Глава 28
Алкоголик понимает, что делает, когда подносит ко рту бокал для первого глотка. Так и Эмма знала, что случится, когда принялась развязывать бечевку. Она отправлялась в опасное, саморазрушительное путешествие, проникая глубоко в трущобы своего бессмысленного существования.
Одна из первых вещей, которую она выучила на лекциях по психиатрии, было значение термина «паранойя» – слова греческого происхождения, которое правильнее всего переводить как «вопреки рассудку». Именно так она и действовала: рассудку вопреки. Это было даже преступлением, хотя нарушение тайны частной переписки нисколько ее не волновало. Гораздо больше она боялась самой себя. Что, если они все правы? Полицейский психолог, которая утверждает, что Эмма выдумала изнасилование только для того, чтобы привлечь к себе внимание. Йорго, который говорит, что не передавал ей никакой записки.
Зато посылка снова нашлась.
Эмма была уверена, что она и есть ключ к разгадке всех таинственных событий последних часов, если не недель.
Но скольких людей с искаженным восприятием реальности она уже встречала? Скольких пациентов лечила – эти потерянные души, которые целыми днями только и делали, что размышляли о своих наблюдениях и переживаниях, пока наконец не превращали их в убедительные доказательства самых коварных теорий заговора и преследования? Неужели она перешла на другую сторону и теперь уподобилась им? Эмма знала, что на все можно взглянуть и по-другому. Что хотя за последние часы она обнаружила много «нестыковок», но не нашла ни малейшего доказательства тому, что эта посылка как-то связана с тем, что с ней произошло. Но все равно продолжила снимать упаковочную бумагу, до крови порезавшись о ее край.
Она оттянула язычки коробки в стороны. Буквально разорвала картон и запустила правую руку в пенопластовые шарики, которые должны защищать вложение от повреждений во время транспортировки. И вытащила из-под них коробочки, напоминающие по размеру упаковки таблеток, с иностранным шрифтом на лицевой стороне.
Всего как минимум десять упаковок, белые картонные коробочки с голубой полоской. Эмма открыла одну из них.
И правда, медикаменты.
Буровато-желтые таблетки размером с горошину, в прозрачных пластинах.
Но какие именно?
Эмма учила в школе английский и латынь, русского у них не было. Она снова взяла открытую упаковку.
То, что цифры обозначают количество таблеток, она еще смогла догадаться. Но ни прочитать торговое название лекарства, ни тем более определить действующее вещество не удалось.
Эмма нашла не очень профессионально сложенную инструкцию по применению, которая была втиснута в коробочку. Развернула листок, и кириллический шрифт напомнил ей о медикаментах на ночном столике Паландта. Она еще порылась в шариках и наткнулась на то, что, как ни странно, не заставило ее вскрикнуть от ужаса, хотя в руках у нее оказалось смертельное оружие.
Пластиковый скальпель.
У Эммы перехватило дыхание, когда она достала уже вскрытую целлофановую упаковку и вытащила из нее грязное лезвие.
Это что, кровь?
У Эммы возникло сюрреалистичное чувство, что кто-то стоит у нее за спиной и тянется к ней руками. Она обернулась, но там никого не было. Даже Самсона. А ей бы так хотелось, чтобы он был сейчас рядом.
С отвращением Эмма отложила нож в сторону и продолжила обследовать картонную коробку.
И тут наткнулась на коричневый флакон с этикеткой без логотипа и без печати, зато подписанный от руки кириллицей.
Эмма потерла глаза и запретила себе закрывать их дольше чем на секунду. Она чувствовала себя как водитель, который борется со сном за рулем.
Вообще-то ей следует съехать на обочину и сделать паузу.
Хорошая идея.
Ей очень хотелось прилечь на диван (совсем ненадолго, вот было бы чудесно), но это исключено. Что, если Паландт придет за посылкой?
Эмма схватила скальпель с грязным лезвием и сунула в карман халата.
Несмотря на оружие, она чувствовала себя абсолютно беззащитной: мало того что в настоящий момент она вряд ли сможет воспользоваться лезвием в случае необходимости, так и само оружие бесполезно против самого ужасного из всех врагов.
Против демонов, которые разрушают ее рассудок.
Что, если она приляжет отдохнуть, а посылка снова исчезнет, как только действие диазепама ослабнет?
Эмма подумывала, не сфотографировать ли ей в качестве доказательства упаковки лекарства, которые россыпью лежали перед ней на столе, но чем?
Ее сотовый остался у А. Паландта, и, судя по разговору его иностранных посетителей-громил, он в состоянии прочитать эти иероглифы, недоступные Эмме.
Ее взгляд задержался на ноутбуке.
«…Зато с этим справится мой компьютер!»
Она раскрыла ноутбук, зашла в панель управления и выбрала в установках русский язык.
Быстро получилось.
Гораздо больше времени потребовалось на то, чтобы найти на клавиатуре соответствующие значки. Тут работал только метод проб и ошибок, и лишь спустя несколько минут ей удалось ввести в Гугл-переводчик три слова (первое с упаковки таблеток, два вторых – с коричневого флакона).
Когда она посмотрела на правую колонку с результатом перевода, то пожалела об этом.
Морфий и гамма-оксимасляная кислота.
Первое знает любой ребенок. Второе любой врач.
ГОМК. Жидкий наркотик, который в больших дозах не только делает пациента беззащитным и безвольным, но и воздействует на его память. В прессе вещество получило печальную известность как «нокаутирующие капли» после множества случаев, когда насильники незаметно подмешивали его своим жертвам в напитки.
Эмма задохнулась и стала хватать воздух ртом.
В посылке лежало средство, которым Парикмахер отравил всех своих жертв.
Перед глазами у нее поплыло, как будто она смотрела на раскаленный асфальт в жаркий летний день.
Вот и настал момент, когда она наконец должна прекратить самостоятельное расследование. Строго говоря, это случилось уже давно. Бесконечно одинокая, несказанно уставшая, испытывая почти болезненную слабость, она встала из-за письменного стола, дотащилась до дивана, в изнеможении опустилась на подушки.
И задумалась.
О посылке и ее содержимом; о том, как надеялась, что оно развеет ее подозрения, а вышло наоборот.
Об А. Паландте, который, напуганный визитом вышибал, беззвучно плачет в своей темной спальне; о Филиппе, оставившем ее наедине с собой и своей внутренней пустотой и которому она не может теперь позвонить.
Не потому что ее мобильный телефон лежит в прихожей Паландта рядом с манекеном для париков – у нее есть домашняя трубка. И не потому, что боится гнева Филиппа после того, как совершила сегодня целых три преступления: незаконное вторжение в жилище, нарушение тайны частной переписки и повреждение чужого имущества.
Нет, Эмма не могла разговаривать с мужем по очень простой причине: у нее сами собой закрывались глаза.
Последнее, что она заметила, была тень, которая мелькнула справа, у двери в гостиную. Тень, напоминавшая темную мужскую фигуру, чье появление глубоко обеспокоило Эмму, но уже не могло заставить проснуться. С каждым шагом, что тень делала в ее сторону, Эмма все больше отдалялась от собственного сознания. И даже шарканье тяжелых сапог не помешало ей погрузиться в глубокий сон без сновидений.
