Хлопнула дверца автомобиля.

Триш открыла глаза и села, стиснув голову руками. Перед глазами все плыло, но, по крайней мере, она вновь могла двигаться по собственной воле. Соскользнув с кровати, она подошла к окну и отдернула шторы. За окном, за планками, что-то двигалось.

Голоса.

Она пошатнулась, чуть не потеряв сознание, но устояла на ногах. Взялась за одну из досок, ту, что успела расшатать, и вынула ее, надеясь разглядеть, что творится на улице.

Полная женщина лет шестидесяти в мятно-зеленом полиэстеровом костюме стояла рядом с белым «шевроле-импала». Пригнувшись, она разговаривала с кем-то, кто сидел на пассажирском месте. Дальняя дверца открылась, и из машины вылез молодой человек – лет под двадцать, большой ребенок, похож на футболиста. В руках у него был желтый пластиковый контейнер.

Пока парнишка обходил машину, женщина достала из «импалы» какие-то листовки. Выпрямилась, улыбнулась парнишке, поправила ему галстук и отряхнула плечи его темно-синего пиджака от перхоти. По тому, как они были одеты, Триш догадалась, что они, должно быть, заехали сюда по дороге из церкви. Уверена она была в одном – этого шанса она упускать не собиралась.

Триш поддела доской вторую планку, снизу вверх, и навалилась на нее. Заскрипели гвозди, и на какую-то секунду ей показалось, что доска сейчас отойдет. Но потом та планка, которую она держала в руке, обломилась, и Триш по инерции врезалась в стену.

Выпрямившись, она начала было по новой, но тут увидела Ламию – та шла по тропинке по направлению к женщине и пареньку. Дама приветствовала Ламию широкой улыбкой и начала что-то говорить. Слов Триш разобрать не могла, но по тому, как та размахивала руками, было ясно, что говорила она с большим подъемом.

Ламия улыбалась в ответ, но вся ее поза говорила «нет», а когда дама попыталась вручить ей листовки, Ламия их не приняла.

Триш опять поддела доской планку, подергала, но рычаг был слишком короток. Она навалилась на доску всем весом. Та сорвалась, и Триш опять отлетела к стене. Руку пронзила острая боль, и Триш, не удержавшись, вскрикнула. Взявшись за доску, она попыталась высвободить ее, но та застряла намертво.

Дама с крайне разочарованным видом шла обратно к машине.

– Нет! – закричала Триш. – Нет! – Она заколотила по доскам. – Эй! – орала она. – Эй! Помогите!

Ламия покосилась в ее сторону – она явно напряглась, – но дама, казалось, ничего не слышала. Парень, обогнув машину, сел на свое место. В руках он все еще держал таппервейровский пластиковый контейнер.

– Нет! Только не бросайте меня здесь! – закричала Триш и, размахнувшись, ударила обломком доски в окно, вдребезги разбив стекло.

Все посмотрели в ее сторону.

– Помогите! – орала Триш. – Помогите!

Женщина смотрела на Триш с недоуменным выражением на лице, и поэтому не заметила, как Ламия вынула из рукава нож. Ламия вспорола женщине шею, сбоку, где вены. В воздухе закружились листовки; она упала на капот, зажимая шею, из которой фонтаном била кровь.

Триш было видно лицо мальчика, какими огромными стали у него глаза. Нашарив ручку, он распахнул дверцу и практически вывалился из машины. Поднялся на ноги и на мгновение застыл – видимо, он колебался, то ли помочь даме, то ли бежать. А потом он увидел двух мальчиков, которые вышли из-за дуба.

– Беги! – заорала Триш. – Беги отсюда!

Демоны выдали ему свои фирменные улыбочки, те, где зубов не сосчитать, и прыгнули на него. Один погрузил зубы парнишке в пах. А когда того согнуло пополам, второй вцепился ему в шею, мгновенно разорвав горло.

Триш отвернулась, соскользнула на пол. Заплакала, закрыв руками лицо. И вдруг ее пронзила острая боль. Она стиснула руками живот. Несколько минут спустя боль повторилась. Потом опять, и опять. Это ребенок, она знала это. Время пришло.

– О, Господи, – сказала она. – Господи, Боже мой.