, внушительную грудь. Парикмахер, должно быть, немало потрудился над ее прической, а глаза были сильно подведены. Тонкие, не соответствующие ее комплекции губы на круглом, покрытом толстым слоем косметики лице выкрашены вульгарной ярко-красной помадой. Загорелые дочерна плечи и грудь блестели, словно смазанные жиром. Пальцы с хищными загнутыми алыми ногтями были унизаны бриллиантами, которые Крейг, не будучи специалистом в этой области, принял за настоящие. Она принесла с собой груду фишек с другого стола и, разложив геометрическими узорами перед собой, властно постукивала по ним своими длинными накрашенными ногтями. Потом подняла глаза на Крейга и улыбнулась хитро и холодно.
Теперь он узнал ее. Та самая загоравшая толстуха, мимо которой они с Мерфи проходили по пути в бар. Он вспомнил расплывшийся от пота макияж, неприкрыто-порочное выражение лица, признаки испорченности, себялюбия и, как он тогда подумал, грубости и алчной похоти. Обратная сторона монеты по имени чувственность. Жаль, что она вообще села за его стол.
И разумеется, сейчас начнет выигрывать.
Так и произошло.
После нескольких партий он выбрался из-за стола, прихватив свой выигрыш. Горка фишек перед Патти выросла еще больше. Сам он скорчился на стуле, вперив зачарованный взгляд в вертящийся шарик.
– С меня хватит, Бейард, – окликнул Крейг Патти. – Пойду обменяю фишки. А вы?
Патти ответил не сразу, словно возвращался откуда-то издалека.
– Да-да… – пробормотал он. – Пожалуй, лучше закруглиться, пока я еще не проигрался.
У кассы Крейг увидел, что Бейард выиграл чуть больше тысячи франков.
– Сколько это в долларах? – поинтересовался Патти.
– Около двухсот пятидесяти.
– Вот это да! – пораженно протянул Патти. – Как с неба упало. Что ж, недаром говорят: кому везет в любви…
– А, бросьте, Бейард, – перебил Крейг.
– Так или иначе, хоть поездка частично окупится.
Он тщательно сложил банкноты и спрятал в бумажник из страусовой кожи с золотыми уголками.
– Мне его Энн подарила, – пояснил Патти. – В лучшие времена. На нем мои инициалы.
Они вернулись в отель. По дороге к ним несколько раз приставали шлюхи.
– Омерзительно, – прошипел Патти. – Так открыто, нагло!
Он заявил, что не желает идти к Хеннесси.
– Вы отлично знаете, мистер Крейг, что такие сборища не для меня.
Он проводил Крейга в вестибюль, чтобы узнать, нет ли чего от Энн. Ничего.
– Если я узнаю что-то перед отъездом, – пообещал Крейг, – обязательно позвоню.
Он чувствовал себя неловко в присутствии парня, словно собирался его предать.
– Вы настоящий друг, – неожиданно выпалил Патти. – Я считаю вас своим другом, мистер Крейг.
Крейг долго смотрел вслед гигантской унылой фигуре любовника своей дочери, пока тот, прихрамывая, не исчез в ночи.
«Я исполнил свой отцовский долг, – подумал он. – Вернее, часть долга».
Дверь в «люкс» Хеннесси была распахнута, а нестройный шум голосов доносился даже до вестибюля. Безошибочный признак успеха. Фильм Хеннесси приняли на ура. Кроме того, через открытые двери плыл тоже безошибочно узнаваемый запах марихуаны.
«В мое время, – подумал Крейг, – мы просто напивались». Не это ли профессора социологии именуют современными моральными критериями?
В комнате толпился народ. Мюррей Слоун, критик из киногазеты, отирался у большого стола, уставленного бутылками. Он не курил марихуану и, верный старым традициям, накачивался бесплатным виски. На большом диване в дальнем конце комнаты рядом с героем дня сидела Гейл. Хеннесси, в рубашке с закатанными рукавами и подтяжках, потный, раскрасневшийся, сиял от счастья. Он делил косячок с Гейл, которая выглядела спокойной и отстраненной, словно шум и веселье ее не касались.
– Ну как прошел показ, Мюррей? – спросил Крейг.
– Как видишь. – Слоун обвел стаканом болтавших без умолку гостей. – Просто слюни пускали.
– Именно так и напишешь?
