В узеньком извилистом переулке не было ни души. Жались друг к другу полуобвалившиеся дома, и только тени глядели вслед незваным гостям из дверей и темных провалов окон. Покопавшись в груде щебня и пыли, Чет нашел две крупных кости и отдал одну из них Ане. Вес палицы приятно оттягивал руку.

Через какое-то время туман обернулся мелкой моросью; крупная капля ударила Ану по носу, потом еще одна, еще, и еще.

– Да это шутка, наверное? – сказала она. – Дождь, здесь, внизу?

Они все шли и шли вперед, и стук капель вторил их шагам. Дождь мешался с пеплом, и раскисшие хлопья таяли, превращаясь на камнях мостовой в скользкую, липкую грязь. Вскоре они уже промокли насквозь.

– Джонни, – сказала Ана. – Ты сказал, что покончил с собой. Ну… ведь… Ты же вроде был полностью парализован?

– Непростая задачка, а? – Он ухмыльнулся уже знакомой им озорной улыбкой.

– Да, конечно, это не мое дело. Мне просто…

– Последние пятнадцать лет я занимался в основном тем, что искал ответ на этот вопрос. Ну, каким образом человек, у которого двигаются только рот, глаза и пара пальцев, может покончить с собой? Во-первых, можно откусить себе язык и истечь кровью. Много думал об этом, но так и не смог себя заставить. Еще можно не есть. Но этой возможности у меня на самом деле не было, пока мама за мной глядела. Кому охота, чтобы тебя кормили насильно, запихав в горло трубку? И в один прекрасный день я получил свой ответ в виде коляски с мотором.

– Инвалидной коляски?

– Ну, да! Такая ярко-красная. Эта чертова штука могла делать аж шесть миль в час. Управляется одним пальцем. Ну, столько-то у меня было.

Мама старалась, чтобы я проводил на свежем воздухе как можно больше времени. Солнце – это полезно, и все такое. Наш дом выходил задом прямо на участок моего дяди. Был у него такой маленький прудик, он сомов разводил. И мама, бывало, отвозила меня туда, посмотреть, как мои кузены удят рыбу. Ну, скажу я вам, нет ничего интереснее, чем наблюдать, как другие рыбачат. – Он рассмеялся, но Ане показалось, что как-то безрадостно.

– И вот она прикатила меня туда в этой моей новенькой моторизированной коляске. И я спросил ее, не будет ли она так добра принести мне стаканчик минералки. И только она удалилась, я въехал на мостки, толкнул чертов джойстик, и вперед. На полной скорости прямо с края мостков, и – плю-ух! – Он для наглядности шлепнул по луже палицей. – Я был пристегнут к этой металлической штуке, так что пошел прямиком ко дну. Там, внизу, свет такой красивый… Это надо видеть. – Тут его улыбка потускнела. – Уж конечно, к тому времени, как меня вытащили, было поздно. Я задержался немного. Ну, знаете, как оно бывает. Смотрел, как они меня вытаскивают. Может, еще бы остался, но тяжело было видеть маму. Она так убивалась.

Ана кивнула.

– Прости, Джонни. Не нужно мне было лезть с вопросами.

– Да не, все в порядке. Правда. То есть, так же лучше для всех. Я это сделал и для мамы тоже, не только для себя. Понимаете, она так обо мне заботилась… Получается, была прикована к этой коляске так же, как и я. Господи, как я надеюсь, что она теперь зажила, наконец, своей жизнью.

Ана коснулась его руки.

– Все равно мне очень жаль… И тебя, и твою маму.

Он улыбнулся.

– Не знаю, что нас здесь ждет, в этом месте. Но на данный момент я просто хочу наслаждаться свободой от кресла. И если тут есть хоть какой-то способ вести нормальную жизнь, я собираюсь его найти.

Они продолжили путь под аккомпанемент дождевых капель, срывающихся с покосившихся фасадов вокруг.

– А как насчет тебя, Ана? – спросил Джонни. – Как ты ушла?

Ана открыла было рот, чтобы ответить, но заколебалась.

– Не нужно ничего говорить, если тебе не хочется.

Ана сделала глубокий вдох:

– Передозировка.

– Наркотики?

– Нет. Да. Но не то, что вы думаете. Это было лекарство… От боли. Приняла две упаковки за раз.

– Ты покончила с собой?

– Да, Джонни. Именно так это называется, когда съедаешь две упаковки таблеток за раз.

Он примолк.

– Прости, – сказала она. – Трудно об этом говорить. Просто… Я… Облажалась. По-настоящему облажалась. – У нее перехватило дыхание, и она замолчала, не в силах продолжать.

– Эй, – сказал Джонни, обнимая ее за плечи. – Не надо так себя…

– Нет! – Она стряхнула его руку. – Не смей меня утешать. Не надо. Я должна гореть в аду за то, что сделала.

Оба – и Чет, и Джонни – посмотрели на нее с удивлением и тревогой – тревогой за нее. Это-то ее и добило. Она больше не могла сдерживать слезы. Они хлынули ручьем.

– Я убила его. – Она резко остановилась. – Я убила моего малыша.

Теперь оба смотрели на нее с ужасом, но она знала, что заслуживает этого, заслуживает их презрения, их отвращения. Она отвернулась.

– Я подожгла дом. Все из-за гребаных сигарет. Сколько раз Хуан говорил мне не курить в постели? И знаете, меня это еще и бесило. Отвечала ему, что он мне не папа. И чем это кончилось?! – Она всхлипнула. – Проснулась от кашля, поняла, что задыхаюсь. Ковер пылал, и занавески тоже, будто их облили бензином. Дым был таким густым, что я двери не видела. Я его слышала, не могла не слышать. Мой малыш… Он кашлял, кричал. Он был там, у занавески. – Ана всхлипнула опять. – Я пыталась до него добраться, Богом клянусь, пыталась. Не могла дышать. Дым жег глаза. Я все пыталась его найти. Искала, искала. Ползала кругами, шарила вокруг. И в какой-то момент потеряла сознание.

Она села на край тротуара и заплакала, уставясь на собственные ноги.

Джонни присел рядом.

– Если бы у Бога была хоть капля милосердия, он дал бы мне умереть вместе с ним. Но нет, этого не случилось, я очнулась в больнице. Ожог легких. Родители приехали за мной и забрали домой. И знаете, никто ничего не сказал. Только не мне… Только не то, что надо было сказать. Может, я и смогла бы жить дальше. Но когда я услышала, что Хосе дали отпуск, и он едет домой из Вьетнама… Ну, как я могла поглядеть ему в глаза? Как вообще можно глядеть в глаза человеку, зная, что ты убила его единственного сына? Можете вы мне это сказать?

Джонни потряс головой.

– Ну, тогда-то я и съела все эти таблетки. Просто хотелось, чтобы это кончилось. Не слышать больше, как малыш плачет у меня в голове. И вот я здесь. Я так понимаю, это и есть мое наказание… Мой ад. Придется вечно жить с тем, что я сделала.

Она спрятала лицо в ладонях. Джонни опять обнял ее за плечи. И в этот раз она его не оттолкнула. Спустя секунду она прикоснулась к нему пальцами, накрыла его руку своей. И ощутила покой – в первый раз после пожара.

Послышался стук. Вроде бы, откуда-то сзади.

– Нам надо идти, – шепотом сказал Чет.

Опять стук, непонятно откуда. Джонни вскочил, помог подняться на ноги Ане, и они втроем отправились дальше по узкой извилистой улочке, настороженно поглядывая по сторонам, в темные провалы дверей и окон.