Глава 13
Она побежала. Не раздумывая, не приняв рационального решения и не взвесив варианты, потому что тогда она наверняка побежала бы вниз, к Самсону. К выходу.
Но она перепрыгнула последние ступени, почти вслепую пересекла коридор, потеряв при этом одну тапочку, распахнула дверь спальни и потом захлопнула за собой. Заперлась ключом, который – к счастью – торчал изнутри. Пододвинула к двери стул, подперла спинкой ручку двери, как видела в фильмах…
…но это вообще имеет смысл?
Нет, во всем этом нет никакого смысла, и уже давно. С тех пор как после ночи в Le Zen ее нашли на автобусной остановке.
Без волос.
Без достоинства.
Без рассудка.
Постепенно глаза Эммы привыкли к темноте.
В слабом свете, который проникал через ламели рольставней, она узнавала только силуэты. Тени. Очертания – кровати, платяного шкафа, тяжелой дубовой комнатной двери с филенками.
Она сидела на корточках рядом с комодом, доставшимся ей по наследству от бабушки, в котором хранила свое нижнее белье, и пристально смотрела на ручку двери, единственный светоотражающий предмет в комнате.
Утраченную остроту зрения восполнил внезапно обострившийся слух. Помимо ее собственного запыхавшегося дыхания и шуршания халата, который поднимался и опускался на ее содрогающемся теле, до Эммы доносились глухие бухающие звуки.
Шаги.
Тяжелые шаги.
Они поднимались по лестнице.
И Эмма совершила самую большую ошибку, какую только могла сделать.
Она закричала.
Пронзительно, громко. Она слышала собственный страх смерти, который вырывался у нее из горла, но, даже зная, что привлекает к себе внимание, не могла остановиться.
Эмма опустилась на колени, прижала ладонь ко рту, впилась зубами в костяшку, скулила и презирала себя за эту слабость.
Как она раньше гордилась тем, что всегда умеет контролировать свои чувства, даже в самых эмоциональных ситуациях. Например, когда ревнивый пациент, страдающий пограничным расстройством личности, которого она хотела передать своему коллеге, на прощание ударил ее в лицо. Или когда одиннадцатилетняя пациентка умирала от опухоли головного мозга, и Эмма вместе с ее матерью находилась в клинике и держала девочку за руку до самой смерти. Ей всегда удавалось отложить нервный срыв до дома, где она сама могла выбрать подходящий момент и выплеснуть свою ярость или горе, уткнувшись лицом в подушку. Но этот способ владения собой был ей давно уже недоступен, и Эмма ненавидела себя за это.
«Я развалина. Жалкое существо, кричащее, ревущее, которое начинает плакать каждый раз, когда видит рекламу с младенцами. И при встрече с любым мужчиной сразу думает о Парикмахере».
А если кто-то дергает снаружи дверную ручку, представляет себе неминуемую смерть.
Последнее, что видела Эмма, была дверь, содрогавшаяся под ударами. Потом она закрыла глаза, хотела подтянуться за комод и встать, но бессильно сползла по нему вниз, как пьяная, которая не может удержать равновесие.
Рыдая, она снова опустилась на пол, чувствовала вкус своих слез, пота, который капал у нее с бровей (почему он заодно не сбрил и их?), и думала о роль-ставнях, которые не открыла сегодня утром. Сейчас у нее уже не было времени, чтобы поднять тяжелую конструкцию. И выпрыгнуть.
Со второго этажа не слишком высоко, к тому же внизу в саду много снега.
«Возможно, у меня бы получилось…»
Ее крик и мысли оборвались, когда дверь треснула и поток воздуха тут же охладил ее мокрое от слез лицо.
Эмма услышала пыхтение. Шаги. Крики. Но не свои.
А незваного гостя.
Мужские крики.
В следующее мгновение кто-то развел ее руки, которыми она, защищаясь, закрыла голову, съежившись, как маленький ребенок в ожидании наказания.
Нет, скорее как женщина в ожидании смерти.
Потом услышала свое имя.
Эмма.
Его снова и снова выкрикивал голос, услышать который в свою, наверное, последнюю секунду без боли она ожидала меньше всего.
Затем последовал удар. Прямо в лицо.
Ее щека горела, как от ожога медузы, и слезы разъедали веки изнутри. Как в тумане она увидела, что имеет дело с двумя мужчинами.
Оба стояли рядом. И она узнала их лица, несмотря на тусклый свет и пелену перед глазами.
Не удивительно.
За одним из них она была замужем.