– Ну уж нет. Напишу, что фильм так и лучится неподдельным грубоватым американским юмором и что реакция публики оправдала все надежды продюсеров. И что Хеннесси – бесспорный кандидат на высшую премию.
Слоун картинно пошатнулся, и Крейг понял, что выпито больше чем достаточно.
– И уж конечно, умолчу о том, что денег, потраченных сегодня на гашиш, вполне хватило бы на малобюджетный порнографический фильм. И о том, что, если бы не дармовая выпивка, ноги бы моей не было ни на одном фестивале. А как ты, друг мой? Соизволишь сообщить мне новости, достойные моего пера?
– Нет, – отмахнулся Крейг. – Ты не видел Йана Уодли?
– Нет. Мой старый собутыльник. Встревожен его отсутствием. Кстати, слышал о его неприятностях. Насчет стычки с Мерфи в ресторане. Наверное, уполз в какую-нибудь дыру и заткнул за собой лаз.
– Кто тебе рассказал? – резко спросил Крейг.
– Сорока на хвосте принесла, – сообщил Слоун заплетающимся языком. – Мистраль нашептал.
– Ты что-нибудь успел написать? – не унимался Крейг.
– Я не веду светскую хронику, – с достоинством сообщил Слоун. – Таких писак и без меня сколько угодно.
– А что-нибудь появлялось в колонках светской хроники?
– Насколько я знаю, нет. Правда, я ее не читаю.
– Спасибо, Мюррей.
Он отошел от критика. Не для того он пришел сюда, чтобы тратить время на Слоуна.
Крейг стал протискиваться туда, где сидели Гейл и Хеннесси, и едва не наткнулся на итальянского актера Корелли, по-мальчишески усевшегося на пол вместе со своими неизбежными спутницами и щерившего зубы в улыбке. Крейг так и не припомнил, видел ли он раньше именно этих девиц. Корелли пустил свою сигарету по кругу. Одна из девушек пробормотала, затягиваясь:
– Настоящий марокканский рай.
Крейг споткнулся о вытянутую ногу Корелли, и тот, мило улыбаясь, предложил:
– Присоединяйтесь к нам, мистер Крейг. Пожалуйста. У вас лицо simpatico. Правда, девушки?
– Molto simpatico, – подтвердила одна из девиц.
– Извините, – кивнул Крейг, боясь наступить на кого-нибудь и продолжая пробираться к Хеннесси и Гейл Маккиннон.
– Поздравляю, Хеннесси, – сказал он. – Я слышал, вы сегодня всех убили.
Хеннесси просиял, попытался встать, но тут же свалился обратно.
– Сегодня я обессмертил себя. Раздвиньте ряды, дайте место новому Сесилу Б. де Миллю. Ну разве не чудесная вечеринка? Выпивка, гашиш и слава вместе с поздравлениями дирекции.
– Привет, Гейл, – сказал Крейг.
– Как, сам Малкольм Харт, чтоб мне провалиться! – обрадовалась Гейл. Крейг так и не понял, пьяна она или обкурилась.
– Что-что? – воинственно вскинулся Хеннесси. – Разве я приглашал кого-то еще?
– Это мы с Гейл так шутим, – пояснил Крейг.
– Классная девка! – объявил Хеннесси, похлопав Гейл по руке. – Пила весь вечер со мной наравне, пока на Лазурном берегу решалась моя судьба. Интересовалась моей прежней жизнью. Начиная с доисторической эпохи. Боксер-любитель, водитель грузовика, каскадер, вышибала в бильярдной, бармен, рекламный агент… кем еще я был, дорогая?
– Гаражным механиком, рабочим на ферме…
– Верно, – расплылся в улыбке Хеннесси. – Узнала всю мою подноготную. Идеальная американская посредственность. Я знаменит, и она собирается сделать меня еще более знаменитым, не так ли, дорогая?
Он передал сигарету Гейл, и та, прикрыв глаза, глубоко затянулась.
«Такое веселье не для меня», – подумал Крейг.
– Спокойной ночи, – пожелал он, когда Гейл, открыв глаза, медленно выпустила сладковатый дым. – Хотел только сказать вам, что завтра улетаю в Нью-Йорк.
– Непоседа путешественник, – хмыкнула Гейл, отдавая сигарету Хеннесси. – Доброй ночи, путешественник.
Утром его разбудил телефонный звонок. Крейгу показалось, что он вовсе не спал или видел один из тех снов, когда человеку кажется, что он бодрствует, хотя на самом деле он спит. Он нашарил в темноте телефонную трубку.
– Я стучала и стучала, – прошептала Гейл, – но никто не ответил.
Судя по голосу, она тоже явилась ему во сне.
– Который час?
– Три часа утра, и все прекрасно. Я сейчас поднимусь.
– Не стоит.
– Я плыву, плыву, – пропела Гейл. – И умираю от похоти. Жажду прикосновения губ моей единственной любви.
– Ты просто обкурилась, – возразил он.
– Восхитительно обкурилась, – хихикнула Гейл. – Восхитительно похотлива. Оставь дверь открытой.
– Иди домой и ложись спать, – велел он.
– У меня с собой косячок. Восхитительное марокканское зелье. Оставь дверь открытой. Мы вместе уплывем в восхитительный марокканский рай.
Крейг поколебался. Он уже успел прийти в себя. Знакомый мечтательно-ласкающий голос волновал, тревожил, вкрадчиво проникая в электрическую сеть его нервов.
Гейл снова хихикнула:
– Ты поддаешься! Моя истинная любовь смягчилась. Я уже иду.
Послышался щелчок.
Крейг на минуту задумался, вспоминая, как любил ее в ночи. Нежная молодая кожа. Мягкие дерзкие руки. В первый и последний раз он узнает о наркотиках то, что уже успел узнать весь мир. И как бы там ни было, Гейл в эту минуту, несомненно, счастлива. И если он сумеет разделить с ней этот секрет и ослепительное счастье, пусть всего на час-другой, кому от этого будет хуже?
Через двадцать часов он окажется на другом континенте. И никогда больше не увидит ее. Завтра для него начнется другая, упорядоченная жизнь. Всего одна ночь, чтобы насладиться прелестями хаоса. Если он не откроет дверь, его ждет злая бессонница.
Крейг встал с постели, подошел к двери, повернул замок. И, как был обнаженный, вновь растянулся поверх простынь. Выжидая.
Наконец он услышал шум. Услышал шаги.
– Шшш, моя истинная любовь, – прошептала она.
Крейг лежал неподвижно, прислушиваясь к шелесту одежды. И на миг увидел ее лицо, когда вспыхнула спичка.
Она подошла к кровати, легла, не касаясь его, но тут же села, подложила под спину подушку. Крошечная точка света становилась все больше по мере того, как она втягивала дым восхитительного марокканского зелья. Она протянула ему сигарету.
– Задержи дым, сколько можешь, – прошептала она своим мечтательным, дремотным голосом.
Он бросил курить больше десяти лет назад, в один день, но еще не разучился затягиваться.
– Восхитительно. Мой восхитительный мальчик.
– Как звали твою мать? – вырвалось у него. Он должен узнать, прежде чем травка подействует. Уже первая затяжка затуманила мозг.
– На пяти саженях глубины моя мать, – хохотнула она и, потянувшись за сигаретой, коснулась его руки. Ему почудилось, что тело овевает ласковый теплый ветер. Слишком поздно для вопросов.
Вместе они медленно прикончили косячок. Комнату заволокло дымом. Шум прибоя за окном звучал ритмичной, успокаивающей музыкой, соборным органом. Она легла рядом, коснулась его, и они стали любить друг друга, бесконечно, неустанно. Она вдруг стала всеми девушками, всеми женщинами этого южного побережья: той похотливой толстухой с бесстыдно расставленными ногами, лежавшей ничком на солнце, молодой блондинкой-матерью у бассейна, всеми подружками Корелли, золотистыми и теплыми, как свежеиспеченный хлеб, танцующей белогрудой Натали Сорель и Констанс, произносящей по буквам слово «Мейраг».
Потом… после они не спали. Не разговаривали. Просто лежали бок о бок в некоем чудесном волшебном трансе. Но когда сквозь жалюзи проникли первые рассветные лучи, Гейл пошевелилась.
– Мне нужно идти.
Голос ее звучал почти нормально. Если бы ему пришлось что-то сказать, его голос звучал бы словно из невероятного далека. Сейчас ему было все равно, уйдет она или останется. Кто бы ни ушел и ни остался. Сквозь наплывающую дымку он наблюдал, как она надевает платье. Ее нарядное платье.
Она наклонилась и поцеловала его:
– Спи. Спи, моя истинная любовь.
И она исчезла. Он помнил, что должен задать ей вопрос, но забыл, какой именно.